Лестница

10 июля 2277 года

Выстрел маленьким праздничным фейерверком обрушился на голову гуля и вместе с ошметками черепа отправил в полет его забавный красный колпак. «С Днем Рождения, Гэлоу» — имя было дописано на ленте еще довоенного производства белой краской, почерк немного неуклюжий, но разборчивый. — Значит, Гэлоу, — от насильной улыбки заныли щеки. Обстановка в жилище гуля вполне приличествовала празднику — после многочисленных развлекательных мероприятий в кафетерии Убежища, куда ее не приглашали, но и не запрещали подглядеть через стекло, Девон знала в этом толк. И в подземном Убежище, и в тоннелях метро вполне можно организовать уютное веселье. Разве мог Гэлоу подумать, что погибнет в такой день? Бедняга. — Зря ты так. Не сможешь сполна насладиться своим праздником. Какой день рождения без именинника, а? — бормотала Девон, дрожащими от омерзения руками пытаясь поднять Гэлоу, чтобы усадить за стол. Гуль сопротивлялся как мог, упорно лежа мертвым грузом, а обниматься с окровавленным трупом не входило в ее планы даже по случаю праздника. – Ладно, будем считать, что ты уже перебрал. Ай-яй-яй. Выглядишь ужасно. И этот беспорядок… Приладить к нему остатки головы не вышло бы даже при желании, но нашелся компромиссный вариант – шею с висящими лоскутами разорванной выстрелом кожи изящно прикрыл чудом уцелевший праздничный колпак. В клетке мирно копошились два радтаракана. После памятного побега из Убежища Девон обнаруживала предательскую дрожь в пальцах каждый раз, когда где-то рядом эти твари шуршали своими усиками, но безвыходное положение питомцев Гэлоу несколько ее успокоило. Она сняла пропитавшиеся кровью перчатки и уложила на край стола рядом с собой. — Кстати, у меня ведь тоже скоро день рождения! — возвестила она, ставя на стол две бутылки ядер-колы. — На твой хоть кто-то пришел. А у меня совсем нет друзей… впрочем, как показал твой пример, иногда на праздник может заявиться и совсем незнакомый человек. С добрыми, между прочим, намерениями. Ну… по крайней мере, уж точно без дурных. Гостей так не встречают… Жаль, что ты уже не сможешь исправиться, Гэлоу. Праздничные ленты, напитки, беличьи шашлыки — чего-то все-таки не хватало. — …А ведь я ничего не имею против гулей, — продолжила она и ненадолго затихла. — Слушай, что за дела? Ты не приготовил торт? Этот праздник определенно испорчен. Она не праздновала свой день рождения с десяти лет. Сначала это был каприз обиженного сверстниками ребенка, а потом… Потом оказалось, что ей, как и Гэлоу, даже некого пригласить.

* * *

21 июня 2277 года

Панику не получалось ни подавить, ни перетерпеть; за ней Девон слабо осознавала себя и едва соображала. Сердце било в уши оглушительным грохотом, виски пульсировали почти до боли, в изодранном одышкой горле першило. Она позволила себе притормозить, когда перед глазами потемнело от напряжения, и ярко-красная вспышка тут же прорезала эту пелену — летающая штуковина, обозначенная в Пип-бое как «робот-шпион Анклава», выбрала своей целью отнюдь не ее, но Девон в ужасе шарахнулась в сторону. Что это за Анклав и за чем он здесь шпионит, девушка знать не знала, но на всякий случай пустилась бежать, удаляясь на безопасное расстояние… хотя какое расстояние обезопасит от жестянки, умеющей стрелять лазерными лучами? Поэтому она не останавливалась. Пол… а, да, асфальт — плевать, был ужасно неровным, щербатым, часто покрытым ямами, она то и дело спотыкалась, ткань комбинезона прохудилась на коленях и локтях, тонкую кожу жгло ссадинами, а небо давило своей огромной, необъятной чернотой; где-то в глубине его горели слабые огоньки звезд, таких чудовищно далеких, что ее почти тошнило от попытки осознать расстояние. Свет излучало еще кое-что. Окно в одном из домов. Остальные дома Спрингвейла являли собой обугленные остовы, заваленные досками и камнями. Этот почти уцелел. Она и не надеялась согреться и перевести дух, даже не думала — просто подбежала и распахнула дверь. Запах дыма был первым, что Девон почувствовала, прежде чем перед ней появилась эта женщина, испугав до потери рассудка — до того она, в своем прокуренном домишке, была непохожа на людей из Убежища. Она что-то спросила, и тон ее голоса был угрожающим, потом достала оружие… Следующим, что увидела Девон, были поочередно темнеющие кровавые пятна на теле женщины. Звук выстрелов почему-то запоздал. В немом отупении она попятилась назад и вдохнуть смогла только тогда, когда спиной наткнулась на стену, твердую и холодную. Это было не первое ее убийство за прошедшую ночь, но только сейчас Девон осознала случившееся в полной мере. Кровь стучала в ее висках, а слезы текли по щекам, когда она в спешке собирала вещи, ей было чудовищно страшно, когда под звуки тревожной сирены за ней гонялась охрана, звуки выстрелов так же оглушали ее, когда она, все так же позорно рыдая, подняла пистолет и застрелила Смотрителя… Она. Застрелила. Смотрителя. Паника на мгновение стихла и вернулась новым приступом от мысли, что унять эту безумную пляску нервов никак не удается. Еще бы – к такому ее никто не готовил. Всю жизнь Девон была уверена, что промывка мозгов не сказалась на ней так, как на остальных резидентах Убежища. В том имелась заслуга отца, который оставался для нее единственным авторитетом, его коллеги были доверенными лицами, кем-то вроде взрослых друзей, а Смотритель… он, конечно, командовал всем, и она предпочитала подчиняться, но никогда не ощущала такого восторга, любви и безграничного уважения к лидеру и вождю, как предписывали устои. Наверное, она заклеймила бы себя нарушителем, если бы дерзнула заявить об этом вслух. Каким смешным это все казалось теперь, когда она наконец поняла, до чего велико было его влияние! Снова и снова вспоминая, что именно она прекратила существование Смотрителя, а вместе с ним в отчаянных попытках самозащиты отправила на тот свет еще несколько охранников Убежища, достойных, верных своему делу людей, Девон испытывала такую боль, словно потеряла родных, и оттого ей хотелось забиться в угол, где она ревела бы, пока не задохнется. Невыносимый стыд, боль, холод и страх рвались изнутри, раскалывали на куски ее череп; она боялась открывать глаза и убеждаться, что худший кошмар, который мог бы родиться в ее подсознании, все еще продолжался. Желание проснуться еще никогда не мучило ее так сильно. Спустя какое-то время Девон поняла, что жгучая боль была настоящей и локализовалась где-то в области плеча. Перед глазами все расплывалось, горло уже болело от рыданий, запах паленого мяса то таял, то снова бил в ноздри. Она сняла очки и принялась тереть их об одежду одной рукой, другой теми же движениями терла лицо и глаза. Потом почувствовала, что одно из стекол неровное на ощупь. Треснуло. Должно быть, еще в Убежище, когда за ней гонялись эти охранники со своими дубинками… Дрожащими руками Девон нацепила на нос очки, и мир вокруг сделался необычайно четким. От вида убитой женщины, под которой растекалась лужа темной крови, ее резко затошнило. Вывернуло прямо рядом с трупом. Потом еще раз. Очки пришлось вытирать еще раз. Снова болело горло, снова жгли щеки слезы, она снова ослепла и оглохла от боли и ужаса, чувствуя только, как надрывается глотка и конвульсивно сжимается желудок… Когда шок немного отступил, она оттащила тело в угол комнаты и опрокинула на него полку с книгами и каким-то хламом. Ее все еще трясло от рвотных спазмов, но желудок был пуст. Тщательно спрятав труп под грудой барахла, которое нашлось в доме, Девон наконец-то позволила себе осознанно вздохнуть. Плечо болело нещадно; она не помнила, когда получила эту рану, в Убежище или уже после. Пошатываясь, стараясь обойти лужу крови и рвотных масс, она пробралась в соседнюю комнату, присела на пропахшую постель и раскрыла сумку. Ей пару раз приходилось вкалывать стимулятор, когда отца не было на рабочем месте — правда, не себе, а Стэнли, пострадавшему от железных клешней собственного робота. Случайность. Небольшая ошибка в программе, к счастью, не ставшая критической. Девон отчаянно хотелось иметь в своей голове такую же программу. Возможно, она не всегда работала без перебоев, но значительно выигрывала на фоне этого тугого комка страхов и уничтожающих воспоминаний. Вздохнув, она оголила плечо. Похоже, кто-то из преследовавших ее охранников все же успел выстрелить — и промахнулся, не нанес существенного вреда, только задел. С собой у Девон не было ничего, чтобы продезинфицировать рану. Надежду внушало только то, что она не выглядела грязной, но могла стать таковой в любой момент – достаточно оглядеться вокруг… Девон снова судорожно вздохнула, всадила иглу стимулятора поближе к ране и закрыла глаза. Использованный стимулятор бросила здесь же и откинулась на спинку кровати, так и не подняв веки. Сердцебиение никак не желало восстанавливаться. Она с трудом дышала, чувствовала мешающую тяжесть в области грудной клетки, будто что-то давило на ребра. Отвратительные запахи сбивались в единую массу, и тошнота снова напоминала о себе. Было чертовски холодно, по спине то и дело ползли ледяные струйки пота, заставляя вздрагивать и дергаться, будто от чьего-то мерзкого касания. Какой-то нескончаемый кошмар, и некого попросить о помощи, некого умолять прекратить. Впрочем… Она уже думала о том, что следующая пуля могла бы оказаться в ее собственном виске. Стало бы намного проще... Случайным, неловким движением нажатая кнопка на Пип-бое — и момент стал действительно невыносимым. Как будто мало дерьма свалилось на нее в последние несколько часов. Может, стоило действительно закончить все здесь, под звуки последнего отцовского послания?.. Она сидела на грязном, зловонном матраце, в соседней комнате под грудой хлама прятался труп, а в стенах крошечного домика звучал до боли знакомый голос отца. Как будто они были здесь втроем. Она, убитая ею женщина и папа. «Может, однажды все изменится и мы сможем увидеться. Я не скажу тебе, почему ушел и куда направляюсь. Не ищи меня, я этого не хочу. Господь свидетель, жизнь в Убежище не идеальна, но здесь ты по крайней мере в безопасности. Мне достаточно просто знать это, чтобы жить дальше». Вот опять — растертые до красноты глаза обожгло слезами. Она бездумно вцепилась в стальную кайму Пип-боя, пытаясь отодрать его от своей руки, папин голос все мучительнее ввинчивался в мозг, боль становилась сильнее… Она не заметила, в каком часу заснула и сколько проспала. Голова просто раскалывалась. До сих пор ее почти не посещала такая сильная мигрень, а если это случалось — Девон даже пропускала занятия, предпочитая отлеживаться в собственной постели. Отец чутко следил за ее самочувствием и не возражал против прогулов. Но тогда у нее был отец. И она никого не убивала. Ну, если забыть о маме. — Черт, — прорычала она вслух вместо того, чтобы выругаться по-настоящему, и до дрожи испугалась звучания собственного голоса в полной тишине. Надо было убираться отсюда. Куда — она не имела ни малейшего понятия. Зачем — ответить было еще труднее. Вспоминая, что в соседней комнате ей неизбежно придется переступить через человеческий труп, она чувствовала, как к горлу подкатывает тошнота. И тогда к девочке из Убежища возвращалась злость и ненависть — как мало, оказывается, она знала о подобного рода эмоциях, ведя мирную жизнь в подземном бункере. Именно злость на саму себя пришла на помощь и заставила ее наконец подняться. Девон сделала первый шаг, но от попыток хотя бы мысленно определиться с дальнейшими действиями ее разбирал нервный смех с отзвуком истерики. О том, что именно предпринимать теперь, она в тот момент даже не задумывалась — мир, в котором затерялся папа, казался огромным и бескрайним, как космическое пространство. Она всерьез сомневалась, что сумеет выкарабкаться из этого тупика, хотя бы просто протянуть больше дня, не встретив случайную гибель и не заблудившись. О чем-то большем не могло быть и речи. Не стоило убегать. Может, если бы бросила оружие, сдалась… позволила проделать в себе пару кровоточащих дыр... Девон быстро огляделась по сторонам. Остановилась возле стола с каким-то хламом — непонятные приспособления с ингаляторами, кухонный нож, рваные пакеты, маленькая аптечка… Она сомневалась недолго, пытаясь успокаивать себя тем, что жизни той женщине уже не вернешь, и раз уж так получилось — ей эти вещи гораздо нужнее, чем мертвецу. Между делом попался даже мешочек с крышками. Девон плохо представляла, зачем кому-то коллекционировать крышки от ядер-колы. В новом, чужом для нее мире она была слепой, глухой и немой. Привычные ей законы здесь не действовали. Лишенная всего, что у нее было, оставленная любящим, как она верила, отцом, уставшая даже унывать, она брела по освещенным утренним солнцем развалинам маленького городка, пока на горизонте не замаячил указатель ближайшего поселения. На Пустоши разгорался новый день.

* * *

Мориарти провожал новоприбывшую насмешливым, снисходительным взглядом. Она не представилась, но в разговорах охочих до новостей жителей Мегатонны фигурировала под прозвищем «девочка-из-Убежища». Нова к разговорам прислушивалась. Назвать ее девушкой или, того хуже, женщиной язык не поворачивался. Ей же лучше, безопаснее – меньше риска стать чьей-то добычей, на такое недоразумение не всякий позарится, только законченный извращенец. Щуплая, бледная, с острыми плечами и тонкими ручками, невысокого роста, еще и в очках. Одно из стекол было уже выбито, когда девочка из Убежища впервые явилась в салун Мориарти. Позднее очки с ее обгоревшего носа пропали — видимо, потеряла. Она выглядела как раз тем человеком, для которого терять вещи вошло в привычку — смотрела рассеянно, передвигалась неуклюже, как подстреленная, медленно отвечала. Нова знала, что Колин Мориарти обычно потешался над подобными. Хозяин салуна не отличался сочувствием к слабым, отличающимся от остальных и неспособным за себя постоять. Чего стоило только его жестокое обхождение с Харей — с характером Колина рассчитывать на милость бедолаге не приходилось. Попал в настоящую кабалу, каждый день терпел пинки и унижения, но будто бы принимал их как должное, с покорностью рожденного служить. Отчасти поэтому Нова предпочитала оставаться в стороне. Гуль не слишком обижался на нее, а у Мориарти не находилось лишнего повода устроить ей взбучку. Снисходительность Мориарти к пришелице озадачивала, но ее можно было связать с тем, что незадолго до девочки из Убежища в салун заходил ее отец. Разумеется, Нову в курс дела не ввели. Ей не слишком и хотелось знать, что искал в Мегатонне симпатичный доктор. За его дочерью она тоже только наблюдала, скучая в перерывах между рабочими сессиями. Мориарти явно не одобрял дружбы своего бармена с «гладкокожими», но с самого начала больше всего внимания новоприбывшей доставалось именно гулю. Конечно, первая реакция гостьи была вполне здоровой — она застыла на месте, ссутулившись, втянув голову в плечи, и округлившимися глазами рассматривала новый для себя образчик жизни на Пустошах. Потом подошла поближе, кажется, по неосторожности толкнув кого-то… села за стойку и улыбнулась. Больше она не улыбалась никому. Впрочем, Нова могла и ошибаться: сразу после молчаливого знакомства девочки из Убежища и Хари ей пришлось обслуживать клиента в комнатушке наверху, а когда с делом было покончено, в зал салуна вернулся Мориарти. Гуль, к счастью для него, успел прервать болтовню на рабочем месте в решающий момент. А гостья из Убежища заговорила с Колином об отце. Выведывала, упрашивала, кажется, даже заикалась… Сложно представить себе более жалкое создание. Совсем скоро она надолго исчезнет из Мегатонны. А когда появится снова — ее с трудом узнают.

* * *

Прячась за поворотом туннелей метро в предчувствии секунды, когда стрельба прервется перезарядкой, Девон малодушно себя жалела. Лучше бы она осталась в Мегатонне. Растратила бы мизерный остаток крышек на проживание у Мориарти, возможно, отрабатывала бы свой долг, как Нова и Харя. Лучше бы она и думать забыла о поисках отца, потому что найти его в закоулках развалин огромного города казалось не просто невозможным — это было невозможно в квадрате, в кубе, в сфере. Голодная до ощущения прижавшегося к ребрам желудка, потянувшая ногу в попытке убежать, несколько раз задетая пулями, она уже перестала замечать такие мелочи, как побаливающая после неудобного сна спина (спать, кстати, тоже хотелось, но она сомневалась, что бешеный выброс адреналина позволит расслабиться), аллергия или простуда. Проклятые сопли были куда меньшей проблемой, чем горячо расплывающаяся по левому боку кровь. Боясь отвлечься и упустить момент, стимуляторы она пока не трогала. Пули с грохотом выбивали крошку из стены совсем рядом. Каждый вдох казался чудом, пока сознание оставалось с ней, а не выплескивалось серым веществом на истертый довоенный бетон. Все стихло до звона в ушах. Вот оно. Высунувшись из-за угла, Девон выстрелила. И промахнулась. Все или ничего — и, видя, как рейдер уже поднимает свою пушку, она нажала на спуск еще раз. Чудо — вопль боли перешел в хрип, послышался глухой шлепок упавшего тяжелого тела. Этот был последним. Вжавшись в свое укрытие, она сползла по стене и немного посидела, переводя дух. Потом осторожно выбралась, перешагивая через убитых. Что ее спасло? Осторожность, терпение, не омраченный коктейлем веществ рассудок, божий промысел или удача дураков? Она не знала. В первые дни Девон жалела каждого, кого пришлось убить. Над некоторыми она рыдала, закусив кулак, пыталась вспоминать какие-то молитвы, боялась прикасаться к телам. Но всякий раз она будто просыпалась, когда обнаруживала себя живой. Мир вокруг был кладбищем погибшей цивилизации, землю усеивали плоть и кости, истлевая в тишине – но для Девон эта тишина не была мертвой. По ее жилам струилась кровь, в ее голове стучали мысли, ее шаги были единственным шумом, звучавшим в этом месте. Но они были. За эти дни ей встретилось множество гнилых, расчлененных, снедаемых червями тел – и в конце концов, кажется, все слезы вылились, священный ужас сменился обыкновением зажимать нос и идти дальше. К виду свежего, еще дергавшегося в агонии трупа она еще привыкала, но и эта картина перестала пугать и трогать. Хотелось только убедиться в окончательной смерти — и это, честно говоря, пугало до ледяного холода в животе. Девон успокаивала себя тем, что не прожила бы так долго, если бы по-прежнему видела в каждом трупе прерванную жизнь и уничтоженные надежды, а не просто кучу безвредного мяса, устраненную угрозу. Пошевелив тело ногой, носком постучав по карманам, она присела рядом. Крышки были не лишними. Девон успела убедиться, что даже мелкая добыча может стать неплохой прибавкой к ее личному бюджету. Рука рейдера шевельнулась с тихим хрипом из его глотки. Девон заметила это слабое движение краем глаза и не придала ему значения, приняв за посмертные сокращения мышц, но слегка отодвинулась. В конце концов, она попала ему в живот, если он и жив, то сейчас переживает болевой шок и… Она не успела даже мысленно выругаться — последнюю щепотку сил умирающий рейдер направил на то, чтобы неуклюже замахнуться невесть откуда взявшимся ножом. Девон отскочила в сторону. К ее ужасу и изумлению, рейдер пополз за ней. Темная, блестящая рана в его животе, закатывающиеся воспаленные глаза, грязный нож в дрожащих пальцах… Лежачего не бьют, правильно? Он умер бы и без ее вмешательства, верно? Стоило только на всякий случай отшвырнуть его пистолет подальше и бежать. Он не смог бы подняться на ноги, не стал бы догонять. Только вот страх выжег все ее мысли и завладел инстинктами. Она из всех сил пнула протянутую руку с ножом. Оружие умирающий рейдер удержать не смог и выронил. Нож тихо брякнулся о рельсы. Второй удар бронированным ботинком, снятым с кого-то из его друзей, перевязанным тряпичными лентами, чтобы держался на ноге, пришелся в его раненый живот. Бессильный хрип. Он затих, замер, как будто действительно наконец подох. Перед глазами плясали красные пятна, пририсовывая несуществующую динамику телу врага. Снова опустившись на колени, придавив к полу тело, Девон схватила нож и вдавила лезвие в его горло. Тело рейдера издало жалобный выдох – последний, посмертный – и ей отчаянно захотелось оказаться где-нибудь подальше отсюда. До конца Девон доводить не стала, забыла про крышки, бросила нож и засеменила прочь. Куда-нибудь, где можно будет присесть и обколоться стимуляторами. Напавшие на нее люди, похоже, устроили себе жилище в этом туннеле. Стены из обломков фанеры, повсюду мусор и ветошь, пустые истоптанные пачки от сигарет, древние газеты, осколки бутылок от ядер-колы. Колченогие стулья с поеденными ржавчиной железными ножками, пара столов с немытыми — еще чего, это же рейдеры — тарелками и пустыми ингаляторами от винта. Она не могла сказать точно, когда это произошло. Определенно, она не проснулась другим человеком в один прекрасный день, но перемены были очевидны и провоцировались извне. Пустошь меняла ее — а повидать еще пришлось так мало. Да, побег из ставшего небезопасным дома, пропажа отца, кошмарная череда неизбежных и кровавых убийств были только каплей в море того, что на самом деле происходило во внешнем мире. Девон подозревала, что встретятся ей вещи и пострашнее, чем изуродованные люди, разрушенные города, бесконечные туннели метро, полнейшее беззаконие и странная денежная система. Осторожно присев на край стула, она достала из рюкзака стимулятор. Последний — ожидаемо, но все равно неприятно. Девон даже выругалась от досады. Медикаменты были едва ли не ценнее еды, к которой ее организм приспосабливался с большим трудом. Привыкание к новой среде протекало медленно и довольно мучительно. В первые же дни она схлопотала аллергию на пыль, расстройство желудка и солнечный ожог. Поначалу она думала, что и вовсе не выкарабкается; казалось, в ее организме, почти девятнадцать лет просуществовавшем в тепличных условиях, просто отсутствуют необходимые резервы выносливости. Она была как привидение со своей тонкой обожженной кожей и не могла отделаться от ощущения, что другие люди на Пустоши, те же жители Мегатонны, давно выродились в другой биологический вид. Крепкие, сильные, выносливые, как животные — такими были даже те, кто вел мирную жизнь и почти не выбирался за пределы города. На их примере пришлось усвоить полезную, пусть и не слишком приятную истину: необязательно уметь пользоваться мозгами, чтобы выжить. Достаточно толстой кожи и крепкого здоровья. Умом и образованностью она превосходила любого из них, — это не вызывало у нее и тени сомнения, — но располагала куда меньшими шансами пережить свое трагическое изгнание. Несколько несправедливо, если вдуматься. Поэтому вместо уважения местные жители самой своей сутью будили в ней злобу. Довольно полезная эмоция, порой толкающая на преодоление себя, но не тогда, когда нет сил даже встать с постели. Девон прожила у Мориарти несколько дней. Долгих, запомнившихся запахом рвоты и нечистот, вкусом сухого браминьего стейка, который просился наружу вскоре после употребления, и тяжелой головной болью. Она потеряла счет времени, то и дело проваливалась в беспокойный сон, путающийся с реальностью бред, а просыпаясь — ползла по скрипучему перекрытию пола к ржавому ведру в углу. Раз в сутки кто-то выносил его и оставлял возле ее постели стакан с водой и блюдо с неаппетитной серой массой. Посуда была далека от чистоты, но страх подохнуть, лишив ослабший организм какого-никакого питания, все же пересиливал. Позже, когда самочувствие чуть наладилось и позволило оставаться в сознании чуть дольше, она заметила, что еду ей носил Харя. Приступ стыда заставил ее привстать, отчего перед глазами заплясали огоньки, и, пока гуль не ушел, пробормотать: — Эй, прости… — Не надо, — буркнул он, — хилая ты оказалась, гладкокожая. — Прости, что тебе пришлось, это, ну… — Девон прижала ладонь к горячему лбу, стирая пот и морщась от отвращения к самой себе. Казалось, грязь облепляла все ее тело, покрывала плотным чешущимся слоем, помыться хотелось невыносимо. Только ради этого она бы вернулась в Убежище и, честное слово, на коленях слезно упрашивала бы Смотрителя ее впустить. Да, верно… если бы он остался в живых. — Думаешь, я это по своей воле делаю? Я пискнуть не могу без разрешения Мориарти, — пробурчал Харя в ответ. — Это он попросил за тобой присмотреть. И на твоем месте я бы не слишком радовался: теперь ты у него в долгу. — Да что с меня можно в-взять? — выдохнула она испуганно. — Все мои к-крышки и так достанутся ему... я тут уже сколько торчу?.. — Почти неделю, — покачал головой гуль. — Мориарти сказал не брать с тебя денег за постой, уж не знаю, что у него за планы… — Харя помялся, оправил грязную футболку и подошел чуть ближе, после чего остановился. Явного отвращения его лицо не выражало, хотя Девон все еще было стыдно — скорее, он по привычке не решался приближаться к «гладкокожим», в которых его внешность по обыкновению пробуждала агрессивные порывы. — Слушай… если встанешь на ноги — не задерживайся в Мегатонне. Твой отец был у Тридогнайта на станции «Новости Галактики». Мориарти с меня шкуру спустит, если узнает, что я тебе это рассказал. Так что сделай доброе дело в ответ, не выдавай меня. — Конечно, — немного удивленно отозвалась девушка — это для нее само собой разумелось. Отплатить за помощь подлостью? Да ни за что. А неделю спустя она попрощалась выстрелом в затылок с бродягой, который продал ей чистую воду и предложил укрытие. Надеялась, что в многочисленных кармашках его длинной куртки отыщется что-нибудь полезное. Ладно, еще ее до трясучки испугало чрезвычайное дружелюбие мародера, который улыбался во всю силу сальных щек и говорил про какие-то невозможные вещи – кров, тепло, заботу. Ясно же, на что он намекал. Кроме горстки крышек, пары обойм и баффаута, Девон ничего дельного не нашла — но и это уже было отлично. Значительно продлило ей существование. Это, конечно, если забегать вперед. Девон действительно понемногу пришла в себя, хотя и не верила, что выживет. Мориарти не упустил случая напомнить о долге, который придется отрабатывать, и самым здравым она сочла тихий побег. Девон улизнула ночью из спящего бара, как только любая поступающая в организм пища перестала рваться наружу, и даже смогла доковылять до местной душевой. И обнаружить, что в водопроводе Мегатонны в последние дни, вот незадача, водится только пыль и клопы, а если нужна вода – бери ведро и вперед, к реке. По совету чокнутой Мойры Браун, которую стоило бы поблагодарить еще и за бронированный комбинезон, — одежда Девон после всех злоключений едва годилась на половые тряпки, — путь в Вашингтон решено было начать через старый «Супермарт». Огромный довоенный торговый центр оказался гнездом рейдеров — неприятное и довольно травматичное открытие. В ином случае Девон бы бежала прочь со всех ног, но Мойра горячо заверила, что в «Супермарте» всенепременно, обязательно должны храниться уцелевшие довоенные медикаменты. Срок годности многих лекарств должен был истечь две сотни лет назад, но стимуляторы к их числу не относились. Гениальное изобретение, средство от всех болезней, одна из важнейших разработок довоенного времени… Они действительно там нашлись. Но практически все добытые стимуляторы Девон истратила на излечение ран, которые получила от охранявших свою территорию рейдеров. Девушка так и не решила, что это — немыслимое везение или злой рок, но оптимистично склонялась к первому: в последнее время она постоянно оказывалась в критических ситуациях, буквально висела на волоске от смерти — и до сих пор была жива. Впрочем, она предпочла бы полагаться на умение, а не на удачу. Удача — чертовски изменчивая дрянь. Если ей везло сейчас, то следующая рисковая вылазка могла окончиться посмертным повешением на крюках в расчлененном состоянии. Зрелище, к которому она так и не привыкла. А ведь когда-то Девон не считала себя брезгливой и полагала, что знает все о дурных проявлениях человеческого организма, будучи дочерью врача, поневоле посвященной во многие детали его работы. Первые же дни на Пустоши доказали, насколько ограниченными были ее представления. Поход в «Супермарт» стоил ей немалой крови и нервов: разделавшись с первой парой бандитов, она едва успела вколоть стимулятор, как появились следующие. Спустя некоторое время Девон с трудом могла восстановить хронологию событий: в голове все путалось, перед глазами темнело; она то пряталась за стендами, то убегала, как ошпаренная, наудачу — в нее попадали, но не смертельно, — то стреляла, и пистолет жег руку. Зато после всего она растянулась прямо на полу и, бессильно дергаясь, пыталась отползти к стене, чтобы не приходилось тратить силы, удерживая голову поднятой. Вытаскивала из тела пули, визжа от боли и страха, — на это силы все-таки нашлись, — обматывала раны худеющим мотком бинта, колола стимуляторы и тихо проклинала Мориарти, Мойру Браун, Смотрителя, Пустошь, чокнутых рейдеров, саму себя, но не отца. Более того, почувствовав на себе, что такое Пустошь, она все больше переживала за его жизнь и здоровье. Пожалуй, это было одной из немногих вещей, которые ее волновали — шок первых дней сменился эмоциональным отупением. За короткое время на Пустоши Девон приобрела кучу новых для себя умений, едва ли не главным из которых было умение спать где угодно. В грязи, вони, крови, на твердой и мягкой поверхности, сидя и лежа, даже рядом с трупами — хотя обычно ночевать она старалась в отдалении от мертвечины. Тела погибших уже не будили мистический страх, но по-прежнему прескверно пахли. Ее воротило и от собственного запаха. До начала этого безумного похода по туннелям метро Девон все же выбралась на берег, отыскала уединенное место, проглотила таблетку Рад-Х и стоически приняла ванну в ледяной воде. В ней же выстирала одежду и была бы вполне довольна, если бы с противоположного берега не начали стрелять. Песок и грязь взбивались под ее ногами, пули свистели в воздухе, и каким-то чудом не задетая ими девушка поспешила схватить вещи и пуститься наутек, одеваясь на ходу. Признаки простуды проявились именно после этого купания. Но, в чем опять же виднелась рука удачи, болезнь протекала почти незаметно. Самым большим минусом оставалось то, что, проползая по туннелям, можно было неосторожно шмыгнуть носом и привлечь внимание засевших в укрытии рейдеров или диких гулей. Мелких проблем у нее хватало, и она упорно училась их не замечать. Безраздельное пространство внешнего мира по-прежнему давило на нее, словно посреди Пустоши она была открыта всем ветрам, слепа, глуха и неуклюжа, как едва овладевший ходьбой ребенок. Под землей было спокойнее, тише, ближе к дому. Но метро почти не тронула природа, не поглотила кости, не пробудила слабую поросль. Туннели так и остались сырыми, темными и разящими гибелью, а под завалами спали вечным сном бесполезные уже вагоны поездов. Прожившая всю жизнь в Убежище, Девон тем не менее ощущала себя как в могильнике, пусть и не понимала значения этого слова. Иногда она слушала радиосигнал, в поисках источника которого бродила по туннелям метро — радио «Новости Галактики». Пугающим откровением сквозь помехи явилось то, что время от времени болтливый ди-джей упоминал в своих выпусках ее саму. Ничего особенного, впрочем, он не говорил — разве что о ее побеге из Убежища и появлении в Мегатонне. О местоположении своей станции Тридогнайт также не распространялся, что было вполне понятно, учитывая положение дел на развалинах города. Да и вокруг тоже — вряд ли кто-то из благодарных слушателей решит отправить по адресу студии письмо и заказать песню… Подборка Тридогнайта, между прочим, ей нравилась. Некоторые песни она уже слышала на голозаписях в Убежище. В отличие от сверстников, Девон не слишком тяготела к музыке, равно как и к другим видам развлекательной культуры, но теперь, вдали от дома и от всего, что когда-то делало ее собой, радио странным образом приходилось кстати. Легкие мелодии и жизнерадостные тексты о беззаботных довоенных временах вызывали забавные, диссонирующие с мрачной реальностью ощущения, но при этом помогали немного расслабиться и очистить голову от мыслей. От видений выпотрошенных тел, кровавых ран, перекошенных ужасом лиц, от памяти о боли, смертельной усталости и страхе. И от вечной мысли: «А что бы сказал папа?»

* * *

В заплечной сумке тихо позвякивали накопленные с таким трудом крышки – немногим более двух тысяч. Кажется, Девон обшарила все шкафы, ящики, коробки и сейфы, заглянула под каждый камень, который смогла поднять, чтобы при очередном подсчете обнаружить на руках поистине космическую сумму. Ну, если она ничего не напутала с номиналом некоторых крышек. Немного прогулявшись по деловому центру Вашингтона в поисках хоть каких-нибудь слухов об отце, Девон быстро поняла, что ее снаряжение никуда не годится. Совсем. В подаренном Мойрой бронекомбинезоне и с древним охотничьим ружьем она становилась до смешного легкой мишенью для супермутантов, которыми город просто кишел. Поэтому ближайшая задача-минимум была вполне ясна. Правда, она не рассчитывала приурочить закупку достойного вооружения к своему личному празднику. Но именно в тот день, когда Пип-бой разбудил Девон радостным сообщением о девятнадцатилетии, она добралась до музея в Молле. Конечно, в действительности дело не ограничилось простым перемещением из точки в точку, и если говорить откровенно — туда ее загнали супермутанты, а она была готова спрятаться где угодно, только бы никто не помешал перевязать раны и отсидеться в покое. Так она оказалась в Подземелье, поселении гулей на месте довоенного Исторического музея. Когда угроза жизни миновала, Девон решила присмотреться к странной общине поближе — и с этого момента была уверена, что ей (опять) невероятно повезло. Гули, населявшие музей, держались вполне дружелюбно. Это не отменяло осмотрительности, которая быстро вошла у нее в привычку, но, по крайней мере, она оказалась не в очередном полуразрушенном питомнике рейдеров. А уж наличие в городке гулей собственного магазина с довольно пристойными оружием и броней и вовсе хотелось принять за несказанную удачу — и забыть, что по обыкновению за ней должна следовать катастрофа. Катастрофы не случилось. Но дверь магазина закрылась прямо перед ее носом, а дребезжащий голос по ту сторону возвестил: — У меня обед! Подожди в «Девятом круге» или у Кэрол! Пришлось дать труд усталым ногам и преодолеть лестницу высотой в целый этаж. Вывеска «Девятого круга» попалась на глаза первой. Ей уже советовали найти напарника. Иногда эти советы носили двусмысленный характер, но стоило признать, что без помощи в бою с супермутантами и прочей нечистью Пустошей будет крайне сложно и наверняка губительно для здоровья. Девон присматривалась ко многим, в основном в Мегатонне, которую ей пришлось спешно покинуть, и находила эту затею все более безнадежной. После замкнутого существования в Убежище она вполне справлялась с жизнью снаружи — по крайней мере, с той частью, которая требовала знакомиться с людьми и водить с ними разговоры. Это было несложно. Перспектива неразлучно бродить с кем-то по Пустошам — совсем другое дело. Обдумывая такую возможность, Девон приходила к выводу, что сработаться с толковым человеком, не обладая даже зачатками лидерских качеств, ей будет тяжело. Платить за помощь – никаких крышек не хватит, а в свои шансы уболтать кого-то на добровольное сотрудничество она не слишком-то верила. Кроме того, довольно скоро она поняла, как опасно без оглядки доверять кому-то на Пустошах. Постоянно преследовавшая мысль о том, что теперь она предоставлена самой себе и беззащитна в одиночку против целого мира, уже не пугала: Девон решила, что просто устала бояться. Полагаться на кого-то оказалось еще опаснее, чем решать проблемы самостоятельно. Все изменилось после одной встречи в том самом «Девятом круге». Владелец заведения, Азрухал, с притворным благодушием поведал о том, что здоровяк в углу, упорно отказывающийся от разговора — не простой наемник, ждущий возможности стащить твои крышки и часть добычи и удрать. Харона с его работодателем связывал контракт. Простая формальность имела на гуля почти мистическое воздействие — по словам Азрухала, Харон был покорен ему, «как плюшевый мишка», и следовал любому приказу неукоснительно, без вопросов, без колебаний. Вероятно, однажды ему пришлось пережить серьезную промывку мозгов, превратившую человека в послушную машину. Внутри холодной змеей зашевелилось почти незнакомое ей удовольствие, какое бывает, когда обстоятельства складываются исключительно удачным образом, соответствуя планам или даже превосходя любые ожидания. Гуль был идеален. Настолько, что она даже не брезговала думать о нем, как о безличном, но крайне выгодном приобретении. Харон, о котором говорил Азрухал, не стал бы докучать ей бессмысленными беседами, сомневаться в ее целях, выдвигать требования и просто создавать неудобства одним своим присутствием. Она привыкла бы к обществу другого человека, если бы не осталось другого выбора, но процесс был бы долгим и неприятным. К Харону не нужно было находить подход. Терпеть безропотно подчиняющегося, молчаливого гуля рядом с собой казалось таким же простым и удобным, как пользоваться оружием при необходимости. Но самое главное — он был тем, кто не пустит ей пулю в затылок. Любой другой обитатель Пустоши не упустил бы возможности предать и подставить непуганого выходца из Убежища. Харон же, по словам его хозяина, был верен и предан владельцу контракта до самой смерти. Азрухал отмел осторожный вопрос девушки о рабстве — по его словам, Харон выбрал службу по собственной воле. Положение рабовладельца не было ее голубой мечтой – впрочем, и табу не было тоже, но стоило выяснить все детали. Картина складывалась интересная. Девон дала себе время поразмышлять, для вида заказала выпивку и устроилась за стойкой так, чтобы иметь возможность осмотреть свое возможное приобретение. За столиком в соседнем зале как раз назрел спор, одному из гулей захотелось покинуть компанию, но подлые конечности подвели, и грязный стакан слетел на пол (давно бы перестать использовать стеклянную посуду, ей место в музее, – подумала Девон и тут же вспомнила, что именно в музее дело и происходит), а парой секунд позже в неловком полете приземлился и перебравший клиент. Азрухал недвусмысленно подмигнул Харону, – кажется, за секунду до этого Девон заметила его взгляд и не перестала пялиться, но невольно съежилась, – жест был немедленно пойман, вышибала ответил крошечным кивком и сдвинулся с места. Мелькнула паническая мысль: а вдруг Азрухал приказал разобраться с ней? Ну, мало ли? – но на нее Харон больше не обращал внимания. Он двинулся туда, где приятели помогали подняться упавшему, а тот сердито отмахивался, не щадя обстановку бара. Харон не спешил, но оказался рядом как раз тогда, когда со стола грозил скатиться следующий стакан. Девон ожидала жестокой разборки, уже приготовилась жмуриться и затыкать уши от хруста костей, но с удивлением поняла, что даже не заметила бы этой сцены, если бы не следила за вышибалой целенаправленно. Он просто вывел из зала мгновенно притихшего и ставшего послушным посетителя. А потом вернулся на место, отклонившись от маршрута, только чтобы передать Азрухалу крышки за выпивку и бой посуды. Гуль прошел совсем рядом, на несколько секунд развеяв образ живой машины – он определенно дышал, от него пахло не то перепрелой кожаной курткой, не то старым-старым потом и ружейным маслом. А еще, пусть он и держался на почтительном расстоянии, перемерзшей под холодным небом Пустоши Девон слегка коснулось чужое тепло – но, возможно, это была игра воображения или волнение. Чем дальше, тем больше Девон была уверена, что сделает большую ошибку, если пожалеет крышек за контракт. Разумеется, Азрухал не собирался отдавать Харона за бесценок — у нее едва хватало денег, чтобы его перекупить. О новом оружии и броне придется забыть надолго. Но оно того стоит. Правда?.. Контракт выглядел так, будто существовал не менее сотни лет — мятый, истрепанный, готовый порваться на местах старых сгибов. Девушка не стала убирать его далеко — подойдя к гулю, она кратко представилась: – Привет, я Девон, теперь ты работаешь на меня, – и в подтверждение продемонстрировала ему бумагу, уже начиная подозревать, что где-то здесь кроется подвох, не может все быть так просто, не бывает таких щедрых подарков... То, что она увидела после, изрядно выбивалось из описанного Азрухалом образа. «Пришел попрощаться?» — «Да». Ее не переставало удивлять явление смерти — совсем недавно она разговаривала со старым гулем выдающейся безнравственности, а теперь на полу валялось его тело, изрыгающее кровь обрубком шеи. Харон щелкнул курком, оглядывая дело своих рук без единого проблеска понятных эмоций, и как ни в чем не бывало опустил дробовик. Ошалело вытерев брызги с лица, Девон удивила себя и громко поинтересовалась у собравшейся толпы: — Кто-нибудь уберет труп? Суета вокруг бездыханного и практически обезглавленного тела Азрухала стала для нее лучшим стимулом свалить из «Девятого круга». Харона она попыталась утащить за собой в буквальном смысле — вцепившись ему в локоть. Он не выглядел особенно обрадованным подобной настойчивостью. В ином случае Девон нипочем не позволила бы себе хватать едва знакомых гулей за руки, но оставаться в стенах заведения покойного Азрухала не хотелось ни минутой дольше. — Ч-что это было? — прошипела она, грубо освободив Харона, терпеливо сносившего явно неприятные ему прикосновения. — Азрухал был мерзавцем и негодяем, — пояснил гуль с некоторой строгостью в скрежещущем голосе. — Я воспользовался возможностью избавить мир от этой паршивой крысы. А теперь, во благо или во зло, я служу тебе. — С-спасибо, — не придумав ничего лучше, пробормотала в ответ Девон. Беседа выходила несвязная, но гуль скупо кивнул. Неужели поймал ее волну? — Слушай, это все… ну, в общем… они тебя не линчуют? — Нет. — А по-почему ты так уверен? — продолжала допытываться она, нешуточно опасаясь вполне оправданной агрессии со стороны местного населения. Совсем недавно сам Азрухал говорил, что в Подземелье преступления против жизни, даже в гулифицированном ее проявлении, караются весьма сурово. Еще одним таким преступлением, например. Харон лаконично отозвался: — Здесь все знают, кто такой Азрухал. — А, ладно, — ошалело кивнула Девон и побрела вниз по лестнице, пытаясь собрать воедино обломки собственного рассудка. Лестница закончилась, начался длинный, украшенный мрачной статуей зал древней музейной экспозиции. Гуль не отставал. — Т-ты… эээ… это все в контракте – правда? — поинтересовалась она наконец, не найдя лучшего способа начать разговор. До сих пор Харон не сбавлял шаг, но тут на секунду остановился и глянул на нее; «глаза – как два ружейных дула» – промелькнуло в памяти, и ей показалось, что сейчас произойдет нечто неотвратимое, а значит, бежать и брыкаться уже нет смысла, но он просто ответил: – Да. Что еще ему сказать? «Тебе кто-нибудь говорил, что ты жуткий?»? Ну наверняка ведь говорили. Ей представлялось, что придется как минимум обрисовать подчиненному основные цели их работы. С чего начинать: со слезливой истории об исчезновении папы, с побега из Убежища или прогресса в поисках на сегодняшний день — она пока не решила. Да и нужны ли вообще эти пояснения? Не достаточно ли будет просто назвать конечную точку их путешествия? «Я ищу папу. Где он, знать не знаю. Добро пожаловать». Впрочем, ей давно хотелось обсудить хоть с кем-нибудь свое бедственное положение. Кто-то иной не удержался бы от ненужных вопросов и ошибочных выводов. Но от Харона этого, похоже, ждать не приходилось: холодный, строгий рассудок и ничего лишнего – как раз то, что нужно. Чтобы заглянуть ему в лицо, приходилось задирать подбородок. Харон не отводил взгляда, а Девон не слишком беспокоило, что он может распознать неизбежное, естественное отвращение на ее лице. Пожалуй, она могла смотреть на него, не кривясь, если отойти на пару шагов. Издалека все выглядело… терпимо. При схожем недуге Харя гораздо меньше походил на труп со зверски содранной кожей. На лице Харона, напоминавшем свежую, едва подсохшую рану, кожа отслаивалась; отдельные, особенно пострадавшие участки отличались темно-красной окраской, словно еще чуть-чуть — и обнажатся мышцы. Подумав о том, какие это должно вызывать ощущения, Девон на секунду зажмурилась и встряхнула головой. Как и у большинства гулей, у ее подчиненного не было носа и ушей — только неровные разрывы тканей и остатки хрящей на их месте. Широкая челюсть, массивный подбородок, близко посаженные глаза — применив фантазию, можно было предположить, как он выглядел до гулификации. В сочетании с его ростом и развитой мускулатурой образ создавался… пугающий. Что-то вроде типичного непробиваемого солдата из комиксов — и, взвесив, она решила, что предпочла бы наемника в его нынешнем состоянии, будь у нее выбор. С неприглядной внешностью гуля можно смириться, а люди – люди непредсказуемы. Как будто гули — нет. — Так что это за имя у тебя т-т-такое? Харон. — Это мое имя, — отозвался гуль невозмутимо. — Ну… оно же вроде об-б-бозначает что-то? Странное п-произношение, — заметила она и скривилась: с ее произношением странным становилось приблизительно все. — Вряд ли т-типичный а-американец даст своему сыну та-такое имя. Ей показалось, что Харон вздохнул. Должно быть, до него уже начала доходить вся суть ситуации, в которую он влип. — Харон — перевозчик душ мертвых, — почти энциклопедическим тоном произнес он, даже не повернув головы в ее сторону. — То есть, — она безобидно хмыкнула, — это имя изящно по-подчеркивает твой род занятий. Оно из ка-какой-то сказки, или как? — Мифология. — По-моему, это те же сказки, — самодовольно отозвалась Девон. Полагая себя происходящей из ученой прослойки общества, она не уделяла должного внимания фольклору. — Как тебе угодно. — Слушай, ме-меня правда удивил тот… и-инцидент с Азрухалом. Он так красочно расписывал, как ты ему верен… и тут вдруг выстрел в г-голову. — На тот момент наш контракт уже не действовал. — А, вот так, значит, — нервно усмехнулась она и ненадолго замолчала. — Зато наш — де-действовал. И меня т-ты не спросил... Надеюсь, больше ты не до-допустишь такого опасного своеволия. — Можешь быть уверена, — ответил Харон все так же невозмутимо. На этот счет у нее оставались некоторые сомнения, продиктованные приобретенной в новой среде паранойей. Впрочем, оснований им верить не было. Контракт она прочла бегло. В Убежище с соглашениями такого рода сталкиваться не доводилось; единственные официальные документы, с которыми она имела дело — протоколы научных исследований и технические инструкции. Не было, разумеется, и найма работников — только распределение по результатам экзамена с остроумным (по мнению учредителя) названием К.О.З.А. Утешало то, что Азрухал не врал: текст контракта подтверждал его слова о безотказности и преданности Харона. Впрочем, вопреки его заверениям, условия действительно походили на рабские — хотя упор делался на защиту в бою, наемник был обязан подчиняться абсолютно любым приказам, кроме откровенно самоубийственных. Некоторые условия были дописаны от руки прямо под печатным текстом — практически каждый наниматель Харона считал своим долгом внести поправку в и без того длинный список его обязанностей. Почерк разнился. Не меньше двух десятков подписей, в ряду которых заняло свое место и ее имя. О том, как гуль пришел к такой службе, там ничего не говорилось, равно как и об упомянутой покойным хозяином «промывке мозгов». Обдумав произошедшее еще раз, Девон пришла к выводу, что судьба Азрухала ей пока не грозит. Похоже, фокус действительно заключался в самом контракте, а не в его хозяине; эта потрепанная бумажка была для Харона чем-то вроде рубильника, включающего или отключающего режим защиты и послушания. Никакой привязанности и жалости: владелец контракта неприкосновенен, а лишившийся его — просто никто. Девон было любопытно, как при такой строжайшей выучке Харон умудрился обзавестись своеобразными понятиями о морали. Азрухал, видите ли, был мерзавцем. Интересно, долго ли он хранил надежду пустить ему пулю в лоб?.. Никакого желания продолжать беготню по развалинам Вашингтона у нее сегодня не было. Часы на Пип-бое сообщали, что течение суток неуклонно стремится к вечеру. Это Девон сочла достаточным оправданием, чтобы остаться в Подземелье на ночлег. Поселение, что ни говори, было необычным. Вне родного Убежища гули встречались ей нередко, но видеть столько ходячих трупов — а именно таковыми они выглядели — в одном месте ранее не приходилось. Разумом она испытывала к явлению гулификации опасливый научный интерес. Присутствовал и некий страх перед самими гулями, впрочем, больше похожий на смущение. В ее детстве не было страшилок о ходячих мертвецах, образ полусгнивших трупов в разрытых могилах был бесконечно далек от ее повседневности и в других обстоятельствах, возможно, даже не пришел бы ей в голову. В Убежище тела умерших подвергались кремации. Горстка пепла не слишком способствует воображению монстров на ее основе; смерть страшила сама по себе, самой своей сутью, и любые чудовища терялись на фоне мысли, что однажды наступит последняя секунда существования. Словом, внешность гулей не пугала ее, хотя и не переставала быть неприятной. Нечто в человеческой натуре противилось зрелищу поврежденных некрозом тканей — естественная, вполне нормальная реакция, выработанная задолго до того, как под воздействием радиации люди начали гнить заживо. Какая-то отдаленная часть ее сознания била тревогу, но стихала, уже понимая, что призывы включать эмпатию или, напротив, бежать подальше, несколько устарели. Вместо того, чтобы биться в предсмертных корчах, даже без кожи гули жили вполне обычной жизнью, ходили, говорили и даже улыбались, и понемногу Девон успокаивалась. В конце концов, на поверку гули оказались ничем не страшнее людей, а зачастую были даже миролюбивее. Многие из них помнили еще довоенные времена и, продолжая следовать старому воспитанию, передавали свои знания и образ мыслей младшим. Должно быть, поэтому Девон замечала уже не в первый раз: в обществе гулей ей, выросшей в таком же мирном Убежище, было до странного уютно. Она привыкала. Это был безумный мир. Чьи-то шаги отвлекли от раздумий, в которые Девон провалилась, не успев даже отдать себе отчет – вероятно, такой непозволительной потерей бдительности сказывалось появление напарника. Как неосторожно – а ведь Харон уже заметил чье-то приближение, цепко следил за ним, но ничего не предпринимал. — Что там произошло в «Девятом круге», гладкокожая? — с подозрением осведомился Уинтроп — а это был именно он. Местный механик и мастер на все руки, по совместительству он следил за порядком, выполняя роль неформального лидера, тогда как официально (надо же) возглавлял город доктор Берроуз. Когда Девон пришла в Подземелье, именно Уинтроп встретил ее у дверей выставочного зала, озвучил вполне очевидную просьбу не создавать проблем и даже дал некоторые указания по ориентировке. — Если собираетесь зайти, бу-будьте осторожнее, не вляпайтесь в хозяйские мозги, — вежливо предупредила Девон, бросив осторожный взгляд на Харона. Тот ничем не обозначил свое отношение к происходящему. Просто молча и хмуро смотрел на нее. — Так ты… — присвистнул Уинтроп, замерев. Гаечный ключ, который он крутил в руке, тоже остановился. И когда Девон уже отчаялась подбирать слова, чтобы объяснить произошедшее, Харон веско оборвал паузу: — Я. Она не до конца поверила спокойствию своего наемника, хотя тот, похоже, даже не сомневался, что за расправу над Азрухалом никто не привлечет его к ответу. — Да некоторые гладкокожие тащили сюда мешки с крышками только ради того, чтобы оставить их в его заведении! — механик схватился за остатки волос. Девон подумалось, что этот жест был ему привычным еще до гулификации — а судя по обветренному, посеревшему от времени лицу гуля, человеком он перестал быть уже очень, очень давно. — По-моему, вам и без его бизнеса будет что по-покушать, — пробормотала Девон негромко. Старый гуль сокрушенно покачал головой. — Так я и думал: нечего пускать в город гладкие морды. Не миновать беды. — Вы определитесь, Уинтроп, нужны вам т-тут гладкие морды с крышками или нет? — Мне не нужны трупы в Подземелье, вот что я тебе скажу! — едва не прикрикнул на нее Уинтроп. Именно это и заставило Девон подумать, что лед тронулся. — Серьезно, торговля наркотиками — гнусное дело, — продолжила она весело. — Этот ваш Азрухал насаждал в городе ду-дурные ценности и совсем не с-способствовал процветанию. Точно говорю. Чем дальше ложь была от действительности, тем легче она давалась. Ей плевать хотелось на торговлю наркотиками. На возможный вред чужим организмам тоже. За глуповатым прищуром и наивной полуулыбкой этого было не разглядеть — и хорошо. Гуль неприязненно оглядывал то ее, то Харона, должно быть, уже догадавшись, что прыткая гладкокожая переманила наемника на свою сторону. — Пойду посмотрю, — буркнул Уинтроп. По выражению его лица было ясно, что Харон оказался прав: о смерти Азрухала здесь никто не собирался горевать. Бедный, одинокий Азрухал.

* * *

Новая хозяйка его контракта была странной. Да, пожалуй, это то самое слово. Она выглядела ужасающе нежизнеспособной. Возможно, что-то и соображала, но исключительно в масштабах своего чистоплюйского Убежища. Во внешнем мире ее прилежание не имело никакого веса, и, к счастью для нее, она это хотя бы понимала. Похоже, здесь и крылась загвоздка. Она все понимала. Она знала, какой глупой и наивной ее видели окружающие, и при необходимости пользовалась этим. Когда Кэрол заикнулась об освобождении Харона, раз уж его контракт выкуплен, а Азрухал мертв, Девон горестно вздохнула и, понизив голос, пролепетала что-то о том, как тяжело ей приходится вне Убежища и как необходима чья-то помощь. Сердобольная женщина купилась. Но Харон помнил, каким оценивающим взглядом изучала его девушка, прежде чем отдать крышки за контракт. Она смотрела на него, как на товар; в прищуре слеповатых глаз светилось даже какое-то удовлетворение. Гуль хорошо знал этот взгляд. Слишком хорошо. И, в конце концов, она как-то добралась от Мегатонны до Молла в одиночку — неблизкий и очень опасный путь. Возможные препятствия и отступления от маршрута, пережитые вполне успешно, говорили только в ее пользу. Впрочем, короткая пробная прогулка по заселенному дикими гулями нижнему этажу музея показала, что ее боевые навыки оставляли желать лучшего. Недоставало расторопности и сноровки. Со своим плохим зрением она могла попасть в цель, только подолгу прицеливаясь, в противном же случае палила наугад. Непозволительная медлительность в условиях боя. Харон размышлял, стоит ли предложить ей пару уроков, или не связываться со всем этим — пока он справлялся и сам. Она села за стол, кивнула ему на место напротив. В течение нескольких секунд оглядывала свой ужин, не то испытывая отвращение от одного вида еды нечеловеческого производства, не то, напротив, радуясь грядущему приему пищи. А потом она что-то пробормотала одними губами. Заметив взгляд Харона, потупилась и тихо пояснила: — Нет, я не молюсь перед едой. У меня день ро-рождения. — Поздравляю, — флегматично изрек гуль. Девушку не слишком смутил его тон: на маленьком лице засветилась улыбка. Он не помнил, когда в последний раз ему так улыбались. — Кстати, эта та-тарелка тут не просто так стоит, — она не переставала улыбаться, кивая на блюдо перед Хароном. Надо же, а он-то думал, что это лишь милый элемент декора. — Я потратила на ужин по-последние крышки, так что давай. Вздохнув, Харон придвинул глиняную тарелку со стейком из мяса брамина ближе к себе. Блюдо не из разряда экономных. Хотела удивить его щедростью? — Нет нужды тратить деньги. — Думаю, это мне решать, — она покачала головой и прищурилась. — Деньги-то мои. И я не люблю есть в одиночестве. Ни смысла, ни желания спорить с маленьким бунтом что-то о себе возомнившей девицы. — Понял, — кивнул Харон, принимаясь за свой ужин. Сидеть за одним столом с хозяином контракта было для него в новинку. Впрочем, Азрухал не морил его голодом, даже напротив — обеспечивал все условия, чтобы наемник был здоров и готов разобраться с любой угрозой его бизнесу. Мог ли он знать, что вскармливает свою смерть? Наверняка задумывался. Харон, следивший за порядком в баре, слышал лишь часть разговора старого и нового хозяев. Азрухал неизменно делился маленькой тайной своего работника: промывка мозгов, превратившая контракт в самое ядро его существования. Правда, которая должна быть неприятной, горькой, болезненной, на деле являлась его реальностью, не больше и не меньше. Его разум и чувства были устроены предельно просто и тем самым вызывали такое изумление у многих: что нужно сотворить с живым существом, чтобы превратить его в послушную машину? Интерес не только сочувствующий, но и сугубо практический — под действием каких методик это произошло, какие рычаги нервной деятельности были затронуты, как можно это использовать? Он не помнил. Процесс стерся из его памяти подчистую, будто таким он и родился. Возможно, ему приказали забыть. Собственная память представлялась Харону чем-то вроде огромного шкафа со множеством запертых ячеек. Он не мог понять, откуда взялся этот образ, но он приходил на ум каждый раз с завидной настойчивостью. Шкаф с ячейками. Ключом всегда владел кто-то другой, но не сам Харон. И ключей, и владельцев было несметное множество, и почти все они пропали без следа. Вместе с воспоминаниями. Смешно сказать, он крайне смутно помнил даже о том, почему так ненавидел Азрухала. Одна лишь торговля наркотиками не могла явиться достаточной причиной для несгибаемого стремления убить его. А именно это пришло в голову наемника, когда контракт оказался в руках девочки из Убежища. Ни ярости, ни гнева, только холодная ненависть и осознание долга, состоявшего в единственном выстреле. Может быть, таков был надежно ввинтившийся в разум приказ последнего хозяина контракта? Или Азрухал погубил кого-то, кто был дорог Харону? Второй вариант казался менее возможным: гуль не помнил за собой никаких привязанностей. Но, несмотря на это, не считал себя бездушной машиной, какой представал по описанию Азрухала. Отнюдь нет. Девон уже прикончила свой ужин, посидела немного, жмурясь от удовольствия, а затем принялась копаться в своем наручном компьютере. Раньше Харон таких не видел, а если и видел, то не мог припомнить. — Это Пип-бой, — пояснила девушка, заметив тень интереса в его глазах. — В Убежище такой был у каждого. Как вы без них живете, по-понять не могу. Этим коротким и малоинформативным объяснением она и довольствовалась, погрузившись в чтение каких-то заметок, а потом, не отрываясь от своего занятия, сообщила: — Мне надо в Технический музей. Выходим за-завтра. Сюда не вернемся. — Как скажешь, — сухо отозвался гуль. Он не упускал возможности наблюдать за новым работодателем и уже уяснил, что от волнения девушка часто начинает заикаться. Видимых раздражителей вокруг не было. Задумчиво глядя куда-то в сторону, она продолжала: — Я не знаю, как долго мы будем в пу-пути, так что, если у тебя есть какие-то запасы — бери все с собой. — Хорошо, я возьму все, что у меня есть. Еще приказы? Девон нахмурилась. — Не приказ, вопрос. Помнишь, я схватила тебя за руку? Это, ну, не больно? Харон почти усмехнулся. Любопытство в ее голосе не было сочувственным: она всерьез интересовалась его ощущениями из каким-то своих соображений. — Неприятно. — Значит, б-больше не буду так делать, — она попыталась улыбнуться, продолжая опасливо, но внимательно его оглядывать. Еще чуть-чуть, и перевесится через столик, да еще лупу откуда-нибудь достанет. — Наверное, мне н-надо извиниться за н-навязчивый интерес, — она нервно помяла пальцы, — просто я, эм-м-м, не могу отделаться от мысли, что жизнь с по-подобным образом по-поврежденными тканями крайне болезненна. Как-то… эээ… не выдавалось шанса по-поспрашивать об этом кого-то еще... — В целях твоей же безопасности хочу предупредить: больше никого не спрашивай, — с усталым вздохом посоветовал Харон. Девон тут же состроила удивленное лицо. — Для большинства гулей это больная тема – кожа. — По-поняла, — девушка медленно кивнула и почесала щеку. — Т-тебя не раздражает мой де-дефект речи? Она поморщилась: должно быть, ее саму он страшно злил. Гуль отозвался без видимых эмоций: — Нет. — Хорошо, — Девон поднялась со стула и потопталась на месте. — Многих р-раздражает. — Гули тоже раздражают многих. — Я не из их числа. Такая терпимая, – она перешла на шепот, – аж самой противно. Харон подарил глупо хихикнувшей хозяйке тяжелый взгляд, давая понять, что светская беседа окончена. Девон пожала плечами, двинулась к стойке, рассчиталась с Кэрол. Он слышал обрывки их короткого разговора: что-то о двухместном «номере». Номера у Кэрол отделялись друг от друга тонкими больничными перегородками и не вмещали ничего, кроме кровати. Иногда двух, но на такую роскошь у владелицы контракта крышек уже не хватило. Краем глаза Харон проследил за тем, как она ложится спать, прижимает к животу согнутые ноги, укрывается рваной курткой. Привычное зрелище каждой ночи на протяжении нескольких последующих месяцев. Многие из его нанимателей не проживали так долго… другие заслуживали прожить поменьше.

* * *

Потерю связи со многими из своих воспоминаний Харон полагал вполне естественным явлением при столь долгом сроке жизни. Ненужное, излишнее отметалось, тогда как набор необходимых и основополагающих сведений оставался с ним, переживая смены нанимателей и многие мили пройденных дорог. Но нередко он ловил себя на том, что в его мозгу задерживаются не только фундаментальные истины, но и простые наблюдения. Те самые, что составляют жизненный, а не боевой опыт. Он не мог вспомнить ни одного примера, но знал, что некоторые из его нанимателей предпочитали вести, в то время как он прикрывал спину, а другие выпускали его на передовую, опасаясь разведывать обстановку самостоятельно. Девон знала музей не лучше Харона и не могла определиться: то тянула его за собой, то медлила, вынуждая перехватывать инициативу. Тогда он и подумать не мог, что однажды заинтересуется тем, как будет выглядеть эта девчонка, если расправит плечи и перестанет смотреть на него исподлобья, с легким превентивным испугом. Она вызывала не более чем вялое любопытство, заставлявшее выжидать и наблюдать, раздумывая, как работает этот слабый организм, что дает ему силы двигаться дальше. Ответ, признаться откровенно, ему вовсе не требовался; вопрос без особого труда отходил в разряд риторических. Преимущественно Харон молчал, но все же позволил себе поинтересоваться у новой хозяйки контракта, что, собственно, они ищут в здании технического музея. Она с очевидной неохотой отвлеклась от терминала с занимательными фактами и уставилась на гуля так, будто он только что достал из-за пазухи розовые помпоны и пустился в пляс. – Мы справимся быстрее, если я буду знать. – Ага, справедливо, – кивнула она рассеянно, после чего принялась за объяснения. Харон не сводил глаз с ведущего в низкий коридор проема, откуда доносился сдавленный расстоянием, едва уловимый шум, пока его спутница продолжала бормотать, дополняя вполне достаточные сведения новыми деталями. В итоге он повернулся к ней и коротко кивнул, показывая, что вдоволь наслушался о Тридогнайте, спутниковых тарелках и образцах довоенных луноходов, которые могли быть представлены на выставке и – если повезло – уцелели в двухсотлетнем погроме. Девон мирно замолчала, все еще непривычная к его обществу: чтобы это заметить, не требовалось даже присматриваться, заостряя внимание на маловажных перед лицом опасности деталях ее поведения. Он сам давно забыл, как это – придавать значение таким мелочам, слишком привык ориентироваться на одни лишь приказы и обитать в среде, исключающей простой человеческий диалог, не говоря уже о понимании и сочувствии. Тем ироничнее виделись нынешние обстоятельства – жизнь подсунула ему девчонку из Убежища, и перепадам именно ее настроения гулю предстояло подчиняться. Тем не менее, сколь бы дурацкая затея ни стукнула ей в голову, все лучше, чем стоять столбом в углу "Девятого круга". Скучать пока не приходилось. Супермутанты, заполонившие здание технического музея, не иначе как поджидали их двоих. Харон будто встретился с давно потерянным другом или вернулся домой после долгого, утомительного отсутствия – до того естественно и легко ему удалось вспомнить старые навыки, снова запустить безотказный механизм, обладавший завидным чутьем, ловкостью и талантом к выживанию. Подбирая тактику, прислушиваясь, поддерживая постоянную готовность, он в лучшем смысле отвлекся. Гнилая кровь Азрухала на мраморном полу, дыра в голове, сквозь которую утекала память, и незнакомая, непонятная девчонка, которая волочилась следом – все это никуда не делось, но, по крайней мере, уже не сливалось в одно гнетущее пятно. – Эй, эй, п-перерыв, – Девон дернула Харона за рукав куртки, когда, в последний раз содрогнувшись, затихла очередная желтокожая тварь. – У меня пушка перегрелась. И я у-устала. – Ты устала, – повторил он, не веря в такую сказочную наивность. Девушка кивнула немного угрюмо. – Серьезно, остановимся, хотя бы на п-пять минут. – Я осмотрюсь. Гуль прошел немного вперед, прислушиваясь. Слух его пока не подводил, несмотря на плачевное состояние ушных раковин. За сводом темнел провал: если коридор за ним не оканчивался тупиком, то работающие в экономном режиме от аварийного, практически вечного источника питания лампы что-то заставило выйти из строя. Девон шепнула в спину: – Включить фонарик? – Нет, – отозвался Харон немного резче, чем следовало, но вполне заслуженно, учитывая глупость ее идеи. Девушка осознала свою ошибку и старательно притихла. Впрочем, обнаружили себя они и без этого. Стоило переступить порог – и провал трансформировался в глубину округлого зала, раздался грохот, и – Харону захотелось протереть глаза – под потолком, где угнездилась остаточная темнота, замерцали звезды. Звезды, которых он уже не видел... черт его знает, сколько. Очень давно. Девон за его спиной тихо охнула. Этот звук потонул в шуме чьего-то голоса – неживой и оглушительный, он со стрекотом и шипением рвался из тишины, распространялся по залу и дальше. Разумнее было бы бежать на поиски укрытия, ведь в считанные секунды шум привлечет оставшихся в здании супермутантов, а те не станут задерживаться, чтобы послушать увлекательную лекцию об устройстве солнечной системы. Странно, что они, определенно пройдя через этот зал, не тронули проектор планетария. Он остался цел и даже функционировал как полагается, рассыпая под сводом потолка множество мерцающих точек, почти неотличимых от настоящих звезд. Гуль обернулся и увидел, как широко раскрылись глаза его напарницы в изумлении, у нее даже слегка отвисла челюсть – и тогда он решил, что тащить отсюда девицу, застывшую в благоговейном оцепенении, придется волоком. Он ошибался. Прежде чем Харон успел обозначить свое намерение бежать, Девон подняла ружье, прицелилась, сосредоточенно сжав губы, и произвела свой первый за день идеальный выстрел – он пришелся точно в цель, пуля угодила прямо в динамик, отчего голос немедленно затих. В ушных каналах, впрочем, продолжало звучать зацикленное эхо: "мы отправляемся к звездам!..". Харон мотнул головой, прогнал желание упрекнуть напарницу в растрате боеприпасов, – такое же бессмысленное, как и этот выстрел, – приготовил оружие и отступил, прикидывая, где лучше укрыться. Раздумывать было уже поздно: мутанты хлынули в зал и стали бы удобной целью на относительно открытом пространстве, не будь их так много. Рассуждения Харон отложил до лучших времен и полностью отдался бою. После всего Девон, с ног до головы покрытая кровью убитого на близкой дистанции мутанта, пыталась отдышаться и нервно стирала еще свежие потеки со лба и подбородка. Она улыбалась окровавленной туше, что грузно шлепнулась перед ней, прямо как в наигранных довоенных фильмах, фантастическому небесному полотну с россыпью звезд, удачному окончанию схватки – и Харону. Глаза ее при этом казались безумными, ошалевшими, пусть лихорадочный блеск и был просто отражением огней проектора, возле которого Девон задержалась. – Теперь точно перерыв, – выдохнула она, взъерошив непрактично длинные засаленные волосы. Харон молча согласился. На всякий случал оглядел девушку, поискал заглушенные шоком раны, но она отделалась легко. Не в последнюю очередь благодаря ему. Темнота уже не препятствовала обзору – возле проектора было светло, как днем, а в воцарившейся тишине Харон даже мог услышать скрежет его механизмов, просуществовавших без смазки две сотни лет. Подумав, он подхватил дробовик и прошелся по залу, обогнув прилежно раскручивающее светящиеся диски устройство, а затем, так и не уловив угрозы, вернулся к хозяйке. Резь в глазах уже поборола нездоровое любопытство к техническим достижениям, и Девон отлипла от удивительной игрушки, попинала смятый мусор на своем пути, – одноразовые стаканы, пластиковые бутылки, размокшие и выцветшие чаши из-под попкорна, – уселась на ступеньке для зрителей и уткнулась лицом в сложенные на коленях руки, будто ей очень хотелось спать. Впрочем, девушка подняла глаза и слегка нахмурилась, когда Харон вернулся к ней, но во взгляде промелькнуло и любопытство. Он сел рядом. Все ждал, когда же она достанет из кармана чистенький платок с вышитыми в уголке инициалами, чтобы чинно им обтереться. – Все в порядке? Харон отреагировал кивком, и еще некоторое время его подопечная выжидательно молчала – пока ей не стало ясно, что никаких откровений более не последует. Сказать гулю было нечего, он не привык к пустой болтовне, не слишком умел поддержать ни к чему не обязывающий разговор, но и не считал это своим недостатком. В конце концов, его нанимали в качестве телохранителя, а никак не ради приятных бесед. Зато он успел заметить в новой хозяйке своего контракта обратную тенденцию – она готова была болтать без умолку, прерываясь только из соображений безопасности. Создавалось впечатление, что до настоящего момента ей приходилось довольствоваться разговорами с самой собой, и этот невеселый способ избежать сумасшествия успел войти в привычку. Если Харон видел в прогулке по музею возможность наконец приступить к работе и заняться тем, что он умел лучше всего, то его подопечная будто попала в парк развлечений и ничуть не стеснялась делиться своими впечатлениями, продолжая, впрочем, поминутно поглядывать с подозрением. Гуль не мог не подумать, что в этой борьбе энтузиазма и осторожности есть даже нечто забавное. Девон набрала в грудь воздуха, явно намереваясь разразиться полной восторга речью, но спустя всего несколько секунд побежденно выдохнула и ограничилась куда менее экспрессивным вариантом: – Пытаюсь представить, как это место мо-могло выглядеть до войны. В смысле, как вообще это все... ну, происходило. Получается, люди ходили сюда, эээ, в образовательных целях? Его молчание ничуть не подогрело интерес девушки – допытываться она не стала, понимая, что он не может знать всего, и охотно погрузилась в свои мысли, как в воду – с головой. Харон уже знал, что скоро, будто всерьез боясь захлебнуться в этом водовороте идей, его подопечная подаст голос – и она не удивила. Заговорила так торопливо, что он с трудом улавливал половину слов: – Вообще, честно говоря, ну, это... потрясающе. Я об астрономии знаю мало, у нас ей не уделяли особого внимания... ну, сам подумай. Предполагалось, что никого никуда уже не в-выпустят, родились в Убежище, в Убежище и умрем. Нам дали буквально полтора урока. В классе повисел плакат с картой звездного неба, он мне ужасно нравился, знаешь, просто завораживал, а потом местная банда отвязных парней расписала его… эээ… анатомическими орнаментами, и... все. А такое... такое не разрисуешь. Верно? – Верно, – механически согласился Харон. Девон сообщала ему любые мысли, посещавшие ее голову, а он не придумал, как сказать о бросившемся в глаза кровавом потеке, который девушка размазала по виску вместо того, чтобы вытереть. Интересно, скоро ли она перестанет так открыто и по-детски изумляться новому? Сколько продержится эта привычка все сравнивать с образом жизни в Убежище и когда новый мир со всеми его сюрпризами станет до мерзости привычным? Впрочем, вовсе не интересно, разве что немного любопытно, и исключительно за неимением лучших тем для размышлений. – Кстати... В Солнечной системе есть свой Харон, – краем глаза гуль заметил, что Девон повернулась к нему лицом, но ненадолго – почти сразу же запрокинула голову, будто над ней распростерлось настоящее небо. – Но я тебе его не покажу. Знаешь, почему? – Нет. – Я его не вижу, слишком маленький, – простодушно созналась девушка, продолжая вертеть головой. – А чего ты хотел, это спутник меньшей из планет. Знакома я с ним, к сожалению, только по картинкам в книжках. Поверхностно, в общем. Но даже мне понятно, что вся эта модель сильно п-приуменьшена по сравнению с настоящим космосом. Да что там... представь, во сколько раз пришлось бы уменьшить тебя, – ему показалось, что Девон задела его острым локтем намеренно, – чтобы запихнуть в наперсток. Представил? Здесь эта разница намного, намного больше. Настолько, что... – Тише, – прервал ее Харон, заслышав какой-то шорох. Он поднял дробовик и встал сам, но в течение следующей минуты звук так и не повторился. Девон послушно замерла, сгорбившись и сжав ружье. Судя по сосредоточенному выражению лица, тоже прислушивалась. – Видимо, показалось, – заключил гуль, не став посвящать девушку в многообразие вариантов. В конце концов, это мог быть один из задетых ею пластиковых стаканов, или наконец обозначившая себя неисправность проектора, или посмертные судороги распластанных по зрительским ложам супермутантов. Их живые сородичи не стали бы осторожничать и таиться, мутантов-теней в Вашингтоне не водилось, так что вероятность внезапного нападения оставалась весьма низкой. И все-таки Харону пришлось разочаровать вновь расслабившуюся напарницу: – Отдохнули и хватит, идем дальше. Наигранно кряхтя и охая, она поднялась, отряхнулась и поправила ремень заплечной сумки. – Тебе кто-нибудь говорил, что ты великолепный собеседник? – Согласно контракту, разговоры моей непосредственной обязанностью не являются, – мрачно отозвался Харон и решил, что весьма эффективно осадил чересчур доставучую девчонку. В противовес она, двинувшись к одному из выходов, вдруг нагло заметила: – О праве уклоняться от них в твоем ко-контракте тоже ничего не сказано, – и гуль, мало склонный к продолжительным перепалкам, подавил желание ответить хоть чем-нибудь. Следом он понял, что хозяйка пытается вовлечь его в спор, раздразнить, играя на строгой приверженности букве контракта, будто это была его слабость. Такие игры он всерьез недолюбливал. Хотя и предпочитал, откровенно говоря, иметь с нанимателями отношения, опосредованные контрактом и ничуть не выходящие за его рамки, неприкрытая спекуляция все равно раздражала. Он даже немного удивлялся тому, как выжила эта капля дурацкой личной гордости в его промытых мозгах. – Д-да ладно, – Девон распахнула дверь подсобки и обернулась. – Шутка. Никто не собирается тебе тут устраивать круглосуточное ра-рабство. Я просто, ну, определяю границы. Выдохнув, Харон с тоской признал, что и сам проявлял демонстративную неприязнь скорее для проформы. Озвучивать эту мысль он, разумеется, не стал: его фантазии едва ли хватало на то, чтобы представить, основу какого умозаключения это может дать хозяйке его контракта. Тогда как на деле имел место обыкновенный нейтралитет. И, может быть, совсем небольшое любопытство.

* * *

За прошедшие с посещения Технического музея сутки наемник не сказал ей и пары слов. Некоторую речевую свободу он позволял себе разве что в бою, от души осыпая руганью супермутантов, их маневры, кишащую ими столицу, но только не свою новую хозяйку. Принять это за уважение к своей персоне Девон бы не рискнула: умеющая только прятаться и бить исподтишка, в открытом бою она была практически бесполезна, если не хуже, и Харон не мог это не отметить. Но молчал. От нескольких попавшихся на пути супермутантов они избавились быстро и без лишнего шума, заметив их первыми и укрывшись за углом коридора. Следующая встреча закончилась далеко не так просто. Реальный бой в паре не имел ничего общего со щадящими тренировками в Убежище. Впрочем, за Харона беспокоиться не приходилось — у него явно имелся опыт в защите малоопытных бойцов, по воле случая завладевших его контрактом. Куда больше беспокоил вопрос ее собственного поведения. Она не могла сообразить, когда будет уместно вступить, в какого из тройки мутантов стрелять в первую очередь, как не задеть маячившую перед глазами размытую фигуру Харона… близорукость изрядно мешала ей в бою; пока она обходилась, стреляя практически наугад в движущиеся пятна. Отданные за контракт крышки предназначались для многих целей — в том числе Девон подумывала найти замену своим разбившимся очкам. Затею пришлось отложить. Конечно, она могла бы отсидеться за ближайшим камнем, пока гуль отстреливался от противников, но эта идея казалась девушке неправильной по одной простой причине: она упрямо не хотела быть бесполезной. Предпочитала драться как придется. Встреча с мутантами закончилась для нее парой несерьезных ранений. Девон привычно вколола стимулятор в задетое пулей плечо и, поправив ремень сумки, кивнула Харону: идем дальше. После пары недель скитаний по развалинам города мародерство стало единственным способом выжить. Но обирать трупы мутантов не имело смысла; все, что у них было — служившая одеждой ветошь, палки с гвоздями или едва не разваливающийся огнестрел и дикая, неуемная жажда крови. Она даже старалась на них не смотреть: опасалась, что с таким трудом отвоеванное спокойствие даст трещину и ее стошнит или чего похуже. Но мутанты на разрушенных давней войной улицах Вашингтона не заканчивались, и организм терпеливо откладывал свои реакции. Привал они устроили в помещении довоенного продуктового магазина, и именно здесь Девон решила вывалить на наемника всю свою слезливую правду. Не из желания выговориться, не потому, что грехи прошлого рвались наружу, а скорее чтобы наладить контакт. Некоторое время она обдумывала целесообразность сего, угрюмо пялясь в одну точку. Такой точкой незаметно для нее снова оказался Харон, разводивший костер в невысоком жестяном контейнере. Видимо, ожидая очередного всплеска интереса к своим кожным покровам, гуль недовольно осведомился: — Что-то снова не так? — Н-нет, все нормально, — пробормотала Девон. — Просто, ну… я из Убежища. Харон только хмыкнул. Звучало это примерно как «по тебе заметно, тупица», хотя выражение облезлого лица гуля не изменилось. — Прекрати хмыкать, — буркнула она и неуклюже пошевелила угли. Гуль отозвался вполне серьезно, без намека на иронию, но и не вкладывая в слова театрального трагизма: — Прошу прощения. — Мой отец сбежал, — почему-то выдавила из себя она так, будто имелась здесь и непосредственная вина Харона. — П-порядок был очень строгий… за побег отца Смотритель хотел наказать меня смертью. Его дочь помогла мне, а я оставила ее сиротой. Он убил коллегу моего отца, чу-чудесного человека, я его обожала… Знаешь, мне так хотелось что-то сделать, я так злилась, так боялась, что еле по-подняла пистолет, он будто в десять раз стал тяжелее... С-смотритель убил Джонаса, а я убила Смотрителя. И еще п-половину охраны Убежища. Такое вот боевое к-крещение. Харон забрал у нее импровизированную кочергу и уселся на некотором расстоянии. Она откашлялась. Опасалась, что снова раскиснет, восстановив события той ночи в памяти. Но, видимо, до сих пор она думала об этом слишком много, и воспоминания потеряли свою болезненную остроту. Притупились. — В общем, т-теперь я ищу отца. Думаю, мне есть что ему сказать. — Понял, — мрачно кивнул гуль. Слушатель из него получался неплохой, он не перебивал и не требовал углубиться в подробности; кроме того, Девон была уверена, что он принял информацию к сведению и не забудет по окончании привала — а чего еще надо? Разведенный прямо под крышей довоенного здания костер слегка потрескивал и коптил потолок. Девон зачерпнула погнутой ложкой немного бобов из довоенной консервной банки, уже не ожидая, что Харон скажет что-то еще. — Я верно понял, твой отец не учел, что Смотритель решит наказать тебя? Она вздрогнула. За все прошедшее время даже не пыталась смотреть на ситуацию с такой стороны. А ведь отец не мог не знать, что именно на нее обрушится весь гнев Смотрителя. Или он думал, что страшная ночь закончится одной лишь победой над радтараканами, и дочери беглеца позволят мирно жить в Убежище и дальше? Он вообще думал? Она перестала чувствовать кончики собственных пальцев. В ушах глухо зашумело. Ложка с тихим бряканьем ударилась о жестяные стенки банки. На некогда безупречной репутации отца появилось второе пятно. Пожирнее первого. — Вроде того, — наконец, выдавила из себя девушка. — Обычно у нас никого с оружием не преследовали. Штрафы, воспитательные бе-беседы, трудовые повинности, да и все... Папа б-был так уверен в безопасности Убежища… — Даже если так… паршиво, иначе не скажу, — хмуро изрек Харон, и тогда ей вдруг подумалось, что дежурные фразы не идут никому, даже ее немногословному наемнику. Девушка ненадолго закрыла глаза, глубоко дыша и сосредоточенно отыскивая в веренице окружавших ее запахов запах Харона. Он не ассоциировался с гнилью, которой ждешь от ходячего трупа, скорее напоминал сушеное мясо. Ничего неприятного. Почти ничего. — У него должна быть п-причина. Он бы не бросил меня просто так. П-почти девятнадцать лет му-мучился со мной в одиночку, чтобы потом бросить? Должна быть причина, — упрямо повторила Девон. — И придется уж мне ее узнать, что еще делать. Девон склонила голову набок, уставившись на Харона. Гуль не выглядел впечатленным ее рассказом — наверняка на Пустоши случались беды куда серьезнее, чем исчезновения отцов. Она и не ставила цели его удивить. Просто хотела, чтобы Харон знал о ней как можно больше. — Хочу по-попросить тебя об одной вещи. Это бу-будет приказ, если тебе угодно. — Слушаю. — Если у тебя есть мнение — не де-держи его при себе. Не молчи, когда тебе есть что сказать или посоветовать. Ладно? Мне, ну… нужен взгляд со стороны. Обезображенное радиацией лицо гуля не стало яснее, когда он посмотрел на нее: хочет он дать полезный совет или прибить ее, чтобы не мучалась — сказать невозможно. — Ты отвратительно стреляешь. — Вот, об этом я и говорю, — она хрипло рассмеялась, отчего-то испытав облегчение, и протянула напарнику другую, еще закупоренную консервную банку. А потом молча наблюдала за тем, как он ел — все-таки физиологически гули мало отличались от людей, и им тоже требовалась пища. Возможно, — думала она торопливо, напрягая все свои скудные знания биологии, — радиация не только разрушала ткани, но и вызывала их мутацию, придавая новые свойства. А функции, как и потребности, оставались теми же, разве что в некоторых случаях были не столь ярко выраженными — Харон, например, предупреждал, что может обходиться без еды гораздо дольше среднего человека. И это в пережившем ядерную катастрофу мире, где тот гипотетический средний человек, скорее всего, мучительно погибал от голода. Оставалось только надеяться, что за ближайшим поворотом ее не поджидала та же судьба. Перед тем, как уснуть, она задумалась об отце. Еще раз перебрала в мыслях все обстоятельства его побега. Ни к какому заключению не пришла, но, охотно откликаясь на темы последних размышлений, сон напомнил ей лицо и голос папы. И время, когда все еще было спокойно.