*****
Night - Ludovico Einaudi
Когда жизнь поворачивается к вам спиной, ее нужно развернуть с силой и яростно впечатать в стену, крича во все горло, что вы заслуживаете лучшего и будете бороться за счастливый конец, во что бы то ни стало! И Чимин так и делает, борется за свою свободу от постоянного страха и возможность не оглядываться назад и не смотреть под ноги. Ему сегодня сделали все нужные процедуры, поэтому сейчас он счастлив видеть огонь страсти в глазах своего любимого профессора и чувствовать то самое, неизведанное ранее и переполняющее сейчас чувство, что бабочками рвется наружу, разжигая пространство вокруг. В полумраке все рецепторы обостряются, осязание становится наэлектризованным, будто прикасаешься к генератору тока, вот-вот и шибанет. И совсем не страшно, нет! Это потрясающе, когда к тебе так трепетно и нежно прикасаются, жарко и глубоко целуют, от концентрации кайфа в организме хочется кричать. Чимин отдается в эти сильные и уверенные руки, ощущая искры каждой клеточки в организме. А Юнги тонет в нем, он так долго об этом мечтал, и вот оно, происходит прямо сейчас, от чего тугим канатным узлом стягивается ниже пояса домашних брюк, что так мешают, потому он от них быстро избавляется, чтобы швырнуть в сторону и случайно свалить стакан с водой с тумбочки, хорошо что он бумажный и не разбивается. Чимин смеется в поцелуй блуждая руками по шелковой бумажно-белой коже, что такая чистая и мягкая, светится под луной, переливается спектром круче любого бриллианта. Его ослепляют вспышки фейерверков, когда Юнги спускается поцелуями ниже по шее, торсу, животу, Чимин тяжело дышит, попеременно скуля, прося большего. Но они оба знают, торопиться нельзя, да и времени у них вагон и маленькая тележка, хоть несколько суток подряд не покидай кровать. Чимин до безумства нежный, уютный, от нехитрых и тягучих касаний Юнги по его телу разгоняются водовороты. Он это чувствует кончиками пальцев, как кожа под подушечками покрывается мелкой дрожью, от чего и его ведет до тумана в голове. Юнги не разрешает себе оставлять метки на фарфоровом теле, это все еще опасно, но вот Чимину разрешает пометить себя, от чего сам рвано выдыхает, меняя их положение на мягкой постели, что темным пятном контрастирует с их разгоряченными телами. Время, кажется, останавливается на вечность, когда одним плавным слитным движением они соединяются в одно целое. Чимин глаза жмурит недолго, привыкая, но боли не чувствует, нет, это скорее от неожиданности и новизны. У обоих легкие огнем горят от недостатка кислорода, но маленькие чиминовы пальчики за плечи цепляются умоляя продолжать, желательно как можно дольше, не разрывая контакт. А Юнги в эти глаза напротив смотрит, — что марианской впадиной ощущаются по той глубине, что в них заложена, — чувствует, как ему хорошо и сам понемногу расслабляется, наращивая темп. И эмоций этих на них двоих слишком много, они плещут через край, вызывают слабость в коленях. И Юнги готов горы свернуть, чтобы чувствовать это чаще и не бояться навредить, чтобы чувствовать, как хорошо человеку под ним, и судороги эти — они от удовольствия, а не от того, что организм слабый и не справляется с физической нагрузкой, потому что они не знают наверняка правильно ли поступают. Но стоны сладкие и вздохи прерванные говорят об одном — они поступают именно так, как правильно, получая волны удовольствия по организму. — Юнги, — и эта хрипотца, бьет в самое сердце, Чимин весь блестит от капелек пота, горит адским пламенем, что кажется демоны вокруг скачут, еще больше разжигая воздух, — Пожалуйста… — скулит сквозь пелену обострившихся ощущений. — Сейчас… — из груди рвется рычание, а это уже почти конечная, что уносит от демонических танцев куда-то в рай. И стоны эти, они прямо для слуха мелодией волшебной играют, сочатся нежностью и пронзительно яркими вспышками оглушают. Юнги его почти в себя вбивает от чувства, такого мощного и пожирающего, что сносит башню. А потом происходит финал всего этого действия, такой синхронности даже позавидовать можно, что посылает очищающую вибрацию по обоим, заглушающуюся в кончиках пальцев. — Господи… — задыхаясь, роняет Чимин, гипнотизируя потолок, — О, господи… И это стоит всех усилий и ожидания, это по природе своей потрясающе. Ведь если рай существует, то Чимин точно оттуда. Ангел во плоти, которого хочется оберегать и давать самое лучшее. Он заслуживает все в этом мире. И Юнги готов ему этот мир подарить.*****
Чимин и Юнги со своим исследовательским проектом стали сенсацией чуть ли не для всего города, а то и страны. Вторая пара конкурсантов почти сдулась, пока готовилась к конференции посвященной второму этапу. Руководство не поленилось и арендовало целый концертный зал, для еще большего количества желающих увидеть новый прорыв в медицинской науке. И знаете, Чимину уже даже не страшно в этот раз выходить на сцену, хоть она и больше в три раза, чем университетская. Профессор дал ясно понять, что с пустыми руками они точно из здания не выйдут, а студент верит, он большую часть сделал сам, поэтому на сто и даже больше процентов уверен в их успехе. Сам не один раз видел, что все работает по высшему пилотажу, но до клинических исследований на людях им предстоит еще много работать. Для Чимина сегодня знаменательный день, даже родители потрудились выбить свободное окно в расписании и посетить выступление своего единственного сына, кто на протяжении нескольких месяцев так отчаянно искал билет в свою собственную беззаботную и относительно здоровую жизнь. Чимин стоит в гримерной и улыбается сам себе в зеркало, на протяжении последних недель он чувствует себя безмерно счастливым, вспоминает все трепетные моменты и удачные эксперименты. Это все выбивает почву из-под ног, заставляя парить в воздухе от воодушевления. Он никогда не мог позволить себе даже мечтать о таком состоянии, о таком человеке, который с ног на голову перевернул его жизнь и помог поверить в себя и свои возможности. Ведь если захотеть, можно и в космос полететь, не так ли? Юнги постоянно об этом говорит, а Чимин верит, не может не верить. Юнги доказал ему, что в этом ослабленном болезнью организме безмерное количество силы, которую если пустить в правильное русло, то и горы свернет. — Сынок, ты тут? — тонким голосом вырывает из размышлений появившаяся в дверях миссис Пак, — Мне твой профессор сказал, что скоро ваш выход. — А почему он сам не пришел? — Он настраивает презентацию, да и я сама вызвалась, — она подходит ближе, сгребая своего ребенка в объятия, — Хотела пожелать тебе удачи и сказать, что я тобой горжусь! — А не ты ли мне предъявляла, что медицина это бессмысленная трата времени и что я испортил наш семейный бизнес, отказавшись от вашей профессии? — беззлобно, скорее с шуткой. — Я была не права, признаю, — она отстраняется, вглядываясь в идентичные голубые глаза напротив, что блестят от предвкушения и благодарности, — Я всегда говорила, что ты особенный мальчик, а ты это каждый раз подтверждал. Эй, ну чего ревешь то? — она тянется большими пальцами к лицу сына, собирая выступившие капли, — Тебе на сцену через пять минут, а ты тут сопли распустил. — Все хорошо, просто я волнуюсь и благодарен, — шмыгая носом, говорит тот, а потом все-таки подавляет секундный порыв, — Говоришь, через пять минут? — она кивает, — Хорошо, иди в зал, надеюсь ты хоть что-нибудь поймешь из того, что я буду рассказывать. Она хохочет тихо и еще раз обнимает своего ребенка, прежде чем скрыться за дверью. А Чимин сразу же подходит к зеркалу и хватает ватные диски, чтобы подправить размазанный макияж, который испортил своими слезами, а должно быть все безупречно. Он стоит так с минуту, а потом слышит, что дверь снова открывается, скрипя петлями. — Я уже скоро, мам, почему ты… Ватный диск выпадает из рук, когда он оборачивается на звук, а после вжимается всем телом в соседнюю стену, ища в ней опору, потому что ноги подводят и держать категорически отказываются. — Виён, мы были правы на его счет — он педик, смотри вон, прихорашивается, глазки подводит, — Йонг надменно смеется, стреляя злым взглядом, не предвещающим ничего хорошего, — Пак Чимин, новая звезда медицины, ты в курсе, что всю жизнь нашу похерил? — Чимин нервно сглатывает и всем телом дрожит, — Из-за тебя на нас отчислили, повесили обвинения и впаяли условный срок, а еще и штраф неподъемный. — Чимин молчит, еще больше вжимаясь в стену, умоляя стать себя призраком и слиться с ней воедино. — Из-за твоей выходки мама Йонга... — Виён указывает на своего дружка, который скалится разъяренным зверем, — ...попала в больницу с инфарктом. Ты должен за это ответить, не думаешь? — Но вы сами на меня напали, я вам даже ничего не сделал тогда, — чиминов голос срывается, он начинает трястись еще больше прежнего, потому что эти два обдолбая буквально в угол его прижимают, руку протяни и в плечо можно тыкнуть, а сзади тупик, путь к двери перекрыт. Сбежать не удасться без боя. — То есть, по-твоему мы виноваты? Ты заявил на нас и ходишь спокойно по миру, а мы загибаемся от твоей выходки. Эти придурки даже не понимают то, что натворили и за что получили наказание. А сейчас на полном серьезе переводят вину на жертву, что загнанным зверем себя чувствует, жизни спокойной месяц после реанимации не видел, а они переводят все тяжбы жизненной несправедливости на него, отыграться хотят? Такие тупицы, Господи. Как мир таких терпит? — Ты нам за все ответишь, педик. И твой профессор тебе сейчас не поможет, — шипит Виён, а потом происходит самое страшное, что на протяжении долго времени снилось Чимину в кошмарах. Они хватают его за грудки и с силой валят на пол, от чего он неприятно прикладывается выступающими позвонками о керамику напольного покрытия, воздух из легких напрочь вышибает. Чимин стонет от боли, задыхаясь от страха и паники. Хочет подняться, ведь лежит рядом с дверью, но не успевает. Его дергают вверх снова, откидывая легкое тело в стену рядом. Чимин теряется в пространстве, приземляется на колени и ладони, чувствует, как во рту скапливается металлический вкус крови, как перед глазами все плывет, не может проследить за дальнейшими чужими движениями. А дальше удар по ребрам тяжелым ботинком, от чего он отлетает уже к самой двери, тело прошибает до кончиков фаланг на всех конечностях. В ушах белый шум стоит, в глазах расфокус. Он берет волю в кулак, поднимается, чтобы схватиться за ручку двери, ведь она так рядом, только дотянись, но… — Э, нет, куда собрался? Йонг хватает его за волосы, оттаскивая в противоположную сторону, впечатывает лбом в зеркало, от чего то трещит паутиной, но не рассыпается, и этот треск нервы прожигает. Чимин стекает бесформенной субстанцией на пол, оставляя кровавые дорожки на битом стекле, и обмякает. Он сквозь толщу воды слышит чужие голоса и последующий хлопок двери. Сквозь туманную пелену видит, как мерцает лампа под потолком неприятным ярким светом. Чувствует, как боль уходит, а ее место занимает давящая изнутри пустота, и проваливается в темноту, что зовется бессознательным.