***
«Гармапапочка!» — соскальзывает с языка Ллойда, и Гармадон уже заглядывает ему в рот, готовый горы для него свернуть.
«Гармапапочка!» — и умоляющие глазки.
«Гармопапочка!» — весёлый голос и крепкие объятья.
«Гармопапочка!» — стон.
Наверно, стоило Гармадону лишь поддаться на провокации собственного сына, и теперь этот сын из него верёвки вьёт.
Пока они не в постели. Для него Гармадон делает всё, что угодно: из школы забирает, играет на заднем дворе, помогает с геометрической прогрессией, готовит ужин и гладит по волосам, пока они сидят перед телевизором.
Всё делает.
По первому «Гармапапочка!»
По первому стону.
И ладно просто делает — любит ведь. Любит, холит и лелеет, а потом втрахивает в кровать, вытрахивает душу и слушает стоны, зверея сильнее.
— Пап!..
Сжимает трясущееся тело во всех руках и насаживает на свой член сильнее, чувствуя тяжёлое дыхание на своей шее.
— Да, Ла-Ллойд?..
И парень
недовольно-притворно-довольно улыбается и что-то щебечет. Зелёные глаза блестят, полные губы растягиваются в улыбке, острые скулы розовеют. И лицо светлеет, и весь он сам становится невинным, словно это не его трахали в коленно-локтевой на ковре в кухне, и не его рот издавал сладчайшие в мире стоны.
Парень рассказывает что-то про то, как его всё также ненавидят, но теперь ещё уважают и бояться. Как к нему подходят знакомится, а другие стоят и чуть ли не в лицо плюют своей злобой. Изредка домогаются в туалете, иногда строят глазки или подкидывают записки с признаниями: а там уже либо в любви, либо в ненависти.
У Ллойда стройное тело, и пахнет он… Гармадон не определи. Но чем-то, от чего возбуждаешься.
Кошачьей мятой, наверно.
Слова льются и льются, а мужчина наблюдает за шевелящимися губами, с похотью желая снова заставить эти губы пускать стоны.
Нижними руками он поглаживает бедра сквозь тёмную ткань спортивных штанов. Ноги — стройные, бледные, с мышцами — слегка разъезжаются в сторону, и слова затихают, как огонёк на ветру.
— Ла-Ллойд, ты когда-нибудь перестанешь быть менее сексуальным?
Мужчина ловит взгляд парня, который неловко замер. Гармадон берёт верхними руками его за лицо и целует. Сжимает крепко щёки, впиваясь ладонями в скулы; крепко целует, языком касаясь губ, пытаясь не царапнуть по ним клыками
пока что.
Он плавится под ним, уже не контролирует руки на своих ногах и берёт за запястья, сливается в одно целое. Перебирается на чужие колени, прижимается уже возбуждённым членом к крепкому торсу и
тает, тает, тает…
Гармадон знает, что Ллойд перед ним не может устоять, потому что он чёртов Дьявол, и это его «Ла-Ллойд…» это полное блядство, и Ллойда всего мелко трясёт от этого обращения, и он отдаётся, обхватывая талию ногами, рукой впивается в плечо.
И ни стыда, ни совести у этого Дьявола нет, потому что сын только вернулся из школы и ему совершенно безразлично на это — он лишь хочет его трахнуть, даже несмотря на то, что уже делал это сегодня — ночью после полуночи.
— Гармапапочка! — вскрикивает парень, когда все четыре руки бесстыдно лапают его, а острые зубы легко царапают бледную кожу.
Верхние руки раздевают, проникают под ткань, а потом — словно в саму кожу, длинными пальцами пробираясь через сильные мышцы, хватаясь за хрупкий позвоночник, сжимая, раздавливая хрящи и спинной мозг. Проходят насквозь, царапая до хрипа лёгкие и хватая розоватое сердце, оттягивая к самому горлу, не давая продохнуть — захлебнуться.
Гармадон наслаждается, нижними руками сминая ягодицы; как магнит притягивается грудь Ллойда к его плечу, а тонкие губы прикасаются к острым ключицам. Парень в тихом крике собирает чёрные волосы в горсть, сжимая коленями чужие бёдра.
Медленно дыша ему в шею, мужчина языком чертит следы родинок и прикусывает подбородок, проводит носом по артерии и щекой припадает к плечу, чувствуя пробирающиеся под брюки руки. Тонкие, с холодными ладонями и сбитыми костяшками — они опускаются дальше смело и настойчиво. Это рвёт искры перед глазами, и Гармадон глухо рычит, бросая парня на диван.
Он лежит. Подрагивает от возбуждения, и грудь алеет тонкими царапинами-укусами. Ллойд растекается по венам — становится сладким ядом, и его прижимает к дивану: одна рука сжимает горло, насквозь хватая кадык и шейные позвонки, вторая царапает рёбра, солнечное сплетение; две нижние руки стягивают штаны с бельём. Жаром, соединяющим кожу, сливаются тела, и сердца уже не чьи-то, а общие, как и
возбуждение.
— Ла-Ллойд… — хрипит мужчина ему на ухо и целует-хватает-кусает за мочку, — ты — полное блядство!
И
целует-целует-целует, уже больше кусая, слизывая кровь, текущую изо рта по губам, подбородку и щекам. Сдавливает горло, слушает предобморочные хрипы, с которыми парень, захлёбываясь, развязывает шнурки брюк отца.
— Гармапапочка! — вскрикивает Ллойд, когда его член сжимают, а между ягодиц прижимается огромный чёрный член отца, —
Папочка-папочка-папочка…
Он начинает бредить, стоило мужчине отпустить его горло. Ллойд кладёт ступню на спину мужчине и выгибается;
бредит-стонет-кричит, а Гармадон дрочит ему, сжимая член у основания, перекатывая яички, кусая в плечо.
Гармадон скалится и снова целует, вторгаясь языком в чужой рот: буквально трахает рот Ллойда, пока вставляет ему уже третий палец
потому что его не надо долго готовить — секс у них как ежедневная процедура.
И Ллойд под ним с ума сходит: мечется, стонет, мычит, трясётся: пальцы отца уже давно нащупали простату — плёвое дело, если правильно повернуть дистальную фалангу.
Ллойд задыхается, потому что движения на его член быстрые и рваные.
Гармадон хрипит, рычит и дальше дрочит сыну, еле сдерживаясь, чтобы уже не трахнуть его. И чтобы сжать его шею снова.
Парень хрипит. Он хочет кончить. Но две руки грубо сжимаются на его члене; ещё одна держит под талию.
— Ла-Ллойд… — выдыхает мужчина, снова слизывая каплю крови с губы, — блять, знал бы, что ты у меня такой получишься — никогда бы не отпускал.
У него красные глаза и огромный член. А у Ллойда всё ещё узкая задница, сколько бы они не трахались.
Он берёт его грубо, сжимая горло и не позволяя этому «папочка!» соскочить с красных губ. Кровь с них стекает по подбородку и по шее вниз, и Гармадон кусает-целует-слизывает капли с шеи.
Руками он поддерживает сына за талию, а потом входит, и ещё раз, шлёпая яйцами по ягодицам. Он слушает этот звон и смотрит, как Ллойд открывает посиневшие губы, стараясь вздохнуть; глаза лезут из орбит, а лицо краснеет. Он становится почти бездыханным, а потом глотает воздух, задыхается.
И Гармадон резко входит.
Парень захлёбывается своим стоном.
— Пап…папа!
Стонет. Почти плачет-ревёт, а мужчина слабо пережимает ему изредка горло. Левой нижней рукой он сжимает член мальчишки и продолжает.
Двигает бёдрами быстро, остервенело. Парень стонет-кричит, сжимаясь и выгибаясь. Хватается-цепляется за плечи отца, царапает ногтями, прижимается, касаясь угольно чёрной груди.
Гармадон на это рычит, впивается в бёдра сильнее; его ведёт, как Мяудзилу от кошачьей мяты. Прижимается, целуя, к кровоточащим губами, к щеке; к шее, а потом сжимает её сильнее.
Рукой на члене принимается дрочить в ритм себе. В ритм стучащего в горле сердца. В ритм стука кожи о кожу.
В ритм секса.
И от этого — крышу сносит. С черепицей. С настилом.
Ллойд не может. У него трясутся руки, в судорогах сводит спину, и чертовски болит горло. Но он наслаждается и
кричит-кричит-кричит, пока огромный, нечеловеческий член отца скользит внутри него, неизменно оставаясь и проезжаясь по чувствительной простате.
Его отец с наслаждением кусает парня в шею, слыша, как взвывает, протяжно и громко, тот. Он ухмыляется, глотает кровь, не сбавляя темп, и позволяет Ллойду кончить.
Гармадон слышит «папочка…» на выдохе пережатого горла, чувствует горячую сперму на животе и тугую узость Ллойда; ощущает, как рука, и ещё одна, проваливаются сквозь кожу: эпидерму, дерму и клетчатку — а потом мышцы и одной обхватывает лучевую кость, а другой — рёбра. И парень горячий и всё ещё узкий.
Он не может вдохнуть — хрипит, синеет, но не пытается сбросить чужую тяжесть тела, а лишь льнёт к чёрной коже, проходит сквозь неё и касается костяшкой средней фаланги подбородка, закатывающимися глазами наблюдая за выразительным фиолетово-красным взглядом.
Громко, по-животному дико и протяжно стонет мужчина, кончая глубоко в парня, прижимая его к себе и целуя. Давая жить, отпуская горло, и забирая дух вместе с поцелуем. Он наваливается на сына, поглаживая его всеми четырьмя руками и водит носом по укусу. И нескольким другим засосам около яремной ямки.
— Гармапапочка… — выдыхает парень в тёмные короткие волосы, зарываясь в них рукой.
— Да, Ла-Ллойд?
— Я люблю тебя.
У парня сорванный голос, разноцветная шея, необычная жизнь и кинк на грубости.
— И я тебя, — прохрипел Гармадон, быстро целуя-кусая парня в израненные губы, — и ещё, Ла-Ллойд, нам стоит поесть.
А ещё, у него чертовски сексуальный отец, кто-нибудь говорил Вам об этом?!
«Гармапапочка!» — парень заглатывает почти полностью, пока мужчина завязывает галстук.
«Гармапапочка!» — парень строит глазки, и у него теперь есть кошачий ободок, или новый комикс.
Или он идёт гулять ночью, и мужчина сокрушается, что отпустил его.
«Гармапапочка!» — и мужчина берёт его сзади.
И Ллойд однозначно пахнет кошачьей мятой, а его отец его трахает, удивительно, неправда ли?
***
