Чёрно-белый

Видеть только темноту - это страшно. Многие боятся темноты с детства, просят родителей не выключать свет или оставляют ночник. Позже они делают вид, что им неприятна темнота, так как они ничего не видят, а значит не контролируют, не живут. А какого это? Какого это видеть каждый божий день только чёрный, каждый гребаный день, а, Чон Намджун? И снова чёрный. Это утро не будет отличаться от других. Звук тошнотворного будильника, неприятное покалывание в ушах и попытка открыть глаза, различающие только пустоту. Намджун лениво приподнимается с кровати, опираясь на кисти рук. Голова инстинктивно поворачивается влево, к двери, за которой должны послышаться торопливые шаги брата. За дверью действительно слышится, как кто-то идёт сюда по коридору, но шаг ровный, можно даже сказать спокойный, но лишь до того момента, пока некто не останавливается у закрытого входа в комнату. Старший Чон безысходно вздыхает, узнавая человека за дверью. Он всё ещё не смог привыкнуть к его нахождению в квартире, хотя уже прошло около недели. Гость копошился возле двери, а Джун нарочно не кричит: войдите, так как волнение широкоплечего парня всегда веселит его. Наконец послышался прерывистый и нерешительный стук. Дверь тихонько приоткрылась, впуская в прохладную комнату Сокджина. — Доброе утро, я пожарил блинчики… Голос только что вошедшего парня прозвучал очень тепло, обволакивая комнату каким-то незнакомым уютом. Намджун, который только что захотел съязвить или оскорбить Джина- перехотел. Казалось, за неделю старший Чон должен был привыкнуть к новому сожителю в доме. К человеку, что помогал ему одеваться, стирал его вещи, готовил для него, кстати, гораздо лучше Хосока, и просто к тому, кто был с ним постоянно рядом, словно боясь оставить его наедине с бесконечной темнотой, что окружала молодого учителя вне занятий. Намджун быстро привык к готовке Джина, но не к его присутствию. Он боялся привыкнуть к НЕМУ. И от того заставлял себя игнорировать «случайные», до безумия нежные прикосновения во время процесса переодевания. Касания тонкими пальцами его руки, когда он застегивал манжеты рубашки и неровное дыхание, совсем возле шеи. Намджун не видел Джина, не видел эмоций на его лице, но он чувствовал, чувствовал неуловимое настроение в его голосе, возмущённые нотки или слышал резкие движения, когда Сокджин слишком близко до этого стоял рядом. Намджун неглупый, и может быть именно поэтому, ему было тяжело. Умным людям всегда тяжелее, ведь они понимают больше, чем другие. Старший Чон будет делать вид, что не может терпеть заливистого и чистого смеха Сокджина, его ровные шаги, длинные руки с тёплыми ладонями. Он прекрасно замечал подтекст в прикосновениях Джина, но очень показательно игнорировал, вспоминая о своём брате, что вот-вот должен вернуться. Хосок вернётся и всё будет по-прежнему, он будет есть его еду, позабыв искусную готовку Сокджина. Вот-вот, ещё чуть-чуть и всё будет, как раньше, а пока… — Я помогу снять пижаму. Предупреждая о своих действиях сообщает Джин. Пепельноволосый делает вдох, чтобы приготовиться к чужим, но уже ставшим необходимыми прикосновениям, но это не помогает. Хрупкие, неуловимые эмоции чего-то неизвестного до этого, а может быть забытого, потому что было когда-то очень давно, вновь проскальзывают с аккуратным пальчиком Джина, который дотронулся до низа живота, приподнимая спальную майку. — Я сам. Глухо говорит Намджун, резко отшатнувшись от широкоплечего мужчины. Тот неловко убирает руки, пряча взгляд. Джун упрямо и демонстративно снимает футболку, кидая поверх одеяла, затем приспускает шорты, избавляясь от всей пижамы, а потом замирает. Сокджин закусывает до крови пухлые губы, пытаясь оторвать взгляд от тела брата своего парня. Безрезультатно. — Ну? Недовольно издаёт Намджун, заставляя Джина встрепенуться. Идеально проглаженные брюки со стрелками, накрахмаленная рубашка, пиджак, пахнущий новым кондиционером- всё медленно и правильно принимала своё положение на хорошо сложённом теле Намджуна. Сокджин пытался привыкнуть к этому. К тому, что он так близок к Намджуну, пускай ненадолго, не так, как бы ему хотелось, но хоть немного. Привыкнуть к его обнаженному телу, почти раскалённой температуре кожи, неряшливым волосам по утрам, к его аппетиту, привычке разбрасывать галстуки по всей квартире, его запаху, ко всему. И ему так неправильно это удалось, он слишком быстро смог привыкнуть к этому, слишком. Ким Сокджин должен понимать, что отвыкать гораздо сложнее, но он не хочет понимать этого. Он хочет наслаждаться тем коротким островком времени, что у него есть. — А галстук? Спрашивает Намджун. — Если честно, я не смог отыскать ни одного из твоих галстуков. После завтрака ещё поищу. Совершенно безукоризненно ответил Джин, который в отличии от Хосока, не бесился каждый день из-за привычки Намджуна. И Чон благодарно кивает, вставая с кровати. Блинчики вкусные. Настолько, что исчезают во рту старшего брата Хосока со стремительной скоростью. Сокджин смущенно улыбается, останавливаясь с новым постельным бельём в проёме, смотря на кушавшего парня. Мёд капает с губ Намджуна на тарелку, а язык пытаясь поймать капли вязкой пряности, очень соблазнительно обводят круг по рту, чуть высунувшись. Сокджин тут же рдеет, как спелое яблоко, и отвернувшись, продолжает свой путь в спальню Хосока, где временно теперь ночует. Пытаясь отогнать неправильные и непозволительные мысли, Джин почти срывает грязную простынь с кровати. От резкого движения подскакивает матрас, слетая с деревянных досок. Парень замирает, наклонив голову. Глаза находят странный предмет, что находится совсем не на своём месте. *** Раздаётся пиканье устройства, что стоит возле постели. Рука ловко находит кнопку, дабы прекратить хаотичные звуки. Чонгук быстро встаёт с кровати, чтобы снова не погрузиться в сон. Солнце очень медленно вступало в свои владения, покрывая комнату светлыми оттенками лишь наполовину. Брюнет подскочил к шкафу. Выдвигая дверцу, он стал быстро одеваться. Пуговицы непослушно пропускались, от чего были слышны постоянные ругательства Чонгука, который желал быстрее покончить с одеждой. Костюм наконец кое-как сел на нём полностью, и он сломя голову выскакивает из комнаты. В коридоре брюнет перешёл на бег, проклиная, что его комната находится в глубине номера. Когда Чонгук был уже почти возле поворота к выходу, послышался звук закрывающейся двери. — Блять! Выкрикивает брюнет, выскакивая в раздевалку. Он нетерпеливо копошится во внутреннем кармане, со злостью находит карточку и молниеносно прикладывает к сканеру. Дверь разблокирована, Чонгук вылетает на лестничную площадку, ища что-то глазами, но успевает урвать лишь клочок испуганных серых глаз, на которые упала красная чёлка, что тут же закрыли от него двери лифта. Он досадливо пинает стену ногой, возвращаясь обратно в пустой номер. Это началось после той прогулки. Когда вечером, они с Тэхёном вернулись домой. Всё было хорошо, мальчишка был счастлив, Чонгук чувствовал это. Казалось, они оба чувствовали одно и тоже, что-то особенное, только для них двоих. Но стоило Чонгуку спросить об этом Тэхёна, как тот сразу помрачнел, ушёл в комнату, не поужинав, и заперся там. Каждый день, в течении недели, брюнет просыпался в то время, когда красноволосый должен был уходить в школу, с целью отвезти его туда. Но тот уходил раньше, всегда будто угадывая намерения Чонгука заранее. Вечером после занятий Чон часами ждал школьника, карауля у входа в школу, но тот будто нарочно задерживался или уходил заранее, а может просто пользовался чёрным выходом. Так или иначе, Тэхён избегал Чонгука с того самого дня. Пытаясь, как только возможно меньше контактировать с ним, Тэхён запирался в своей комнате, как только возвращался с учёбы. Сегодня Чонгук надеялся, что сможет словить его. Поставил будильник на два часа раньше. Но Тэхён всё же смог ускользнуть из-под самого носа, от чего Чонгук вновь досадно пнул ногой, попавшийся на пути ботинок. *** — Чимин, Чимин-аа! Шершавый голос Тэхёна слышится на весь коридор. Блондин неприятно морщится. Отворачиваясь от криков, он быстро натянул капюшон толстовки ниже к глазам. Красноволосый подходит ближе, совсем не понимая, почему его одноклассник не хочет общаться с ним. — Чимин, чёрт возьми, ты совсем не брал трубку! Я говорил с твоей мамой, когда приходил к тебе вчера, она сказала ты болел, почему ты даже не написал мне об этом, я переживал… Но Чимин лишь злостно ухмыляется, наклоняя голову чуть назад. Тэхён удивленно распахивает глаза, пытаясь уловить странное поведение друга. — Чимин, я хотел поговорить, ты был мне так нужен в эти дни, мне было плохо и я… — Слушай, Тэхён. У тебя теперь своя жизнь. У тебя прекрасный свой человек, который избивает, ради тебя всех подряд, даёт тебе ключи от дорогущих домов, забирает на своей крутой тачке из школы, в конце концов, ты ему нужен, и он готов на многое из-за этого. Так что, живи, живи так, как хочешь, так, как ты этого заслуживаешь, а меня оставь в покое, и без того тошно. Тэхён непонимающе уставился на парня, глаза заискивающе стали искать старого друга. — Я больше не буду твоей нянькой, раньше я жалел тебя, твою жизнь, постоянно помогал тебе, сейчас же, моя жизнь превратилась в дерьмо, а ты, как золушка получаешь принца. Наслаждайся и отвали от меня. Что смотришь? Думаешь, я шучу? Чимин подошёл ближе к Тэхёну, останавливаясь в паре дюймов от него. Глаза блондина прошлись сверху вниз по парню, отмечая новую дорогую одежду. — Нашей дружбе пришёл конец, тогда, когда я решил познакомится с тупым отбросом класса, что витал в облаках на уроке, вместо того, чтобы учиться. Тогда, когда этот жалостливый слабак жаловался мне на своего отчима, показывая побои, доверяя мне, словно мы были знакомы сто лет. А дружбы то не было. Был только добренький наивный Чимин, который постоянно заботился и тебе, прикрывал твою задницу перед учителями, давал списывать, позволял спать в своей комнате, и всё время делал, ради тебя абсолютно всё. Но когда Чимину стало плохо, когда ему понадобилась помощь, где ты был? Где? Глаза Чимина были пусты и одновременно полны какой-то темной, нарастающей массой черноты. Тэхён заморгал, пытаясь устоять на ногах и не заплакать, только не заплакать. Потому что всё это неправда, просто плохой сон, потому что это не Чимин. — Ещё раз подойдёшь ко мне и я отделаю тебя похлеще твоего отчима. Процедил сквозь зубы блондин, наклоняясь почти к самому уху красноволосого. Больно задев Тэхёна плечом, он направился дальше по коридору, плотнее зарываясь в капюшон. Глаза Тэхёна непослушно стали намокать. Впервые мысли о Чонгуке ушли на второй план. Пелена слёз не давала спокойно увидеть, как раз правильно раскрашенный в этот момент, чёрно-белый мир. Он просто не понимал или делал вид, что не понимает. Может Тэхён просто глупый, как сказал Чимин, или странный, как думает Чонгук, а может наивный и беззащитный в этой цепочке существования, как считает его учитель истории. Сейчас понятно только одно- Тэхён не бесчувственный, так как острое и невыносимое чувство боли пронзило всё сознание красноволосого в этот момент. Тэхён винил себя, проклинал, ненавидел, корил, понимая, что как бы не преувеличивал «другой Чимин», он всё же где-то прав. Красноволосый не увидел отчаяния в его глазах, когда было нужно, не услышал крика о помощи в его шёпоте, не был с ним рядом, когда тот нуждался, он едва ли мог называться его лучшим другом. *** Юнги нервно прикурил. Довольно непривычно и странно для самого себя. — Курить вредно, мне не нравится, когда парни курят. — Заткнись! Мне похуй на твоё мнение. Грубо отвечает Мин пареньку сзади, что недовольно начинает одеваться, обиженно косясь на него. Это один из тех парней на один раз, которых так ненавидел Чимин, делая вид, что не знает о их существовании, но постоянно плачущий ночью в подушку, замечая чужие волосы или трусы, которые нарочно не убирал Юнги. Мин сильно затягивается, пытаясь понять, от чего так зол сейчас. — Милый, не кричи так на меня. —Пошёл отсюда нахуй, понял? Взял и съебал сейчас, живо. Паренёк, явно задетый тоном вскакивает, натягиваю куртку на плечи и быстро уходит, демонстративно хлопнув дверью. Юнги после очередной долгой затяжки выдыхает дым куда-то в сторону. Перед глазами вспыхивает лицо Чимина, который молча морщился от сигарет, ни разу не жалуясь на эту привычку Мина. И Юнги понимает, почему сейчас так зол. Зол на себя. Прошло уже пять дней, за которые он шесть раз написал и один раз позвонил Чимину в пустую. В понедельник он ждал его около часа в своём доме, во вторник полтора часа на старом месте, в среду два часа возле школы, в четверг четыре часа здесь, и наконец в пятницу, он срывается, едет в клуб, и цепляет какого-то паренька, что отдаленно похож на блондина. Дым рассеивается, а лицо Чимина по-детски морщится перед глазами Юнги. Пальцы непослушно разжимаются, выпуская тонкую сигарету, которая со стремительной скоростью летит вниз. Она летит чуть петляя, сдуваемая ветром, немного крутясь. Так, словно это мог быть человек, маленький такой человек, с хрупким худощавым телосложением. И Юнги снова чувствует злость, отталкиваясь руками от перил. Крутит головой, чтобы отогнать нелепое сравнение. Рука сжимает пачку сигарет, превращая её в нечто комковато-образное, а ноги быстро приближаются к двери. Юнги уходит с того самого злосчастного места, что совершает неминуемый поворот в жизни людей. *** —…«Когда мои стихи будут у всех, на устах, — взволнованно говорил он себе, — она еще вспомнит жестокие слова, которые сказала мне сегодня»… Чистый голос Джина звучал на всю гостиную. Книга свободно лежала на руках, а он удобно устроившись на кресле, продолжал читать вслух. Намджун не знал, что это значит. Не знал почему в горле повис болезненный ком, почему ему нравится голос Сокджина, читающего его любимый рассказ. Он не понимал этого, поэтому просто стоял, прислонившись к стене, и пытаясь, вслушаться в столь привычные для него раньше слова. —…– Описать ее! — сказал Давид, и нежная улыбка осветила его лицо. — Где найти те слова, которые могли бы совершить это чудо! Она… Она соткана из света солнца и мрака ночи. Она стройна, как ольха, и гибка, словно ива. Поглядишь ей в глаза, и они мгновенно меняются: широко открытые, они вдруг сощурятся и смотрят, как солнце сквозь набежавшие облака. Она появляется — все сияет вокруг, она исчезает — и ничего нет, только аромат боярышника… Сокджин неумолимо продолжал переводить строки в звук, водя кончиком пальца, вживаясь в каждую роль персонажа, как профессиональный актёр, чувствуя каждую эмоцию героя, чтобы показать их в своём тоне. Намджун закрывает глаза, представляя, что сам сейчас сидит и читает всё это, что книжка послушно покоится в его руках, а главный герой, так похож на него, словно это вторая жизнь старшего Чона. Намджун понимает, что так давно хотел почувствовать это, ощутить то, о чём уже никогда не грезил. Сокджин будто давал ему новую надежду, будучи лучом в его царстве тьмы. Делал то, что заставляло чувствовать Намджуна себя снова живым. Чон хмурится, понимая, что уже не сможет прожить хоть день без голоса Кима, без его рук, возмущённых вскриков и стеснительных перетоптываний с ноги на ногу. И вместе с этим пониманием, замолкает голос Сокджина, что обрывает все мечтания Намджуна, превращая всё во мрак. — Прости, это же твоя книга, да? Я отнесу её на место. Джин вскакивает с кресла, спотыкаясь, от чего роняет книгу под гостиной стол. Намджун неприятно морщится от повисшей тишины. Широкоплечий на четвереньках находит книгу, а вместе с ней и галстук, что валялся совсем рядом с деревянной ножкой. — Твой галстук! Радостно вскрикивает Сокджин, быстро поднимаясь с колен. Намджун чуть приподнимает уголки губ, слыша радостные нотки в голосе Джина. Пепельноволосый облокачивается об стену, пытаясь найти выход, выход из собственной непослушной головы, что мешает здраво думать в такие моменты. Джин подходит ближе. Намджун сразу чувствует это, слыша ровные шаги и рваное дыхание, совсем возле себя. Длинные пальцы ловко перекидывают галстук через шею, заправляя ткань под воротник рубашки. Сокджин напряжённо и внимательно завязывает узелок, пытаясь сделать его, как можно идеальней. А Намджун теряет последние здравые нотки рассудка. Он перехватывает руки мужчины, резко совершая поворот вокруг оси. Старший Чон безвыходно прижимает Джина к стене, где до этого стоял сам. Чуть наклоняет голову вперёд, опасно замирая рядом с открытым ртом парня своего брата. Намджун сомневается, пытается взвесить все «за» и «против», борется в своей голове с рассудком, а Сокджин с треском ломает все преграды, окончательно сойдя с ума от близости, и просто резко поддаётся вперёд, ловя губы старшего Чона. Сокджин жмурится, думая, что хочет умереть в этот момент, потому что ничего лучше уже не случится, а ещё, потому что Намджун не отвечает на поцелуй, а значит, сейчас его грубо оттолкнут. Джин, чтобы опередить неприятные события, аккуратно отодвигается, находя в себе силы, чувствуя, что глаза вот-вот пустят слёзы от чувства слепой наивности. Но могучие руки с новой силой возвращают его на место, губы Намджуна ищут его, и они жадно, необходимо, ненасытно впиваются друг в друга, пытаясь одновременно бороться с протестами внутри себя и желанием, что уже безоговорочно победило. А иначе и быть не могло. Их поцелуй настолько пламенный, руки Джина так правильно зарываются в неряшливые волосы Чона, а Намджун так верно кладёт по-хозяйски руки на талию Кима. Что оба понимают, это и было правильно, а всё, что было до, было ненормально, не так, как нужно, что только сейчас, всё стало на свои места. Сокджин прерывает поцелуй, пытаясь поймать глоток воздуха. На его лице глупая улыбка, он смотрит на Намджуна, с ужасным нелепым румянцем на щеках, прижимаясь ещё ближе к его торсу. Тот ухмыляется, поднимая руку к верхней пуговице рубашки, пытаясь ослабить застежку. Намджун ощущает невероятную эйфорию, теплоту, сметание, радость, страсть, ощущает сразу взрыв эмоций одновременно. Но резкая боль в голове, заставляет его ноги подкоситься. В глазах замелькали белые вспышки, что как пули болезненно стали бить в его голову. Намджун хрипит от страшной агонии и падает к ногам похолодевшего от ужаса Сокджина.