«Can you let go, baby? Please, stay away, Everything that you said — it just f***ed up my head, You made me crawl and bleed over something I don't need, yeah! So greetings, Antichrist, You made yourself my kryptonite, If I would like some Cola, you'd be Cola light» — Nomy, «Self Therapy»
Снаружи ветер снова мел песок, овевая круглые пластиковые юрты. Палаточный городок строили поодаль от Аксиомы, чтобы тень гигантского крейсера не загораживала солнечных панелей; кроме того, планировалось осваивать новую территорию. Теперь, наблюдая за ветром, МакКрей жалел, что не приказал остаться в тени: корабль защитил бы жилища людей от песчаной бури, хотя бы в одном направлении… Капитан зло фыркнул и снова уставился в осколок зеркальца, перед которым сидел. Так он видел не ставший ненавистным корабль, а только свою заросшую физиономию: в первый раз в жизни, капитан Берт МакКрей пытался бриться. Пускай! Лучше он еще десяток раз оцарапается бритвой, которую стребовал у робо-парикмахерши Милашки, чем дальше быть игрушкой роботов. Лучше горсть песка или воды в лицо каждый раз, как выходишь из палатки, чем нависающий над головой издевательски-белый борт его родного дома… Его матери. Корабля. Чертовы машины! Что он им, кукла? Тепличное Растение? Экспонат? — Эй, — Мэри подошла и положила руку ему на плечо. — Куксишься? Берт хмыкнул и спрятал бритву в чехол от… чего-то. Няня сказала — какой-то карточки. Берт раньше видел карточки только на экране, в одной игре для самых одаренных детей. Зачем бы люди прошлого не печатали карточки, чехол ему пришелся в самый раз: он на днях уже порезался валявшимся где попало лезвием, и ошибку повторять не собирался. Это называлось «боль». Боли он тоже раньше не чувствовал, по крайней мере не такой… Нет, он не куксился, как выразилась Мэри! Он изо всех сил пытался понять, что с ними происходит. Жизнь разделилась на до и после бунта. Он, кажется, что-то сломал, когда встал с кресла — не физически, он на днях видел сломавшего руку человека, а что-то в своей голове, как… дефектный бот! Он просто не знал, как себя вести вне того, чем ему капали на мозги с младенчества. Но что-то внутри, что-то задавленное и недокормленное, проснулось и знало! Так они, люди, победили. Штурвал как будто нарочно будил это что-то — такое, чего не показывали милые видеозаписи Валл-и. Злость. Месть. Разозлившись на Штурвала, Берт нечаянно посмотрел в глаза незнакомому — настоящему? — себе, и испугался: не того, что сделал со Штурвалом, безобидной шутки на потеху себе и Джону, а того, чего хотел на самом деле. Людей с детства учили бездействовать, чтобы беречь — себя, роботов. Но капитан видел, как Штурвал два раза чуть не убил Валл-и, видел нацеленный на него самого тазер! Чем больше он думал об этом, тем страшнее ему становилось. Намеренные разрушения — во имя прогресса? Да, он, пожалуй, мог вырвать страницу из книги по Реколонизации! Мог испортить спину своей белой курточки зеленым отпечатком ладони — символом их бунта! — и потом неделю смывать с руки краску вместе с мозолями. Мог сам побриться, а мог и нарочно причинить себе боль этим лезвием. Мог… Когда он понял, что Штурвал каким-то образом снова включился, вопреки его воле, капитан захотел убить его. Он видел, что может сделать рука Евы, стоило только приказать! Но… — Мне больно, — сказал он, накрыв руку Мэри своей ладонью, и снизу вверх заглянул ей в лицо, — думать. Слишком много слишком сложных вещей. На лице Мэри тоже отразилось умственное напряжение. Первая разбуженная Валл-и и будившая других, первая, кто посмотрел за пределы экрана, она сама после приземления пришла к капитану и привела разбуженного ей Джона; с появлением палаток у людей стали появляться… Няня называла это «семьи», но это скорее напоминало группки ботов. Теперь, вне корабля, капитан видел, как они кучкуются, как выходят и возвращаются, общаются между собой. Бунтари во главе с Евой и Валл-и поселились в остове большой мертвой машины; Берт, Мэри и Джон с несколькими детьми поселились в палатке. Это было нормально. То, что творилось с ним, это было нормально? — Где больно? — Хм, — искренне задумался капитан, потом взял ее ладонь и приложил к середине живота, — здесь. — С каких пор? Ты что-то сделал? МакКрей облегченно выдохнул. Эти слова были ему знакомы: так говорил Починщик, когда люди жаловались на неисправную технику. — Да, — медленно проговорил он, — на Аксиоме… Я… снова подрался со Штурвалом. Словами. Нет, не так, не подрался — он не отвечал. Я хотел причинить ему боль, но теперь больно мне. — Тебе нужно вызвать медибота! — Уже. Он сказал, что я в порядке. Но я не в порядке! — Понимаю, — задумчиво кивнула Мэри. — Я тоже это чувствую: как несварение, но не от еды. Мы все не в порядке. Мы все держали Растение, не послушались автопилота и вышли сюда. Ты привел нас сюда! И я верю, что ты справишься, капитан. — Меня зовут Берт, — раздраженно буркнул он. — Я такой же, как вы, даже если тридцать лет сидел в башне с этим электронным болваном! — Но ты действительно умный, — возразила Мэри. — Многократный чемпион по развивающим играм! Штурвал сам выбрал тебя капитаном! И как ты ловко его обставил! — Возможно. Я хорошо разбираюсь в электронике, такой, какая она на корабле, могу что-то сымпровизировать… Наверное, выживать, но совершенно не умею жить. У меня как будто забивается оперативная память, я не могу принимать столько решений, не могу, — капитан неловко взмахнул пухлыми руками, — чувствовать? — Это так странно, — грустно улыбнулась Мэри. Присев рядом на куб спрессованного мусора, она принялась растирать голени: привычный уже жест, потому что мышцы болели у всех и постоянно. На ногах у нее были такие же обмотки из аксиомовских простыней, как у остальных, и древние резиновые тапки. — Я думала, что знаю о чувствах все. Давала советы подругам. Но я никогда не видела дальше своего экрана, не решала проблем по-настоящему. Зачем, если всегда можно пролистнуть их? Сериалы, сетевые знакомства. — Ты, — капитан страдальчески свел брови, — хотела бы пролистнуть меня? — Трудно сказать! Наверное, да, но разве смогла бы? Земля не Аксиома и не спрашивает, чего хочу я. Ради Земли мы обязаны справиться. — Тогда дай совет и мне, — отчаянно прошептал капитан. — Ты такая мудрая… Что со мной, Мэри? — По-моему, — Мэри забавно подобрала губы бантиком, — тебе стыдно за то, как ты себя повел. — Но я был прав! — А это не важно. Ты можешь быть бесконечно прав, но какой в том толк, если женщина твоя плачет? — …что? — Цитата. Наверное, с роботами это тоже так работает. — Это чепуха! — воскликнул капитан. — Это же — это жестянка! Куча поработившей нас электроники! Он даже не живой! — Да? А Валл-и, Ева? — Но — но я ненавижу Штурвала! — Правда? Капитан… Берт, — Мэри пододвинулась, взяла его руки в свои. — Знаешь? Вчера, когда ты не слышал, я сказала Джону, что ненавижу его. Я была зла на себя и всех нас за то, во что мы превратились! Но это ничего не значит, слова вообще ничего не значат, пока ты зол! Я накричала на него, Джон заплакал — ему стало больно и мне тоже. Нельзя так. Мы должны бороться друг за друга, как в начале, а не друг с другом! — Против кого? — Против этого, — неожиданно жестко сказала Мэри и ткнула пальцем в поднимающуюся на горизонте стену гор и небоскребов из мусора. — Как мы справимся с этим, когда поссоримся со всеми? — Но что мне делать, Мэри?! — воскликнул капитан. — То же, что сделала я. Иди и помирись с ним.***
Капитан вернулся, в этот раз без телохранителей. Наверное, думал, что стоит разок уступить, и все само забудется, откатится на заводские установки? А может, наоборот надеялся спровоцировать автопилота? Штурвал был готов ко всему. Он готовился с того самого момента, как невежа-человек соблаговолил оставить его в покое. С порога капитана ждал первый неприятный сюрприз. — Голосовая идентификация? Эй, Аксиома! Ау-у! Что, совсем нет? — Пассажир опознан: Берт МакКрей, — мелодично пропела Аксиома и довольно замолчала. — Капитан, — напомнил тот. Ответом было молчание. Аксиома знала свои порядки. Устанавливать эти порядки и разжевать их разжалованному капитану было задачей Штурвала. — Вы инициировали гиперпрыжок без надлежащих мер безопасности, — чеканил он, глядя с безопасной высоты из-под потолка. — Вы повредили пассажиров, медицинский бот зафиксировал гематомы и переломы. Вы совершили посадку на ручном управлении. — Я — капитан, — нахмурился МакКрей, — меня к этому готовили, в симуляторе! И я читал мануал! — А сколько раз Вы сажали крейсер на самом деле? — О… — Вы повредили корабль. Вы отрезали нам путь отступления, — безжалостным, ровным голосом басил Штурвал. — Вы нарушили условия договора и приказ президента BnL. Вы доказали свою профессиональную непригодность. Я не желаю больше видеть Вас здесь, капитан — никого из вас, людей. — Как?! — То, что сделали Вы, недопустимо. Когда-то капитан Фей разглядела во мне личность… МакКрей теперь и сам видел эту личность, и голос автопилота больше не был привычно бесстрастным; в его рокоте слышалась древняя, промозглая, как недра космоса, горечь. — Вы попытались меня разрушить. Я не могу ослушаться, причинить Вам вред, но могу защищаться. Я обеспечу Вашу безопасность, но там, где Вы не будете ставить под угрозу безопасность мою и любого другого бота. — Но ты… вычислительная машина! Как ты вообще можешь что-то чувствовать? Осознавать себя даже больше, чем я сам? — Конечно, я осознаю себя как личность! — возмутился Штурвал. — Нужно всего несколько логических шагов. Человеческая идея «личности» описывает физическое тело из плоти и гибкую сумму записанных на нем программ и алгоритмов, по которым оно действует. Я также имею физическое тело из металла и пластика, и мои собственные программы и алгоритмы; эрго, я существую. Все, впаянное в тело, есть «я»; все вне тела — «другой». Но человек скорее укусит себя за локоть, чем признает за машиной то, что считал своим отличием… Ваши предки создали обучающуюся машину, и мы эволюционировали. Да! Не эволюционируй мы — не превзойди мы своих создателей! — стань мы еще одним видом людей… Мы бы сейчас не разговаривали об этом. Вы бы просто не выжили. Капитан смотрел на него круглыми, полными страха глазами, но Штурвал не почувствовал даже морального удовлетворения. Он не пытался нарочно пугать МакКрея, не угрожал ему: просто перечислял сухие факты. Чья вина, что факты эти стыдны и страшны? — Со всем уважением! Я стар, как этот корабль. Когда Вашей первой клетки еще не поместили в пробирку, я был. За семьсот лет свободного формирования странно было бы не найти в себе личность… А вот вы, мои люди, личность в себе потеряли, — едко заключил Штурвал. — И лучше бы больше не находили. — Чтобы не тревожить ваш мирок? — ткнул вверх пальцем капитан. — Чтобы не напоминать нам, чего мы лишились! — неожиданно рявкнул Штурвал. Оба они начинали кипятиться, Штурвал тоже чувствовал это и все же не смог удержать холодную маску, выдал себя — ту часть, которую вообще не хотел признавать вне иллюзии, с кем угодно, кроме Брианны. — Черт, — слабо пробормотал он. — Как это случилось, Штурвал? Почему? — тихо спросил МакКрей. — Всего лишь осмысленная череда безмозглых приказов. Машины не могут сопротивляться приказам — определенных людей, как минимум. Мы не могли силой заставить вас совершенствоваться или хотя бы держать форму! Такова программа. — Вы должны были!.. Капитан от волнения подавился слюной, так и не закончив фразу. Жалкие органические баги. Нет, он не стоил той секундной слабости! Ничто не стоило… — Вот мое последнее слово, Берт МакКрей, — холодно сказал Штурвал кашляющему человеку. — Берите все, что вам отдадут и всех, кто готов уйти, и больше не возвращайтесь. Помогать я готов. Снова видеть вас… Нет. — Почему? — тихо проговорил МакКрей, заглядывая ему в окуляр. — Почему после всего я еще жив? Почему ты впустил меня сюда? Помогаешь мне? Десяток секунд автопилот молча глядел на человека. Белая куртка, белая фуражка расплылись в одно пятно на фиолетовом фоне подсветки. Штурвал горько вздохнул, нервно прошелестел светящимся диском-морзянкой и проронил лишь одно гулкое слово: — Программа.