*****
Drop — Ludovico Einaudi
Что вы чувствуете, когда видите бессознательное тело любимого человека, измазанного собственной кровью? Когда вокруг разгром, а осколки стекла едва держатся в зеркальной раме и вот-вот норовят рассыпаться аккурат на лежащего под ними. Это страшное зрелище вызывающее сплошное страдание, до липкого пота на коже, до адреналиновых волн по телу. И вроде бы хочется закричать, но звук не идет, он оседает болезненной горечью на корне языка, завязывающейся в тугой комок, который не дает нормально дышать. Вот и Юнги не дышит, он цепенеет от подкатывающей паники, но ноги сами тянут к бездыханному телу, из которого сочится алая жидкость, растекаясь по глянцево белой плитке пола, впитываясь в промежутки между, и, кажется, стремится к самому центру земли. Коленки у профессора подкашиваются, и он падает рядом, первым делом проверяя пульс и дыхание: — Господи, дышит, — облегченно, но паникой бьет еще сильнее, легкие функционировать напрочь отказываются. Слезы сами собой наворачиваются, перекрывая зрение, он трясущимися пальцами достает из кармана белого халата телефон, полы которого уже впитали красное, и судорожно набирает номер скорой помощи. — Чимин, они скоро будут, ты только дыши… — всхлипывает Юнги, говоря в затекший нос, — Господи, кто это сделал с тобой… Он смахивает влагу с глаз рукавом и пытается понять масштаб катастрофы, но все внимание привлекает рваная рана на лбу, что выпускает жизненную энергию из этого прекрасного молодого человека, которого так любит профессор. Он ведь так ему и не признался, а хотелось и не раз. Думал, что сегодня на ужине в честь победы осмелится, но сейчас главное успеть спасти. Бригада реанимации прибыла, как и сказали, — быстро. Не секунды не медля подхватывает, уложив на носилки, и спешно несет в машину. Юнги не слышит шокированных возгласов зрителей, не чувствует, как ноги его сами бегут за парамедиками, не видит, как заливается слезами и неистово рыдает миссис Пак, увидев сына в таком состоянии. Его внимание приковано к быстро отдаляющейся белой макушке, заляпанной кровью, а мысли кричат одно и тоже. Успеть спасти. В отделении их экстренно принимают, сразу определив в операционную. Юнги успел наладить контакт с лучшим хирургом города под воем сирен над головой, который не мешкаясь, отложил все дела и ринулся опрометью в больницу, делать все, что в его силах. Ким Намджун лучший в своем деле, но даже его холодный и уверенный взгляд треснул при виде всей этой кровавой картины. Не сказав ни слова, он скрылся за шлюзом и сразу начал то, что умеет лучше всего — спасать жизнь. Табло со страшными словами начинает прямой отсчет времени операции, алым светом озаряя коридор, где прибитый к полу Юнги сидит и рвет себе волосы на голове. Через десять минут после начала на отделение забегают зареванные и обеспокоенные родители Чимина, ни слова не говоря, садятся рядом и синхронно тихо всхлипывают в ожидании хоть каких-нибудь новостей. А в ушах волки воют, грудь распирает от боли и несправедливости. Юнги догадывается, кто это сделал и так легко с рук им это не спустит. Уж он то постарается превратить их жизнь в ад при любом раскладе.*****
Прошло уже десять часов, раннее утро. А из операционной еще никто не выходил и ничего не говорил. Мистер и миссис Пак сидят на кушетке в полусонном состоянии, а Юнги так и не вставал с пола, терроризируя красными от истерики глазами линии на сером линолеуме. Спустя еще двадцать минут сигнал оповещает об окончании операции и в дверях появляется белым призраком Ким Намджун. Юнги и родители Чимина подскакивают на ноги сразу же, от чего голова первого кругом идет. На докторе лица нет, человеком сложно назвать, то что они видят. Он тяжело вздыхает, весь его зеленый хирургический костюм в крови, а волосы чуть ли не дыбом стоят. Под глазами мешки, а в них самих усталость и боль. — Он потерял половину крови, мы переливали ему донорскую, но кровоточащих сосудов было слишком много, — страшные слова, которые профессор Мин, к сожалению, понимает, и какие исходы они за собой несут тоже, — Произошло кровоизлияние в области полушарий и в плевральную полость, — он сглатывает, а мама Пак в обморок падает, но отец ее успевает подхватить. А Юнги стоит, ждет самое худшее, что Намджун может сказать, и он говорит: — Мозговая активность отрицательная, он на аппаратах жизнеобеспечения в реанимации… мы сделали все, что было в наших силах, — голос у Намджуна на последних словах надламывается. И это как кувалдой по голове, напрочь выбивающее все изнутри, все последние капли самообладания, что Юнги так тщательно собирал на протяжении десяти часов. Ноги его подкашиваются, он едва не падает, но успевает схватиться за стену рядом, Намджун хочет его подхватить, но Юнги отмахивается. В голове пустота, вакуумом засасывающая. Свет будто выключили разом везде. Его личное солнце в груди только что взорвалось сверхновой, образуя на месте черную дыру, что разрастается с каждым мгновением. Никогда такого не ожидаешь, а когда происходит поверить не можешь, вот и Юнги не верит. Он с мольбой смотрит на доктора, а тот лишь мотает головой. «Мы сделали все, что было в наших силах» Это что получается, он больше не придет в себя? Этот светлый человек вот так просто сгинет во тьме? Жизнь непредсказуемая, как бы ты не старался предугадать ее течение. Намджун тихо что-то говорит, а Юнги краем уха слышит, что они могут пойти попрощаться с Чимином. «Попрощаться» От этого слова у профессора нервный смешок выбивается, он смеется так истерически громко, что даже мама Пак от этого приходит в себя, а отец ни жив ни мертв, смотрит в угол между полом и стеной, никак не реагируя. Смеется Юнги еще какие-то мгновения, но глаза слезами перекрывает, смеется сквозь слезы, мусолит полы высохшего окровавленного халата пальцами — не верит. Не хочет верить. — Этого не может быть, — сдавленно, голос срывается на скулеж, — Этого не может быть! А потом кричит, как раненый стрелой в сердце, хотя он его даже не чувствует, будто перестало биться совсем. Он подскакивает на пол и поднимается в отделение реанимации, где в палате под восьмым номером лежит он: с перемотанной головой, трубкой аппарата искусственной вентиляции легких внутри, едва тикающим кардиомонитором над кроватью и капельницами, которые ему уже не помогут. Чимин будто фарфоровая кукла, кожа его светится изнутри, но не счастьем, боль так светится, хотя он даже ее не чувствует. А вот Юнги всю это резь ощущает каждой клеточкой, она его ломает окончательно. Он подходит ближе на ватных ногах, садится рядом и берет еще теплую маленькую ручку, ладони которой все синие от гематом. А за другую хватается миссис Пак, слезы текут у всех. — Он однажды мне рассказал, почему пошел в медицинский вуз, а не по вашим стопам, — Юнги шмыгает, слезы перестают течь, берет себя в руки. Родителям нужно объяснить причину его отказа от предложенного ими пути, — Он всю жизнь боялся каждого угла, каждого прохожего. Закрывался в своей комнате, лишний раз не выходил на улицу, — слова даются тяжело, комом в горле собираясь, но он продолжает: — В любую свободную минуту он изучал свою болезнь. Он видел себя врачом, который спасает таких как он сам — обреченных на одиночество из-за страха перед окружающим миром. Потому что малейшая опасность и можно оказаться в больнице. Его мечтой было полностью вылечить сто пятьдесят пациентов, — тут миссис Пак громко всхлипывает и валится на колени перед кроватью, а на глазах Юнги новой порцией бесшумные слезы появляются, — А когда я предложил ему проект, который даст возможность жить не только ему на полную катушку, но и другим, то он повысил планку — захотел помочь своими исследованиями ста пятидесяти миллионам по всему миру, — Юнги переводит взгляд на родителей Чимина и шумно втягивает воздух. — Он боялся вам рассказывать, чего хотел, потому что вы им никогда не интересовались, только в последние пару недель, когда уже точно видели успешный результат. Мистер Пак отводит пристыженный взгляд, потому что профессор Мин абсолютно прав, и отнекиваться не стоит. — Прости нас, сынок, — получается тихо, сквозь материнский вопль не слышно, — Господи, если бы мы только могли… — Вы уже ничего не можете сделать, только достойно попрощаться, — отрезает Юнги и встает со своего места выходя в коридор. Он не хочет слышать чужие признания ошибок, не хочет больше видеть слезы страдания. Он попрощается с ним позже, а сейчас идет в туалет, чтобы там экспрессивно ополоснуть лицо ледяной водой бесконечное количество раз, чтобы увидеть свои потухшие красные глаза и попытаться не выпрыгнуть в окно в тот момент, когда аппараты жизнеобеспечения будут выключены. Он не представлял такой исход событий. Однажды Чимину удалось избежать подобного, потому что Юнги вовремя успел, но ничто не повторяется дважды, это лишь вопрос времени, когда Вселенная снизойдет до своих душ, забирая поочередно в бесконечное пространство над головой. Но Юнги понятия не имел, что им отведено так мало, это были самые счастливые два месяца за всю его двадцативосьмилетнюю жизнь. Чимин ему смог подарить столько трепетных и волнительных моментов, за что он будет до конца жизни благодарен. Чиминова улыбка, его небрежное проявление эмоций, вызывало внутри такое неоднозначное, поверхностное, но в тоже время глубокое, в силу свою простое, а по разуму неправильное чувство, что простые люди именуют счастьем. Но ничто не длится вечно — и это ведром ледяной воды в морозную погоду, от чего внутри все сжимается до болезненного сильно. Он не знает сколько стоит уже так, но солнце своими холодными, ни разу не греющими лучами прорывается сквозь окно, рассыпаясь бликами по стенам. Он последний раз ополаскивает лицо и возвращается в палату с восьмым номером. Символичная бесконечность, но в каком ключе ее расценивать никто не знает, загадка природы, не поддающаяся объяснению. Мистер и миссис Пак медленно встают и выходят в коридор, оставляя их наедине. А Чимин все так же неподвижно лежит. Слышно лишь, как сердце его размеренно бьется брадикардией, да грудная клетка поднимается и опускается, будто спит. Юнги любил, да и до сих пор любит, смотреть на размеренное сонное чиминово лицо. Он проводит подушечками пальцев, едва касаясь, по сухой коже и берет руку в свои ладони, садясь на край кровати. Он каждый день рано уходил на работу, пока Пак еще пребывал в царстве Морфея. Только в обнимку с профессором Чимину не снились кошмары. — Я надеюсь сейчас тебе снится что-то светлое, например: как мы поедаем мороженое на берегу острова Чеджу, помнишь ты хотел туда скататься? Я несколько раз порывался купить билеты, но все момента удачного не находилось… «А теперь и не найдется» — вопит внутренний голос. — Я хотел поблагодарить тебя за все, что ты мне подарил. Ты постоянно талдычил, что ничего для меня не делаешь, но сам не понимал, как много для меня значит любое твое слово в мой адрес, любое твое движение. Ты умудрялся готовить вкуснейшие омлеты и кормить меня ими на позднем завтраке между парами, даже когда я не просил. Ты ведь меня так и не научил их не сжигать… Кажется с яйцами у меня будут плохие отношения до конца жизни, — болезненно ухмыляется. — Ты подарил мне самое ценное, что у тебя было — твою любовь. Пусть мы так и не сказали это друг другу, но я изо дня в день читал об этом в твоих глазах. Ты такой очевидный, Пак Чимин, — и сознание Юнги играет с ним злую шутку, потому что ему кажется, что уголки чиминовых губ слегка дернулись кверху, — Я люблю тебя, Чимин-а, ты даже не представляешь насколько… — получается тихо, слезы снова тянутся наружу, вот-вот и рванет фонтаном. — И мне очень жаль, что мои глаза не открытая книга, хотя я в этом не уверен… — всхлипывает. — Чимин, если Бог правда существует и религия не врет, то ты, мой ангел, точно попадешь в рай. Он сидит так еще несколько часов, пока стрелка не переваливает за полдень. Просто смотрит на безмятежное лицо, проматывая воспоминания снова и снова в своей голове. Он не хочет прощаться, но обратной дороги нет. Поэтому поднимается с места, когда в палату заходят родители и реаниматологи во главе с доктором Ким. Юнги оставляется последний целомудренный поцелуй на лбу, задерживаясь губами дольше обычного, смаргивает слезы, которые падают в чиминову раскрытую ладонь, и отходит к дальней стене. Он не уверен, хочет ли видеть, как отключают аппараты, не уверен, нужно ли ему омрачать последние воспоминания о любимом человеке смертью. Поэтому просто выходит в коридор по направлению к выходу. Но у самой двери он слышит вопль миссис Пак, который останавливает его, заставляя сглотнуть скопившуюся вязкую слюну. А за криком следует кипиш, вой сирены оглушает. Он оборачивается и видит, как медсестры завозят в палату приборы, а потом как выталкивают рыдающих родителей. Миссис Пак вжимается в грудь своего мужа и судорожно всхлипывает. Юнги ретируется аккурат к ним, какое-то неясное чувство вдруг резко овладевает всем телом: — Что случилось? — едва слышно спрашивает профессор, он сейчас даст сто процентов, что его лицо от паники белее мела. Отвечает отец, заикаясь: — Он-н забился в п-п-припадке, когда начали что-то вводить, нас выгнали почти сраз-зу… Дверь закрыли изнутри, но словесные перебранки Намджуна, неприятный пищащий звук и перебеги слышны и в коридоре. Что-то произошло, но что?Intro — Alt-J
Они сидят так полчаса, ждут, а чего? Непонятно. Дверь открывается и лицо доктора Кима совершенно другими эмоциями играет. А потом он говорит то, что почву из-под ног окончательно выбивает, заставляя улететь на край галактики: — Он очнулся, только осторо… — договорить не успевает, потому что Юнги быстрее спринтера срывается вовнутрь, расталкивая скопившихся у кровати реаниматологов, — …жно. — Что произошло? — поверхностно дыша, кричит профессор, — Как это возможно? — Прибор, видимо, был неисправен, которым мы регистрировали мозговые импульсы во время операции… — говорит кто-то из многочисленных. — Видимо? Да вы в своем уме! — кричит побитым зверем и наконец-то смотрит в открытые живые глаза, что цвета марианской впадины. — Юнги, — хрипло, устало, но так по живому, — Ты чего разорался… — Господи, — он падает на колени перед кроватью, не замечая, как испуганный персонал покидает помещение. Не слушая, как в коридоре орет Намджун, намереваясь поувольнять всех к чертовой бабушке. — Они чуть тебя не убили! — Мой мозг не работал… — Это их мозги не работают, а ты живой, — и на глазах теперь слезы счастья. И он видит, как движется теплая рука к его щеке, чтобы собрать все капельки. — Я все слышал, кажется... все что ты тут говорил. И что родители про тебя говорили… Но Чимина перебивают, потому что доктор Ким врывается в палату ураганом и просит дать пациенту отдохнуть. Этот проблеск сознательного состояния, по его словам, очень нестабилен и Чимину лучше поспать. На что Юнги качает головой и целует костяшки правой миниатюрной руки. — Спи, я никуда не денусь, дождусь твоего пробуждения, хорошо? Чимин снова закрывает глаза, нежно улыбаясь и моментально проваливается глубокий сон, чтобы потом проснуться. Потому что есть ради чего. И Юнги теперь тоже есть ради кого сворачивать горы и продолжать жить.