Магниты

Таня подцепила носком сапога небольшую снежную шапку, накрывшую один из обугленных обломков дома. Сумерки медленно подбирались, и торчащие черные перегородки в сероватом, зимнем освещении казались зловещими останками древнего чудовища, неуклюже придавленного смертью посреди дачного поселка. Участок этот никто не пытался купить, формально у него был наследник, который едва ли приезжал посмотреть на оставленные ему владения. Снег, ложащийся на пожарище, пропитывался угольной чернотой и совсем не хотел сглаживать картину. Занавески на окнах соседских домов были плотно задернуты, местные обитатели, не сговариваясь, решили жить, игнорируя развороченное пепелище, которое никак не могло зажить или сгинуть вслед за хозяйкой. Взрыв не пощадил ничего: дом, гараж, и даже несколько ближайших деревьев были полностью сожжены. Таня разочарованно оглядела участок еще раз, будто если действительно пристально всмотреться в него, что-то стоящее всплывает наружу и подарит ей сенсационно хороший материал для передачи. Уцелевшие остатки сада выглядели совершенно типично: видно, что растениями бросили заниматься еще до взрыва, хотя изначально все было рассажено явно с задумкой. Не закрытый на зиму цветник жалобно тянул почерневшие от холодов веточки из-под снега. Радости пейзажу это не добавляло. Таня решила расспросить соседей, хотя изначально так не планировала — признавать, что она зря потратила вечер, было обидно, да и обратный автобус до города был еще нескоро. Над крыльцом ближайшего дома горел фонарь, и Таня, подышав на замерзшие ладони, направилась к нему. Дом был старый, добротный, явно обитаемый. Калитка, нечасто видимо пропускающая незнакомых, поддалась с трудом. — Добрый вечер, — с улыбкой начала Таня, как только из-за дверей показалась седая голова. — Ну с добрым вы погорячились, — настороженно ответила женщина. — Вам кого? — Мне — вас, наверное, — Таня доброжелательно улыбнулась. — У меня всего несколько вопросов. Она зябко переступила с ноги на ногу, но в дом ее все равно не пригласили. — А я вас видела, — заметила женщина многообещающе. — С девятого канала, да? Вечером еще всякие страсти рассказываете? Таня кивнула и опять заулыбалась. Обычно ее лицо и надежда попасть в новый выпуск развязывали людям языки. К сожалению, тут женщина явно смотрела на нее без особой симпатии. — А мне вам говорить нечего. У нас семья приличная, брат вот политруком был до пенсии. Нечего мне вам рассказать. Дверь начала закрываться, но Таня подумала, что сейчас отступать было бы совсем обидно. — Нет, нет, я про соседку вашу узнать хотела. — Соседку? Это какую? — тон собеседницы вдруг окрасился некоторой заинтересованностью. — Это про Клавдию Никитишну-то? — Нет, чей дом сгорел. Вы же самая настоящая старожилка и, наверняка, человек внимательный. Могли бы пару слов о прошлой хозяйке рассказать? Седая голова снова высунулась из-за дверей для почти доверительного сближения. — Ой, знаете, странная она была. Мы ее все плохо знали, — голос снизился до шепота. — Подозрительно, что у нее там вечно женщины ошивались. Притон, что ли, какой был. Молодые все, одетые так, ну вы понимаете. Женщина оглядела саму Таню, чье короткое яркое пальто тоже вряд ли получило одобрение. На мгновение Тане показалось, что она скажет «одетые, как вы», но женщина только осеклась и продолжила: — Дети иногда тоже шумели, но нечасто. Машины дорогущие. Не наши машины. Один раз даже выстрелы слышали. И это в нашем-то поселке! Рядом с моим домом! Женщина потеряла мысль и отступила за дверь, бормоча что-то про брата. — К Клавдии Никитишне только не ходите, она вам всякого понарассказывает, а сама ничего не знает. Мы тут все не в курсе, что у нее за дела были. Дверь захлопнулась, оставляя Таню наедине с неутешительной оценкой ее гардероба и мало что дающими намеками на образ жизни трагически погибшей Нателлы Наумовны Стрельниковой, единственной женщины на политической арене Катамарановска. * * * Дыма было много, так много, что заволокло и небо, и окрестности. Казалось странным, что дым нисколько не мешал дышать; легкие спокойно раздувались, впуская колючий воздух. Ната растерянно оглядывалась вокруг, но не могла увидеть и собственных рук. — Сдохнуть даже не смогла нормально, — процедили недовольно из-за спины. Ната дернулась и повернулась. Голос был знакомый, один из тех, которые остаются впечатаны в разум на долгие-долгие годы, интонации которых можно воспроизвести в любой момент. Ната помнила каждую, звучащая сейчас была не очень страшная и обозначала легкое разочарование. То самое, которое почти всегда присутствовало в тоне матери, когда та обращалась к Нате. — И беспорядок такой, все труды мои насмарку. Что дом, что сад. Не ребенок, а мучение сплошное. Дым лез в глаза и не давал разглядеть говорящую. Ната и не была уверена, действительно ли там кто-то был или ее воображение играло с ней. — Отец все стерпит, поэтому и растет швалью такой, — голос прозвучал снова из-за спины, хотя определить направление было сложно. Ориентироваться тоже. Ната прислушалась. Кроме приглушенного треска костра ничего не было слышно. Она снова посмотрела вниз, пытаясь понять, есть ли хотя бы земля под ногами, но ничего не разглядела. Тела не было видно. Ната закричала, не от испуга, но чтобы хоть как-то заявить о себе, о том, что она здесь. Крик поглотила все та же густая серая пелена. — Не ори, а то в комнате запру, — сказала пустота голосом матери. Ната прикусила губу и ничего не почувствовала. * * * Клавдия Никитишна, к которой Таня все-таки решила зайти, действительно рассказала много, но сказанное доверие не вызывало. — Ведьмой была. Потомственной. Я ее мать знала, она на меня порчу навела, чтобы помидоры гибли. И дочь в нее. Чего ты думаешь там столько других ошивалось? — заговорщицки переспросила старушка Таню. — Шабаши устраивали. Пьяные хохотали. Разврат стра-ашный. Таня сделала вид, что оставила пометку в блокноте. Клавдия Никитишна поговорить любила, да и чай с вареньем перед обратной дорогой в город Таню подбадривал. — Ты других не слушай, я точно знаю. У них привороты только так, как горячие пирожки. И мужа приворожила. И с цыганами знакомства водила. Тогда-то меня и близорукость не мучила, это теперь бы не разглядела. А тогда я хоть куда была, и плясать, и петь... Таня покивала и вежливо согласилась послушать балладу о любви, которую Клавдия ей гостеприимно предложила спеть. Ясно было одно — все дела «Железные каблуки» скорее всего вели в этом доме, и вместе с его стенами пропало все, что могло пригодиться. Куда подевались сами женщины, Таня разобраться не могла: после смерти Нателлы они будто сгинули, не оставив следов. Родственников или семей у них тоже не находилось. Таня погрызла кончик карандаша, рассеянно слушая новую уже историю про то, что в лесу живет черт, и все больше сомневалась в своем журналистском чутье. Распрощаться надо было по возможности вежливо, но быстро. Автобус опаздывал, магия чая с вареньем потихоньку выветривалась, Таня вспомнила, что сейчас в общем-то середина зимы, за городом мерзло и темно. Лес, однородной громадиной стоящий по другую сторону шоссе, пугал и невольно заставлял вспоминать рассказы о черте. Таня в подобное не верила, хотя с возрастом поняла, что, объявись в Катамарановске черт или другая какая потусторонняя сущность, она бы не удивилась. Юра в соседнем кабинете раз за разом снимал все более дикие истории, и Таня, не желая ему никак противоречить, фоново смирилась и с радиоактивными болотами, и с лесными чудовищами. Маленький желтый автобус подсветил фарами густую темноту пригорода и остановился прямо рядом с Таней. Она, не считая сонного студента, оказалась в салоне одна. Окно запотело, но она не стала протирать проем, позволяя себе погрузится в мысли и не отвлекаться на разглядывание редких огней по дороге. * * * Ната прошла на несколько шагов вперед. Во всяком случае ей показалось, что она сделала шаги, — ног она не чувствовала, а поэтому не могла с уверенностью утверждать, что действительно двигалась. Дым стал вроде бы реже, а воздух холоднее. Треска костра слышно не было, но звуки мало-помалу проявлялись, заполняя пространство. Откуда-то шел гул автострады, можно было различить отрывки радиопередачи, и совсем вдалеке кто-то надрывно кашлял. Ната попыталась разогнать дымный туман, который все еще тяжелыми, почти влажными ошметками висел в воздухе и поняла, что впереди вырисовываются привычные очертания забора, куцых кустов под ним и смутно заметная фигура в красном, стоящая в проеме распахнутых ворот. — Очухалась? Вот погляди, что натворила, — в очередной раз сказало дымное облако голосом матери. — Дрянь ты, Натка. Ни о ком не думаешь. Ната спрятала руки в карманы пушистого полушубка, хотя пальцы не мерзли. Картинка перед глазами стала расплываться, Ната с досадой подумала, что это опять дым, но это просто пошел снег. Густой и мягкий снег, не касающийся ни волос, ни плеч, падающий прямо к ее ногам.