***
Тело у Ллойда постоянно в каких-то ссадинах и ранах.
И если забыть про то, что в школе его всё ещё пару раз
в неделю могут попробовать избить, то все эти ранки просто что-то невероятное и неподдающееся объяснению.
Мелкие синяки, точечные царапинки, красные ссадины.
Сине-красные пятна на шее, которые скрыть не всегда получается, такие же пятна на запястьях и на бёдрах. На предплечьях маленькие царапинки, а точечные ранки и узоры зубов покрывают плечи и ключицы.
У него нет синяков под глазами, вымученного вида и родителей пьяниц, которые могли бы его избивать. Он не проблемный ребёнок, не торгует своим телом, не принимает наркотики и алкоголь; не участвует в подпольных боях и не дерётся с одноклассниками.
С ним всё хорошо. Только это «хорошо» не все поймут.
***
Ллойд любит больнее. Он ни за что не назвает себя мазохистом, но когда ему на ухо это шепчут — он не может не согласится.
Если бы ему сказали, что ему нравятся укусы — он бы не поверил. А теперь извивается в чужих руках и стонет-воет от ощущения чужих зубов, рвущих кожу. Капли, стекающие по шее будоражат кровь и внутри всё обрывается, когда парень чувствует чужой горячий язык, слизывающий эти капли.
Хрипит и стонет, когда ему держат руки и он изнывает сладкой истомой. Обожает, когда его ноги поднимают до самой головы и трахают грубо, почти не различая в нём человека, а видя кусок мяса.
Эта обезличенность в сексе заводит, и Ллойд, если может, подмахивает. И обязательно стонет.
Он не может не любить сильные руки, которые его сжимают. Нравится чувствовать хватку на горле и терять сознание; ощущать при этом тягучее чувство оргазма в пояснице, и знать, что его сейчас возьмут второй, если не третий раз.
Никогда не может насладиться с первого раза. Требует ещё. Берёт ещё. Даёт ещё, и снова, и снова. Семь раз? Не проблема. А хватает ли этого? Вряд ли.
Сложнее всего было признать, что Ллойд — нимфоман. Отец усмехается на румянец, на скромные слова, которые соскальзывают с этих, кажется, невинных губ. А потом с этих же губ соскальзывают стоны и пошлости: «Да, Гармапапочка! Сильнее…»
Этот контраст пугает и восхищает, а Ллойду нравится чувство прессинга и подчинения, которому он подвергается. Любит чувствовать удовольствие, которое возникает от этого командного «На колени, Ла-Ллойд…»
И вроде всё хорошо, но парень чуть ли не слезами умывается, когда ему позволяют быть сверху, потому что смотреть на отца сверху вниз — сущее блаженство. И двигаться на чужом члене в позе наездницы — явно лучшее, что умеет Ллойд, потому что он любит это так же сильно, как и ощущение лёгкой доминации.
Умеет контролировать себя, поэтому ноги почти не немеют, и он двигается так, что сам себя доводит до финал, и отца утаскивает за собой, сжимая его член в себе.
Любит какую-то нелепую позу, в которой он стирает себе ладошки об острые углы, а сам впадает в нирвану на ближайшие пару часов. Притирается к чужому возбуждению, дразнит-ластиться и ведёт себя как кот. Или лис: уж слишком хитрые у него глаза-изумруды с нечитаемо-сложным возбуждением, которое будоражит всё и вся внутри.
Сложно устоять и Ллойд это знает. Перед ним, неподражаемо прекрасным мальчишкой, мало кто устоит. В особенности отец. Парень забирается к нему на колени, пока тот разговаривает по телефону с первым генералом. Ллойд смотрит прямо в глаза, жаждет внимания. А когда его игнорируют — начинает тереться бёдрами о чужой пах.
Конечно, потом его грубо и совершенно не без
удовольствия злобы трахают на столе. Шёлковое бельё и кожаная куртка — тому способствовали. А Ллойд наслаждается и несколько раз ещё после проворачивает такое.
Он просто секс на ножках и блядь в мужском обличии. Хотя, и это не всегда можно понять, потому что все эти всевозможные перевоплощения, натягивание белья, корсета, чулков, костюма горничной, джарреттьер, юбок, платьев и топов — размывают границы пола Ллойда.
Он становится просто Ла-Ллойд с худыми ногами и сладким голосом.
Нельзя было и различить в нём всю эту сексуальность ещё пару лет назад, когда мужчина подсматривал за сыном и видел затравленного жизнью парня с трясущимися коленками и обкусанными ногтями. Теперь на этих острых коленках были ссадины-синяки, а ногтях зелёно-чёрный маникюр.
Но он всё ещё обычный подросток и он всё ещё ходит в школу. Встаёт в семь, пьёт кофе с кучей сахара и сливок, ест что-то, что мужчина и кашей не называет, ездит на автобусе, возвращается к четырём — слегка уставший, с кучей придирчивых «A-» за контрольные и записками в рюкзаке, либо с гневным посылом на хуй, либо с предложением переспать.
Но парень кидает это всё куда подальше, идёт к отцу и лезет на руки — пристаёт. Только после всеобъемлющих настырных ласк — они идут обедать и парень увлечённо рассказывает, как разбил кому-то нос.
А мужчина потом, через пару часиков — сам слизывает с плеча кровь и целует его под лопатками.
Делает домашку, пока отец не отвлекает его. Либо приставаниями, либо флиртом. И то, и другое всегда заканчивается одинаково — сексом. Ллойд просто не может не дразнить мужчину и спокойно может игнорировать настырные ласки.
На бёдрах и заднице потом остаются красные следы больших ладоней.
Парень засыпает почти мгновенно, только его голова касается подушки на огромной кровати. Ему нравится сквозь сон чувствовать, как его обхватывают четыре руки, притягивают к себе, и он не может не улыбнуться. Чувствует тепло чужого тела и прохладу одеяла. То раскидывается звёздочкой, то складывается калачиком, но всё равно с утра, чувствует, как отец трогает его утреннее возбуждение, и тихо мурлычет.
Ластится и только, когда чувствует, что вот-вот кончит — убегает в ванную. Слышит нескрываемый вздох сожаления и закрывает за собой дверь; забирается под душ и только тогда позволяет себе кончить. Привычка.
Выходя из ванны, идёт на запах кофе, и всё повторяется снова, потому что он чертовски любит всё это. Весь этот дом, завтраки, походы в школу, совместные дни, просмотр фильмов; секс в особенности.
В душе, на кровати, на полу, на диване, у стены, в туалете в кинотеатре, в других публичных местах; в машине, под водой, на личном пляже, под звёздным небом на крыше. Даже на долбанной столешнице на кухне и в ванной на стиральной машинке.
Просто потому что любит всё это. Солёную кожу, сладкий оргазм, горькую кровь и карамельные поцелуи. Обожает стонать «Гармапапочка!» и хныкать на ухо, затем кусать мочку и лизать след поцелуя возле венки.
Гармадон любит это всё не меньше. Любит Ллойда всего и полностью, со всеми истерически подростковыми заскоками и сам берёт того, когда хочет.
И пусть, блять, все, кто считает их извращенцами — попробуют не поддаться сексуальности Ллойда и не стонать от ужас и агрессивного возбуждения Гармадона.
***
