Король (не) должен

      С момента знаковой битвы, в результате которой король Вортигерн был свергнут Эскалибуром в плечо и многочисленными ранами по телу — да здравствует король Артур! — проходит около трёх дней. Точное количество Артур просто не может сказать в силу некоторых обстоятельств: пил в компании Скользкого Билла и остальных рыцарей ещё не круглого, но точно какого-то стола, в промежутках справляясь о здоровье дяди. Артур не смог убить Вортигерна не потому, что не хватило духа — гораздо изящнее оставить его в живых с несмертельной раной в плече, чем уподобляться вновь и совершенно неожиданно обретенному родственнику, что буквально шел по головам. Доверия к нему не было никакого, однако, Артур банально не захотел. Научиться обращаться с мечом Артуру только предстояло. Та сила, что он даровал своему владельцу, обеспечивала почти безграничные возможности. Ими нужно распоряжаться с умом, не допуская использования его во зло.       — Артур! Да здравствует Король! — Билл улыбается, поднимая кубок с вином, остальные поддерживают его с неменьшим энтузиазмом. Пендрагон широко улыбается, скромно кивнув в знак благодарности и отпивает из своего кубка. Облизнув губы от терпкого вина, Артур поднимает взгляд на дверь позади Билла.       — Я вынужден отойти. Скоро вернусь, — он совершенно по-свойски, не как Король, пихает Билла в плечо и поднимается из-за стола, прихватив чистый кубок с вином со стола. То, почему Артур оставил Вортигерна в живых, они мудро не обсуждали. Если оставил — значит, были причины.       Когда дверь закрывается за спиной Артура, в комнате остаётся веселье и беззаботность. Пендрагон машинально размял запястье по пути в подземелья замка, будто собирался драться на мечах, а не проверить, жив дядя или пора вызывать пастора. Впрочем, пастор здесь не поможет — гореть Вортигерну в Аду.       Фигуру Артура из тени выхватывают факелы в подземелье. Знакомая камера. Помнится, именно здесь Вортигерн так пугающе наклонялся к Артуру со своими угрозами.       — Ваше Величество, — вместо приветствия произносит Артур, закрывая за собой тяжелую импровизированную дверь. Аккуратно поставив кубок на землю, он не делает шаг назад. — Выпей.       Вортигерн брезгливо косится на кубок, пружинисто отталкивается бедром от противоположной к двери стены и подходит ближе. Он,, вопреки всеобщему мнению, умеет проигрывать. Да и хорошую мину при плохой игре сохранять давно научился. Сейчас было ясно, что преимущество на стороне Артура. Вортигерн ранен, в нем слишком мало магии, а тех, кто готов был помогать, перебили. Странно, что не его самого.       — Предпочту не праздновать, — он закладывает руки за спину, морщась от боли в плече, но быстро возвращает лицу привычно расслабленно-надменное выражение — Какими судьбами?       Вортигерн не знал, что было хуже. Умереть или быть полностью в распоряжении победившего. С другой стороны, выжив, всегда можно было иметь хотя бы мизерный, но шанс исправить ситуацию. Выживи, чтобы продолжить бороться. Пожалуй, истинное жизненное кредо. Утер бы не согласился, но кто ж его теперь спрашивает. Хорошо хоть, что сынок внешностью не в папашу пошел, было бы сложнее.       Они стоят в двух-трех шагах друг от друга. Кубок ровно по центру, и что-то подсказывает, что вряд ли Вортигерн станет наклоняться за ним.       Его раны не смертельны. Все еще болезненны, но не смертельны. Кроме той, от которой плечо горит огнем при каждом движении. Она наиболее болезненная, кровоточащая, даже последние остатки магии не всегда помогают. Но раненый зверь все еще зверь. Вортигерн понятия не имеет какого хрена племянник решил прийти к нему, но был готов ко всему. Опыт, в конце концов, не оставляет вариантов. Бывший король смотрел на своего племянника внимательно, цепко. Артур здоровый, высокий, хрен поймешь в кого такой уродился. Вероятно, в кого-то из родственников по материнской линии.       Стоять без опоры становится сложнее, но Вортигерн может и потерпеть пока. В конце концов, похоже, ему придется терпеть всю оставшуюся жизнь, какой бы длинной или короткой она не была.       Вино становится больше предлогом для прихода к Вортигерну, чем для того, чтобы бывший король вдруг отпраздновал становление другого — того, кого он с удовольствием бы добил, представься ему такая удобная возможность. Таковая не представилась, а король явился лично отнюдь не из-за внезапно проснувшихся жалости и родственных чувств. Артур пришел посмотреть, как чувствует себя тот, что лишил его практически всего много лет назад из-за собственных амбиций. Впрочем, если дядя таки выпьет вино — Артур возражать не станет. Не забирать же его с собой обратно, в самом деле.       — Это не празднование, Ваше Величество. Поминки, — говорит Артур, спокойно глядя в лицо Вортигерна, предусмотрительно не опуская взгляд на жуткую рану, скрытую слоями ткани. У него самого достаточное количество достаточно глубоких порезов после схватки с Вортигерном и его откровенно впечатляющей странной формой — даже не скажешь, что за ней стоит обычный тщеславный человек. Не было ничего симпатичнее?       Однако, Артур не смотрит ниже уровня подбородка не потому, что его вдруг стали пугать раны, но из-за нежелания унижать противника больше, чем он уже это сделал. Поменяться местами с парнем, пусть и родственником по крови, но воспитанным в публичном доме и до недавнего времени его же едва ли ни содержащего, и без того, должно быть, неприятно. Даже если Вортигерн проиграл — это не значит, что можно расслабиться и стоять перед ним так, как он стоит перед всей своей братией, что зовёт его теперь непривычным «Ваше Величество». И то, как дядя стоит перед ним, несмотря на несомненную боль в плече, невольно вызывает уважение. Артур всегда уважал достойных противников.       — Ты не останешься здесь навечно, — Артур вовсе забывает о вине, что стоит между ними, как разделяющая граница, за которую крайне нежелательно заходить, — У меня нет намерения оставлять полезный ресурс взаперти. Лишь до тех пор, пока не придёшь в себя. Мы можем очистить твоё имя лишь делами, если согласишься помочь. Потому что стоит тебе выйти отсюда — тебя линчуют за все бессмысленные убийства невинных. Тебя линчуют, а я буду на это смотреть, — Артур вовсе не угрожает — только приводит предсказуемый исход. Вортигерну не рады, и глупо было бы ожидать чего-то иного от разъяренной толпы. И раз уж он остался жив, то почему бы не предложить ему элемент взаимовыгодного сотрудничества?       Мы можем очистить твоё имя лишь делами.       Вортигерн не хочет сдерживать смешок. И не сдерживает. Прикрывает на секунду глаза, чтобы дослушать все, что имеет сказать нынешний король.       Значит, сделка. Он должен отдать должное своему племяннику. Будь на его месте Вортигерн, он бы в первую очередь казнил проигравшего. Во-первых, так безопаснее. Во-вторых, чтобы другим неповадно было. И, вероятно, Артур прекрасно понимает, что это был бы самый оптимальный исход. Тогда почему предлагает сделку? Перспективы получить от Вортигерна помощь крайне туманны и сомнительны, не говоря уже о том, что придется ждать удара в спину, а это довольно утомляет. Если это не какой-то хитровыебаннный план, то его племянник просто идиот.       — О, вот как, — губы слегка саднит от ухмылки, — И в чем же будет заключаться моя помощь? — он отворачивается, меряет шагами камеру от места, где стоял, до стены, — Разве у твоих людей мало опыта? — взгляд через плечо мог бы быть почти веселым, если бы не был таким острым на бледном исхудавшем лице.       Вортигерн знал, что долго на ногах не продержится. Значит, пора было заканчивать с пафосом. Пожалуй, не стоило недооценивать Артура. Большая ошибка. Большая ошибка, которую он больше не может позволить себе допустить.       Вортигерн прекрасно понимал, что выбора у него нет, но перестать сучиться просто не мог. Не в характере, не в привычке. Он возвращается на прежнее место. К сделке готов, но давать ответ не так просто. С другой стороны, стоило бы сейчас согласиться, а затем… Затем можно и условия поменять в свою пользу, и качество жизни улучшить. А дальше действовать исходя из ситуации. Кто знает, может, царствование Артура Пендрагона будет не таким уж и продолжительным. Время покажет.       Артур провожает взглядом почти мечущегося по ограниченному периметру камеры Вортигерна и думает, что дяде нужно отдать должное: он сумел стать не просто королем, чьи приказы необходимо выполнять по традициям, но и человеком, чьё имя стало двигателем бунта. Люди будто только и ждали, что придет Артур, чьи представления о правлении в большинстве своём основываются на хитрости, умении обращаться с любым мечом и выстраивать тактику боя, что делает его хорошим воином. Пендрагон способен слушать, но не всегда прислушиваться к советам тех, кто был последователем Утера и только ждал отмашки, чтобы скинуть его младшего брата. И всё бы ничего при таких исходных данных, но одно дело строить из себя непонятно что перед такими же разбойниками, получать от них за это по лицу и заключать какие-то сделки бартера, а другое — вести переговоры с близлежащими странами, иметь с ними торговые отношения и со значительным перевесом в выгоде для страны, чьим представителем он и является. и с этим тоже вполне возможно разобраться с советниками времен отца. Это должно быть не очень сложно: подумаешь, политика. Подумаешь, политика, подумаешь, торговые отношения, правление, значительный груз ответственности и хитрость вселенского масштаба, которой нет даже у Артура. По крайней мере, он в этом убеждал себя ровно до того момента, пока не взглянул на Скользкого Билла внимательнее и не понял, что особой помощи от них в этом смысле ждать не придётся. Все они больше похожи на стражу со стратегическим мышлением, чем на тех, кто разбирается во всех подводных камнях правления.       Как бы ни было неприятно признавать, ирония Вортигерна попадает в точку — у его людей крайне мало опыта.       — Ваша помощь будет заключаться в том, что вместе с тем, как Вы поможете мне разобраться в тонкостях правления, — я буду делать вопреки вашим словам, чтобы наверняка — Вы сможете планировать, как убрать меня с престола. Я не питаю иллюзий на тему Ваших глубоких чувств ко мне. У Вас их ни к кому нет — Ваша дочь тому лучшее подтверждение, — Артур всматривается в лицо напротив, отмечая болезненность и кивает за спину Вортигерна, — Не желаете присесть? С высоты роста падать так больно, — сочувственно и доверительно отвечает он и вдруг, присев, поднимается с бокалом вина, делает глоток, глядя на Вортигерна поверх бокала, — Так что, Ваше Величество? Каков будет ответ?       Вортигерн улыбается почти мягко. Черт, еще бы немного и можно было бы подумать, что их родство куда сильнее. Артур кусает за самое больное — дочь. Вортигерн любил ее. Может быть, не так сильно, как мог бы, но любил. Особой привязанности не было, как и большинство отцов, он предпочел заниматься делами более существенного характера, однако, — прости Господи, — по-человечески, скорее даже больше инстинктивно, он ее любил. Бедная девочка. Просто власть он любил сильнее.       Бывший король хмыкает, но все же садится на жесткую, — дерево? — койку. Или ее подобие. В таких тонкостях он не разбирался. Артур прав, терять сознание от боли не хотелось бы.       — Как ты объяснишь своим людям это? Крестьянам легко поверить в любую чушь, им даже особой разницы нет, кто на троне сидит. Другое дело — твои люди. Ты, конечно, бесконечно можешь верить в вашу дружбу и их преданность, но такой поступок точно не вызовет радости. Скорее сомнения в трезвости ума.       Он не говорит «нет». Вортигерн уже заочно согласен. Только ради того, чтобы видеть лица Билла и Бедивера, с которыми он знаком слишком давно, чтобы упустить такой шанс. Ну, и ради себя, конечно же.       — Мне нравится эта сделка, — он устало выдыхает, на секунду прикрывая глаза, — Я согласен, — скалится удовлетворенно, почти забыв про боль в плече.       Правда, не надолго. Как только Артур уйдет, надо будет лечь и постараться не сдохнуть. В который раз. Похоже, скоро это войдет в привычку. Раны от магического оружия заживают не так быстро, как обычные. Да даже будь это обычный меч, ушло бы несколько недель, чтобы рана перестала беспокоить.       Да уж. Послали Боги семейку. Хорошо хоть Артур почти или вовсе не помнит своих родителей, иначе Вортигерн точно не выбрался бы живым из этой передряги. Забавная насмешка судьбы. Всего два оставшихся в живых Пендрагона, которые с попеременным успехом пытаются убить друг друга. Если их род не проклят, то это все еще более абсурдно.       — Иди, Артур. Тебя заждались.       Артур четко представляет своё возвращение к честной компании уже порядком выпивших друзей с полупустым кубком вина, себя задумчивого и траурным голосом, не терпящим возращений объявляющим что-то вроде: «господа, мы бежали за Вортигерном столько времени, чтобы сказать, как мы его ненавидим. Именно поэтому я его выпущу, дам ему всё, что будет нужно для жизни, а он поможет мне освоить ведение дел страны. Билл, опусти лук!».       Пальцы сжимаются на переносице, и Пендрагон хмурится, коротко прикрыв глаза. Нужно подать им эту информацию как-то иначе, чтобы они не кинулись вдруг к Вортигерну с претензией, что это он повлиял на молодого короля своими чарами. Похоже, максимум, чем может повлиять на него дядя — справедливыми аргументами не в пользу будущих рыцарей. Если они вообще когда-нибудь ими станут стараниями Артура: сначала бы убедить их, что рассудком он, валяясь у камня, всё же не повредился. Может быть. Артур уже сам в этом не совсем уверен. Может, поэтому Артур открывает глаза и смотрит на Вортигерна в упор с некоторой долей самоуверенности, допивает вино и закладывает руки за спину.       — Теперь я их король. Либо они принимают мои решения после детального обсуждения, либо оставляют своё несогласие в тёмном углу и к нему не возвращаются. Если мои друзья поддержат моё решение — я буду счастлив, нет — мне невероятно жаль, но я уже решил, — у него просто нет другого вывода. Без Вортигерна, — кто бы мог подумать, — он просто развалит страну своими неумелыми сделками. Не то, чтобы Артур верил дяде, но других вариантов у него не оставалось. Только Вортигерн в полной мере может оценить всю опасность Артура в то время как бывшие советники Утера видят в нём лишь глупого мальчишку с Эскалибуром в ножнах.       — Я найду, что им сказать, Вортигерн. Это не Ваша забота. У Вас есть другая, — не желая пускаться в лишние размышления, резюмирует Артур.       Дважды ему повторять не нужно — даже дураку понятно, что Вортигерна нужно оставить, чтобы он, наконец, расслабился. Стресс пагубно влияет на заживление ран. Сразиться, не добить, привести в замок, закрыть в темнице — забота уровня Артура Пендрагона, по-другому он не особо умел.       — Отдыхайте, дядя, — привкус этого слова на языке всё ещё вязкий, непривычный и какой-то неправильный настолько, что хочется его выплюнуть и больше не пробовать никогда.       Больше ничего не говоря, Артур закрывает за собой дверь, оставляя бывшего короля наедине с собой.       В зале же, где верные друзья праздновали коронацию, повисла гробовая тишина после того, как Артур рассказал обо всём. И только Бедивер задал совершенно справедливый вопрос: «Ваше Величество, Вы в своём уме?» с такой интонацией, что Артур лишь вздохнул. Он уверен, что — да.       Как только Артур уходит, Вортигерн сипло стонет сквозь зубы и укладывается на жесткую койку. Что ж, он все еще жив. И, кажется, условия тоже представились весьма недурные при его-то положении. Он прикрывает глаза и позволяет тем крохам магии, что осталась внутри, медленно делать свое дело. Плечо просто адски ноет, но никакого риска для жизни рана больше не представляет. При разумном подходе, естественно.       Черт, Вортигерн думает, что позволил бы засадить Эскалибур в здоровое плечо только ради того, чтобы оказаться в главном зале, когда Артур будет излагать свое решение. Бедивер будет в тихой ярости. Билл точно захочет навестить бывшего Короля, только чтобы предупредить, что такие игры дорого обойдутся. Остальные же отреагируют скорее всего бурно, но против младшего Пендрагона не пойдут. Вортигерн тихо смеется, в красках представляя себе эту картину. А что еще остается за стенами темницы? Только развлекать себя воображением, пока сознание окончательно не уплывет в темноту.       Утром, — вероятно, это утро, он точно не знает, — Вортигерн понимает, что слишком стар для этого дерьма. Лучше бы удавили во сне подушкой, раз уж на поле боя не посчастливилось сложить голову. Тело ломит как от ран, так и от отвратительно жесткого подобия нормальной кровати. Ни утреннего умывания, — наскоро вытертое влажной тряпкой лицо не в счет, — ни нормального завтрака. Очередной отвратительный день. Глубокий вдох. Надежда на улучшение условий заключения еще есть, значит, сдаваться рано. Вортигерн приводит себя в порядок как может, прекрасно понимая, что его изящного высокомерия на лице уже достаточно, чтобы признать в нем знать, не говоря уже о манерах и выученных-выдрессированных временем и жизнью движениях. В любом случае, достоинство нужно иметь, даже проиграв.       Кровь, пропитавшая ткань рубахи, высохла зачерствела и спаяла ткань с плотью. Это плохо. Вортигерн брезгливо морщится, оттягивая край рубахи. Здесь недостаточно воды, чтобы размягчить струпья, но и сам он не идиот срывать лоскуты с начавшей заживать плоти.       К черту, это может и подождать.       Нужно только немного потерпеть, пока Артур не соизволит немного пошевелиться.