Чудовищное — тоже эстетический факт

      — Детка, ты хочешь посмотреть или поучаствовать? — окликнул примерзшую к двери Джессику Киллгрейв.       Он говорил спокойно — в голосе не было надрыва. Но, пытаясь вернуть контроль над взбесившимся сердцем, Джесс чувствовала как натянулись душившие ее пурпурные нити. Словно бы она марионетка, которую извращенным насилием убеждали в том, что она и есть кукловод над всеми этими покорными фигурами. Словно ей действительно нравится — вот чего хотел Килгрейв.       — Я не буду ни в чем участвовать.       — Тогда тебе лучше присесть и вести себя прилично, иначе нас выставят вон.       Мебель баррикадами громоздилась у стен. Их выдвинутый на середину столик с забрызганной скатертью и опрокинутым подсвечником выглядел, как экспонат в музее пыточных инструментов, а палач сидел, устроив подбородок на сложенные перед собой локти и по-детски глупо улыбался. Что бы он там ни замыслил, Джесс не имела собственной воли, чтобы помешать. Она села, Килгрейв продолжил раздавать указания.       — Вы оба — приведите всех, кто там прячется на кухне и тоже присоединяйтесь. Остальные — шире круг, на старт, внимание… И не забываем держать улыбки, друзья! Ваш энтузиазм пойдет этому дерьмовому вечеру на пользу.       — Это безумие, — сказала Джессика.       — Нет, природа, — забавляясь, возразил Килгрейв. — Я видел по телевизору. Слово в слово цитировать диктора той документалки не берусь, но речь шла о муравьях, что по неясной биологам причине устраивали бег по кругу. Постепенно, другие муравьишки подтягивались, круг увеличивался и сверху становился похож за закручивающийся смерч — упорядоченный природой хаос. Марафон продолжается до тех пор, пока последний не падает замертво. Сотни особей гибнут в одночасье, и из-за чего... Любопытно, правда? Они называют это «Спираль смерти». Но, вижу, ты заскучала. Быстрее!       Глухой топот. Шорох платьев и звон украшений в ушах и на запястьях обреченных женщин. Пыхтение их стесненных галстуками мужчин. Джесс согласилась бы оглохнуть, лишь бы не слышать. Зажмурившись, она держала бокал за тонкую, готовую легко переломиться ножку, и считала про себя секунды — с самого начала это было плохое решение. Больше секунд — больше звуков, сильнее чувство вины. Килгрейв запретил Джессике пить, но не запрещал не смотреть. Так что это был её собственный трусливый выбор. Лучше бы он запретил ей чувствовать. Кружилась голова. Плотный гул в едином порыве двигавшейся толпы порождал духоту и иллюзию ритуального танца.       Может, ей повезет провалиться в транс, и все кончится?       Джессика прикусила губу, сопротивляясь власти пурпурных нитей сдавивших ее голову; связавших тело.       — Достаточно! — не выдержав, взорвалась она. — Ты доказал…       Но для Килгрейва взрыв стал лишь поводом подстегнуть муравьишек.       — Не жалеем ног, господа, сейчас откроется второе дыхание!       — Если кто-нибудь пострадает, я убью тебя.       — Ну, кто-нибудь точно пострадает. Смотри.       Теперь все происходило взаправду — Джесс не пряталась под закрытыми веками. Запнувшись о длинный подол платья одна из женщин упала и вскрикнула, когда по ее запястью пробежал пианист. Он тоже упал. И еще двое выбившихся — толпа затянула их стоны в стремительный водоворот. Топот и крики. Слишком быстро. Но мысли Джессики были парализованы их одержимостью: встав на колени, люди стремились обратно в круг. Они скользили на ушибленных локтях и снова, и снова, пытались продолжить хотя бы ползти в том же темпе. Они желали подчиняться Ему.       Джесс сказала:       — Я сделаю все, что ты хочешь.       — Это я проверял, знаю. Но хочется испытать и твое воображение. Что подсказывает любящее сердце?       Сердце рвалось от страха и отвращения. Джесс медлила, но ее малодушие могло теперь стоить кому-нибудь жизни. Представив, что никогда уже не сможет отмыться от следов его похоти, Джессика Джонс сделала попытку нырнуть под стол к ногам Килгрейва.       — Джесс, манеры! — строго одернул он. — Этот твой грязный нью-йоркский шарм, как всегда не к месту. Разве не очевидно, что мы находимся в ситуации вовсе не возбуждающей. Оглядись, вокруг гибнут люди.       — Ты ведь не всерьез? Все под контролем, да?       Паника запустила механизм отрицания: в отеле были и другие люди, охрана, камеры — всего этого не допустили бы. Все это просто не может происходить здесь, в центре Нью-Йорка. После того, как Килгрейв насиловал ее; после недели наедине в закрытых номерах, когда Джессика решила, что пресытилась мучениями, мог ли Килгрейв быть настолько конченным психом, чтобы в плохом настроении за ужином уморить полсотни человек?       Теряя терпение, он стукнул ладонью по столу.       — Слышали, все, у нас тут творческий кризис. Вас это тоже должно расстраивать. Шевелитесь! Живо толкайте тех, кто бежит впереди вас! Джесс, можешь выпить, кстати. Дай бог, алкоголь раскроет твой причудливый творческий взгляд на ситуацию.       Джессика залпом осушила бокал, который все это время не выпускала из рук, наполнила вновь. Запрокинув шею, она уставилась в потолок. Затем вернула взгляд Килгрейву — безнадежность копотью чернела в выжженных зрачках. Но это единственное, что роднило их.       Джессика запела. Банально. Мимо нот. Но Килгрейв замер, губами ловя каждое слово, как жирные чайки у пирса ловят картошку фри. Что-то в твоих глазах так призывало, Что-то в твоей улыбке так возбуждало, Что-то в моем сердце сказало: я должен тебя получить.       Слова пришли на ум, потому что мелодию этой песни пианист извлекал из рояля до того, как полетела посуда. Хороший аккомпанемент для ужина. Хорошая колыбельная для убийцы... Должно быть, еще ни разу Strangers in the night не исполняли с таким остервенением. Джессика пела, и в груди ее клокотала ярость: да кем он себя возомнил, слизняк? Господом богом?       Не сумев закончить куплет, на вдохе Джесс поперхнулась — ее напряженное горло, будто туго намотанная катушка пурпурных ниток, не справилось с воздухом. Это нервы. Джессика вылила в рот еще вина, но кашель запустил обратный процесс. Содрогнувшись, Джесс забрызгала скатерть красными каплями и, в конце концов удивив даже саму себя, разревелась.       Только тогда он остановил муравьев. В наступившей тишине прозвучали одобрительные хлопки. Но лишь немногие были в сознании, чтобы услышать аплодисменты.