Макс Корж — Шантаж
Если в эту игру лезешь,
Будь добр, правила уясни!
— Через десять минут у вишневой девятки, — вот так начинается их история. Алик не отвечает. Просто стоит и хмуро смотрит в одну точку, пока собеседница скрывается за дверью ресторана. Дочка Зураба, блядь! Как лоха, его развела. *** Три недели с той встречи в ресторане проходит. Три, мать их, недели. Двадцать один день, первые два из которых Алик проводит в беспросветном запое. Из квартиры не выходит. Пейджер в самый дальний угол забрасывает, сообщения даже не читает. И водку глушит бутылками. К нему по ночам теперь не только армейские товарищи заявляются. Но и Эльза. Приходит, вся такая красивая, в коротком белом платье и Аликовой кожанке, на матрас присаживается, по голове гладит. Ему от одного только вида ее выть хочется. Если бы не наручники, пристегнутые к батарее, давно бы себе пулю в рот пустил. А она все не сваливает никак. Смотрит внимательно, наблюдает, как его ломает. Как он в бреду по постели мечется, рукой свободной по простыне шарит в поисках теплого тела рядом. И не находит. А потом, на третий день, Алика будит дверной звонок. С бодунища едва до коридора доползает, чтобы открыть. Гриша бывшего командира в ванную заводит. Голову силком под кран с холодной водой запихивает. Говорит, чтобы собирался. На базу поедут. И с этого самого момента у Алика, вроде как, новая жизнь начинается. Отпускает его. Медленно. Болезненно. Но отпускает. Сперва он в работу вливается. Серега им на базу Победу раздолбанную пригоняет. Сорок восьмого года выпуска. На запчасти. Алик в шутку предлагает починить зверюгу. Раритет, все дела. И многим эта идея приходится по вкусу. С тех пор сутками под капотом колупаются. Весь мотор с нуля перебирают. Чуть глотки себе гоготом не срывают, когда их малышка впервые заводится. Еще Алик к родственникам наведывается. Сестренка в честь его возвращения целый праздник закатывает. Стол накрывает. И откуда столько бабла берет? Икра, ананасы, все в ажуре. Странно это все. В последние несколько лет она Алика знать не хотела. Бандитом называла. Обвинениями разбрасывалась. А как отца похоронили, так все и поменялось. И младший брат вдруг гостем стал желанным. И уже не бандит, а предприниматель. Куда ж твои принципы подевались, а, сестренка? Или правда испугалась, что его, Алика, грохнули? С дядей Федором они по паре стопок бахают. На кухне. Пока Надя не видит. Принцессе, Вике, добрый дядя Алик Барби привозит. Давно мечтала. А Санчо на своем баяне тему из Рокки ебашит. Говорит, специально выучил. В общем, весело вечер проходит. Уютно как-то. По-домашнему. Жаль, отец не застал… А потом, в один из дней, Гриша его с собой на рынок берет. Вопрос важный порешать. Заява им поступает, что кто-то торгашей щемит. На бабки развести пытается. А парни в один голос утверждают, что никого не видели. — Так он после закрытия приходит, — жалуется какая-то тетка, — когда ребята ваши уже уезжают, а мы товар собираем. Каждую неделю ходит. Угрожает! Обещает все тут разнести, если мы ему не заплатим! После ее заявления поднимается шум. За время их разговора вокруг народу столько собирается, что мама не горюй. Кажется, только ленивый не впрягся. — Угомонись, мамаш, все решим! — пытается Гриша толпу переорать. Вот только нихера у него не выходит. Народу высказаться надо. — Да за что мы вам деньги платим?! — выкрикивают откуда-то сбоку. А дело-то жареным пахнет. Растет недовольство. Очень быстро растет. — Так, заткнулись все! — вмешивается Алик, пока до поножовщины не дошло. И, на удивление, его эти бунтовщики недоделанные слушаются. Затихают. Языки свои прикусывают. — Разошлись по своим точкам! — громогласно Алик продолжает. — Разошлись, я сказал!!! Результат себя долго ждать не заставляет. Грише остается только по сторонам озираться, наблюдая, как перепуганные торгаши один за одним место сборища покидают. И на спину бывшего командира смотреть. Растерянно. И осознавать. Осознавать суровую правду. А правда эта в том, что никакой он не лидер. Даже галдящую толпу разогнать не в состоянии. Не то что Алик. Если бы с собой его не взял, тут бы ему, Грише, и накостыляли. Хотя чему тут удивляться? У Алика опыт. И характер железный, волевой. Гриша на его фоне так, тряпка половая. Сколько б Алик его на свое место ни сватал, нихера из этого не выйдет. Все равно все знают, кто командир. И ребята знают. И Зураб. И даже эта баба дурная с рынка. Завязывать им надо. Поигрались и хватит. Всяк сверчок знай свой шесток. Теперь бы еще до самого Алика эту мысль донести. — Как твой фраер-то хоть выглядит? — тем временем Волков к тетке обращается. Той самой, что чуть бунт на корабле не подняла. И лыбу давит, черт афганский. Словно бы и не он минуту назад эту же тетку за пояс заткнул. — Да я помню что ли? — огрызаются ему в ответ. — Щупленький такой, невысокий. Брови черные. Кавказец. Гриша к Алику сзади подходит. Руку на плечо кладет. Внимание привлекает. — Пойдем пошепчемся, — а сам еще раз на продавщицу взгляд бросает. — Дуй на базу, парней собери, — отдает распоряжение, когда они вдвоем в сторону отходят. — Вечером, если снова заявится, облаву устроим. По высшему разряду. С автоматами. Только вот Алика такой план, похоже, не устраивает. — Мелко мыслишь, Гришаня, — хитро он щурится. — А че не с гранатометами? А после глаза отводит. Размышляет. Взвешивает. — Слышал, что тебе сказали? — снова голос подает. Уже на полном серьезе. — Зурабовский он. Ненароком в облаве мочканешь, и все, перемирию конец. — А у тебя другие предложения есть? — перебивает Гриша. Сам не замечает, как грубить начинает. Злится. И не на Алика. На себя. На свой косяк. — К Зурабу идти нужно, — Алик же, кажется, его раздражения даже не замечает. А может, нарочно игнорирует. Понимает, чем это вызвано. — Пускай сам со своими шавками разбирается. И уходит. Молча разворачивается и уверенно идет на выход, оставляя командира стоять в одиночестве. Гриша на этот жест только обреченно глаза закатывает. Вот как с таким переговоры вести? *** В ресторан «Кавказ» они заявляются тем же вечером. Без предупреждения. И на сей раз Алик равнодушно игнорирует происходящее на сцене, а сразу сворачивает к нужному столику. Потому что Гриша прав. Это хреновая идея — связываться с дочкой главного мафиозника в городе. Ничего плохого она ему не делала. По крайней мере, пока. Так что мстить ему ей не за что. А для развлечения можно найти кого-то попроще. Вероника из борделя молодому афганцу уже три года глазки строит. С тех пор, как познакомились. Если уж прижмет, Алик всегда может к ней обратиться. Не откажет. Хотя до этого еще пиздец, как далеко. Не такой он мудак, чтобы в первые же полгода после смерти Эльзы кого попало трахать. Зураб, как и ожидалось, на своем привычном месте сидит. И охрана его тоже в сборе. Словно заранее подготовился. — Афганец? — снова к Алику обращается. Но на Гришу взгляд из-под очков все же бросает. Смирился. — Чем обязан, дорогой? Гриша Алику кивает. Мол, вещай. Я не против. И Волков слушается. Первым в переговоры вступает. За стол напротив Зураба садится. — Проблема у нас, Зураб-джан, — в улыбке губы тянет. — Продавцов на рынке кто-то щемит. Бабки требует. Зураб в ответ на его заявление только хмурится. И с присущей ему пристальностью в лицо собеседника вглядывается. На прочность проверяет. — С чего ты взял, что я к этому отношение имею? — холодно. — Сами свои проблемы решайте. Улыбка у Алика на лице становится шире. Он другого ответа и не ожидал. И далеко не с пустыми руками сюда заявился. — Мы-то решим, — заговорщически он обещает, слегка подаваясь вперед. — Только местные утверждают, что обидчик их — кавказец. На несколько секунд в их разговоре повисает пауза, в течение которой Алик стоично выдерживает на себе тяжелый взгляд. — Давай по чесноку, Зураб, — так и не дождавшись реакции, юноша продолжает. — Мы с Гришей твое слово уважаем. Но подумай сам. Неужели среди твоих ребят нет никого, кто мог бы против твоей воли пойти? И снова молчание. Но на сей раз нарушать его Алик не спешит. Он свое слово сказал. Теперь все зависит от того, что решит Зураб. Откажется содействовать — они предупредили. Тогда уж можно Гришанин план в действие приводить. Руки у них развязаны. — Серьезное обвинение, — наконец Зураб выдыхает. — Доказательства нужны. — Нужны — значит, будут, — весело Алик отвечает. А в глазах — все тот же азарт. — Свидетель у нас в машине ждет. Этой фразой он нужного эффекта и достигает. Поразмыслив над всем вышесказанным, Зураб тяжело вздыхает, а затем, сняв с переносицы очки, жестом подзывает одного из охранников. — Приведи мне сюда Артура, — тихо произносит. Алику остается только наблюдать, как телохранитель Зурабовский спешит приказ выполнять. — Располагайтесь, — снова Зураб к гостям обращается, с Алика на Гришу взгляд переводя. — Мне отлучиться нужно. Дела. Заказывайте, что захотите. За мой счет. Сказав это, он снова поднимает руку, обращаясь к кому-то у Алика за спиной, и через несколько секунд к их столику подходит та самая дочка, с которой Зураб их в прошлый раз знакомил. — Развлеки наших гостей, дорогая, — то ли просит, то ли приказывает. Алик тем временем с Гришей переглядывается. Настороженно. Ведь решили уже, что лучше с этой кралей не связываться. Точку поставили. Какого ж хрены ты, Зураб-джан, сам им ее навязываешь? — Через десять минут программа начнется, и развлеку, — а дочка-то у Зураба с характером. Уже не первый раз подтверждает. Отцу дерзит так, будто всю жизнь тренировалась. Зураб только хмурится, когда она уверенным шагом их покидает. А после снова надевает очки и встает из-за стола. И охрана за ним следом. — Хорошего вечера, — желает напоследок, прежде чем удалиться из зала. Алик его спину до самой лестницы глазами провожает, пока Гриша ему руку на плечо не кладет. — Пойдем-ка проверим, как там наш свидетель поживает, — намекает. И Алик подчиняется. *** Судьба их снова сталкивает. Уже там. На улице. Заставляя Алика искренне пожалеть, что перед уходом они не закрыли машину. Их свидетелю, а именно тощему казахскому пареньку с рынка, похоже, изрядно поднаскучило сидеть внутри, так что он решил выйти проветриться. А еще, видимо, у него закончились сигареты, поэтому он обратился с этим вопросом к курящей возле самого входа компании. За этим занятием — то есть выпрашиванием сигареты — Алик с Гришей его и застают. И мысленно чертыхаются, поскольку пачку пареньку протягивает не кто-нибудь, а дочка Зураба. Диверсант, блядь! Не мог две минуты подождать. Да лучше б они ту склочную тетку с собой притащили! — Спасибо, красавица, — на ломаном русском казах благодарит и даже собирается сказать что-то еще, но не успевает. Обменявшись взглядами, Алик и Гриша решают вмешаться. Пока придурок этот дров не наломал. Разгребать-то потом им. — Потом покуришь, — обламывает Гриша паренька, закинув руку тому на шею и уводя в сторону входа. — Прошу прощения, — не слишком-то галантно он бросает на прощание, прежде чем скрыться в ресторане. Алику бы за ним последовать. От греха подальше. Вот только ключи от машины, которую нужно закрыть, покоятся у него в кармане. Да и сам он от перекура бы не отказался. Дойдя до места, где они свой уазик припарковали, молодой человек запирает дверь и подпирает спиной капот. А затем вытаскивает пачку сигарет и щелкает зажигалкой. Вместе с дымом голову заполняют мысли. Алик и не замечает, в какой момент к машине непрошенная гостья подходит. И взглядом ее одаривает только тогда, когда она решает заговорить. — Он ведь не один из ваших, — не похоже на вопрос. Скорее уж, на утверждение. — Че, фейсконтроль не прошел? — пытается Алик отшутиться, но получается как-то чересчур грубо, так что приходится продолжить. — А Зураб-джан в курсе, что его дочка курит? Лучше не становится. Но, по крайней мере, тему в сторону он уводит. В ответ на его вопрос девушка усмехается и переключает свое внимание на что-то вдалеке. — Я ему не подчиняюсь, — с задумчивой улыбкой произносит. — В отличие от тебя, — а после снова переводит глаза на собеседника. И теперь уже в них нет ни капли веселья. Нет. Теперь она смотрит осуждающе-разочарованно. — Я уже спрашивала в прошлый раз, но ответа так и не получила, поэтому спрошу еще. С каких пор афганцы ведут дела с моим отцом? Молчание, которое между ними образуется, с каждой секундой становится все напряженнее и напряженнее. В гляделки играют. И ни один уступать не хочет. А девчонка и правда смелая. Алик ей за эту смелость памятник в голове своей ставит. Надгробный. Не зря Зураб за нее так переживает. Будет и дальше обвинениями разбрасываться — грохнут. И папа не поможет. — А че? — наконец он голос подает. И от капота отталкивается. И над лицом собеседницы нависает. — Ты че-то против афганцев имеешь? У Алика в темноте глаза блестят. Сумасшедшим блеском. Он ее напугать хочет. На место поставить, раз уж папочка не справляется. А эта стерва даже не реагирует. Дыхание — и то не сбивается. Ровное. Спокойное. Кончик носа ему щекочет. Теплом обдает. Близко. — Против афганцев — ничего, — вкрадчиво она проговаривает. А затем отстраняется. Дотлевший окурок куда-то в сторону выбрасывает. — Приятного вечера, — желает напоследок и уходит. Не оглядываясь. Алик так и стоит на месте. В той же позе. Разве что голову вбок наклоняет, провожая девушку взглядом. У него в голове — война. Кровавая бойня, где борются между собой две стороны. Одна голосом Гриши вещает, чтобы забил. Не ввязывался. А вот вторая от любопытства сгорает, что ж такого Зураб своей дочурке сделал, что фифа эта его так ненавидит? В ресторан Алик возвращается через пару минут. Как раз к тому моменту, когда сцена наконец-то оживает, и из колонок по помещению разносится голос местного тамады. — Ладно, мне пора, — какой-то парень по-приятельски обменивается с Гришей рукопожатием, — еще как-нибудь поболтаем, — и поспешно ретируется. Как позже выясняется, чтобы присоединиться к кучке артистов, столпившейся за шторкой между обеденным залом и кухней. Алик тем временем переводит вопросительный взгляд с незнакомца на командира. — Знакомый, — мгновенно Гриша поясняет. — В одном дворе росли. Балерун, — усмехается, затылок под шапкой почесывая. Вот только Алику такие подробности до лампочки. Хоть Папа Римский, блядь. Его другое напрягает. То, что парень этот на Зураба работает и с дочкой его в одной компании трется. Получается, Грише с врагом брататься можно. А вот он, Алик, себя в руках держать должен. Похоже, эти мысли у Волкова на лбу отражаются, поскольку командир его спешит исправить ситуацию. — Да расслабься ты, — примирительно Гриша улыбается, прежде чем обойти Алика и, водрузив ладони ему на плечи, увести подальше. К столу, где, нервно озираясь, ждет своего звездного часа их свидетель. — Нам тут поляну накрыли, — словно между прочим он сообщает, усаживая Алика на стул. Юноше остается только наблюдать, как расслабленно его командир Зурабовскую подачку принимает. Словно и не помнит, забыл, блядь, где и у кого они находятся. Сам Алик к еде даже не притрагивается. Зубами цыкает и отворачивается. А в следующую секунду взгляд его наталкивается на ту, от кого, как они уже решили, ему лучше держаться подальше. Дочка Зураба движется по сцене четко. И грациозно. Каждый шаг, каждый поворот — все отработано до мелочей. Танцовщица. Она привлекает внимание всех в зале. И особенно — мужчин. Даже их с Гришей казахский дружок с нее глаз не сводит. Алика это веселит. Доставляет какое-то нездоровое удовольствие. И улыбка на губах расцветает. А в голове окончательная картинка складывается. Танцовщица, которая так и ищет приключения на свою задницу. На месте Зураба Алик бы такую тоже из виду не выпускал… *** Зураб возвращается минут через двадцать. Хмурый и задумчивый. На сцену он даже не смотрит. Что, Зураб-джан, неприятно видеть, как дочурку твою каждый второй мужик глазами раздевает? У вас-то, кавказцев, так не принято. Но додумать эту мысль Алик не успевает. Потому что как раз в этот момент к их столу подходит охранник, которого Зураб недавно за одним из своих отбросов выслал. О чем они следующие несколько секунд говорят, Алик не знает. На грузинском разговор ведут. Но по выражению лица Зураба не сложно догадаться, что услышанное ему ой, как не по душе. — Веди, — в конце концов он распоряжается. Уже на русском. А затем достает из нагрудного кармана пиджака сигару и закуривает. От него усталостью веет. И каким-то смирением. Алик с Гришей переглядывается многозначительно. И тот кивает. Готов. Рот тыльной стороной ладони вытирает. А вот свидетель их напрягается. Дергаться начинает, по сторонам озирается. Как бы не слился. Кавказец, которого охранник Зурабовский подводит к их столу, с описанием тетки с рынка совпадает по всем гребаным пунктам. Черный, в кожаной куртке, золотая цепь на шее виднеется. Щуплый, мелкого роста. Он, как только афганцев видит, сразу в лице меняется. Бледнеет. И улыбка с губ сползает. — Зураб, — первым начинает. Еще на подходе. Но тот ему и слова вставить не дает. — Ну, здравствуй, дорогой, — каждое слово растягивает. Нагнетает. Алик с него глаз не сводит. Если дело и дальше так пойдет, им и свидетель не понадобится. Этот фраер сам во всем сознается. — До меня дошли слухи, — помедлив немного, Зураб продолжает, — что ты на рынок повадился. Людей честных обижаешь. Деньги с них требуешь. Артурчик в ответ на обвинение только руки перед собой поднимает: — Зураб, да ты чего? — испуганно. — Не трогал я их. Мамой клянусь! — голос повышает. И взглядом по лицам присутствующих бегает, скотина лживая. Только на Зураба этот спектакль не действует. — Мать твоя шалавой была, — задумчиво он выдыхает, выпуская изо рта белое табачное облако. — Ею перед кем-нибудь другим клясться будешь. А мне, будь добр, скажи правду. Было или не было. — Не было! — мгновенно Артурчик реагирует. — Они меня нарочно подставить хотят! Пусть сперва доказательства представят! И тогда Зураб кивает. — Хорошо. Я тебя услышал, — а после обращается к Алику. — Твой черед, афганец. Артур свое слово сказал. Докажешь, что он врет, и будь уверен, больше вы о нем не услышите. Его заявление вызывает у молодого человека улыбку. — Красиво, Зураб, — хитро прищурившись, Алик комментирует. — Уважаю. А уж дальше наступает момент, которого они так долго ждали. — Этот? — задает Гриша вопрос, обращаясь к их свидетелю. И тот, вопреки опасениям, сразу же кивает. — Этот. Три раза уже приходить, — с ужасным акцентом он подтверждает. — Говорит, деньги нада. — Слышь, сука, я тебе язык вырву и в жопу засуну! — врывается Артурчик в его объяснение, но тут же замолкает, почувствовав на себе тяжелый взгляд Зураба. — Все в порядке, продолжай, — спокойно Зураб произносит. На Артурчика больше даже внимания не обращает. Не заслужил. А казах тем временем снова всех удивляет. — Я машина запомнил. Черный бэха. Номера есть, нада? Алик за такое ему стоя аплодировать готов. Смело. Теперь уж тебе, Артурчик, не отвертеться. Попал ты, родной. По полной. На несколько секунд за столом воцаряется молчание. До тех пор, пока Зураб его не нарушает. — Нет, дорогой, — на выдохе он произносит, прежде чем затушить в пепельнице остатки сигары. — Того, что я услышал, вполне достаточно. Выдержав еще одну паузу, Зураб разворачивается к охраннику и отдает какой-то приказ на грузинском. — Зураб! Да это подстава, Зураб! — мгновенно взрывается Артурчик, привлекая к себе внимание. Причем не только Зураба, но и всех посетителей. Многие начинают оборачиваться на шум. Только вот не похоже, чтобы владельца ресторана это хоть сколько-то волновало. Даже в такой ситуации Зураб остается спокойным. Словно для него все происходящее — обычное дело. И Артурчика это только подстегивает. — Че, не веришь мне? — осознав всю безвыходность своего положения, он вдруг усмехается. А затем окончательно слетает с тормозов. — Афганцам своим веришь, а мне не веришь?! Да они Тимура грохнули! Забыл уже?! — Уводи, — холодно Зураб распоряжается. И охранник молча выполняет. Алику остается только наблюдать, как бедолагу толкают в сторону выхода, а сидящие вокруг гости возвращаются к своему прерванному вечеру. — А ты че, сука, смотришь?! Довольна, блядь?! — уже у самой двери голос Артурчика снова раздается. И на сей раз его адресатом становится уже не Зураб. А его дочка, мирно стоящая возле сцены… *** На улицу Алик выходит минут через десять. В сопровождении Гриши и их отважного казаха. — Курить есть, командир? — обращается к Волкову последний, и тот не глядя протягивает ему пачку. — Пойду машину заведу, — сообщает Гриша, прежде чем их покинуть. А Алик тем временем окидывает взглядом стоящего рядом паренька. Худой, прыщавый и длинный, он абсолютно не сочетается с образом местного посетителя. Не удивительно, что проходящие мимо богачи подозрительно косятся в его сторону. Должно быть, гадают, откуда у этого оборванца деньги, чтобы появляться в подобных заведениях. — Хорошо держался, — сунув в зубы сигарету, Алик уголки рта в улыбке тянет. Щелчок зажигалки заглушается шумом открывшейся где-то на заднем плане двери, но молодой человек на это даже внимания не обращает. — На вот, — вместо этого он произносит, вытаскивая из кармана несколько смятых купюр и протягивая их собеседнику. — Куртку себе нормальную купишь, — заговорщически прищурившись, добавляет. Только вот казах благодарность принимать не спешит. — Не нада, — головой мотает. — Я не за деньги говорил. За правда. Его заявление заставляет Алика удивленно приподнять брови. Надо же, какой честный. Неужели и правда такие еще остались? Но вопросов больше не задает. И деньги обратно в карман прячет, чтобы не светиться. — Чем хоть торгуешь? — задумчиво выдыхает, отводя взгляд в сторону. — Платок пуховый. Невеста вяжет, — хвастается казах. А вскоре к ним Гриша подходит. Алик даже покурить не успевает. — Давай в машину, — командует, обращаясь к их спутнику. И место свободное рядом с бывшим командиром занимает. — Домой его отвезти надо. В ебенях живет. Еще пресанут по дороге, у нас же потом проблемы будут, — на одном дыхании проговаривает. Алик только кивает. — Ну, вези. Или тебе мое разрешение нужно? — А ты? — снова Гриша голос подает. — Сам доберешься? Или вернуться за тобой, когда героя этого сброшу? Заботится. Эх, не ценишь ты этого, Волков! Вот только Алик ценит. Ценит. Просто по-своему. Его отец с раннего детства учил ничью помощь не принимать. Только на себя рассчитывать. На свои силы. А единственный человек, которому он по-настоящему доверял, которого считал своим братом, его, Алика, предал. Так что, Гришаня, не тратил бы ты силы. Хрен его знает, сколько еще времени пройдет, прежде чем он тебя к себе подпустит. — Да доберусь, — морщится, — че, первый раз что ли? — а после усмехается и разворачивается лицом к собеседнику. — Дуй домой. Мамка заждалась, небось, — подкалывает. Шутник, блядь. Гриша на его подкол не реагирует. Привык. На базе по поводу того, что он в свой сорокет с мамой живет, только ленивый не прикалывался. Была у Гриши жена, была. Да сплыла. Не дождалась его с Афгана. С учителем каким-то замутила, пока он воевал. Тоже хорошего мало. — Как скажешь, — плечами пожимает. — Набирай, если что. Или сообщение на пейджер скинь. И больше они не разговаривают. Гриша уходит, а Алик остается стоять у ресторана. Сигарета у него в зубах медленно тлеет. Вырываясь изо рта, дым стремится вверх, заполняет собой морозный воздух. «Не мечтал бы ты, командир, — почему-то вспоминаются слова Витька. Еще с тех времен, когда они в Афгане воевали. — Если не хочешь вражескую очередь схлопотать». И ведь как в воду глядел, сученыш. Чуть не прикончили их в ту ночь. Чудом выжили. Хоть и не все. — И давно ты здесь? — произносит Алик в пустоту, прежде чем повернуть голову на стоящую у него за спиной девушку. И та в ответ делает пару шагов вперед, отходя от стены. — С тех пор, как ты казаху вашему бабки всучить пытался, — поравнявшись с собеседником, она отвечает. Хотя сама в его сторону даже не смотрит. В отличие от самого Алика, который, кажется, в ее виске решил глазами дыру просверлить. От нее ледяным безразличием за версту разит. Только вот если бы ей и правда было плевать, разве стояла бы она сейчас здесь, на холоде? В своей расстегнутой куртке с каким-то американским логотипом, накинутой поверх тонкой блестящей маечки на лямках. «Это называется топ, — смеется Эльза в его воспаленной памяти. — Дурак. Пора бы уже научиться отличать». Помедлив пару секунд, Алик отворачивается и делает еще одну затяжку. Последнюю. — Думаешь, мы его подкупили, чтобы Артурчика грохнуть? — ухмыляется. Не смешно, блядь! Если дочка Зурабовская папочке расскажет, что он, Алик, свидетелю деньги предлагал, все их перемирие по пизде пойдет. — Нет, не думаю, — задумчиво ему отвечают. — Я знаю Артура слишком долго, чтобы верить в его непричастность. На этих словах их короткий диалог прерывает звук открывшейся на заднем плане двери. — Собирайся, — властно Зураб бросает, обращаясь к дочери. На Алика он даже внимания не обращает, предпочитая сосредоточить внимание на том, чтобы надеть на руки кожаные перчатки. — У тебя две минуты, — ледяным тоном добавляет, пока один из охранников подносит зажигалку к кончику сигары, которую Зураб сжимает во рту. — Мало, — с вызовом девушка констатирует. А в следующую секунду, резко развернувшись на месте, оказывается лицом к лицу с Зурабом. — Мы еще даже аппаратуру собирать не начали. Ее ответ и дерзость, с которой девчонка его озвучивает, заставляют Зураба нахмуриться. Алик окурок в сторону отбрасывает, с любопытством наблюдая за противостоянием этих двоих. Но вдруг все идет не по плану. Смягчившись, девушка тянет губы в улыбке и, забрав у охранника зажигалку, сама помогает Зурабу прикурить. — Все в порядке, — сладким, почти елейным голосом она уверяет. — Алик меня подвезет. Тишина, повисшая в воздухе после ее заявления, отдает подставой. Самой настоящей, подлой подставой. Алик напрягается по мере того, как кавказец медленно переводит на него взгляд. — Алик, говоришь? — опасно. Словно Зураб его предупреждает: «Держись подальше от моей дочери, афганец. Один раз я тебя пощадил. Второго не будет». Вот только Алик не из тех, кто ведется на подобные угрозы. Дочка Зурабовская ему нахуй не сдалась, пускай забирает, под замок сажает, делает, что хочет. А вот он, Волков, ему не подчиняется. Да, они договорились о сотрудничестве. Перемирие, все дела. Но это не означает, что теперь Алик все его прихоти выполнять будет. Так что он мог бы сейчас слиться. Мог бы сказать, что он без машины. Вряд ли Зураб позволил бы своей драгоценной дочурке ходить пешком. Но это бы выглядело так, словно он, Алик, согласился подчиниться. А к такому он не готов. — Ну да, че такого? — в итоге юноша отзывается. И в глазах у него черти пляшут. — Или ты, Зураб, боишься, что я твою дочку украду? Вдобавок к своим словам Алик делает шаг вперед, чтобы поравняться с девушкой. И, судя по выражению Зураба, ему это пиздец, как не нравится. И все же в спор он не вступает. Только еще раз хмуро окидывает собеседника глазами и отворачивается. — Аккуратнее на поворотах, афганец, — советует. Прежде чем в сопровождении охраны двинуться в сторону своего кортежа. — Ты ведь пошутила, да? — выждав, пока Зураб сядет в машину, Алик нарушает молчание. И в голосе его сквозит раздражение, хоть и старательно сдержанное. — Боже упаси, — доносится до него ее ответ. — Я папе не вру. Сука. Нахальная, избалованная дрянь. — Я без машины, — цедит юноша сквозь зубы, так и не удостоив собеседницу взглядом. — Я слышала, — равнодушно она ведет плечами. — Поедем на моей. Даже порулить дам. Улыбается. Алик этого не видит, но слышит отчетливо. По тому, как она слова произносит. Что, весело тебе, блядь? Подставила его по полной программе, а теперь смеешься? У Волкова от злости ноздри раздуваются. Так и хочется стерве этой высказать все, что он о ней думает. А она этого словно и не замечает. Или делает вид, что не замечает. Нарочно игнорирует. — Через десять минут у вишневой девятки…Дымится на столе шантаж,
Тлеет на столе шантаж.
Се ля ви!Все, что захотим, отдашь.
Все, что захотим, отдашь
По любви!