Сквозь различия и неочевидное

– Я и на шаг не подойду к этой... стае бешеных, невоспитанных псов, – с пренебрежением тянет Арсений, – без лохматых справимся. – Что, Попов, всё задницу свою графскую прикрыть пытаешься? – Вампир закатывает глаза и нехотя оборачивается на перекинувшегося в человека Шастуна. – Тут дело не в «нравится, не нравится, спи моя красавица», так что прикрой свой клыкастый рот и прими как данность, что мы на вашей территории не погульки гуляем, а патрулируем. И какому гениальному порождению тьмы пришло в голову пустить этих... животных на территорию особняка самого уважаемого вампирского рода в России? Ах, да, папенька, мнение которого неоспоримо, а право на вето не оставляем, это для слабаков. Эмоциональное равновесие окончательно нарушено. Хотя, возмущаться графу Попову никто не запрещает. – Мне очень жаль, Шастун, – на мгновение в голубых глазах мелькает искра сожаления, но лишь на секунду, после чего по губам растекается улыбка, демонстрирующая клыки во всей красе, – жаль, что я теперь не могу вырвать тебе ко всем чертям шерсть. С гостями так не обращаются, это дурной тон. – Попов, не зли, по-братски, – просто пожимает плечами оборотень, – не одному тебе вся эта затея не нравится. Так что не беси, а то не посмотрю на весь этот ваш этикет и исполосую тебе твоё неотразимое лицо. Арсений только фыркает в ответ, уходя с высоко поднятой головой из этой бессмысленной дискуссии, плавно скрываясь за дверью особняка. И только ближе к рассвету понимает, что это был каламбур от невыносимого Шастуна, а не внезапный комплимент. *** Истинный граф никогда не позволяет себе упасть в грязь лицом. Арсению это удаётся, пока. Он невозмутимо проходит мимо кучкующихся оборотней в саду посреди тёмной ночи, держит спину ровно, старательно вежливо, слегка улыбаясь, говорит со всеми, кто к нему обращается. Оказывается, среди волчьей стаи есть и адекватные нелюди, например тот же Позов, что является вожаком патрулирующих территорию вокруг особняка. Дмитрий сочетает в себе две равноценные грани – умение использовать умственные способности при необходимости и рычать в момент, когда все вдруг расслабились и, как он часто выражается, «раскудахтались, квочки, сопли подобрали!». Вся эта затея имеет смысл, правда. Люди совсем окосели от страха, поехали крышей и теперь считают, что столько лет скрывающие свою суть вампиры решат всех изничтожить. Они даже с ведьмами местными договорились, чтобы вредить не как в средневековье, а по-серьёзному, чтобы увечья приносили боль. Обо всём этом думает Арсений, гуляя по парку, рассматривая на тёмном полотне неба яркие звёзды. Вот почти три сотни лет живёт в этом мире, многое знает и умеет, но вот как сподобился нажить себе неприятеля в лице младшего Шастуна, он всё понять не может. Ладно бы история была с этим родом собачьих у Поповых, мол, невесту пять десятков лет назад не поделили или нанёс кто кому непростительное оскорбление. Но нет, совсем недавно Шастун присоединился к стае Позова, те часто обитали поблизости с их владениями. И сколько бы по лесу ни бродил с тех пор Арсений, как назло попадается этот наглец. И всё. Выдержка Арсения будто выкипает всякий раз, когда Шастун что-то ляпает, а не говорит, сквернословит как сапожник, а в самом-то и полвека не досчитаешься, юнец совсем. А хамства столько, что просто караул. Арсений многое мог снести, но когда шуточки волчьи стали особенно безосновательными, тогда граф Попов не выдержал и со всей силы, простите великодушно, хуями оборотня обложил. Думал, раз быдло иначе не понимает, то разговаривать придётся на его языке. Не тут-то было, у Шастуна открылось второе дыхание, и он как малое дитя напрашивался снова и снова на мат, подтрунивая так, что это стоило каждый раз больше сотни нервных вампирских клеток. Если бы Арсений плохо знал Шастуна, то мог бы подумать, что оборотню и впрямь нравится, когда он матерится. Но это уже что-то совсем ненормальное, как такое вообще может нравиться? Попов останавливается, чуя, что где-то здесь рядом очередной волчара патрулирует. Вампир глядит под ноги и видит бесхозный пучок шерсти. И снова глаза закатываются. Он нагибается и поднимает потерянное с земли. Ни с кем не спутаешь. – Да сколько можно? – бубнит под нос Арсений, собирая по лужайке клочки знакомого цвета шерсти, – линька твоя выводит из себя, Шаст... Вампир запинается, не договаривая заученную до неприятного зуда зубов фамилию. Он видит, что под излюбленным для чтения деревом лежит побитый светло-коричневый волк, кровь сочится из раненой лапы, а по всему телу видны участки кожи без меха. Арсений ощущает, как его охватывает чувство невиданной раньше силы. Он забывает, что сам был бы не прочь как-нибудь увечить оборотня, все колкие и обидные слова... ему так страшно за него. От вида крови не мутнеет разум, не хочется испить, сил всех ради, ему впервые очень нужно, чтобы кровь перестала покидать тело волка... потому что тому больно. Арсений помнит только то, что легко доносит зверя до дивана в гостиной, сгружает его на мягкость подушек и накидывает плед на дрожащее тело. А возвращаясь со склянкой регенерационного зелья видит, как волк мечется по дивану, жмурится, едва не скулит. Вампир кидается к нему, подсаживается рядом, обхватывает лапу, старается уложить руку тому на шею и безостановочно говорит полушёпотом: – Успокойся, Антон, всё в порядке... тебя больше никто не тронет, ты в безопасности. Я... рядом. Волк успокаивается, будто пробуждается от очень крепкого сна, зелёные глаза смотрят на чуть подсвечивающиеся синим радужки и, видимо признаёт, потому, часто дыша, укладывается спокойно обратно. Арсений омывает зельем рану, держит всю ночь за лапу зверя, того мучают кошмары – вампир, обладающий талантом видеть чужие сны, проникает в них. И хоть глобально повлиять на них не может, но помогает там, в подсознании. Сколько так проспал волк, Арсений не помнит потому, что сам под утро уснул, завалившись на бок оборотня. Чего обычно без полной темноты в комнате вообще никогда не происходило. Удивительно, как бывает в жизни: три десятка лет этот волчара бесил его, выводил из себя, заставляя позабыть все неприятия псиного запаха и искусать его до полусмерти. Но видя то, как это самое до полусмерти выглядит... испугался сильнее, если бы его решили с ног до головы облить святой водой. – Арс? – хрипло зовёт Антон, за ночь сменивший образ волка на человеческий. Арсений с трудом понимает, где сам находится, но то, что ему очень тепло и уютно, совсем не помогает сконцентрироваться. Из-за вампирской природы он постоянно пребывает в некомфортной для себя температуре, ведь единственное, от чего Арсений может себе позволить трястись – это от нестихающего в венах ощущения холода. А вот теперь понятно: тепло, исходящее эти несколько часов от тела Шастуна, успокоило и нервы, и вампирскую прохладу (по-другому её ещё называют «вампирской настороженностью»). Арсений только сейчас медленно восстанавливает воспоминания тревожной ночи и резко вскакивает с места, теряя всю сонливость, принимая вид серьёзней, чем портрет его отца, висящий за спиной. Антон тоже торопливо отводит взгляд и пытается встать с дивана, но сил в нём немного, потому он садится обратно, пока Арсений останавливает порыв собственных рук его придержать. – Ты пока отдыхай, я пойду... чай сделаю, – ретируется вампир, быстро уходя из зоны видимости удивлённого оборотня. Естественно, когда Попов возвращается, Шастуна здесь уже и след простыл. *** Теперь же никто не вступает в перепалку первым. Арсений недоумевает мысленно, хмурит немного брови, когда Шастун пролетает мимо, кивнув коротко в знак приветствия. Может, он считает себя обязанным настолько, что и рта не пытается раскрыть, чтобы ещё лет сто не долженствовать? Но это уже что-то совсем нелогичное. На привычное место под дерево теперь отправляют Диму по прозвищу Журавль, Шастун же у самого забора имеет обыкновение находиться. Вампир и не думал, что ему может так не хватать кого-то. То, что нелепые шуточки и подтрунивание исчезло – это хорошо, Арсений вообще перестал чувствовать себя застигнутым врасплох. Но тоскливо становится от понимания, что все эти маленькие неурядицы были единственным способом их... общения. Попов откровенно грустит по сощуренному взгляду зелёных глаз, по смеху, который умудрялся быть приятным, хоть и призван быть мерзким, по широким жестам рук, сбивающим пролетающих мимо птиц, и удивлённо поднятым до самого лба бровям. Арсений грустит, когда пьёт заменитель крови, тоскует, когда моет водным пылесосом пол в своих покоях, особенно тяжко вздыхает, когда сидит ночью под излюбленным деревом и читает книгу. Он захлопывает её громко настолько, что от испуга взлетает пригревшийся на траве рядом голубь. Все признаки налицо... как бы сказал достопочтенный герцог Матвиенко: сударь, да вы по самые уши влюблены. Арсений не из тех, кто будет отрицать очевидное, но в его случае, во-первых, этого кроме него никто не знает, а во-вторых, на большую часть из ста процентов, невзаимно. Очень жаль всё это, но и сделать, собственно, ничего нельзя. Если только сказать всё это лично Антону, а там уж сам пусть решит, что с этим делать. Арсеньева дальняя и давняя подруга как-то произнесла поистине мудрые слова: – Графу созналась я в своих чувствах, так мне тут же стало легче, отпустили тревоги, сердце перестало так отчаянно биться и всё, мне большего и не надо было, оказывается. Тот деревом застыл, а я пошла в баскетбол играть довольная. Вот и такое бывает, mon ami¹. Только вот для её сиятельства этот метод сработал потому, что надуманное всё было, фантазия, развеянная в итоге над рекой туманом. А вот Арсений точно знает, что поведай он о своих чувствах Антону, начнётся невиданное: он точно на смех его поднимет, в стае будет шуму, да и клан весь узнает, погонят его прочь, прямиком к ведьмам, на свет божий, чтобы сгорел в му́ках. А ему бы не в муках, ему бы ещё хоть раз побыть в тепле Антона. Арсений снова открывает книгу и упирается в неё взглядом. Не высокое это чувство, а страсть. Точно, абсолютно обычная, животная страсть, разумеется. Попов из-за этих ограничений особняковых выйти толком не может, не то чтобы с кем уединиться. Конечно он был бы только за, если бы эти тонкие, но очень сильные руки оборотня прижали его к себе до хруста костей... Арсений возможно совсем мазохист, но стерпел бы боль от сильного, агрессивного, молчаливого траха, только бы перестать так тосковать. Но почему-то ему чудится совсем другое, от горячих картинок страсти мысли уплывают совсем в другое русло. Например, как Арсений совсем невесомо гладит Шастуна по загривку, мягко вплетает пальцы в волосы, их носы соприкасаются кончиками, собственные глаза следят за другими, обрамлёнными милыми морщинками – когда оборотень улыбается широко, они все собираются – лбы тоже друг к другу приложены... Книга отложена в сторону, романы читать нельзя теперь, везде видится какая-то романтика, нынче такую не сыщешь, всем сразу постель подавай. Вот Арсений сидит и разрывается. Может сразу пойти к Шастуну и накинуться со страстью, чтобы больно было от прямого и резкого отказа? Так хоть урвёт немного поцелуя и сильного сжатия рук, чтобы оттолкнуть. Попову эта идея нравится, зато никаких ложных надежд, только сухая и холодная правда, отрезвляющая как ушат студёной воды с утра. Но момент истины Арсений оттягивает, сам себя при этом истязая. Во сне ему как назло только Антон и снится, вечно недовольный происходящей наглостью вампира. Попов глаза боится закрывать, там страшно. И казалось бы, хуже быть не может, но зря Арсений забыл, зачем вообще оборотни находятся у особняка. Светлейшим днём Арсений всё никак заснуть не может, ворочается из стороны в сторону, пытается найти удобное положение, но всё как назло не получается. Мало что может напугать вампира с его чутким слухом и обонянием, но от резкого звука разбитого оконного стекла тело всё равно вздрагивает. А в следующий момент его накрывают плотным одеялом и подхватывают на руки. – Всех кровососов выведем как тараканов! – верещит какая-то ведьма, но звуки её голоса будто отдаляются, пока сам Арсений на чьих-то руках всё ещё покрытый тканью лежит. – Всех вывели? – Это голос Димы Позова, точно. – Ты, смотрю, самое ценное вынес? – Сказано ж было, – голос вибрацией разносится по плечу. Он такой один, Попов его ни с кем не спутал бы, – если кто-то выйти не сообразит – выносите. Арсений пытается выпутаться из ткани, но тут же понимает, что зря это затеял, солнечные лучи тут же опаляют кожу на лбу ожогом. – Ты придурок, что ли? – ласково совсем вполголоса произносит оборотень, двигаясь в неизвестном направлении, – день-деньской на дворе, сгоришь. Укутайся лучше. Арсений не перечит, только ближе прижимается к несущему его на руках оборотню, такому уже привычно тёплому. Выбраться из любимого одеяла удаётся только когда оба оказываются в тёмной как сама ночь пещере. Вампир оглядывается и до мелких деталей видит, что она будто заранее подготовленная для этой миссии, не выглядит спонтанным пристанищем. А ещё здесь всё подозрительно сильно пахнет Антоном. – Простите, граф, но чем богаты, тем и рады, – Антон озирается опасливо, едва глядит в сторону мелко дребезжащего света в начале этого таинственного логова. Арсений чувствует себя... неловко, потому что некоторые старые привычки никак не вывести за долгие годы. Да, он привык спать в длинной ночной рубашке, закрывающей всё до колен, в то время как белья он особо не жалует. Может ли быть что-то более постыдно, чем находиться в тёмном, тесноватом для двух людей пространстве с парнем, который тебе симпатичен во всех смыслах, при этом быть почти обнажённым? Арсений думает, что нет. Разве что усилить градус смущения и исполнить свой отчаянный план, пока надежда на взаимность не начала безосновательно крепнуть. Как и его плоть, собственно, только у неё как раз основания есть. Одно большое такое, высокое, с чуть светящимся зеленью взглядом, сильными руками и очень притягательной родинкой на кончике носа. Вампир не ведает, что творит. Кому он лжёт, ведает, конечно. Обхватывает обеими руками лицо оборотня и целует так, как будто разом все развратные мысли одолели, захватили его тело и управляют им. Непозволительны все эти мысли, что губы у Антона ещё горячее, чем кожа, на вкус совсем немного отдают чем-то травянистым, напоминая о временах человечьего существования, что руки вообще не участвуют в процессе, не касаются, не отталкивают... последнее совсем не вписывается в продуманный до мелочей план разрушения мечтаний. – Арс, притормози, – слишком напряжённо и мягко успевает сказать ему Антон, плавно перехватывая запястья, слегка сжимая их, – разбегутся ведьмы от наших и мы... продолжим начатое тобой... обсуждение. Попов недоумевает от того, что Шастун совсем не выглядит ни удивлённым, ни оскорблённым. Скорее в словах теплится что-то такое, отчего Арсений покорно перестаёт лезть целоваться и укладывает свои руки на покрытые ночным одеянием колени. Он одаривает оборотня непонимающим взглядом, чувствуя себя ни принятым, ни отвергнутым, скорее ребёнком беспомощным, которого успокаивают. Но так ведь и есть, всё волнение внутри, несмотря на неопределённость ситуации, улегается, стихает ненадолго. Антон отрывает от него взгляд, вновь оглядывается на вход в пещеру. На запястьях становится прохладно, Арсений спешит поглядеть, из-за чего. Оказывается, это влага от ладоней оборотня, который только что отпустил его. Вампир не знал, что у представителей шерстяных бывает такое, прямо как у людей. То есть, сильный волчара, один из передовиков, кто кидается на врага первым, дай ему волю... волнуется? Вряд ли он боится близкого нахождения вампира, тогда уж он точно не согласился бы на постоянное пребывание возле целого особняка этих существ. А может... Антона волнует сам Арсений? Да не, бред какой-то. – Нам шуметь сейчас никак нельзя, – шёпотом говорит Антон, подтягивая одеяло на тело вампира, – время светлое совсем. Поспи лучше, пока я за всем погляжу, ладно? – Постараюсь, – растерянно соглашается Арсений, осматривая немного твердую поверхность под ними, застеленную наспех, – меня бессонница мучает несколько дней, не знаю, получится ли. – Тоже кошмары? – понимающе переводит взгляд на него Антон, – приложи все усилия, Арс, после сна всегда легче становится. Я буду рядом, можешь даже... обнять. Вроде, когда ты меня лечил, тебе удалось уснуть на мне. Арсений не краснеет от смущения, но видит, как краска расходится по лицу оборотня. Антон никак не отмахивается, устраивается на простыне боком, нерешительно протягивая руки, открываясь для объятий. Вампир собирает всю свою волю в кулак и укладывается рядом, совсем вплотную, аккуратно устраивая руки на очень тёплой груди. Антон вздрагивает, но тут же чуть улыбаясь, дотягивает одеяло, чтобы оно покрыло вампира до плеч. Дальше Арсений помнит только то, что было уютно и хорошо, как когда-то в совсем человеческом детстве, тогда ещё одеяло спасало от прохлады. Открывает глаза вампир привычно ночью, вдалеке теперь не палящее солнце, а россыпь звёзд едва поблёскивает. Ему по-прежнему тепло, очень уютно и так спокойно, сколько за всю длинную вампирскую жизнь не было. Ощущение... защищённости, какой-то свободы от всего на свете, лёгкости и почти забытой наивности, когда можно не держать лицо, быть собой. Вдруг по стене проскальзывает огонёк, извивается спиралью, тянется наверх, а затем и проявляется медленно едва светящимися лампочками. Арсений смотрит на это заворожённо, будто совсем забывая, что времена сейчас другие, что это не магия, а просто гирлянда с заданной программой освещения. – Хоть немного отоспался? – улыбчиво раздаётся совсем рядом, чуть ли не в макушку, – ты так отрубился, что пропустил, как прямо у нашего убежища Макар разрывал ведьму пастью. Зрелище... так себе. – Обычно я чутко сплю, – пожимает плечами Арсений, поднимая голову и смотря теперь на Антона внимательно, пристально, – но с тобой совсем забываюсь и расслабляюсь. Оборотень, кажется, совсем перестаёт дышать, тоже неотрывно следя за действиями вампира. Арсений уже ничего не понимает, поэтому принимает попытку подняться и выбраться из объятий. Это ощущается ужасно неправильно, когда природная прохлада пробирается под ночное одеяние от скинутого одеяла. Антон его не останавливает, не кидается колкостями, не издаёт вообще никаких звуков. Просто продолжает наблюдать. Молчание неприятно зависает в приглушённом свете гирлянды, напитывает воздух напряжением, щиплющим глаза. Арсений отводит взгляд и жмурится, словно кошмары всё ещё здесь, что они его окружили и теперь как маленького, беззащитного мальчика заставляют его бояться каждого вздоха. Но Антон словно отмирает и совсем невесомо касается вампирского лица, поворачивая к себе. – Прости, что... так по-мудацки тебя задевал, – обычно его голос звучит уверенно, но сейчас это невозможно уветливо, мягко, осторожно, – это... волчье генетическое что-то, мы ведь ненавидеть вас должны, все дела. А тут ты такой... такой. Я аж забыл, что когда-то натуралом был. Ну, то есть, я и раньше это подозревал, а ты как подтверждение просто. – Антон, – Арсений выдыхает тяжело, но этим он избавляется от нежданной собственной нерешительности, – ты здесь не один, кто тоже воспитан в неприязни к чужакам. Глупо было... так по-детски ругаться. – Я всё ещё смеюсь с того, что я «задник розовый», – в подтверждение Шастун бессовестно давит лыбу, при этом опуская руку, кладя её обратно на простынь. Арсений всем телом стремится вернуть потерянное, поэтому кладёт руку поверх той, что только что его отпустила. Какой же бред, действительно, столько лет подкалывать и подначивать, в то время как притяжение между ними объясняется намного проще, чем витиеватые сквернословные посылы куда подальше. Хотя, по одному пешему эротическому маршруту Арсений с удовольствием прогулялся бы с Антоном. Оборотень его мысли словно слышит, потому наклоняется вперёд и целует губы вампира. И не вздрагивает, как обычно бывает с людьми. Почему-то холод кожи не отталкивает Антона, наоборот, он тянется ещё и руками, прижать к себе крепко, сильно, и от этого Арсений буквально тает. Собственные руки обвивают тонкую шею, пальцы так желанно гладят мягкие волосы на затылке, проводят по линии плеч. Был бы льдом – давно растёкся лужей. – Можно задам мучающий меня всё это время вопрос? – шепчет торопливо Антон, заметно через силу отрываясь от губ. – Задавай, – соглашается Арсений, ловя себя на необходимости перевести дух, хотя ему особо воздух-то и не нужен. А ещё совсем немного усовеститься тем, что он уже забрался на колени Антону в совершенно непристойной позе наездника. – Если в вас не циркулирует кровь, то как вы сексом занимаетесь? Арсений смеётся, громко, морщась, совсем немного подавая язык вперёд, пряча за десной его кончик. Откидывает голову и едва не утягивая за собой на пол держащего его Антона. Но руки оборотня успевают ухватить вампирскую талию. Хорошо, что он не спросил ещё более забавную вещь, про то, почему вампиры в зеркале не отражаются. Тогда это была бы долгая лекция про изготовление зеркал из серебра. Отвлекло бы сильно. А так, про тела же разговор, верно? – В нас циркулирует кровь, – отсмеявшись, отвечает Арсений, – просто она движется из-за сокращения гладких мышц, а не сердца. Оттого мы и холоднее, но это мешает сексу только в том случае, если для партнёра мы слишком ледяными кажемся. Кстати, а тебе разве не должно быть морозно от моих касаний? – Шутишь? – удивляется Антон, ещё плотнее обхватывая руками тело Арсения, – мне постоянно жарко, потею как псина сутулая. Теперь оба смеются, держась друг за друга, Шастун так идеально утыкается в плечо лицом и сотрясается всем своим существом. – Ну да, на правду не обижаются, – подуспокаивается Антон, ненавязчиво чуть скользя ладонями ниже, к пояснице, отчего Попов до приятных мурашек вздрагивает, – ты меня уравновешиваешь, терморегулируешь, во. Но сейчас... меня твоя прохлада совсем не заставляет остыть. Скорее, больше разжигает интерес. Вампир польщённо улыбается, наклоняясь вновь поцеловать желанные губы, но Антон интригует больше, совершенно голодно глядя на беззащитную вампирскую шею. Он впечатывается в неё лицом и сильно вдыхает с таким азартом, что у Арсения снова перехватывает дыхание. – До чего же ты охуенно пахнешь, – выдаёт оборотень, совсем едва лизнув нежную кожу, – как мороженое с цветочным запахом, вообще отвал всего. Арсений только тихо и удивлённо стонет на это. Тихо, потому что если громко, то это слишком неловко будет, а удивлённо, потому что... – Многие говорят, что вампиры пахнут мертвечиной, – это невыносимо, потому что каждый вдох Антона у шеи заставляет говорить, постанывая, – признаться честно, я такого не ожидал. – Дышал бы тобой вечность, – совсем блаженно звучит Антон, поднимая на Арсения очень довольный взгляд, – а я для тебя как пахну? Арсений улыбается, вновь пробираясь пальцами в волосы на затылке и притягивает к себе, утыкается носом в русые, слегка волнистые локоны и аккуратно вдыхает. Среди вампирского клана тоже всякие слухи ходят про запах псины мокрой, потной, отталкивающий настолько, что даже крепкие желудки старейших представителей рода не выдерживали и тут же избавлялись от выпитой крови. Но вопреки заверениям мудрейших, русоволосая макушка пахнет... кожей головы и чистой шерстью, вымытой шампунем каким-то с травами. – Чем-то простым. Знаешь, как кота к себе на руки берёшь, в макушку целуешь и вдыхаешь. Чистый запах шерсти, только и всего, – поясняет Арсений, попутно поглаживая волосы, одну руку опуская на плечо. – Значит, пиздит мне Андреев, что я вонючий, – плечо под рукой дёргается верх-вниз, пока губы льнут к шее опять, – прости, я помню, что тебе не нравится, когда матерятся. – Я как-то привык, если честно, – Арсений сходит с ума, потому что ему, взрослому вампиру, не должны нравиться касания к абсолютно беззащитной шее, но ему так хорошо от этих ощущений, – ты и мат – вещи почти неразделимые. Попов только сейчас очень удачно прижимается так, что чувствует будоражущую твердость под своей задницей, она такая горячая, что плавит всё внутри от предвкушения. – А мне так сносит крышу, когда материшься ты, – сознаётся Антон, дотягиваясь до щеки и покрывая поцелуями родинки, – когда ты взбесился и обложил меня хуями, я молчал от того, что просто потерял дар речи. Возбудился так, что почти был готов закончить все эти бесконечные перепалки и... завалить тебя куда-нибудь. Ну или тебя в себя впустить с разбегу. – Надо было, – постанывает Арсений, не выдерживая и толкая в плечи оборотня, нависая над ним, хищно оглядывая отвоёванные владения на чужом теле, – тогда много приятного случилось бы раньше. Руки живут своей жизнью, пальцы подхватывают край футболки, тянут наверх, отчего у Арсения совершенно бесконтрольно выделяется слюна. Комплекция Антона не сказать, что культуристская, но мышцы такие привлекательные, особенно пресс, который так и хочется гладить руками. Они и касаются так, что Антон вздрагивает и сдерживает постанывания, делает это поражённо. – Меня никогда так... не воодушевляли просто касания, – сбивчиво шепчет Антон, сжимая ещё сильнее руки на талии. – Просто они были не такие и не с тем, с кем надо, – подытоживает Арсений, наклоняясь, чтобы запечатать сказанное поцелуем. Антон чуть рычит и поднимается в сидячее положение, переигрывает их позу, оказываясь сверху, между разведённых ног Арсения, толкаясь пару раз, имитируя фрикции, заставляя мелодично застонать в ответ. Вампир и сам от себя такого разврата не ожидал, но, как выходит, с Антоном всё по-другому. И предыдущий опыт всех долгих лет кажется таким далёким, неправдоподобным, потому что всего один только оборотень всё заставляет пересмотреть. От того, что грубость Арсений не любит, но рычание Антона от нетерпения ему до безумия льстит и заводит больше, хотя кажется, что уже некуда. Вампир – сильное существо, а взрослый ещё сильнее, но пока оборотень смотрит так жаждуще, Арсений расслабляется и позволяет себе ничего не контролировать и расслабляться. Многие склонны уходить, так и не начав, разбивая и без того небьющееся сердце, но Антон убеждает своим искренним желанием, прямыми взглядами, восхищённым почти урчанием, что ему можно доверять. Мало кто может жить долго, а его оборотень может, и это заставляет улыбнуться сквозь стон. Арсений не романтизирует секс, это просто необходимость организма, да, даже усовершенствованной вампиризмом версии нужен сброс напряжения. Но сейчас, полностью раскрывшись, держа крепко за плечо и талию проникающего в него Антона, смотрящего неотрывно в закатывающиеся от удовольствия глаза, ловящего каждый стон губами... Арсений никак иначе, чем чистейшей романтикой, назвать не может. Потому что ему хорошо не только физически, что-то внутри так и тянется к бешено стучащему сердцу оборотня, на него, такого жаждущего и неутомимого в процессе, хочется любоваться бесконечно. Ничего Арсения не смущает, ни то, что пот скользит по виску его оборотня, ни то, как он хватает воздух ртом громковато, ни то, что длинные пальцы вцепились в бедро мёртвой хваткой... Арсений словно невменяемый, потому что, что бы ни сделал Антон, вампир словно сильнее желает их единения. Хоть камни сейчас их придави, он бы только громче простонал «сильнее». Арсению как мало, хочется быстрее и ярче, Антон его чудом понимает, вбивается быстрее, проскальзывая между телами и лаская рукой заждавшийся ласки член. Вампирский стон такой громкий, что, кажется, заглушает все звуки вокруг. Приходит в себя Арсений от того, что ему снова тепло, он лежит обвитый руками и ногами Антона, необыкновенно расслабленный, даже не чувствует, что следы от их страсти засохли и прилипли к коже. Вампир устраивает ладонь на груди его оборотня, прислушивается к ударам сердца, и это звучит потрясающе приятно, будто оно стремится само, сквозь кожу и мышцы прижаться к руке. – И не знаю теперь, как тебя называть, – ласково шепчет Арсений, поглядывая на решившегося улыбнуться Антона, – друговраг или врагодруг? Противник-любовник есть ещё версия. Шастун посмеивается, касаясь легко губами виска. Арсений жмётся к нему снова, ища тепла и находит, когда их губы соприкасаются. – Не болит ничего? – опасливо спрашивает Антон. – Напомнить, кто я? – спокойно отвечает вопросом на вопрос Арсений, целуя в шею. – Тогда хорошо, что не болит, – успокаивается Антон, – а то не займёшься ни с кем развратами, всё передавливаю, сжимаю до синяков, кусаюсь больно, хотя в человеческой форме клыки не острые вообще. – Как по мне, ты сдержанный очень, – улыбается хитро Попов, точно зная, что... провоцирует. – Да ладно? – Антон опасно нависает, – вот укушу тебя больно... – Укуси, – Арсений поражается своему рвению подразнивать, возможно это осталось от их перепалок, но сейчас нет больше грустного и угнетённого состояния после. – Вот в клане и стае все охренеют с нас, – Антон наклоняется к шее и чуть прихватывает кожу зубами, совсем едва сжимая. Арсению нравится. – Готовься к тому, что изгонят. – Ну и шут с ними, придумаем, как провести вечность вместе. – А ты авантюрист, Антон, – улыбается довольно Арсений. – Учусь у лучшего в этом деле, – ответно улыбается оборотень, опять прикусывая кожу на шее. Вампир на это снова чуть стонет.