Практическое применение труб

«Как и взгляд, так и рок – это походило на издевательство души, это и было издевательством души» Я видел его лицо, после распитий с единственной дочерью знатной семьи, что мнило себя аристократами «первой линии», я начал видеть его в своих снах. Представьте себе это издевательство и ненависть над моей сущностью, если он выполнял мутные мне обещания, которые я даже не помню. Этот сон был ничем, оно представляло из себя пустоту, не белую, это трудно описать. Субстанция заполнила весь мой мир, определяя картину фактов, словно мысль, остановилась в своем понимании, разделившись на логическое пространство. Там он и сидел, наблюдая за моим крушением, когда по моей коже с ужасной болью проходили трещины, желая моей смерти. Моя смерть была нужной чертой, оно порождало мою сущность, он сидел и смеялся над моим «есть». «Тебе не кажется, что пора начать скрывать свое лицо? Черная и плотная маска на всю голову подошла бы?» - я был уверен, эта уверенность заполняла всю голову – он не понимал о чем говорит, это вырвалось из него как инстинкт. Это – животное, оно даже не человек, не демон, никто из подземелий или высших царств. Оно изучало меня, своим человеческими глазами, чертами лица, его правда можно спутать как равного. Вот только манера поведения и движения выдавали в нем нечто, нечто, что не может быть определенно как «существующее». Словно любое пространство было ему в новинку, оно лишь вжимало в себя знания из того что мне дано, как паразит или хуже. Я отворачивал лицо, он пытался укусить меня, куда мог, выражая некий интерес к моей плоти, крови и мышцам. Смеясь и отпрыгивая, начиная слабой походкой обходить меня, задавая вопрос за вопросом, на них я не имел ответов, ни единого. «Скажи мне, ты стремишься ни во что, гробишь себя в драках и делах ради… а ради чего?» Это лишь подлые попытки провокации, на которые я не могу отвечать, на которые мне тошно отвечать. Оно не знает меня, это существо лишь делает догадки, не подразумевая «знание». Если только не…. Пусть это остается обманом, моим личным, худшим развитием событий. «Помнишь ли ты лица тех, кого ты забил насмерть? Для вас зверей так принято? Хотя, что есть зверь?» Я убил Гаспаро да Марке, обычного политика, который вышел из тени его предшественника на посту. Забил его трубой до смерти, оставив от него массу. Я убил Джино ла «Креатура», что есть шутка. Придушил у него же дома, пока он распивал коньяк, задушил его на глазах детей и жены, что не могли подойти из – за страха пред мною. Я прирезал Коррадо, напав на него толпой из своих товарищей, подловив его после школы. Он юноша, но он был слаб, он не смог доказать свое достоинство для выживания. Я ужасный человек, но других правил не было, моя жизнь определена заранее, судьба была написана на камне. Я не выбираю кому жить, а кому нет. Мое дело следовать гласу других людей, которые решают это, это мое личное правило, что не дает мне стать животным, хотя в некотором смысле я и есть. Скажите мне, где я должен отступать? Почему когда ко мне приходят, я должен бояться и смотреть на пули, на гильзы от пуль, на тело мертвого отца? Был ли это отец? Кто знает. Все молчат и скрывают от меня страшную судьбу, не зная, что я наступил на нее, придавил основание ногой и начал диктовать собственные мысли. Или думать: «Я есть личность, я диктую правила сам, судьба мне не чета!»; Дальше после кошмаров, приходит одно успокоение, что дает тебе расслабиться. И до сих пор, ехидное выражение лица пытается меня опозорить, заставить сомневаться в оправданности моих убийств. Я никогда не признаю что тех, кого я убил своими руками, тех, кого я задушил, прибил, зарезал – это было неправильно и зря. Оно смотрит на меня, продолжает выражать презрение через улыбку, будто читая мои мысли и видя, как шаг за шагом я теряю самообладание. - Ты даже не переживаешь из – за нашей новой подруги? Не этой шлюшки, а которая гораздо серьезнее в своих мыслях? – он впервые обратился ко мне, как к человеку, не как к сознанию. Оно сидело на воздухе, покачиваясь из стороны в сторону, отбивая пальцами ритм некой бодрой песни. – Мне даже стало интересно кто она, она явно больше знает о тебе, поклонница? Я не знаю что ответить, мои слова застряли у меня в гортани и не хотели выйти, он не давал мне говорить в моем же сне, понимая мой ответ заранее и играя от этого. Честно, твое ли это дело? В душе не знаю кто это, просто обычный наемник, который не может держать свои мысли при себе. Она ответит мне за Инес, никто не смеет трогать моих друзей, даже Дарио, но он сам за себя постоит. Эти идиоты никогда не изменяться, да хоть пусть кто либо мне в письмо насрет – меня это мало волнует. Возможно она из сферы моего Наставника, ненавидит его, как и все. - Инес, какое отвратное имя, для столь юной девы. А ты послушай, себе веришь? Я думаю что нет, ты считаешь её подругой, а сам неосознанно метишь ей в низ, на подсознательном, ты даже понять моменты этого не можешь. – его смех стал еще отвратнее, поскольку это был огонь в бензин. Такое рассуждение выбивало все силы и терпение, я встал и попытался подойти к нему, кроме того как мое тело начало сыпаться и расходиться по швам, истязая мое тело и давая острую боль. Я кричал, плакал и проклинал это существо, давая ему понять о его смерти, давая ему понять о ближайшей мести, но он смеялся, смеялся и глядел, как я гибну. – Ты агрессивен, не естественно для себя самого, глупо Д…Джакомо? Глупо. Не убей никого, даже свою платоническую «подругу» Это было щелчком, огромным и нескончаемым. Мои глаза открылись в осязаемом пространстве. Там я был всю свою жизнь: я рос и страдал тут, получал удовольствие, загибался от апатии, это была картина фактов, что состояла из объектов видимых мне, которые осознавал. Это был мир, мир реальности. Холодный пот по всему телу, все было липким и мокрым. Тепло от одеяла и чужого тела согревало, но обернувшись на источник тепла, пришел в ужас. Моя рука механически, без моего ведома, лежала на шеи девочки. Она мирно сопела, ворочаясь от неудобств, застилая свое лицо волосами, слегка приоткрывая рот. Моя рука лежала на её шеи, изгибаясь, она имела причину, она сама полезла туда. Медленно убрав руку, я смог выдохнуть - это было колоссальным облегчением, которое временно притупило ужас и страх перед собой. Холод вновь дал о себе знать, причина его стала ясна сразу. Отсутствие одежды, одни трусы и цепочка с крестом, что напоминала о грехе человечества и человека. Пришлось сползать на край кровати, переходя на усидчивое положение. - Что я… что я наделал? - этот вопрос самому себе стал штыком. Я рефлекторно закрыл лицо, прерывисто вдыхая и выдыхая. Это раздражает отголоски разума, оно гноилось и ныло, стоило найти любой алкоголь чтобы опохмелиться, под ногами около семи бутылок, но все они пустые, что склоняло сердце к грусти. Горло пересохло и отдавало липким ощущением, покрывая все запахом спирта из глотки. С болью я посмотрел на подругу детства, замечая, что и она, черт его возьми, была в одном нижнем белье, что опускало в отчаяние, моральная часть разума не готова была принять эту идею, отрицая в истеричной манере, концепция мира стала распадаться. Пытаясь найти в чем то облегчение, сделалось только хуже, поскольку мышление обработало её вид, заметив подтек и засохшую кровь у носа. Она жмурилась, кашляя и прикрываясь одеялом, ощутив новый прилив холода, которого раньше не было. Попытки восстановить события шести-семи часовой давности не привели к успеху, в ушах звучал отголосок тех событий, вызывая неприятные ощущения нервозности и мигрени. «Здесь есть хоть что либо? Есть хоть что - то хорошее в этом чертовом мире?» Мягкий голос, еще не проснувшийся, тонкий и слегка хриплый, он успокаивал внутри зверя, что готов был загрызть самого же себя. - Ты… чего? Ауч… - я слышал в её голосе одно страдание, оно дуально слилось с моим, давая ощущение понимания, внутри мне говорили голоса, мои собственные, но они были едиными, и я был уверен что все встает на свои места. Я встал, уверенно и резко, от чего голова начала болеть еще сильнее, словно мне ударили по ней камнем. От такой чувствительности тела плечо стало напоминать о себе, от чего становилось только хуже. Подобрав футболку цвета мазута, я повернулся к Конте младшей, слезливыми глазами осматривая её, сердце было готово выпрыгнуть и сгореть. - Я так извиняюсь… я так виноват! Господи, о господи! Прости меня, я не хотел, я не… я в жизни бы… - мои слова метались, я запинался и глотал их, выкапывая себе могилу дальше, с каждой запинкой чувствуя, как падаю в глазах Бога и мира. Это мерзко, не важно что она не родная сестра, коснуться того, что запрещено своим внутренним устоем – ужасно, это ощущение глушило все восприятие. Дыхание участилось еще сильнее, словно сейчас голова взорвется от давления. - Ахх! Ты… идиот, черт тебя дери… нет, БЛЯТЬ! Блять! Джакомо, ничего не было, ты… - проснулась, абсолютно и резко, от такой идеи, она словно ударила током девочку, заставляя подскакивать и перекатываться руками о кочки. – Успокойся, у тебя тут сердце откажет? Спокойнее, даже поцелуя не было, ты… дай лучше водички, вон там - Я? Ам… ладно? – ожидаемого облегчения не последовало, нечто тянуло вниз, не давая тебе расслабиться, поэтому тучной походкой пришлось подойти к столику и подобрать пластиковую бутылку с надписью «Purezza» на желтой этикетке. Отдав, у меня не было слов, мне хотелось сказать что либо, хоть что - то важное, но это важное застряло в корнях потока мыслей. Выйти из ситуации глупых гляделок было слишком сложно, руки по памяти натягивали на меня футболку, разглаживая и поправляя концы, потом перекидывая крестик на внешнюю часть. - Я обрежу твои идиотские вопросы, Марино. Ничего не было, я пыталась конечно, залезла на тебя в пьяном бреду, ты даже заулыбался, но… блять! Ты как не в себе сделал испуганное лицо, затем ударил меня в нос и этим самым вырубил, и сам вырубился. – лицо не выдает злости, словно она воспринимает это как заслуженное наказание, за то что сглупила. Я стоял и смотрел на неё с широко открытыми глазами, пытаясь осмыслить все сказанное. - Да, видишь, вот так романтика! Умеешь ты девушек радовать, sciocco. – Первые слова наконец пришли в голову, это ощущение стыда и холода в сердце, стоило что – то предпринять, придушить потенциальную обиду и отстранение в душе подруги. - Я могу сделать что либо? Разбитый нос выглядит совсем ни круто, виноват, понимаю это. Такой подход к диалогу порадовал её, значит попал в нужную точку, не усугубив положение, краешки её губ сформировали слабую ухмылку, предвещая беду. Наконец она смогла удержать себя, прикрываясь одеялом, глаза её блестели и четко обрисовали бодрость, что наградили небеса человека, что испил воду чистую. - Ресторан или кафе? После поездки в Пьемонт сводишь меня, все за твой счет, всё! – повторила девочка, словно подчеркивая бедственность положения, моего, впрочем, положения, в надежде укрывая сердцем об оплате, мысленно цепляясь за нынешнее дело и о его прибыли. Меня загнали в тупик, от которого не особо хотелось уходить, игнорируя романтические предпосылки всего этого. - Хорошо, хорошо. Я не против. Свяжусь с тобой… - желание обрезать это слово вызывало рвотный позыв, когда воспоминание о замечание подмены характера. – Свяжусь с тобой когда приеду, обязательно. Сейчас, я думаю, мне стоит уйти. Найдя штаны, пришлось изрядно постараться, чтобы их надеть, поскольку головная боль давала о себе знать. Пугала лишь боль в плече, что росла с каждой минутой, осознавая ужас положения. На этом мы закончили любезности и извинения, поскольку Инес улеглась спать дальше, забрав подушки себе и укрывшись ими. На цыпочках я вышел, без хлопка закрывая дверь и спустившись в гардеробную. После того, как я увидел продолжающийся бардак здесь, в голову пришла идея о отвратительном положении семейной обстановки, что было слишком очевидно, но никогда не доходило так отчетливо. Господи, так много положений и все они ужасны, словно перечисляя позиции и суждения об этом, станет так, что они исправятся. Голос леди Конте прервал рассуждения. Осмотрев меня с ног до головы, она пришла в недоумении и шок, отходя к стационарному телефону в доме. В голове сразу щелкнуло тревожное предчувствие, в ушах звенело по очереди. Ноги сами начали двигаться и я выбежал без ботинок на улицу, побежав по грязи и застревая в липких сгустках. Закончил я на том, что нашел попутную машину и без нужных нам деталей, доехал до дома, незаметно пройдя до ванны, где позже отмылся и сменил нижнее белье. Рядом с зеркалом – шкафом, лежала книжка трактата о ясности мысли и Боге, что часто люблю цитировать. Почистив зубы, я спустился к кухне, где перекусил и стал ждать пока мама вернется домой, уйдя в комнату. Комната была намного больше комнаты Инес, эта просторность выражалась в ненависти к узким пространствам, которые вызывали панику и некое удовлетворение одновременно. Было где разгуляться и поваляться, или развернуться для гимнастики, чтобы тело не зачахло и не стало походить на жилистую грушу. На стенах вместо плакатов, висели карты и личные записки, которые структурировали разум и помогали понимать, куда идти дальше. Множество из них исчиркано, большими буквами выделены нужные строки, иногда это целые слова, что занимают много места. Последние тянулись к Пьемонту, где записано следующее: «Время мало»; «РАЗРЫВ», «Замок сломается»; «Четыре часа», «ЧЕТЫРЕ», «Проституция»; «В общем то, следует купить сока после приезда??». По правде, с первого взгляда это бред, но оно было подвязано, лично для меня, по смыслу и концептуально. Мои записки – это записки ощущений, что пробуждают к деятельности и пониманию, как рычаг подсознательных решений. В углу стояла дешевая кровать: жесткий, железный каркас, она вся шаталась, и казалось вот – вот развалиться. Я не мог решиться купить хуже, я предпочитаю спать на диване или на полу, это дает мне ощущение простой жизни. На улицу выводил маленький балкон, который завалился всяким хламом, неблагодарно раскиданным по молодости. Комната, не смотря на свою дороговизну и отделку - являлась куском серой массы, с личными интересами и пустыми знаками. Они вводили в заблуждение, путали мысли людей при оценке Джакомо, он на это надеялся и делал ставку. Это работало. Эта путаница и серость выражалась во всем, это отголоски чужого, но близкого. Одежду, именуемую Джакомо - «формою», так же можно назвать «серой массой», обычной толстовкой с капюшоном черного цвета, где до шеи шла облегающая ткань, скрывая все по подбородок. Широкие и темные штаны, которые так же не привлекают внимание. Военные ботинки, попавшие в гардероб через знакомого в местной армии. Так было легче, внутри он не хотел давать никому о себе знать, подходить к своему характеру и переживаниям. Их и не было, это казалось ему бессмысленным, иметь такую вещь как «переживания». Хотя, может я и вас обманываю, высматривая это в третьем лице, да и чье это дело? Точно не мое, не мне судить себя. Позже к трем часам дня мать приехала на перерыв, разбудив меня хлопнувшей дверью, заставив свалиться с дивана на пол, прищуриваясь от света. Из прихожей послышался её крик, вопрошающий о моем имени, с любовью и переживанием. Встав, спустился на встречу, увидев не маму, а Агостину, может так я и описываю то состояние, когда она выряжается в дорогие платья и наряды, словно крича мне о личной жизни, от которой мне становится немного тошно. Мы обнялись, расцеловав щеки. Глаза её блестели, выражая беспокойство. - О боже! Sono qui, figlio mio! А ты же где? Где вчера пропал, места себе не находила, плакала – эти слова заставляли сводить челюсть вправо, прикрывая глаза. Она трогает уязвимые точки, хорошо в них попадая, не особо на это рассчитывая. Просто материнский инстинкт. – Не у Инес ди Уго же? Эта девочка пропащая! - Не-ет! Ах! Не упоминай имя Господне всуе! Мама! Сантьяго связался со мной, мы праздновали с ним в баре. Нет! Не пытайся, не пил я, да. Да и не называй Инес по дяде, она Конте младшая, тебе этого мало? Трогать её судьбу не тебе, лучше занимайся своим. – От такой дерзости матушка вздохнула, прикусив язык. Печаль в глазах показалась, рассматривая знакомые ей черты лица, которые та защищала с самого детства и своей же относительной юности. Отпустив плечи, она отошла к зеркалу, снимая шапочки и украшения. - Я взрастила такого bruto! Такого! Я желаю тебе лучшего, всего лучшего! Эта девчонка от Рено, её надменный характер достался от него, точно от него! А глупость от матери. Я так переживаю, когда ты пропадаешь как отец, вот так и закончишь, буду тебя хоронить! Буду! – слова её дрогнули, казалось она взревет, но сдерживается до последнего, упоминая человека мне далекого и родного, что должно означать «близкий». - Mamma, non farlo! Не трогай мое сердце, я не как отец. Ha preso il cuore di mio padre per pesare la sua anima! Упокой его душу! Хоронить ты меня не будешь, я в такие дела как он не лезу, я не настолько глупый. Ты мне рассказывала в слезах об этом, я это впитал, я не стану рушить твое сердце. Меня зовут ребята в Пьемонт, разреши, пожалуйста. Я спокойно поеду и пробуду там неделю, вернусь здравый и с подарками. Она незаметно вздрогнула, это точно, слишком сложно дается хрупкому сердцу, которым абсолютно верно обладает моя мама, сложно отпускать и прощать, но я исключение, причем большое. Сквозь неприязнь, скрытую за лаской, её улыбка озарила комнату, по - настоящему матерински родная, уютная и успокаивающая. Приходилось всегда поддаваться ей, вскидывая руки вверх и кланяясь; Убрав аксессуары, головной убор и остальные побрякушки, вскоре на моем плече оказалась её женственная, тонкая ладонь. - Хорошо, ragazzo mio, так и быть – понимающая интонация убирала напряжение внутри, поскольку тот взгляд боли и презрения отпечатался в моем разуме. – Будь так! Но привези мне кучу фотографий с тобой, и будет моя душа спокойна. С кем едешь? Вопрос попал куда надо, я еле сдержался от постукиваний челюстью в нервах. - Руссо, Серра, Эспозито. Они из клуба по борьбе, ты их не знаешь. У Руссо там бабушка, он решил съездить к ней на время, позже пригласил Эспозито, потом меня, встретившись с нашим общим знакомым узнал, что едет и Серра из Бари. – мой тон резко стал теплее, я ощутил это, словно когда мне приходится врать, стараюсь изображать человека доброго и понимающего, что не выходит в обычных обстоятельствах. Она не знала этой особенности, смиренно кивнув и потянувшись к сумочке. - Нет! Нет! Мне не нужны деньги, свои есть, я приеду совсем скоро, плюс, может, подработку там найду на пару дней. Что ты так смотришь? Ничего криминального, на складе с погрузкой или еще чего, пару лишних лир не помешает, да? – атмосфера разговора выровнялась и стала более доброй. Переговорив с матерью о делах домашних, убравшись на кухне и в зале, наконец, освободился к 7 вечера. На душе было неприятно уезжать, после такого эмоционального диалога, хотя даже так, перед отъездом требовалось зайти к одному близкому (в прошлом) знакомому, обворачивая свои дела в цикличный круг. Поездка чуть продлилась, после заезда к Сантьяго, который в душе не чаял о моем визите. Я встретил его намывающим стаканы за барной стойкой, в заведении было тихо, ни как обычно, клиенты уже уходили. Слегка мокрые столы, что обильно были посыпаны крошками хлеба, говорили об недавней вечеринки. Я постучал два раза костяшками пальцев, отстукивая четкий звук от барной стойки. - Чего это ты тут стоишь? Бармены кончились? – кажется прозвучало слишком язвительно с моей стороны, но не так уж и плохо. Дарио поднял голову и улыбнулся, узнав, что я в полном здравии. - Ах! Джакомо! – резко возразил он, в помещение отдалось эхо – Как я рад что ты во здравии! Нет, просто бармену надо было уехать в больницу к жене, роды у неё, понимаешь ли! Я кивнул, бегая по помещению и пытаясь заметить чего интересного. Спустя время на глаза попалась фотография Сантьяго и некой девушки, брюнетки в кардигане бежевого цвета, она выглядела слегка старше Дарио. - А кто это у тебя на фотке? Сестра? Тетя? – вопрос прямо рвался из моей груди, скрывать не удавалось. Сантьяго почесал бородку, при этом слегка сжимая зубы. - Да так, сердца подруга, не думай, ты её не знаешь. – со скрипом, всем нутром изворачиваясь, пробубнил русый юноша, еле заметно вздыхая. - Так, чего пришел? Инес сдала за тебя пару лир, не знаю зачем, ать! Я знаю что ты хочешь сказать, ха – ха! Не бойся, я вернул их. - И на том ладно, все равно глупая ситуация вышла вчера, не говоря уже о том, что ты напился как свинья, не сочти грубым, а. – нырнув рукой в карман штанов, я достал конверт и не говоря насчет содержимого, положил рядом с недавно вымытым стаканом, взглянув в товарищеские глаза. – Не спрашивай, после того как я уеду в Пьемонт, узнать ты сможешь я думаю, то… открой его, в одиночном и тихом месте, где никто не подсмотрим и не услышит твой, поистине, невероятный треп. Дарио стал вертеть конверт в руках, осматривая его с разных сторон, увидев заляпанный кровью конец, боевой товарищ не стал говорить об этом, но в его виде на секунду промелькнул интерес. - Всё? – конверт был убран куда то под стол. Я развернулся и пошел к выходу неспешным шагом, поправляя рукава. - Всё – мой ответ прозвучал слишком апатично, стало даже не по себе, мысли улеглись и с этим, бар был покинут мною. Приходилось идти на железнодорожный вокзал, для поспешного отъезда в Пьемонт. Сама по себе поездка скучная, только лишь простоял три часа не сгибая ног, из – за происшествия с поездом перед приездом, он застрял на полтора часа непонятно где, а доехал лишь через два с половиной. Спокойно сел, приютился у дальнего конца и стал себе ехать, взирая в окно. Поездка заняла одиннадцать часов в целом. Просыпаясь и засыпаясь очень трудно было следить за её течением, я не собрал ни вещи, ни деньги, надеясь, что эта поездка быстро завершиться, с расчетом на укрытие у Сантьяго в будущем. Приехал я под раннее утро, и как знал, оно не было радо видеть меня, поскольку стоя под крышей станции, то и дело слышались капли ливня, сильного, может града. Отойдя к скамьям, где приютилась маленькая семья из отца и двух дочек, я сел с правого края, ожидая невероятного. «Невероятное» позже совершилось, правда, не в таком виде, в котором я ожидал. Ко мне, распугав семейку, подошел полноватый и тучный мужчина лет пятидесяти – шестидесяти, укрывая руки в карманах пиджака. На нем была воистину элегантная одежда: пиджак с двойным слоем, в кармашке которого лежал платок; темно-коричневая рубашка, с большим количеством пуговиц; галстук золотистого цвета, плотно обтянутый, казалось, словно он душил этого мужчину; кучу колец, разной степени ценности; шесть пар часов на одной и два на другой руке. Коротко – истинный мужчина манер. Правда не выглядело это так, взирая на его повадки, но опуская их в разуме, совершалась очень приятная картина. - Вы, Джакомо Марино по отцу? – он улыбался широко, словно его рот собирался порваться, что вызывало мурашки. Я кивнул, поглядывая на уходящую семью. - А вы кто надобно? Я здесь отпугиватель людей не вызывал. Говорите, что вам надо и уходите, мне скоро надо будет идти. – ожидая что это заденет мужчину, я отвернулся, но эффекта не возымело. Тот, потирая ладони на животе, осмотрел меня сверху до низа, подавая руку для пожатия. - Ох, мессер Джакомо, не стоит так говорить, многие люди могут обидеться, но не я, конечно. Многие люди, к вашему сведению, крайне опасны и многочисленны, так что иногда воздержитесь, прошу. – я проигнорировал пожатие, пожав плечами он снова сунул руки в боковые карманы. – Я уверен, что идти вам некуда, поэтому от нашего знакомого я пришел сюда, для помощи в целом. Дело такое, что жилище здесь легко добыть, но оно прослеживается, как факт, мои же владения и места – нет, так что доверьтесь. - Этот психопат ебучий вас сюда послал? Ты хоть понимаешь, что этим только хуже делаешь? Я более антисоциальной и вне-мирской мразоты не видал, чего я должен с тобой работать? – мужчина улыбнулся, указывая на выход. – И? - Ох, Марино, вы бы знали многое, если бы имели на это разрешение. Ваш любимый… м… он себя именует для вас... наставник? Вот. Ваш любимый наставник, когда то давно – давно обосновался конкретно здесь, у него есть сеть и товарищи, я вхожу и в то, и в другое! – сплюнув на пол, я глянул с ненавистью ему в глаза, вставая на ноги и подходя ближе, тыкая пальцем. - Он себе обычных товарищей не берет, я не увижу у него хорошо «Джона», что играет по средам в боулинг, а это значит очень простую истину – ты либо на голову больной как он, при этом не отменяя твою опасность, либо знаешь такое, что делает тебя полезным, я тебя не хочу кончать прям тут по одной причине, в виде этого высокоактивного психопата, что устроит за мной охоту. Если ты считаешь меня мелким выскочкой, считай, но убить я не побоюсь, особенно, таких ублюдков как ты и, в особенности, таких как он. – но меценат заулыбался еще больше, поняв что с такими он сможет сделать дела. Закивал, развернулся и тихонько двинулся, ожидая меня. - Очень хороший подход, очень хороший, мессер Джакомо. По правде говоря, я знаю о вас многое, хоть вы и не знаете о нас ничего, что является к лучшему. Для вас уже все готово, мы рассмотрели лучшие варианты и подведем вас к ним, если уж не сочтете данные жесты отвратительными, то пожалуйста, к вашим услугам, связаться вы сможете через магазин сантехники что находится в Неаполе. Средний палец в его сторону уровнял нас, не сказать что он снова обиделся, но воспринял все с шуткой, выходя из под станции и отправляясь к машине с маркой «Aston Martin Lagonda», но выходить она должна была лишь через 5 лет или 6, но я не особо разбираюсь в машинах, так что как то было все равно. Выдвинувшись за ним, прилично отставая, чтобы меня не видели с ним, подошел к этой новой «ласточке». Я присел на переднее, пока мец пересел на заднее, обсуждая с водителем маршрут поездки, который я не слушал. Мы двинулись в семь утра, приехали лишь под шесть вечера. Всю поездку они шутили и рассказывали анекдоты, что меня прилично раздражало. Отвез он меня в ужасную глушь с холмами и низменностями, словно хотел затерять меня отовсюду, не только от города. Вокруг простирались обширные, плоские леса, с кучей кустов и оврагами. Честно, такого я никогда в жизни не видел, в таком пустом, но при этом наполненном природой месте, стоял одинокий домик, лачуга, скромно ожидая своей кончины и развала. Мы подъехали к ней, остановившись за метров двадцать, картина была ужасающей, хотя комфорта мне не жаловать. Мы вышли, прошли без слов и, остановившись у входа, мужчина заговорил. - Собственно, мессер Джакомо… - меня передернуло с этого обращения, перебив его. - Я тебе не мессер, меценат хренов, говори по фамилии или имени. – Он понимающе кивнул, продолжая свой монолог. - Собственно, уважаемый Джакомо Марино, это ваше новое жилище, оно не имеет на себе ни взглядов, ни новостей, ничего либо того, что поможет вас найти. Идеальное место, просто идеальное для такой работы, которой вы обладаете. Лачуга трещала под дождем, скопив влагу, где в щелях и обкатив струей все основание. Дождь спустя столько времени не хотел завершаться, что больше и больше отдавало фантастикой, либо ужасным днем, не отрицая взаимосвязи двух очевидных последовательностей. Капли больно били по волосам, застилая весь взор намокшими волосами, что приходилось из раза в раз убирать назад. Знакомого наставника дождь совсем не волновал, он стоял обмокшим до нитки и любовался на лачугу, вдыхая полной грудью, неестественно выгибаясь. Мы подошли к двери, он аккуратно её открыл, показывая некий «предбанник», где лежала всякая бесполезная утварь, молотки, гвозди, топоры и много чего еще, с подъемом на главную дверь. Слева находился некий гараж, или склад, где было намного больше всякого разного инструментария, не говоря уже о какой – то маленькой моторной техники, что была подвязана на пластмассовую подложку. Мы поднялись к двери, что вела внутрь маленького домика. Она была обтянута тонкими кусками ламината, с округленной и шаткой ручкой. Приходилось приложить усилия, чтобы открыть вход, и как только предстала сама внутренняя часть лачуги, повеяло сильным теплом, что смешивался с маленьким холодом от дождя. Нутро лачуги протопили заранее, будто зная, что я приеду, отчего здесь было как в бане, менее сухо, но чувствовался невыносимы жар, который обогревал кости. Узкая комнатушка с печкой и раковиной на правой стороне, слева был маленький столик у запотевшего окна, с двумя деревянными табуретками. Впереди была комната чуть больше: с тахтой у стены слева и телевизором справа, телевизор же держался на геридоне, неведомой мне силой. В конце комнаты у окошка стояла тумба, на ней лежали иконы. Эту комнату отделял узкий коридор, в стене которого был внутренний гардероб, по совместительству пустой. Пройдя до тахты, завалился на неё, положив ногу на ногу. Только глупому было не понять, чей это дом, по крайнему случаю, был. Я подозрительно глянул на меца и указательным пальцем, вытянув руку, начертил круг, указывая на все пространство. Он вопросительно ответил взглядом, сжимая две ладони. - Слушаю вас, уважаемый Джакомо, вас что то не устраивает? - с доброжелательным тоном сказал мужчина. - Где егерь? От вопроса зависит то как пойдут дела, если я узнаю что тут пришлась к делу сила, то я… - перед тем как сказать фразу, моя голова словно пронзилась огромным гвоздем, который разодрал внутри нервы, очень громким эхом отдавая приказ: «НЕ ГОВОРИ, НЕ ГОВОРИ, НЕ ГОВОРИ!». - То ничего не будет, очень некрасиво будет, припомнить об этом не забуду. – он трепетно закивал, скрыв моментальную настороженность, которую Джакомо не заметил. - В общем, мес…Джакомо Марино, он переехал в Голландию и поселился на берегу, вынудила его жизнь на этом, точно не мы. Документы ко всему есть и это выкупленная территория, из рук в руки, но выкупленная, подкрепленная письмом, которое вы, несомненно, можете увидеть. О личных проблемах данного господина, ко всему моему сожалению, я не могу говорить. Во время разговора в хату зашел водитель, занося некий багаж, отбрасывая его в сторону комнаты с телевизором, аккуратно протискиваясь между своим начальником и хлипкой стеной, продевая перед этим вещи чуть вперед, заходя за ними следом. Я полным неразумением проглядел его путь, раздраженно постукивая пяткой по полу. - Это ничего! – возразил мужчина, указывая на багаж. – Знак нашей заинтересованности в вас, то что мы смогли раздобыть по вашему делу, удачи! Эта секунда прошла быстрее, организм заметил это, никого не осталось, солнце полностью скрылось за горизонтом. «Вырубился» - эта мысль посетила меня резко, но это опять отключение на прямом месте, словно нечто побуждает меня на это. Мужик с водителем уехали неспешно, но я ничего не могу вспомнить из этого, словно белое пятно на промежутке времени, он не вернется даже если постараться. Любые слова, любые жесты или допущения – пыль, по итогу не имели значения, а если и имели, то их не вспомнить. Это, просто, издевательство. Еще минут пятнадцать попыток вспомнить этот отрывок, время ничего не говорило, лишь сбивало. Пять часов, так долго? Или я допустился сюда заранее? Это всё полнейшая и бездонная глупость, что не стоит обдумывать слишком долго. - Требуется… записывать на завтра дела, если вдруг что либо опять забуду, или закисну. Эх. - поднявшись с тахты, внутри созрело желание выпить чай, это я и собирался исполнить в ближайшее время. Пройдясь по основной комнате, рассмотрев тумбу с вырезами, в итогу потянуло душу назад. Приблизившись к столику, настроение окончательное заглохло в скрежетаниях ненависти, весь маленький стол был завален фотография и записями. - Когда, блять, я успел? – раскрыв широко глаза, резко прищурившись и концентрируясь на общем материале, в голову не приходило вообще ничего, даже непонятно кто это сделал и зачем. Сразу мысли о том, что я схожу с ума, стоп, не так. Я что, схожу с ума? Этого не может быть, если бы это являлось правдой, то не существовало заверения Инес о открытой двери перед моим отключением, тот идиот материальный. Он заставляет меня забывать? Возможно. У меня деперсонализация или многоличие? Отмена, причем сильная, это драматичная хуйня на уровне романа Остина, это же глупо. К чему вообще эти все фотографии? Наверное, по моему состоянию есть ответы у той, у той… Энгельс? Фридрих? Нет, то девушка… как же её? Ну, Энгельс видимо сойдет. Присев на стул в углу, взял первую фотографию, которая была сзади исписана упреждениями и пометками. На ней некий мужчина в очках, седой и с бородой до колен, высматривал в мусорке нечто, в правой руке у него лежал пулемет. Пулемет? ПУЛЕМЕТ? Я поморгал, убедился. Я поморгал, удивился. Я поморгал, ничего не понял и убрал фотографию, хватаясь за голову, спуская с висков на глазницы отводящую короткую. Это являлось бредом, просто бешеным бредом, который не стоило рассматривать, как чью либо шутку! Может тот мец посмеялся, заметил как я вырубился и решил так подшутить. Вернувшись к осмотру фотографий, становилось лишь хуже, ибо этот старик, походил на безумного ученого, но ни на клерка со связями в Пьемонте. Зубы скрипели от обычной злости, это же издевательство в чистой воде, вот его голая фотка, где он лежит на диване, какой то шутник и подписал туда: «НАРИСУЙ МЕНЯ КАК ОДНУ ИЗ СВОИХ ФРАНЦУЖЕНОК»; Причем здесь, блять, француженки? Это не моя цель, он связан с целью? Или все настолько плохо, что те слова… те слова. Эта внучка социалистов, её письмо! Она писала, что задание само по себе абсурдно и меня обманывают, неужели мне придется довериться этим тупым фотографиям, поскольку они от товарищей наставника? Натравили не на хлюпика из отдела цифр, натравили на безумного старче с пулеметом на перевесе? Это месяц анекдотов? Закончив осматривать фотографии, принялся за чтение записей.

«Дорогие друзья из Эмилия – Романья, я следил за ним долгое время, пытаясь отвести от истинного понимания всех кого можно. Буду, или не буду, краток по поводу всего действия. Как бы то ни было, все мы его знаем, предателя, друга, хранителя и самого верного человека – Травмато Дират, я не знаю зачем он себя так назвал, но имя не настоящее, прошлое мы знаем только по рассказам. Работает хирургом в подпольной больнице и зарабатывает себе этим на жизнь. Хорошо только этим, но его срочно надо устранить, эта игра в политику слишком сильно на него повлияла, обосновав новую партию «СВОБОДНЫХ МУДИЛ И ВУЛЬГАР», он начал резню в местном региональном управлении, свалив это на пару фанатиков – любовников. Ничего непонятно из этого случая, до нас оно дошло в архивы, словно так и надо. Обозначу точно. В январе этого года, в полицию поступил запрос на помощь, не только полиции, медики и пожарные были на службе в срочном порядке. Здание управления в Лигурии было сожжено, люди перерезаны или застрелены, при этом никаких улик, кроме кусочка кожи и пиджака (как позже выяснилось), нападавший находился в полном шоке и рассказывал о мессиях солнца, что разделят мир на четверо и съедят само понимание мира. Предположительно находился в любовной связи с Травмато, по его бредням это точно можно услышать, я воздержусь о рассуждении этих дел более детальное, перейдя к пониманию того, что невозможно установить, где он находится. Более того, появились целых две стороны, что разыскивают его и так же, наши агенты успели передать нам письмо о девушке, которая перешла с Сардинии в Рим, любые попытки найти её – оканчиваются пропажей информаторов и другими людьми. Прискорбно заметить, что «Ячейка» подсоединилась тоже, если есть некто загадочнее и его невозможно опознать, то это далеко не Травмато. Их лидер буквально заявил о себе в письме, которое перешло через пять рук, включая людей, что даже не знали о «Ячейке» в целом….»

Письмо обрывается, резко и неожиданно, что заставило прийти в малое смущение и недовольство, но быстро замяв его. Буквально, информация что здесь мне известна, кроме того, что моя цель совсем другой человек, но о вхождении трех или четырех групп лиц, или просто отдельного человека, была известна заранее через личные наблюдения. В след за этим, словно напоминая о своей неизбежности, «оно» навестило его, разглядывая письмо и энергично кивая. - Вот, знаешь, я много размышляю насчет вас… - он запрыгнул на печку, обжигая свои пальцы рук до красна, сжигая их и проявляя волдыри. – И скажи мне на милость, милость, милость… Что вами вообще движет? Ради пару купюр тратить столько сил и включать сюда кучу сторон, ладно, может дело и не такое легкое, но тебе оно нужно? - Что тебе вообще надо? – я закрыл лицо, стараясь игнорировать его существование, выходило скверно и даже с затруднениями. – Просто уже уйди с моей головы и глаз, всем будет легче. - Хочу тебе сказать, что мои глубокое желание, связанное ни с чем, командует мне помогать тебе не в делах физических или умственных, но в душевных! – отпустив плиту, он радостно начал бродить вокруг, осматривая детали интерьера, словно это было в новинку для него. - Зачем мне душевная помощь?! Блять, я не убийца что устал и теперь ищет успокоения, с моим котелком все отлично. – существо с телом человека остановилось, потирая правый глаз. Удивленно оно хихикнуло, сняв пальто. - Ты со мной говоришь, ничего не смущает? – я отмахнулся. - Да не гони ты пургу, ты не в моей голове, ты физически существуешь. – оно подняло ладони на уровне чуть выше плеч, скорчив лицо поражения. - Хорошо, хорошо. Делай вид что я твоя тульпа, твое желание. – ехидная манера речи снова вымораживает. - Тульпа? – я правда не знал что это значит, видимо какой – то глупый термин. - Давид – Неель почитай как нибудь, хе! – раздражение вновь перетекало в гнев, он держался в узде и контролировался полностью. – В общем, по факту тебе сейчас нормально, но чем дальше ты подавлять в себе желания злиться, пить сок и расчертить себе ебало на две части, тем хуже будет. Я тут чтобы изучить это и помочь сдержать как можно больше, а там мы уже наткнется на умную девочку. Чем все это вызвано, я не знаю, но допустим сдвигом за гранью. - Сдвигом за гранью? Сок? Злость? Ты меня разыгрываешь, может уйдешь? Я, блять, не спал хер знает сколько, если под сном мы подразумеваем около четырех часов валяний без сознания. На вопрос не отвечу, пошел нахер. Белый всё понял, пожал плечами и ушел за угол, где по итогу пропал. Ему хотелось поговорить, это было видно по нему, но сегодня слишком много информации, которая мне встала поперек горла, будучи в ожидании простого дела. В его словах есть правда, почему здесь так много сторон втянуто в разборки обычного доктора, просто с больными на голову фанатиками. Да и почему именно я? Это всё до идиотизма глупо, надо просто поспать и утром начать все заново. Да. Вечер не может успокоиться. Всегда