Макс Корж — Времена
Три огнестрельных ранения. Труп возлюбленной на руках. И полный салон воды. Иногда лучше не приходить в себя. Алик поначалу туго соображает — мозг его откровенно нахуй посылает, падла. Что-то бормочет. Влажно. Слюнями булькает. Пытается безжизненное тело, к сидению его придавившее, растормошить. Но девушка только сползает вбок. И голова у нее на плечо заваливается. Зияющая дыра в виске Эльзе не идет. От слова совсем. Как и мертвенная бледность. Бедная девочка. Бедная. Несчастная. Всего-то шаг тебя отделял от жизни в штатах, о которой ты так мечтала. Невовремя ты из дома вышла, малышка. Пиздец, как невовремя. Вот чего тебе стоило подольше с чемоданами покопаться? Наверняка ведь что-то забыла. Не могла еще разок проверить? Глядишь, жива бы осталась. У Алика в глазах картинка застывает. Будто из ночного кошмара. Как лицо ее миллиметр за миллиметром погружается под воду. И волосы вокруг бензиновым пятном расплываются. Это из-за него ее убили. Его косяк. Только его. Витек, сука, что ж ты натворил-то, а? Чем Эльза перед тобой провинилась? Ладно он, Алик. Но ее-то за какие, блядь, грехи? От свидетелей избавлялся? Надо было тебя, ублюдка ссыкучего, сразу пристрелить. Была ведь возможность. Пожалел. Друга не хотел терять. Ничему жизнь не учит! Давно пора была понять, что в их работе чувствам не место. Алик сам не помнит, каким чудом ему из тонущей машины выбраться удается. И как с тремя дырками в груди до морга доползает. И как в дверь вваливается. И как его без анестезии зашивают. Белыми нитками штопают. Ничего, блядь, он не помнит! Все события в одну большую кашу превращаются. В один ночной кошмар, где его невеста с простреленной башкой в тонущей машине остается, пока сам Алик на холодном столе для трупов в бреду валяется. Только вот на сей раз наручников у него нет, чтобы к батарее себя пристегнуть. Ни наручников. Ни невесты. Ни лучшего друга. Нихера у него больше нет. Все просрал… *** — А помнишь, что ты мне в день нашей последней встречи сказал? — Зураб спокоен и расслаблен. — Что ты войны не хочешь? Вокруг него охраны, вооруженной до зубов, столько, что любое неосторожное движение может тебе жизни стоить. И взгляд внимательный. Пристальный. Будто он этим взглядом тебе в голову залезть пытается. Жаль, что Алик его в свою голову пускать не собирается. С вызовом в ответ глядит. Настоящий афганец. Не то, что Витек его. Такому палец в рот не клади. По самый локоть откусит. Зурабу это нравится. Давно он достойного соперника не встречал. Только вот нечего им делить. Одним делом занимаются. Пусть и по-разному. Он здесь лишь ради того, чтобы Алику сотрудничество предложить. Пора им топор войны зарыть. Никому это противостояние добра не принесет. Он и так уже племянника потерял. А афганец — невесту свою. Достаточно крови. Но Алик на его вопрос только улыбается. Скалится, озлобленный афганский волк. — И че ты теперь, мир мне предлагаешь? — у него глаза неподдельным азартом блестят. Нездорово. А затем мальчишка вперед подается. Над столом наклоняется и голос понижает: — Забыл уже, как грохнуть меня приказал? Теперь уж от улыбки его и следа не остается. Хватит. Наигрались. Ему четыре гребаных месяца скрываться пришлось. В подполье сидел. Наедине со своими демонами. Если б родственнички в квартиру его не заявились, до сих пор бы, наверное, оттуда не вылезал. А пока его не было, делами на базе Гриша заправлял. И хорошо справлялся, засранец. Рынок отстоял, сервис наладил. Вместо того чтобы командира своего искать. Алик на него зла не держит. Не Гриша его предал. Только на место его пришел. Но ведь кто-то же должен был. Если бы Алику предложили выбирать, он и сам бы за Гришу топил. А то, что не искал… Ну, что ж поделаешь? Они уже не в Афгане. Тут у каждого своя семья. Чего лишний раз бойцов напрягать? Кроме того, ребята ничего не знали. Витек им сказал, что командира грохнули. А о том, что сам стрелял, не сказал. И что мимо жизненно важных органов целился, тоже промолчал. Так что все путем, Гришаня. Руководи себе на здоровье. Против тебя Алик ничего не имеет. — Если бы я правда желал тебе смерти, думаешь, сидел бы ты сейчас здесь? — на Зураба его выпад не действует. Даже бровью не ведет. Хотя сторожевые псы его напрягаются. Как один пальцы на рукоятках пушек держат. И Алику это зрелище усладой по языку. Бросив взгляд на того из охранников, что стоит ближе всех, молодой человек откидывается обратно на спинку стула. И снова его губы тянутся в улыбке. — Опоздал ты, Зураб, — честно он признается. Словно двадцать одно на стол выкидывает. — Я больше не главный. Такие вопросы тебе не со мной решать надо. Только вот вкус победы уходит слишком быстро. По мере того, как собеседник его тоже отклоняется назад и зеркально отражает позу самого Алика. Не верит. Ни слову не верит. — Вожаками не становятся, — озвучивает он свою философскую мысль, — ими рождаются. На некоторое время между ними воцаряется молчание, а затем Зураб продолжает: — Они пойдут за тобой. Хочешь ты этого или нет, афганец. Каждое его слово, каждый звук Алику наждачкой по ушам. — Ошибаешься, — хищно щурится. Не хочет он. Не желает к прежней жизни возвращаться. Алик вышел из игры. Нет больше Алика-афганца. Ты сам же, Зураб, его и вывел. — Я передам Грише твое предложение, — на прощание он заявляет, прежде чем подняться со стула и, подмигнув все тому же охраннику, под всеобщими хмурыми взглядами покинуть место переговоров. *** Жаль только, что в скором времени вся его бравада идет по одному месту. Сбылось твое пророчество, Зураб-джан. Все происходит именно так, как ты и говорил. Как и обещал, Алик передает сообщение Грише. А тот, в свою очередь, рассказывает обо всем парням, чтобы узнать их мнение по поводу столь щедрого предложения. В итоге уже через пятнадцать минут вся их бригада делится на два соперничающих лагеря: те, кто за перемирие и дальнейшее сотрудничество, и те, кто категорически против него. Сам Алик в голосовании не участвует, всем своим видом пытаясь показать, что отошел от дел. Но когда мнения разделяются, и Грише остается всего-ничего — принять одну из сторон и уже прийти к окончательному решению, — этот дурак совершает величайшую ошибку. Он оборачивается и смотрит на бывшего командира в поисках поддержки. А через пару секунд уже не один, а добрый десяток взглядов обращаются в сторону Алика. Так что это можно смело считать провалом. Зураб был прав. Кто бы ни стоял во главе их банды, его мнение всегда было и всегда будет решающим. — Что скажешь? — всего одним вопросом Гриша окончательно ставит крест на всем, что Алик так старательно выстраивал в своей голове. Думал, они без тебя справятся? Спихнуть с себя ответственность хотел? Не вышло, афганец. Нихера у тебя не вышло! Должно быть, эти мысли отражаются у него на лице. Алик не знает. Но четко видит, как виновато Гриша опускает глаза. Прости, командир. Не оправдал он твоих ожиданий. Но это только Гриша понимает. Остальные парни ждут ответа. — Соглашаться надо, — хмуро Алик произносит, исподлобья оглядывая толпу. Возражений ждет. Только вот все молчат, словно язык проглотили. Слушают, что бывший командир дальше скажет. Чем объяснит свой ответ. Хотя нечего тут объяснять. Бойцы, блядь! Одно название. Не хотят они войны. Никому она тут не нужна. Не по зубам им Зураб со своими кавказцами. Когда снова коса на камень зайдет — а так оно и будет, и очень скоро, если они предложение Зурабовское не примут, — эти черти от них и мокрого места не оставят. Всех порешают. И рынок потеряют, и базу. Им о семьях своих заботиться надо. А не в войнушку играть. Свое они отвоевали. Не тот уже настрой в рядах, чтобы по-нормальному отпор дать. Это там, в Афгане, все просто было. Либо ты убил, либо тебя. А здесь все сложнее. Здесь нужно уметь в нужный момент отступить. Или все просрешь. — Зураб это дело просто так не оставит, — на полном серьезе Алик продолжает. — Хотите и дальше жить как короли, икру ложками жрать, тогда завтра мы с Гришей идем к Зурабу и выдвигаем свои условия. О встрече я договорюсь. Не хотите — вас никто не держит. Каждое слово, произнесенное им, звучит как приговор. Аж самому тошно. Алику это сотрудничество поперек горла. Особенно теперь, когда Витек по Зурабову приказу Эльзу грохнул. Но кто-то же, блядь, должен был это сказать. Закончив свою речь, Алик отталкивается от стены, которую подпирал все время собрания, и первым покидает свой бывший кабинет. Выходит во двор. Закуривает. Гриша присоединяется к нему минут через пять. Когда парни расходятся по своим делам. Молча подходит и встает рядом. Руки в карманы прячет. Ежится от ветра с примесью мелкого колючего снега. И долго смотрит вдаль. — Правда думаешь, что это хорошая идея? — тихо молчание нарушает. Деликатно. Мозгоправ недоделанный. — А у нас разве есть выбор? — щурится Алик, прежде чем выбросить бычок в сторону. — Готовься. Завтра идем к Зурабу. Знакомиться. *** — Передумал, афганец? — Зураб своим привычкам не изменяет. Встречает гостей за тем же столиком, что и всегда. Только охранников вокруг него в два раза больше. Один над столом нависает, и еще трое поблизости ошиваются. — А сам как думаешь, а, Зураб-джан? — ухмыляется Алик, уже занявший свободный стул и ожидающий, пока его спутник сделает то же самое. Гриша на бывшего командира смотрит с недоверием. Слишком уж вызывающе Алик себя ведет. Но все же садится. — Думаю, ты не настолько глуп, чтобы в открытую идти наступление, — абсолютно спокойно Зураб отвечает. Авторитет. Ни один мускул на лице не дергается. — Правильно думаешь, — продолжает Алик паясничать, прежде чем уже по традиции откинуться на спинку сидения. Расслабленный. Словно со старым приятелем беседу ведет. Гриша бы так не смог. — Вот, — тем временем Алик переводит взгляд на бывшего сослуживца, — нового главаря тебе привел. Теперь с ним все дела вести будете. И теперь уж в глазах у него не веселье, а самый настоящий вызов. Гриша его боится. Гриша им восхищается. — Новый главарь, говоришь, — задумчиво Зураб тянет, переключая внимание на второго гостя. — Тоже бывший афганец? — Бывших афганцев не бывает, — холодно Гриша отвечает, боковым зрением улавливая, как цветет на губах Алика довольная улыбка. Понравился ответ. Гордится. — Вы пока тут перетрите, — вмешивается, — а я покурю. С вашего позволения, — паяц. Чистой воды паяц. Ничего не боится. — Кури, — разрешает Зураб снисходительно. Словно Алику и впрямь требовалось разрешение. Придвинув к себе пепельницу, молодой человек ловко щелкает зажигалкой и демонстративно затягивается. А потом поворачивает голову, наблюдая за тем, что происходит у него за спиной. Там, на специально возведенной сцене, которой еще вчера не было и в помине, суетятся артисты. Раскладывают инструменты, устанавливают микрофоны, подключают аппаратуру. Должно быть, Зураб решил, что развлекательная программа привлечет в ресторан больше клиентов. А клиенты — это деньги. Тут его не в чем упрекнуть. Любой бизнес нужно развивать. Но внимания Алика привлекает не сам процесс подготовки к выступлению, а конкретный человек. Девушка. На секунду ему почти кажется, что он увидел Эльзу. Но стоит ему сосредоточиться, как образ из воспоминаний тает. Нет. Это не Эльза. Незнакомка чуть выше, стройнее, и волосы у нее прямые, а не волнистые. И тем не менее Алик почему-то продолжает следить за ней краем глаза. Слишком уж эта особа выделяется из серой массы. Есть в ней что-то такое, что заставляет возвращаться взглядом к тонкой фигурке. И это точно не одежда. А какая-то непонятная манера движений. То, как изящно шевелятся ее руки. То, как она запрокидывает голову назад, смеясь над чьей-то шуткой. — Так значит, вы согласны работать на меня? — голос Зураба, вкрадчивый и непоколебимый, нарушает это маленькое представление, вынуждая Алика развернуться обратно к их столику. — Я могу доверять вашему слову? Или мне стоит потребовать гарантии? — Можешь, — вмешивается юноша в разговор, после чего тушит окурок в стеклянной пепельнице и подается вперед. — Но у нас тоже есть условия, — и снова эта улыбка на губах. Зураб едва заметно хмурится, вглядываясь в лицо собеседника. Испытующе. — И каковы же будут ваши, — нарочно он выделяет, хоть на Гришу даже и не смотрит, — условия? Переглянувшись с напарником, Алик по-деловому складывает руки перед собой. — Ты не трогаешь рынок и базу, — все еще с улыбкой, но более чем серьезно он произносит. — Десять процентов с аренды, так и быть, твои. Заявление его звучит более чем веско. Однако ожидаемой реакции за ним не следует. Странно. Алик был уверен, что на подобные уступки Зураб не пойдет. И даже был готов в итоге сойтись на тридцати процентах. Но не похоже, чтобы Зураба это волновало. — Думаешь, я делаю это ради денег, афганец? — понизив голос, он задает провокационный вопрос. Пожалуй, впервые за весь вечер Алику нечего ответить. — Оставь их себе, — тем временем Зураб продолжает, и теперь уже не Алик, а Гриша бросает на бывшего командира напряженный взгляд. Только вот последний не знает, что ему сказать. К такому повороту событий даже он не был готов. — Деньги — это всего лишь бумага, — глубокомысленно изрекает Зураб, переключив свое внимание на летящий хлопьями на землю снег за окном ресторана. — Есть в жизни вещи куда более ценные. — Например? — наконец Алик находится, что ответить. — Семья? Друзья? Ты за них переживаешь, а, Зураб? Только вот его выпад остается проигнорированным. Зураб даже не оборачивается. Так и продолжает в окно пялиться, чертов гад. — Я в дружбу не верю, — задумчиво произносит. — И тебе не советую. Друг твой, Витя, тебя предал. За жизнь свою драгоценную продал. Или забыл уже? На последней фразе Зураб все же оборачивается. И у Алика от его взгляда, усталого и пронзительного, мороз по коже. Словно сам за окном оказался. Без куртки на холод выперся. — А вот семья — это святое, — непоколебимо Зураб продолжает. — Я многим готов пожертвовать ради своей семьи. В этом мы с тобой, афганец, похожи. Слова его врезаются под кожу не хуже армейского ножа. Помнит. Все он помнит. И как зовут. И где живут. И как пацан машину его племянника угнал. А потом с папашей своим еще и ресторан разгромил. Все помнит. И предъявит, если потребуется. — У меня две дочери, — в конце концов Зураб доходит до главного. — Два месяца назад в город вернулись. Страшно. Не хочу их в наши с вами разногласия вовлекать. С этими словами он подает какой-то сигнал одному из охранников, и тот разворачивается и удаляется, а уже через полминуты возвращается к столу в сопровождении той самой девушки, что недавно привлекла внимание Алика. — Моя дочь. Кристина, — как-то отрешенно представляет Зураб незнакомку, хотя сам в ее сторону даже не глядит. Глаза его так и остаются прикованными к сидящему напротив юноше. Алик же нарочито медленно переводит взгляд на девушку, пользуясь предоставленной возможностью рассмотреть ее поближе. Каштановые волосы, зеленые глаза, смуглая, будто целый год на морях отдыхала. Не похожа она на дочь Зураба. Даже если паранджу сверху напялить, все равно на кавказскую орлицу не потянет. С кем же ты, Зураб-джан, согрешил, что дочка у тебя такая русская? — А это мои коллеги. По работе, — сухо продолжает. — Алик и Гриша. Девушка в ответ на его слова окидывает гостей тяжелым взглядом, а затем на отца своего глаза переводит. — С каких это пор ты работаешь с афганцами? — холодно уточняет. От нее высокомерием так и прет. И голос низкий и колючий. Тоже не понимает, зачем Зураб это представление устроил. — С этого, — коротко ей отвечают, прежде чем все-таки обратить свое внимание. — Передай Динаре, чтобы открыла нашим гостям счет. На мое имя. Они теперь здесь часто появляться будут. Алик за их разговором наблюдает с любопытством. Буквально упивается недовольством, с котором Зурабова дочка указания принимает. — Хорошо, — равнодушно. — Что-то еще? — Нет, дорогая, иди, — заканчивает Зураб, возвращаясь глазами к собеседникам. И никак больше на ее присутствие не реагирует. Мерзло между ними. Мерзло и стыло. Словно и не родня вовсе. — Приятно познакомиться, — бросает девушка напоследок. И тут уж Алик не сдерживается. Напоминает о себе. — А нам-то как приятно, — не говорит, поет практически. И чувствует, с извращенным удовольствием улавливает, каким тяжелым взглядом его одаривают. — Хорошая, — устало Зураб выдыхает, когда девушка от стола отходит. — Характер сложный. Приручать надо. Как видишь, афганец, мне сейчас не до наших с тобой терок. Так что забирай свой рынок, деньги мне ваши не нужны. Я мира хочу. Согласен? Вопрос его в воздухе повисает. А Алик тем временем на Гришу поглядывает. Никак Зураб его за равного себе принимать не хочет. Нарочно к Алику обращается. Отношение свое демонстрирует. — Что скажешь, командир? — весело Алик стрелки переводит. Не сдается. Свою линию гнет. — Примем предложение? Гриша в ответ смотрит предупреждающе. Не одобряет. Но голос все же подает. — Да, примем, — выдыхает и на стол локтями опирается. — С этого момента, Зураб Нотарович, разногласий у нас больше нет. Работаем вместе. Но если хоть один из ваших парней… — За них можешь не переживать, — перебивает Зураб на полуслове. — С нашей стороны проблем не будет. Это я гарантирую. Ты за своими афганцами лучше следи. *** Из ресторана они выходят минут через десять. После того, как решают все оставшиеся вопросы. На бабки Зураб, похоже, и правда не претендует. Складно поет, что город обезопасить хочет. И дочек своих ненаглядных. Алика это веселит. Раньше-то Зураба это не волновало. Так что же поменялось? Чего ты, Зураб-джан, так боишься? Да стоит местным узнать, с кем они дело имеют, как дочек твоих пальцем никто не тронет. На пушечный выстрел не приблизится. Или думаешь, они сами на неприятности напрашиваться станут? Недовоспитал, а теперь телохранителей им ищешь? Видел Алик твою Кристину. И какими глазами она на тебя смотрела, тоже видел. Словно сама тебе пулю в лоб загнать готова. Такая по струнке ходить не станет. С такой ухо востро держать надо. Оказавшись на улице, Алик накидывает на голову капюшон и достает из кармана пачку сигарет. — В ресторане не накурился? — язвит Гриша, останавливаясь рядом. Хмурый. Чего ж ты кислый-то такой, Гришаня? Все ведь в шоколаде. Хотел перемирия — на, блядь, получи! Алик тебе его на блюдечке с голубой каемочкой преподнес. Хер ли ты не рад? Так и не дождавшись ответа, Гриша оглядывается по сторонам. И как раз вовремя. Секунды не проходит, как дверь у них за спиной открывается, и дочка Зураба, с которой он их недавно знакомил, следом выходит. А с ней еще одна девица и двое парней. В сторону отходят, обсуждают что-то смеются. Тоже покурить решили. Грише на них насрать, если по чесноку. Он бы и внимания не обратил, если б не Алик. У бывшего командира глаза вспыхивают, как только он Зурабовскую дочку замечает. Недобро так. Опасно. Сам нарывается. Мести хочет. Только вот девчонка ни в чем не виновата. Не она Эльзу грохнула. — Алик, — привлекает к себе внимание Гриша. — Пойдем поговорим, — хмуро намекает. Не просит. Приказывает. Бывший командир на него взгляд переводит вынужденно. Словно говорит: «Не ломай кайф». Но все же разворачивает и первым идет за угол. Спиной к стене кирпичной приваливается. — Че такое? — делает вид, что не понимает. Гриша его в последнее время не узнает. Совсем края потерял. — Ничего, — резко отвечает. Грубо. — Херней не занимайся. Мало тебе Эльзы? Зураб за дочку свою тебе голову открутит. И сам нарвешься, и нас подставишь. Алик на пламенную речь приятеля даже не реагирует. Молчит. Только дым изо рта выпускает и в одну точку глядит. Гриша уже уходить собирается, когда его за грудки хватают и в стену со всей дури впечатывают. — А ты, значит, умный, да? — клинит Алика. Пиздец, как клинит. Больное задел. Грише на него смотреть страшно. Ей Богу, страшно. Кажется, шевельнись он сейчас, и бывший командир его голыми руками придушит. — Давай-ка договоримся, — тем временем Алик продолжает. — Ты в мои дела не лезешь. Я тебе с Зурабом вопрос порешать помог? Еще раз ты, сука, Элю помянешь, и я за себя не ручаюсь, — выплевывает в лицо. А затем руки разжимает и отталкивается назад. Сорвался… Молчание, которое между ними воцаряется, давит не хуже бетонной плиты. Гриша куртку одергивает, от стены отходит. — Извини, — само собой с губ срывается. Алик себе отчета не отдает, когда это произносит. — Проехали, — коротко ему отвечают. А потом выдох этот усталый окончательно добивает. — Алик, я тебе не враг. И в отличие от Зураба, в дружбу верю. Витек тебя предал. Я не собираюсь. Так что давай уже, приводи себя в форму. Нам делами заниматься надо. Сказав это, Гриша уходит. А Алик еще минут пять стоит и тупо пялится в пустоту. Прав их новый командир. Совсем у него бак потек…Мой байк летит подальше от города.
Теперь свобода дороже золота.
Лес густой ласкает холодом. Меня ранить не дам вам повода.Байк летит подальше от города.
Теперь семья под моим дозором.Следы засыпаю порохом.
Братья отпускают бороды.