Лестница

С самого детства, с первого их опосредованного мимолетного знакомства (“привет и пока, сегодня я пришла не за тобой”) Девон была уверена, что смерть именно такая. Не сон, не мучение, не продолжение испытаний, не покой и не вознаграждение. Ничто. Пустота. Провал в точку невозврата. Тебя просто нет, нет твоих мыслей, нет ощущений – нигде и никогда. Течение времени для нее замерло, так что она не могла сказать точно, как долго ее не существовало, зато изрядно удивилась, проснувшись. Ее все еще мутило, а голова болела так, словно какая-то полоумная кухарка приняла ее за кусок теста и силилась раскатать огромной тяжелой скалкой. Сил едва хватило, чтобы напрячь шею и оглядеться. По глазам бил яркий свет из-под сводов пробитого потолка, и смотреть приходилось сквозь слезы и красные пятна. На заднем плане дикари троились и расплывались в пружинящей пляске, превращаясь в бесконечно движущийся хоровод. Похоже, в собор она не пришла, а приползла. К ребрам и животу невозможно было притронуться, локти и колени горели от ссадин, на ладонях вместе с грязью запеклась кровь. А еще она была пьяна и почти раздета и, путаясь в мыслях, долго гадала, чья это заслуга – изгибающихся в немыслимых акробатических фигурах дикарей или огненно-рыжей смешливой девицы, которую отчего-то страшно веселили безуспешные попытки Девон принять сидячее положение, держа открытыми оба глаза. Девица оказалась той самой Надин – это ее искала женщина на пристани, кажется, в прошлой жизни. Вдоволь посмеявшись над печальным зрелищем, которое представляла собой преодолевающая слабость сто первая, Надин предложила пару доз мед-икс из своих запасов, пообещала, что боли стихнут эдак через недельку, принялась небрежными пинками поправлять сложенное из ветоши лежбище для больной и живо интересоваться ее самочувствием. Ровно до тех пор, пока Девон не решилась спросить, чем заслужила такую заботу о своей неблагодарной заднице. За это Надин накинулась на нее, едва не выдрала ей жалкие остатки волос и, только утихомирив свои агрессивные порывы, созналась, что нашла ее недалеко от собора, всю вымазанную в грязи и израненную, с содранной с головы перевязкой, открывавшей еще свежий разрез. Тогда, едва ворочая языком, Девон сама попросила о помощи и даже кое-что предложила взамен. Что именно – она напрочь не помнила и не придумала ничего лучше, чем спросить напрямую. – Ты не помнишь?! – возмутилась Надин, смешно морща веснушчатый лоб. Девон тоже скривилась: звонкий голос ее новой знакомой так и резал уши, уже, кажется, готовые отвалиться от гудящей головы. Оправилась она еще недостаточно, чтобы нести ответ за выпавшие из памяти обещания. – Я же сказала: ничего не помню. – Нет, ну это просто… – Надин выдохнула резко, как сдувшийся мячик, – получается, ты тогда ни черта не соображала и просто бредила? А я зря повелась? Возилась тут с тобой, как заботливая мамашка… – Если повелась – значит, это звучало хоть где-то убедительно и вполне может быть правдой, – терпеливо и монотонно пробубнила Девон. – Что я там тебе обещала? Шумно втянув воздух носом, Надин сдула со лба спутанный рыжий локон. – Показать, где спрятала ключ Тобара. От парома. Что? Да, мне очень хотелось прибрать к рукам это корыто. Только навязчивая мигрень помешала Девон расхохотаться и поаплодировать самой себе. Пожалуй, едва оправившись от операции и оттого почти себя не помня, она даже шустрее обычного сообразила выход из положения. – Надо думать, обшарить мои вещи ты постеснялась? – поинтересовалась она почти ласково, понимая, как должна болеть упущенная возможность. Вот только деликатность так и осталась неоцененной. Надин даже не покраснела, только недовольно хмыкнула и отвернулась. – Если бы я что-то нашла, меня бы тут уже не было. Склоняясь считать это обстоятельство везением, а не неудобством, на короткий срок Девон оказалась зависима от рыжей проныры. Самодельный кармашек на рукаве куртки, куда без труда уместился тонкий, хотя и тяжелый ключ от паромной рубки, Надин действительно не заметила – плотный шов и бронирующая пластина надежно скрадывали содержимое, и догадаться о тайнике было сложно, не зная точно. Только сумев подняться на ноги, Девон не без труда уболтала Надин помочь ей еще раз. Просто сходить и посмотреть, что представляют собой беседы Джексона с "богом" и не дурит ли он доверчивых дикарей, вместо божественной воли изъявляя им свою собственную. Пульсирующая в затылке боль уже казалась часовой дробью – чем дольше Девон отлеживалась в соборе, тем меньше оставалось времени. Куда сильнее хотелось свернуть на тропу к особняку Кэлверт, где ждал ее Харон – должен ждать, выбора у него просто нет, именно в этом его прелесть. Но расстались они не лучшим образом, и оставалось зудящее желание оправдать свое поведение хоть каким-то результатом. Ни на что, кроме легкой разминки после “больничного”, Девон не надеялась, но вышло все как нельзя лучше. По крайней мере, пока она не услышала голос в своей голове. Они просочились в грот совершенно бесшумно, заняли наблюдательную позицию, хотя пробираться к месту слежки приходилось ползком по сырому тоннелю, зато одухотворенный дикарь был всецело поглощен беседой со своим божеством, даже не подозревая о… «Эй, ты! Ты что, правда думаешь, что можешь остаться НЕЗАМЕЧЕННОЙ?!» Пока Девон пыталась одновременно перестать думать и не подать виду, чтобы Надин не подняла панику, голос нервно продолжил: «Шавка Десмонда ничего не знает о настоящей НАУКЕ. Мой злейший соперник в своем репертуаре… он ведь даже не сказал тебе о подавителе сигнала. Да?! К счастью, твой крошечный мозг способен совершать простые операции… когда этот идиот уйдет, нам будет о чем поговорить. Ты придешь и будешь со мной ГОВОРИТЬ. Поняла?» Девон еще раз ошарашенно моргнула, когда чужеродное присутствие между ее ушей испарилось. В этом она не стала бы признаваться Надин. Незачем ей знать. Мозг продолжал беседовать с Джексоном как ни в чем не бывало: это понятно, великим умам свойственна многозадачность. Ждать нового обращения крикливой проекции сделалось невыносимо. Не спасало даже самоубийственное любопытство, принесшее ей столько бед: еще раз услышать внутри собственной головы требовательный окрик хотелось меньше всего. – Пойдем отсюда, – почти взмолилась Девон. Жаль, Надин предпочитала дикарскую моду без рукавов, за которые можно потянуть. – Во дела... – она пихнула уползающую Девон в бок, оглядываясь. – Дай угадаю, ты меня потащила с собой затем, чтобы было кому потрясти тебя и сказать "нет, детка, ты не спишь, это все взаправду"? Девон хмыкнула вполне миролюбиво, хотя едва зажившие локти ее были содраны, одежда промокла, а в голове, кажется, в самой сердцевине раненого мозга еще отдавался гул – эхо чужого голоса. – Почти. – Так вот, ты не спишь, а в гроте на самом деле лежит пылесос и молвит человеческим голосом, – тоном обманутого заговорщика продолжала девушка. – Давай сюда мой ключ, я сваливаю. – Пылесос? – переспросила Девон, не слишком стараясь поддержать разговор. Она прислушивалась – не выдаст ли себя снова этот чертов телепат, наблюдатель за ее мыслями. Когда он впервые на них ответил, проявив себя как обычный звук, только не снаружи, а внутри ее разнесчастного черепа, Девон едва сумела пошевелиться от ужаса. Если тебе вот-вот пойдет третий десяток, воображаемые друзья – серьезный повод для беспокойства. – Ну, да, эта штука похожа на пылесос. Если хочешь, возвращайся и погляди поближе, – Надин скривилась. – Я пас. В тесном проеме пещеры она стояла против света, и Девон приходилось щуриться. Но, по крайней мере, в отдалении от источника проекции голос окончательно замолк. – Я тоже. Пойдем, проверим твой ключ. Ей некстати подумалось, что мозг мог обратиться со своим скользким предложением и к Надин, но если и так, та ничем этого не показала. Или умела играть – Девон решила дать волю своим параноидальным склонностям и вовсю строила теории. Избавляться от оттягивающего карман ключа она не спешила, опасаясь, что Надин в таком случае не станет церемониться и сбежит с добычей. Хотя резона не было: Девон знала, где ее искать. Ключ отпирал только один замок – тот, что висел на двери в машинный отсек "Герцогини Гамбит". Если закрыть глаза на пронизывающий до костей ветер и уже привычную сырость в ботинках, от которой пальцы ног съеживались сами собой, на берегу Девон нравилось. После затхлости грота, служившего переговорным пунктом главы дикарского племени и пылесоса, ей понравилось бы торчать где угодно. Исключение составляли только ротонда мемориала Джефферсона и священное болото с древом матери-панги. Вот уж куда она бы не сунулась ни за какие крышки. – Значит, ты знала о связи Тобара с племенем, – обратилась она к всклокоченному рыжему затылку Надин. – Откуда он вообще взялся? Девушка только пожала плечами и сбавила шаг, чтобы едва поспевающая Девон могла с ней сравняться. – Тобар? – казалось, вопрос ее удивил. – Вроде он родом со Столичной пустоши, как и мы с тобой. Он мне всю свою жизнь расписал по пути, а я почти и не слушала. Ну... теперь-то его уж точно об этом не спросишь. – Нет, смотри, – Девон подняла указательный палец, что заставило Надин нервно хихикнуть. – Что может быть общего у сборища оборванцев и человека, знакомого с хирургией на достаточном уровне, чтобы проводить такие сложные операции? Да ничего. Зачем ему пачкаться мозгами дикарей? – Ну, мне одна мышка нашептала, что Джексон платит ему пангой… Мелькнула и тут же уныло потухла мысль поймать и допросить Джексона. В одиночку ей не провернуть такой маневр со здоровым сильным дикарем, да и считать фанатика толковым информатором по меньшей мере неумно. – И ты думаешь, это Джексон его нанял? Человек, который стоит перед пылесосом, проецирующим изображение мозга, и думает, что пришел на аудиенцию к богу? Я не говорю, конечно, что он совсем идиот, – поправилась она, когда заметила кислое лицо Надин, наверняка тоже весьма смутно представлявшей себе, что такое аудиенция, – просто его взгляд на проблему немного ограничен. – Ну и кого ты подозреваешь? Девон вздохнула и задумчиво покусала губы. – Не знаю. Но хотелось бы иметь в виду. Один раз я уже прокололась. Тоже думала, что соображаю, а потом проснулась с дырой в голове... ...сцепившись в объятиях со своим гулем-телохранителем. – Ты еще легко отделалась, – заметила Надин оптимистично, по-свойски поддев ее бок локтем. – Себя помнишь, слюни не пускаешь. Девон вдруг стало ужасно тоскливо. В ее черепной коробке, будто в собственных карманах, рылся контрабандист с дурацкими усами. Вырезанный из ее тела кусочек мозга – ее мозга – он собирался похитить в качестве трофея. Оставить себе то, с чем она родилась и едва не умерла, так, словно это обычное дело. Люди на Пустошах постоянно что-то заимствуют и отбирают в открытую – так почему бы и не образец серого вещества, да? К тому же с тех пор ее преследовала невыносимая головная боль, заставляя задуматься, не оставил ли Тобар там, внутри, какой-то из особенно острых своих инструментов. Или, что даже вероятнее с учетом последних сведений, вместо кусочка мозга горе-хирург мог вживлять неофитам племени некое устройство. Если Кэлверт использует передатчик, должен быть и приемник, верно?.. Как и сказала Надин – теперь Тобара об этом точно не спросишь. Девон даже казалось, что она чувствует в своей голове инородное тело – это оно царапало ее мозг острыми гранями и давило на стенки черепа. Она могла прикинуть размеры этой штуки и мучительные последствия химических реакций. Без обезболивающего жизни она уже не мыслила, да и та обещала быть недолгой, даже если завышать шансы. Постаравшись вздохнуть со всем возможным спокойствием, Девон поправила сползшую до бровей шапку и пожала плечами: – Да. Могло быть и хуже. – Ладно, – Надин озорно прищурилась, – теперь моя очередь играть сыщика. Ты говорила, что тебя наняли – это тот гуль из особняка, ага? Тот, на которого мои босоногие друзья устраивали набег. В течение нескольких секунд Девон сверлила девушку взглядом, не до конца понимая, почему так не хочется отвечать на простой вопрос. Вроде бы признавать свои просчеты она всегда умела – что такого в том, чтобы рассказать, как начала с другой стороны баррикад, а оказалась в соборе с раскроенной башкой?.. Правда, вопрос был в другом. – Типа того, – буркнула она и замолкла. – Что, так сложно ответить? Или мы будем говорить только о том, что интересно тебе? Может, поэтому и свинтил этот твой приятель, а? Невыносимая ты задница, – заявила Надин так уверенно, будто их знакомство продлилось куда дольше, чем на самом деле. Тут уж Девон не могла не остановиться. На вопросительный взгляд Надин ответила хитрой ухмылкой. – О. Видишь, чем-то я могу тебя удивить. На самом деле, никакой тайны здесь нет, я просто заметила вас двоих у ворот, пока занималась огородничеством в церковном садике, – она усмехнулась, и тень недовольства окончательно сошла с ее лица. – Такая махина. На чем ты его откормила? Девон почувствовала, что невольно тоже улыбается, пусть и сама не знала, чему. Смешным, пожалуй, было лишь то, что только теперь она поняла, насколько дезориентировала ее непривычность одиночества. Она, конечно, не оставалась одна по-настоящему, даже побаивалась этого, помня о своих сомнительных сольных подвигах после побега из убежища. Но общество чужой, пусть и несомненно забавной девушки только напоминало Девон о том, насколько же она оторвана от других людей и как привыкла ощущать себя частью их с Хароном маленькой команды. И это было заслуженное дополнение к головной боли, то и дело награждавшей клевками в затылок. Она забывала и вспоминала, что Харона нет рядом, чуть ли не каждую минуту: когда хотелось сворачивать шею, возвращая его в поле зрения, когда казалось, что в его отсутствие ей чего-то не хватает – руки, ноги, оружия на поясе, когда ей чудились звуки его шагов, и она изо всех сил напрягала уши и замирала, ожидая, что вот-вот ощутит тепло его приближения. И больше всего этой тоской мучилось ее тело, будто лишившееся опоры и целостности и теперь до боли шаткое, неуклюжее, чужое… почти увечное. Хотя... почему "почти"? Встряхнув тяжелой головой и насилу вспомнив, о чем шла речь, Девон поинтересовалась: – Так почему тебя заинтересовал хозяин особняка? Надин шла прогулочным шагом, но время от времени почти подпрыгивала от нетерпения – ей наверняка приходилось себя одергивать, чтобы держаться размеренного темпа и не бежать к парому со всех ног. Занудный разговор и вовсе должен был стать для нее пыткой. – Да я просто так спросила, – она пожала плечами. – Как-то бродила там поблизости, а он натравил на меня своих псов, тем и запомнился. Ну-у… а тебя он чем завлек? Образ лающих, рычащих, истекающих вонючей слюной и готовых наброситься собак оказался крайне неприятен для воображения. Девон тряхнула головой снова и вместо того, чтобы заныть от ударившей по глазницам боли, изобразила кашель. – В смысле – завлек? – Чем платит? Может, мне стоило прибиться к его своре, а не торчать в храме с этими придурками. – Какая разница, – кисло отмахнулась Девон. Признаваться, что вопрос вознаграждения так и остался нерешенным, ей не хотелось. – Все равно вместо оплаты – придурочная компания… я племя имею в виду, конечно. Оправдываться за оговорку не имело смысла, и она просто улыбнулась. – Ничего, не переживай, – махнула рукой Надин, – я от тебя тоже не в восторге. – А я надеялась, что мы подружились. Правильно мне говорили, у рыжих нет души. Надин кровожадно скривилась и пальцами изобразила торчащие из всклокоченных волос рожки. Остаток пути они проделали в молчании, время от времени скучающе переглядываясь. Скоро показалась осиротевшая "Герцогиня Гамбит", и Надин, чуя, что паром уже практически в ее руках, прибавила шагу. Девон бросила ей ключ и неспешно двинулась следом. – Шуруй сюда, быстро, тут такое! – крикнула ей Надин после того, как на пару секунд исчезла в рубке. Из проема высунулась ее рыжая голова, и, пройдя к парому по скрипучим доскам причала, Девон отметила еще и веселое изумление на лице девушки. На полках в тесном сумрачном помещении толпились аккуратные баночки с образцами некого вещества. Забрать свое на память у Девон так и не вышло – она не рискнула подползти ближе к оброненным в беспорядке хирургическим инструментам, справедливо сомневаясь, что дырявый старый шарф и задержка дыхания – надежная защита от испарений панги. Она невольно нахмурилась, вспоминая, в каком плачевном состоянии нашла тело Тобара. А ведь его пришлось подтащить к себе и обыскать, чтобы забрать ключ от машинного отсека парома – ключ к возвращению на Столичную Пустошь. Харон, верно, прибил бы ее, узнав, что такая ценная находка досталась едва знакомой Надин. Но та горячо заверила, что за свою недолгую жизнь успела кое-что узнать о водном транспорте и разберется с управлением. Сама Девон не рискнула бы, а отдавать руль Харону – куда же они тогда приплывут?.. Надин не услышала ее смешка. – У-у-у, вот здесь-то и собрал наш приятель свои славные трофеи. Серьезно говорю, тебе повезло. Да и мне тоже. Насмотрелась я на других "посвященных". Такие маленькие кусочки, – она едва не коснулась носом одной из банок, когда наклонилась, чтобы разглядеть получше, – а ума как не бывало! Надо покурить. – А есть? – машинально спросила Девон, уже понимая, что опоздала – Надин схватила со столика мятую сигаретную пачку и потрясла, прежде чем открыть. – Тут одна. Я первая взяла, ладно? Девон улыбнулась, оборонительно поднимая ладони: – Не буду же я драться с тобой за курево. Она в последний раз огляделась в тускло освещенной каморке, подметив, что больше напоминающий восторг интерес Надин к хранилищу демонов Тобара нельзя назвать здравым, и это их роднит. Не самая приятная мысль. Ей нравилась Надин, но не хотелось сходства. Ни с ней, ни с кем-либо еще. Достаточно и того, что ее мать тоже зовут Кэтрин. Мир, похоже, серьезно озаботился напомнить Девон, кого она убила, чтобы появиться на свет. ”Если бы мой ребенок был на тебя похож, я бы тоже его бросила”. Не жалея штанов, она села на грязную занозистую доску пристани рядом с девушкой, которая отчаянно пыталась зажечь сигарету, и стащила с головы надоевшую шапку. – Скажи, это стоило того? – Не очень. Совсем сырая, наверное, он бросил где-то пачку, когда тут лило, – Надин критически оглядела сигарету и щелчком отправила ее в залив. – Ты ведь поняла, что я не про сигареты. – Да? А я-то думала, – протянула та, издевательски изобразив удивление. – Не жалеешь, что сбежала? Проследив за кругами зыби, что расходились по воде, Девон краем глаза поймала собственное отражение. Прозрачное и искаженное, оно ничего не сказало о состоянии шрама, и она отогнала зудящее желание ощупать голову, ограничилась тем, что пятерней причесала волосы и попыталась натянуть шапку так, чтобы больше она не сползала. Надин болтала ногами над водой. Нарочито беззаботные, почти детские жесты – старая привычка, от которой не можешь отделаться, хотя она давно не идет и не красит. – Хочешь устроить мне сеанс нравоучений? – она вскинула подбородок. – Подумай как следует, ага? – Если я спрашиваю, стоило ли оно того, я просто хочу узнать ответ. Жизни тебя поучит кто-нибудь еще. Кто-нибудь... умный. Надин все не унималась: – С чего вдруг такой интерес, а? – Я большой эксперт по семейным вопросам, вот и все. Ну, – помолчав, Девон вдруг ощутила подзабытое желание наброситься на кого-нибудь с откровениями, – вообще-то с отцом у меня случилось наоборот. Он… ну, в общем, рванул возрождать дело своей юности, а обо мне как-то и не подумал. Так что я, наверное, понимаю твою мать. – Злишься на него? – поинтересовалась Надин с веселым предвкушением, словно ей не терпелось приложить кого-нибудь крепким словом просто так, во имя дружеской поддержки. Девон невесело усмехнулась. – На таких, как он, злиться бесполезно. Может, даже грешно. Надин не знала ее отца, как большинство наслышанных об очистителе жителей Столичной Пустоши. Для нее эта история стала заурядной байкой о безответственном родителе, какие, надо думать, встречались во все времена. И глядя на то, как девушка пожимает плечами без особого сочувствия, Девон и сама понимала: не такое уж большое дело. Главный парадокс всей этой скорбной истории не уставал ее занимать: на сопутствующие гибели отца обстоятельства Девон смотрела на удивление трезво, прекрасно понимая, что он не столько совершил геройский поступок, сколько просто сглупил; что с начала времен люди умирают и теряют родных, и в ее беде нет ничего уникального; что рано или поздно непременно станет легче – но это не помогало. Ничего не помогало. Ей все еще нестерпимо хотелось свалиться с верхней ступеньки этой чертовой шаткой лестницы, не хватало только пинка, внезапного порыва ветра, что качнул и опрокинул бы ее вниз. – Раз уж ты спросила, – Надин не захотелось узнать, чем все кончилось, и Девон даже испытала некоторое облегчение. – Я развлеклась. И у меня теперь есть лодка, целая гора панги и шрам через всю башку. Что это, если не приключение? Так что – да, жалеть не о чем. А твой папанька добился, чего хотел? – Да. Их с мамой общая мечта осуществилась, проект не погиб вместе с ними. Приливной бассейн наполнен чистой водой для всех и каждого, и пока Братству Лайонса это выгодно, мемориал будет надежно защищен, оборудование исправно, поставки во все близлежащие поселения налажены, а люди обеспечены пригодной для питья очищенной водой. Разве не здорово? Разве не чудесно? – Ладно, – она хлопнула себя по коленям и резко поднялась, отчего еще пару секунд перед глазами плясали звездочки, – ты спешишь домой? Потому что у меня тут еще остались кое-какие дела. – Давай, вперед, веселись, а я пока нагружу каюты пангой. Не надорвусь, не переживай. Девон улыбнулась. – Позови на подмогу наших друзей из собора. У них неплохая физическая подготовка, – она попыталась изобразить подобие ритуальных танцев, которыми дикари, едва ли подозревая, развлекали их почти круглосуточно. Надин возмущенно скривилась: – Сама любуйся на эти задницы в обносках, с меня хватило! Доски причала угрожающе затрещали с первым шагом. Девон поспешила перенести свой вес куда-нибудь подальше. – Ну, я пошла. – Наконец-то. Пару раз она оглядывалась, убеждаясь, что с ее уходом Надин смирилась быстро и вполне довольна компанией новой подруги – не много ни мало самой "Герцогини". Сама Девон не торопилась бежать к особняку, некогда принадлежавшему семейству Кэлверт, и не только потому, что от перспективы объясняться перед Хароном у нее предательски слабели ноги. Давая указания Джексону, Профессор упомянул о собранном Локхартом глушителе сигнала, и это навело ее на кое-какие мысли. Заставило вспомнить о разоренном ныне доме и о том, с чем ей приходилось работать, пока папа не заманил ее в новый мир своим побегом. В основном – формально – Девон занималась настройкой и обслуживанием пип-боев, но на деле помогала Стэнли Армстронгу везде, где требовались лишние руки, за пару лет успев неплохо поднатореть в некоторых тонкостях. И то, что она услышала от Кэлверта, превратило нелепую полумистическую историю о болотных верованиях во вполне решаемую задачу. Она представляла себе принцип работы таких устройств – аналогично радиостанции, генератор помех поставляет на нужной частоте звуковой мусор и, если хватает мощности, заглушает сигнал. Пожалуй, ничего особенно сложного, если запастись деталями от довоенных радиоприемников и хорошенько напрячь мозги. Заставить их думать о деле, а не о том, как все тело ноет, переживая самую настоящую ломку по огромной тени, падающей из-за плеча. Может, что-то найдется у Хэйли – а пока Девон заглядывала в удушливо тесные магазины и офисы, что встречались по пути. До Великой Войны национальный парк не мог похвастать развитой инфраструктурой, так что и заведения не представляли большого интереса: продуктовые супермаркеты, маленькие кафе и столовые, залы с игровыми автоматами, тиром, аттракционами... кое-что из бытовой техники попалось ей в самом конце обхода, на пыльном брошенном складе – он ютился с неприглядной стороны причального комплекса и был ожидаемо разграблен, перевернут вверх дном. Девон протискивалась между ржавыми полками, выискивая хоть что-нибудь пригодное к разборке, и следующие за ней шуршание и скрежет потревоженного хлама скоро перестали смущать. Но шорох совсем другого тона она отличила сразу. На долю секунды мелькнула успокаивающая мысль о том, что это всего лишь Харон, он тоже бродит где-то здесь, но такого быть, конечно, не могло. Значит, кто-то другой. В безлюдном Пойнт-Лукауте простор для догадок невелик. – Привет? – она выглянула из-за пыльного стеллажа, пытаясь понять, кто искал с ней встречи. Тень заслонила тусклые окна, приблизилась к Девон, обнаруживая уже знакомые черты, хотя выражение лица Панады оставалось нечитаемым. – Это склад Тобара. Вместо просящегося на язык, но неуместно циничного “теперь он ему не нужен” Девон пожала плечами: – Он мог бы повесить табличку. Вы за мной следили? – Это я хотела задать вопрос, – заметила женщина беззлобно, словно удивившись, что ее опередили. – Тобар не появлялся вот уже несколько дней. А теперь я вижу, как на его судне орудуют... гости. Ты объяснишь мне, в чем дело? Что стало с Тобаром? Девон помялась на месте. Торговка не проявляла явной враждебности, да и скрытой тоже, но сама необходимость объясняться была страшно неудобной. Почти как в убежище при встрече со Смотрителем: даже не имея за душой никаких проступков, невольно нервничаешь и припоминаешь все мелочи, которые его всевидящее око могло принять за нарушение. – Знаешь, чем он занимался? – А что знаешь ты? Неопределенно мотнув головой, Девон притормозила, вспомнила, что на голове же носит веское оправдание, стащила шапку и зачесала поредевшие волосы пальцами, чтобы открыть шрам. – Я не буду врать. За это он мертв. Но не от моих рук. Панада заметно помрачнела, хотя не двинулась ни одна мышца ее лица. – Что ж, тогда Тобар получил свое. Я говорила ему, что так и будет. – То есть..? – Он давно этим промышлял... смешно сказать, ради пары ящиков окультуренной панги на продажу, – она покачала головой и горько улыбнулась. – Может, было и что-то еще – я не знаю, он не говорил. Эта его... связь с племенем была для меня загадкой. Смутные времена... В тот год, когда в особняке появились новые жильцы... многое изменилось. Они разбудили призраков маяка, те разлетелись по округе, подхваченные ветром, и бросались затем на податливые, слабые умы. Поврежденные. Девон чуть ли не передернуло от того, как резко будничные сетования сменились путанными даже для Панады загадками, звучащими на редкость нелепо в темном, заваленном мусором и воняющем гнилью зале брошенного склада – самом прозаичном месте из всех возможных. – Подожди, – попыталась перебить она, но Панада даже не обратила внимания. – У меня есть то, что тебе нужно, – продолжала она до неуютного напевно. – Тобар тоже считал, что маяк – просто сооружение, а голос его – заслуга старых наук. "Техника на грани фантастики". Именно технику он предпочел наговорам. Но вещи ломаются. Заставив Девон вздрогнуть от неожиданно размашистого движения и его беззвучного итога, Панада опустила на металлическую поверхность стола небольшое устройство, более всего напоминавшее рацию. – Ты пыталась это починить? – пока даже не думая о том, чтобы дотронуться до предмета, который не был ей предложен, спросила Девон. Ей показалось, что ответ она узнала еще до того, как услышала. – Отец научил меня. – Хорошо… – она покусала нижнюю губу. – Новые обитатели особняка, о которых ты говорила... это Десмонд Локхарт? – Девон склонила голову набок, но выражение смуглого лица Панады не стало понятнее. – И... кто-то еще? Кто? – Я не знаю их самих, только эхо их дел. Рождение племени. Смерть Тобара. Твоя рана, – она протянула руку к шапке, под которой прятался шрам, но не стала касаться, – тоже эхо. Ты можешь даже прислушаться. Пространные, едва ли осмысленные речи Панады не хотелось даже пытаться понять и принять всерьез, но других идей у Девон не нашлось – и она решила поддаться и уточнить: – Как, интересно? – В тишине, – ожидаемо увильнула женщина, покачала головой чему-то своему и развернулась, чтобы уйти. Девон прищурилась, ожидая, что ее вот-вот ослепит поток света из распахнутой двери, но шорох шагов вдруг затих – Панада остановилась. – Остерегаться следует не меня. Заблудшие души идут по пятам. На тебе их метка, но ты отбилась от стаи. – Черт с ней, со стаей, немного они потеряли. – Дикари с их слежкой интересовали ее куда меньше, чем загадки маяка; она, может, и не прочь была послушать, что к чему, но любопытство манило совсем в другом направлении. И Девон торопливо набрала воздуха для вопроса: – Лучше объясни, что там… т-т-там… И все. Больше ни звука. Она замерла, разинув рот, и испуганно прислушивалась к себе в надежде понять, в чем дело. Язык застрял во рту бесполезным куском мяса и категорически отказывался шевелиться. Девон по-прежнему заикалась в особо нервные моменты, но это… это было куда круче. Полная немота, даже гудения в горле добиться не получалось, невозможно даже булькнуть, даже пискнуть. А следом она обнаружила, что не может сойти с места и оторвать взгляд от собственных отчаянно потеющих ладоней. Только проступающий на коже влажный блеск и холодок от обдувающего руки сквозняка и успокаивали – хоть какие-то чувства остались при ней. Мучить Панаду вопросами уже не хотелось – хотелось пережить уже этот момент, списать все на разыгравшуюся фантазию… и, черт-бы-их-всех-побрал, добраться наконец до своего телохранителя, рядом с которым таяли все страхи, странности и сомнения. Когда ее отпустило, Девон отчаянно затрясла онемевшими руками и подумала, что не удивится, если больше не увидит Панаду. Поставщик товаров и покупателей мертв, и раньше малолюдный, Пойнт-Лукаут опустеет совсем – любое предприятие в этих условиях пойдет ко дну скорее, чем успеешь подумать. Особенно если к тому же проделывать с гостями такие фокусы.

* * *

Локхарт, конечно, потребовал объяснений его появлению и долго смеялся, когда Харон кратко изложил, в чем дело. Тот глумливый хрип, который он выдавал за смех, по-прежнему не позволял даже предположить, что последует дальше. Но, по большому счету, Харон не видел разницы. Что бы ни сказал или сделал Локхарт, приказ есть приказ. Мысль о том, как глупо и шатко звучит из года в год единственная непреложная истина в его жизни, посещала далеко не впервые. Он все-таки мог думать своей головой, и привычка подчиняться молча ничуть не повредила этому свойству. Две сотни лет. Все это время, годы и десятилетия, непомерная, неподъемная тяжесть для человека. Бесконечный замкнутый круг. Он пересек страну, но оставался на месте. Никогда не двигался с места. Никогда не пытался вырваться за пределы того, каким его создали. Не хотел этого и сейчас. Но стал задумываться. Вероятно, тоже не впервые. Харон едва мог вообразить, что произойдет, если контракт наконец потеряет свою силу, и его затянувшаяся служба окончится – так же сложно представить, что ждет после смерти. С того света не возвращаются, чтобы рассказать. Встречу с кем-то из себе подобных – если они были – он счел бы не меньшим чудом. Вместо этого случай столкнул его с тем, кто был как-то связан с его прошлым и явно стоял выше. Харон просто не мог задавать вопросы. Не мог разобраться. Не мог уйти. Не мог догнать, схватить за шиворот и придушить тощую сумасшедшую, которую имел несчастье называть своей хозяйкой. Теперь Харон не сомневался, что его дни в качестве телохранителя Девон сочтены. Если она уволит его не сразу, то позже, когда недомолвки и неловкость окончательно испортят их отношения. Все, что ему оставалось – с тоской обдумывать свои перспективы. И выполнять дурацкие поручения, которыми разбрасывался безвылазно застрявший в кабинете Локхарт: притащить ему еще один стол, покормить собак, нарубить дров, подать какой-нибудь инструмент – Харон брался за них, просто чтобы не сидеть сложа руки в отсутствие законной хозяйки. В глубине души он даже хотел, чтобы Десмонд сам заговорил с ним о прошлом – казалось, он способен если не расставить все по местам, то хотя бы дать зацепку, связующую часть головоломки. Он точно что-то знал, но молчал. Может быть, впрочем, он давно забыл; двести лет – большой срок, а насколько Харон мог судить, Десмонд все эти годы не прекращал активную деятельность, которая неизбежно отдалила бы его от событий такой давности. Если не стерла их вовсе. – Паршивый ты наемник, – заметил как-то Локхарт в своем обычном тоне злой насмешки. – Околачиваешься здесь, как будто идти, куда послал хозяин – это важнее, чем его защищать. Оправданий у Харона не нашлось, и он неохотно контратаковал: – А ты паршивый наниматель. Если бы она знала, как на самом деле проходит вербовка в племя, то отказалась бы сразу. ...по крайней мере, ему хотелось так думать. – Я тоже не знал. Правда, я и не полез бы туда, где меня могут застать врасплох. Это не моя оплошность, а ее, – добавил Локхарт серьезнее и жестче. – И твоя, если ты так плохо выполняешь свои обязанности. – Я не собираюсь оправдываться. – Придурочный вивисектор препарировал твою хозяйку, она в горячке отправила тебя куда подальше – и ты пошел, – неясным тоном, выражавшим нечто среднее между раздражением и насмешкой, продолжал Десмонд. – Может, ее сейчас с улюлюканьем свежуют эти ходячие бородавки с болот. Почему бы тебе не пойти ее искать? Или хотя бы красиво отомстить. Харон поскрипел зубами. Испытывать его терпение обычно было бесполезно. Было бы, если бы он сам не задумывался о том, какая участь могла ждать Девон на болотах. Больше того – только об этом он и думал. – Мне был дан приказ. – Вот это-то мне и непонятно, парень. По-твоему, все логично? Чем надо думать, чтобы данный в истерике “приказ” ставить выше объективной безопасности своего маленького нанимателя? В голову летящим на всех парах локомотивом врезался случай, о котором Харону напомнило Убежище 87. Чей-то горячо любимый сын, первый в долгом списке нанимателей – тихий парень, который тихим голосом приказал оставить его в одиночестве, а потом тихо вышиб себе мозги. Действительно ли защита нанимателя была его главной обязанностью? Над этим стоило подумать, в отличие от вопросов Локхарта. Харон ушел с ощущением небрежно разыгранного фарса, который он вовремя не разгадал. У всего была причина. Должна была быть. Совпадения и происшествия, поведение Локхарта, Девон и его собственное, безвыходный пятый угол – все сходилось не просто так. Всему была причина. Но что-то мешало ему увидеть причину в Девон. Не она была осью всей этой путаницы. И оттого он чувствовал себя виноватым – как будто действительно против воли втравил ее в историю, о которой не имел даже четкого представления. ...Девон влетела в особняк вечером следующего дня, как маленький разъяренный вихрь. Она не только выжила, но и выглядела вполне сносно для человека с отныне доказанным недостатком мозга. В сторону Харона, бродившего у спускающихся к центру холла лестниц-близнецов, она бросила быстрый взгляд, мимоходом убедившись, что он послушался ее приказа и остался в особняке. А искала она Локхарта. Разозленный Харон угрюмо поплелся за ней к кабинету в эркере, хотя приглашения не получил. – Вы мне сейчас кое-что объясните, – возвестила Девон решительно и только затем перевела дух и осмотрелась. Рабочий беспорядок явно навел ее на какие-то мысли. А разрез на ее виске о многом сказал Десмонду, который с неохотой оторвался от своего занятия, поправил очки и, наконец, взглянул на нетерпеливо ожидавшую внимания девушку. – Ты бы еще через месяц явилась. Надеюсь, есть что сообщить? – Судя по тому, что я узнала, моя помощь была вам ни к чему. Это что? – она ткнула пальцем в ящик, отхвативший солидную площадь на столе Локхарта. – Тот самый генератор помех, из-за которого все разгорелось? – Может, объяснишь по порядку? – подал голос Харон. Девон в ответ растянула губы в до противного неестественной улыбке. – О, конечно, родной. Видишь ли, – она сузила глаза, покосившись на Десмонда, – тот, кто командует племенем дикарей, причем довольно экзотическим образом, и об этом я расскажу позже, называет себя давним врагом вот этого господина. И утверждает, что нападал не просто так. А потому, что такая же штука, – она резко выбросила руку в сторону устройства, над которым работал Локхарт, – портит ему вещание. То есть, обмен любезностями у них длится уже довольно давно и вполне целенаправленно. Так какого, чтоб вас, черта вы посылали меня выяснять то, что и так вам было известно?! Десмонд хмыкнул, откинулся на спинку кресла, позволив кисти лежавшей на столе руки свеситься вниз. – Что ж, ты можешь поздравить себя с тем, что потеряла не все мозги. – Это уже, знаете ли, обидно слышать. Я чудом осталась в здравом рассудке, а могла бы сейчас не сложить два и два. – В этом можешь винить только себя, – Десмонд развел руками, вставая. Харон подавил горькую ухмылку – все, чем он мог проявить досаду. Ему Девон могла приказать выражаться деликатнее – с Локхартом это не сработает. Невозможно контролировать всех и вся, да, милая? – Правда? Если бы кое-кто не водил меня кругами – пойди туда, сделай то, – мне не вскрыли бы череп прямо посреди чертовых болот! – продолжала разоряться Девон, теперь недовольно взиравшая на оппонента снизу вверх. – И ради чего? Неужели без этого было не обойтись? Локхарт вздохнул и сощурился, всем своим видом показывая, что его терпение к жалобам шумной девицы подходит к концу. – Вот именно. Разве я просил тебя присоединяться к этим идиотам в их плясках? Ты должна была собрать информацию. Подставиться под нож было твоей личной инициативой. – Ладно, – сквозь зубы согласилась Девон после недолгой растерянной паузы. – Но не пытайтесь убедить меня, что ничего не знали. Вы были в курсе с самого начала. Удивительно, правда – вы возвращаетесь в Пойнт-Лукаут, становитесь жертвой нападений, живя в доме своего старого врага... кто бы мог организовывать эти нападения? Ну неужели вы не догадывались? Да что я говорю... у вас тут зримое доказательство. Или вы просто так собираете мощные глушилки, чтобы занять руки? – От твоего визга у меня в ушах звенит, – Десмонд продолжал отмахиваться от нее, как от назойливой мухи, хотя и несколько картинно, лениво. – Я подозревал. Подозревать – не значит знать досконально, соображаешь? – Простите, – процедила Девон, – но я теперь не верю ни единому вашему слову. Харон не мог не подумать, что эти двое друг друга стоят. Сейчас он как никогда ясно понимал, чем Локхарт так притягивал его хозяйку. Ей было чему у него поучиться: в том, к чему стремилась она сама, Десмонд достиг значительных успехов. Запросто обвел ее вокруг пальца и отсек все претензии. Она не без причины выглядела возмущенной сверх меры, но в глубине души наверняка восхищалась. Брала на заметку и мечтала повторить. – Что ж, ты раскрыла мою маленькую недомолвку. Возможно, она не безвредна, но я не собираюсь извиняться перед тобой за твою же тупость. Если ты способна учиться хотя бы на своих ошибках, то в следующий раз будешь осмотрительнее. – Не будет никакого следующего раза. – Да? Дай я открою тебе еще одну тайну. Десмонд обошел вокруг стола, приблизившись к Девон, которая сложила руки на груди и уставилась на него с самым враждебным видом. Интересно, играла она или нет? Всерьез ли хотела прекратить с ним все дела? – Ты же наверняка догадывалась о том, что дырка в башке – не просто прихоть. Она делает этих племенных идиотов восприимчивыми к воздействию на разум посредством тех самых сигналов, которые блокирует эта "штука", – он провел облезлым пальцем по краю металлического корпуса. – А теперь подумай как следует. Ему, Кэлверту, ничего не стоит превратить тебя в марионетку. Ты точно так же уязвима, как и все эти лопочущие уроды. А у меня есть средство от твоего недуга. Так с кем тебе стоит дружить? Обмен взглядами в следующую секунду был донельзя красноречивым: Девон отыскала глазами Харона, а Харон отметил подозрительное движение сенсоров турелей, наверняка как-то связанное с тем, что Десмонд держал левую руку в кармане пиджака и пристально следил за готовой отдать приказ девчонкой. В натянутой тишине, нарушаемой только механическими звуками: щелчками, гулом и ровным поскрипыванием, Девон вдруг рассмеялась. Зная свою напарницу, Харон ждал от нее чего-то подобного, а вот Десмонд воззрился на Девон с видом “ну что опять?”. – Я вам нравлюсь, да? Будь у Локхарта на лице побольше кожи – можно было бы с уверенностью сказать, что он досадливо поморщился. – Девка, которая две недели носилась с простейшим заданием и по дороге умудрилась потерять кусок мозга? Не слишком. Я начинаю сомневаться, стоит ли отдавать тебе глушитель. Может, ты вернешься через год в кресле-каталке без рук и ног. Девон раздраженно закатила глаза. – Придумайте уже что-нибудь новое, ну в самом деле. – Я тут не для того, чтобы тебя развлекать, – отмахнулся Локхарт, но как будто сменил гнев на милость. – Ладно, у тебя на роже написано, что ты чего-то хочешь. Аванса? Разъяснений для самых маленьких? На секунду Харон поймал ее взгляд. – Подробностей. Лучше с самого начала, – не стала мелочиться его хозяйка. – Чем вы друг другу насолили, какие действия уже предприняли, чего еще мне ждать – я с места не сдвинусь, пока не расскажете. – Поздновато ты спохватилась. – Виновата, – Девон развела руками. – Но вместе мы все исправим. Вы начинаете. Чувство меры, видимо, отказало ей, но не Харону, который одергивал себя, чтобы не одергивать все наглеющую подопечную. Но чем напористее она себя вела, тем больше, пусть это и казалось невероятным, располагала к себе Локхарта. Они и правда говорили на одном языке. Может, ее идея увязаться за ним в Бостон не так уж наивна. – Надо думать, ты так и будешь тут отираться и мне надоедать, пока я не расщедрюсь на подачку. – Будьте уж так любезны. Десмонд выдержал паузу, замер, как будто обратившись внутрь себя, в память – шевелились только его иссохшие пальцы, отбивавшие неровный ритм на крышке стола. Решив, что так он обещает долгий рассказ, Девон упала в мягкое кресло у его стола. Харон прислонился к дверному косяку. Но в раздумьях Локхарт пробыл недолго. – Кэлверт не родился мозгом в банке, как ты, наверное, догадалась, – на этой фразе Десмонд почему-то покосился на Харона, словно намекая, что от него такой догадливости не ждет. – Мы оба когда-то были людьми, далеко не последними в том, ушедшем мире. Я знаю Кэлверта почти так же долго, как хочу убить. Не имеет значения, с чего все начиналось; конкуренция, саботаж, подлоги, шпионские игры – это было слишком давно, и если я начну вдаваться в подробности, ты вряд ли что-нибудь поймешь. – Значит, старые счеты? – подытожила Девон, как показалось Харону, с некоторым разочарованием. – На Земле было чем заняться и до того, как упали бомбы. Но теперь это не так уж важно. Тебе достаточно знать, что Кэлверт кое-что украл у меня и умудрялся это надежно прятать почти двести лет. Прятал, надо думать, на видном месте, где никто не стал бы искать. – Вот это оскорбление. – Да, – медленно кивнул Локхарт, будто бы пропустив мимо ушей откровенную иронию в тоне девушки. – Чертовски серьезное оскорбление. Девон потопталась на месте, пожевала истрескавшиеся губы. – Я одного не понимаю, за что очень, конечно, извиняюсь. Неужели за две сотни лет вы не нашли способа вернуть свое? И почему вам не стало плевать? – Потому что я не мог его достать. До недавних пор… как бы ни было мучительно это признавать. – И вы вот уже две сотни лет точите на него зуб? Так бывает? – она скривилась; ее тон лишился всякого намека на уважение к старшему, и тот не преминул отреагировать. – Мне кажется... – Я спрашивал твоего сраного мнения?! – прикрикнул на нее Локхарт. Резко выдохнув, Девон замолкла и насупилась. – Это не столько месть, сколько дело принципа. Если ты понимаешь. Если нет – считай, что мне просто нужны мои записи, и не забивай свою дырявую башку лишними подробностями. К ее травме Локхарт ссылался уже не впервые, и Девон, приняв донельзя скучающий вид, патетически вздохнула. Постучала пальцами по подлокотнику кресла, повернулась к Харону, покачала головой, будто сетуя на бестактность хозяина дома, и попыталась вернуть разговор в конструктивное русло: – Выходит, вы в курсе, в каком Кэлверт состоянии сейчас. – Я знаю эту технологию, – протянул Десмонд, многозначительно потирая ладони. – Он обездвижен, но у него сотни рук и ног… правда, мозг только один на всю эту ораву. И все равно он доставил мне немало неприятностей. Это пора прекратить – раз и навсегда. Переглянувшись с Хароном, Девон вздохнула опять, но уже без налета театральности. Гуль примерно догадывался, о чем она может думать: с самого начала ей недоставало информации и на большее рассчитывать не приходилось, а теперь расспросы едва ли имели смысл. Восполнить потерю все равно не выйдет, удовлетвориться добытой толикой правды – тоже. Оставалось только следовать намеченной линии. Смирно пытаться, уже порядком оплошав, хотя бы сохранить лицо. – Смотри, – он нетерпеливо потер руки – избитый жест, но, похоже, неосознанный. – Если я знаю Кэлверта, а я его знаю, то он использует высокочастотный когнитивный передатчик, чтобы дергать своих придурков за ниточки. Мне нужно, чтобы ты поместила глушитель на колесо обзора – то, что в парке – и провела питание. Этот ублюдок будет в ярости, клянусь. Все его нейроны заполыхают, как рождественская гирлянда. Девон явно не сочла идею безупречной, и на этот раз Харон был с ней согласен. Локхарт не случайно перешел на полушепот, смакуя надежду подразнить противника: это входило в его планы. Как и то, что лично ему рисковать головой не придется. – Так вы этого хотите? – спросила Девон с сомнением. – Разозлить его? – Нет, чтоб тебя, я хочу его уничтожить, – отрезал Десмонд. – Стереть в порошок. – И вы точно знаете, где его искать? – Ты же пошутила, да? Это очевидно. Где мог расположиться чертовски умный урод, чтобы вещать на все болото? Ну, соображай, малявка. – Где-нибудь повыше. На маяке? – Бинго, – намек на мелькнувшую ухмылку можно было не заметить, если не вглядываться внимательно. – Нам надо обезвредить Кэлверта, а потом раздавить. Не наоборот. Так что сначала ты заглушишь сигнал с маяка, оставишь его без армии полуголых кретинов, а потом мы зайдем в гости и посчитаем его извилины. Это понятно? Девон, похоже, совсем расслабилась и осмелела до того, что разминала плечи и шею, слушая Локхарта. Затем встала, спрятала руки в карманы, поизучала немного своего оппонента и, решив, что он ее не остановит, прошлась по комнате. – Если я правильно понимаю, как Кэлверт влияет на дикарей, то... они наверняка переполошатся, когда сигнал заглохнет. А так как их враг – вы, они вполне могут заключить, что без вас тут не обошлось. – Заключения – это не по их части. Девон примирительно развела руками: – А здесь много мозгов не надо. – Чтобы прицепить на сраное колесо сраный подавитель сигнала, тоже не нужно выдающегося ума, – почти рявкнул Десмонд. – Может, решим сначала этот вопрос, а потом будем сочинять новые проблемы? – Я просто предлагаю вам быть осторожнее, – она терпеливо улыбнулась – так, словно Локхарт и не думал сыпать ругательствами, а вел с ней милую беседу за чашкой чая. – Вы все-таки голова нашей операции, а без головы далеко не уйдешь… как, между прочим, и показывает своим примером наш оппонент. Не иначе как позабавленный этим замечанием, Десмонд прохрипел невнятный смешок, в котором при должной фантазии можно было уловить намек на благосклонность. – Мы идем втроем? – решил подать голос Харон, когда молчание несколько затянулось. И Локхарт, и Девон уставились так, будто совсем забыли, что Харон одарен речью так же, как и они. Девушка опомнилась первой: – Да, мне тоже интересно. – Пока мы еще никуда не идем. Я закончу с устройством. Вы прилежно помолчите в сторонке, – Локхарт махнул рукой. – Давай, исчезни куда-нибудь. Девон широко улыбнулась. Харон не мог не заметить, как в напряжении слегка дергаются уголки ее губ. Он замечал и непроизвольно мелькающую маленькую складку между ее бровей. Он слишком много смотрел на нее. И слишком долго ждал, когда закончится этот разговор. – Я так понимаю, это приглашение погостить? Локхарт не стал возражать – он уже с минуту перебирал стопку чертежей на столе, водил по линиям на бумаге исполосованным рытвинами указательным пальцем, демонстративно потеряв к Девон всякий интерес. Она победно улыбнулась в объектив камеры под потолком, развернулась к выходу и по пути – как бы мимоходом – прихватила со стеллажа картонную коробку с каким-то барахлом. Снова и снова Харон ловил себя на том, что следит за каждым ее жестом и каждым движением так пристально, будто только этим и живет. Впервые за все проведенные с ней месяцы ему было так паршиво – настолько, что он даже не находил сил задавить это поганое состояние, отвлечься чем-нибудь поважнее. Кипящая под ребрами злость была меньшей из его проблем, да и то, что он слишком уж легко впустил в свои мысли эту необратимую заразу, уже не так било по совести. Харон даже толком не знал, в чем дело. Он смотрел на Девон – несуразную, безрассудную, измученную и к тому же ненормально веселую – и не верил, что все это из-за нее. Его разум в это точно не верил. Точкой отсчета он определил Ривет-Сити. Он не мог припомнить, когда и почему это началось, но именно там гуль признался себе, что небезразличен к судьбе вечно лохматой, рассеянной и несерьезной девчонки. И, когда понял, каким противоестественным кажется отделяться от нее даже на пару часов, ноги сами понесли его в бар – место, известное своим свойством менять неприятности на выпивку. Харон узнал об этом раньше, чем стал работать на Азрухала в "Девятом круге", намного, намного раньше. Память ушла, а тень привычки осталась. Он не стал себе врать. И тогда же все обдумал. Самым естественным представлялось ему примириться с проблемой, согласиться на ее условия, принять все как есть вместо того, чтобы спорить, возмущая на поверку такое хрупкое равновесие. И сжиться с нетребовательной привязанностью оказалось просто. Харон опасался обратного, но его ничто не мучило, никакие путы не перекрывали ему дыхание, невысказанные слова не жгли язык, не открывалось пороков и уязвимостей. Он не давал этому громких имен, не вдумывался, не загадывал, ничего не ждал. Просто был с ней, защищал ее, совершенно сознательно готовый в любой момент отдать за нее жизнь, исчезнуть, чтобы она осталась – и все. Должно быть, это и стало его бедой. Оставшись без внимания и контроля, подпитываясь только ежедневной близостью, медленно и незаметно эта слабость вросла в него, прошила мясо, сковала кости, подчинила себе. Он двигался ее волей, дышал с ней одним воздухом, думал так, как думала бы она. Она влезла всюду, все подменила собой. Даже заставила его помышлять о том, чем он в жизни не стал бы забивать себе голову. О том, что все могло быть иначе. Но если Девон говорила о лучшем мире, то Харону настойчиво шло на ум другое: их дороги могли никогда не сойтись. Он по-прежнему служил бы вышибалой у Азрухала, а сто первая так и осталась бы для него персонажем радиопередач Тридогнайта, одной из многих тем досужих сплетен, которые добираются и до Подземелья, вяло перевариваются тесным сообществом уставших от жизни существ и в итоге – конечно – доходят до него. В Подземелье было тяжело, бессмысленно, одинаково, отупляюще, но Харон почти мечтал это вернуть. Тогда он не чувствовал себя так, словно и воздух, которым он пытался дышать, и бегущая по венам кровь, и последние остатки разума утекают в проклятую дыру где-то в затылке; словно его изрешетили и опустошили, а он и не заметил. Ему страшно не нравилось это подвешенное состояние. Не нравилось ощущать гуляющий в ребрах сквозняк. Нужно было что-то делать. Разобраться. Он увяз слишком крепко, чтобы просто приказать себе успокоиться. Увести ее, остаться с ней наедине, в ограниченном пространстве, в тишине, что-то ей сказать, заставить ее объясниться, – это требовалось ему почти физически. Путь до гостевой спальни он преодолел поспешно, обогнав Девон на лестнице, а потом ждал ее у двери, чтобы пропустить впереди себя. – Вижу, ты не теряла времени даром, – заметил он под скрип петель. Девон неразборчиво ухнула, то ли соглашаясь, то ли выражая недовольство. – А ты? Скучал? – Ты запретила грубить, так что просто нет. – О, эти встречи. Каждый раз, как впервые, – проворчала она, слабо вздрогнув от грохота, с которым гуль захлопнул массивную дверь, и щелкнула выключателем. Прежде чем ток добежал до единственной лампочки в опутанной паутиной люстре, прошло еще несколько секунд. Девон моргнула, когда ей на лицо упала плотная тень, а путь преградила рука, упертая в стену. Секунда ушла на осмысление, и она во все глаза уставилась на Харона, так откровенно ограничившего ей пространство. – Чего? – Хочу кое-что прояснить. Она насупилась. – Обязательно для этого припирать меня к стенке? – Так ты не будешь увиливать. Если ты надеялась, что в твое отсутствие я все забуду и наша проблема решится сама собой – вынужден тебя разочаровать. – Ты про… – Девон предательски испуганно вытаращилась на него, и, понимая, что ее придется осадить, Харон даже испытал слабую надежду на облегчение. Ему страшно хотелось уколоть ее. Хоть чем-то отплатить за свою беспомощность. Свою слабость. – Я про твое поведение. Когда ты отправила меня к Локхарту, а сама рванула черт знает куда. Как ты это объяснишь? Я бы послушал. – Мне нечего тебе сказать, – неожиданно резко, как будто ей приходилось повторять эту фразу неоднократно, отрезала Девон. – Что-нибудь все же придется. Не сводя с Харона крайне напряженного взгляда, она прижала к себе покрепче сумку и похищенную у Локхарта коробку, откуда свисал увенчанный вилкой электрический провод. Скоро Девон надоела игра в гляделки. Она с нарочитой решительностью отвернулась, сердито выдохнула, покусала губы. Харон ждал и молчал, пока ее по-детски обиженное лицо не смягчилось. – Хочешь, чтобы я признала, что сглупила? – Нет, я хочу объяснений. Зачем было меня отсылать? Нельзя было просто закатить истерику на месте? Попинать волны, покидаться в меня песком? Девон, все еще кисло кривясь, пожала плечами, невнятно хмыкнула и вдруг рассмеялась. Точнее, издала пару подавленных смешков, оставшихся безответными и неуместными в этом глупом диалоге, и затихла, а следом с ее лица исчезла и натянутая улыбка. – Нам обоим нужно было… подумать. Тогда – в молчании – ему показалось, что между ними намечается некое подобие честности. Гуль выдохнул, чувствуя, как слабеет желание придушить ее на месте. Жаль – оно бы несомненно помогло повернуть этот разговор в верное русло. Его ответ не требовался, и минута молчания вышла неловкой: Девон все так же обнимала свое барахло с отсутствующим видом, а Харон нависал над ней, одной рукой упираясь в стену. Покинуть это положение никто из них не пытался, будто даже не догадываясь о такой возможности. Ладно. Сначала. – Зачем тебе так срочно понадобилось вернуться на болото? – За ключом от парома. – И ты пошла туда, когда мы расстались? Девон опять пожала плечами и подняла глаза, уставившись выжидательно – будто это он валяет перед ней дурака, а она терпит из чистой вежливости. – Да. Ударить в стену прямо рядом с ее головой захотелось до дрожи в сжатом кулаке, даже показалось, что от него уже расползаются мелкие трещины, а Девон едва заметно съеживается в тени. – Девон, – он насилу выдохнул, – дорога до Вашингтона пешком заняла бы у нас не больше недели. Ты рискнула жизнью, чтобы добыть бесполезный кусок дерьма. Теперь ты каждый раз будешь отсылать меня подальше, чтобы не путался под ногами? Ты для этого выкупила мой контракт – чтобы я тут торчал, покрываясь коростой, и не имел ни единой возможности выполнять свои обязанности? – Тебе не кажется, что ты как-то увлекся? – она прижала коробку к себе покрепче и опять нахмурилась. Ни дать ни взять крайне недовольная своим подчиненным хозяйка. – Хватит на меня давить. Никакой катастрофы не случилось. – Никакой катастрофы, – в тон ей ответил он, – не считая того, что тебе вскрыли череп, и теперь ты все меньше дружишь с рассудком. И явно рада быть расходным материалом для Десмонда Локхарта, – здесь Девон не преминула возмущенно надуть губы, – а еще за всем этим мы как-то позабыли, что ты недавно облучилась, ни черта не ешь, похожа на ходячий скелет и мечтаешь подохнуть. Немного помолчав, она осторожно заметила: – Ты так за меня переживаешь, что я начинаю переживать за тебя. Харон не знал, что на это ответить. Ему хотелось закрыть глаза. Ничего не слышать. Прочистить голову. Слишком, слишком многое мешало мыслить трезво. – Я просто вспомнил, – он вдохнул, – как ты пыталась заставить меня сказать, что мне на тебя не наплевать. Тебе это было важно. Что теперь случилось? Ветер в другую сторону подул? Девон закатила глаза; гуль видел, как она мечется между страхом и негодованием и в итоге с видимым усилием заставляет свое лицо принять нормальное выражение. Сочувствующее. Виноватое. – Слушай, я... я не знаю. Нервы сдали. Ну… бывает. Сейчас все нормально. Я в порядке. Давай все забудем, пойдем дальше, ну правда... Харон наклонился к ней, почти чувствуя, как от этого недозволенного сближения начинает болеть спина и леденеют мышцы. – Это я уже как-то слышал. Его голос сам собой обратился в глухое рычание, низко бурлящее, щекочущее глотку. Девон вытаращилась так, словно там, где рождались эти вибрирующие звуки, по меньшей мере хлестал кровавый фонтан, и опять вжалась в стену в попытке отшатнуться. – Д-да что с тобой? – Мне не наплевать, – почти выдавил из себя гуль. – Чтоб я сдох, как мне не наплевать, Девон. Чистосердечное. Вместо того, чтобы торжествовать, Девон растерянно съежилась, опустила голову, покусала губы, посмотрела на Харона снова и, будто его вид напомнил о каких-то брошенных делах, засуетилась: – Пусти меня, я хотела оставить тут вещи... – Мы не договорили. – Мне в туалет надо! – она попыталась вывернуться, но Харон все так же преграждал ей путь и не собирался выпускать. Эта бесконтактная борьба ее немного разозлила – достаточно, чтобы вернулась уверенность. – Потерпишь. Это быстро. Ты знаешь, о чем я хочу спросить. Она уставилась на него и, не отводя внимательного, осуждающего взгляда, все-таки кивнула. – Ага. О другой нашей проблеме. Харон выпрямился и сделал шаг назад – сбежать Девон уже не пыталась. – Называй как хочешь. Как и ты, я не слишком хочу вдаваться в эту тему... Она с исполненным сомнения видом приподняла одну бровь. – Но произошел... момент, не регулируемый контрактом. Мне нужно знать только одно, – продолжал Харон, надеясь, что уточнений не требуется, и она понимает, о чем идет речь. – Наш договор не утратил силы. Я все еще твой наемник. Что-то меняется? – Можешь не беспокоиться, – Девон скривила губы в непонятном выражении, отдаленно напоминающем улыбку. – Ничего. Он молчал с минуту, не меньше. Молчал и смотрел на нее, а она не шевелясь выдерживала этот, как Харон надеялся, тяжелый взгляд. – Я серьезно, Девон. Она пожала плечами. – Я тоже. Теперь мне можно идти? – Мы можем поговорить прямо, без этих твоих кривляний? – Ты задал вопрос. Я ответила. Если хочешь узнать ответ на другой вопрос – вперед, не жди, что я сама догадаюсь. Он поскрипел зубами, уже жалея, что затеял этот разговор. Потому что Девон была права. В ее тоне слышалась издевка, но суть она ухватила. Харон надеялся, что она все скажет сама, потому что выспрашивать об остальном – даже мимоходом затрагивать это происшествие – у него не поворачивался язык. – Что значит твое "ничего"? – Что ты никуда от меня не денешься, – опять пожала плечами Девон. Ее слова прозвучали буднично, без пафоса, но и без пренебрежения, однако сквозившая в этой простоте самоуверенность почти оглушала. – Ничего не меняется. Ты остаешься моим наемником по контракту. Мы везде ходим вместе, помогаем друг другу, ты меня слушаешься и так далее. Не так-то сложно было догадаться, правда? Или ты ждал чего-то другого? Может, поделишься, чего? – Ты слишком много о себе думаешь, – безжалостно отрезал он и заметил, как Девон растерянно моргнула, на секунду позволив себе выказать неуверенность, но поспешила ее задавить и немного нервно вздернула нос: – Ну конечно. – Все, что мне интересно – как это повлияет на мою службу и должен ли я корректировать свое поведение. Меня не касается то, что ты там себе навоображала. – Так я навоображала? – Девон наигранно удивилась, ее поблескивающие в тени глаза, внимательно изучавшие гуля, застыли. Харон точно знал, что в эту секунду они думали об одном и том же. О том, что произошло никак не в ее воображении. Он проиграл. – Не знаю. Черт с тобой, иди, куда ты там хотела, – Харон кивнул в сторону уборной; чем скорее она пропадет с глаз, тем проще ему будет вернуться к обычному состоянию покоя. Но Девон не унималась. Она даже снова схватила его за запястье, когда он решил отступить – резко, как будто поймала в воздухе муху, и примерно так же деликатно. – Нет, объясни, что ты имел в виду. Ты же хочешь, чтобы я говорила прямо, так почему сам увиливаешь? – Хорошо, – процедил гуль, решительно высвободившись. Девон с ее торжествующей усмешкой и до наглости прямым взглядом так и хотелось осадить, срезать, чтобы она, черт ее дери, прекратила рассыпать ему соль по ссадинам. – Ты, похоже, запуталась. Меня может волновать только моя служба. Я так устроен. Мне правда не наплевать на тебя. Но нюансы наших отношений меня мало беспокоят. Хочешь конкретнее? Я не вижу в тебе женщину. Я на это не способен. Если ты думаешь иначе – ты заблуждаешься. – Я все поняла, – она кисло улыбнулась, не оставляя сомнений в том, что все-таки заблуждалась. Он был не лучше. Вызвал ее на разговор, чтобы сообщить, как ему неинтересны вещи, о которых Девон даже не упомянула. Как до этого вообще дошло? Он не понимал. Когда Девон попыталась, пригнувшись, пройти под его локтем, Харон не шелохнулся. Только обернулся, чтобы проследить, что она собирается делать. – Не знаю, как мне полагается реагировать… – бубнила она. – Ничего, если я никак не буду? Он пожал плечами. Уже не глядя на гуля, она со всей возможной аккуратностью бросила свои вещи на постель и действительно отлучилась в уборную, дав вспомнить, что он так и не сошел с места. Назло охватившему его оцепенению Харон стал мерить шагами комнату, пытаясь отвлечься от... он и сам не знал, чего. Его все так же съедала бессмысленная злость на нее. Девон выбрала лучший способ его доконать, даже если не ставила такой цели – это ей удавалось без всяких стараний, легко и непринужденно, как дышать. Одним своим существованием она раздражала в нем все. Он ненавидел ее непредсказуемость и свою беспомощность. Ненавидел томительное бездействие, когда секунды растягиваются в такт шагам, за стеной, брякая, падает на плиточный пол какая-то металлическая часть ее костюма и с шумом вырывается вода из открытого крана, а он здесь и вынужден ждать. Ждать, когда она вернется и снова наведет бардак в его мыслях, запутает все до неузнаваемости, покажет в очередной раз, насколько он бессилен ей помешать – и оставит в итоге ни с чем. Его отвлек особенно громкий шорох, сменившийся настоящим грохотом – в ванной комнате за стеной что-то шумно обвалилось, и, опасаясь, что трухлявый потолок мог придавить его неосторожную хозяйку, Харон не стал раздумывать долго. Уже на пути он сообразил, что какая-нибудь рухнувшая с потолка балка учинила бы больше шума. Хозяйка не озаботилась запереть дверь. Дышалось иначе, и хотя гуль не чувствовал температуры, он догадывался, что в комнате душно и влажно – дверная ручка запотела, над побитой временем изящной ванной клубился пар. На полу разливалась аккуратная лужа, так и спешившая под ноги, где Девон оставила след из небрежно сброшенной одежды. Он не сразу заметил ее саму – вывалившись из ванны и забрызгав все вокруг, его подопечная запуталась в выцветшей шторке, которую сорвала на пол. Из-под складок ломкого от старости материала, как из-под савана, выглядывали только бледные конечности. Пока гуль пытался распаковать и усадить Девон, чтобы подхватить на руки, она кривилась и хрипло дышала. Носом у нее пошла кровь. Харон не стал хлопать ее по щекам – она и без того понемногу приходила в сознание и даже поморщилась, когда он решился пальцем стереть густой темный потек из ее носа. Гуль отнес и уложил ее на постель, где быстро, стараясь не задумываться, укрыл все еще голую, как младенец, девушку и только затем понял, что заметил краем глаза. С минуту Харон раздумывал и в итоге все же воспользовался ее полубессознательным состоянием. Он слегка отодвинул покрывало, обнажая написанную на ее коже жутковатую картину. Свежими были только проступавшие на левых бедре и плече синяки. Ребра, локти и колени покрывала темная корка обширных ссадин. Девон схватила его за руку, когда он снова натягивал одеяло на ее живот, беспорядочно исчерченный уже затянувшимися царапинами. – Очнулась? – поинтересовался гуль. Вышло несколько угрожающе. Девон что-то вяло пробубнила и принялась непослушной рукой тереть глаза и лоб. Харон никак не мог определить, нормален ли ее цвет лица – щеки уже не казались такими впалыми и серыми, как минуту назад, но контраст с розовыми ладонями все равно выходил разительным. – И часто это теперь случается? – он подтянул к себе сумку и отыскал в ней гордо промаркированную Братством бутылку воды. Устал наблюдать, как Девон жалобно и беспомощно косится на горлышко, отвинтил крышку и дал ей попить. – У меня и раньше бывали обмороки. Я из породы слабаков. Гуль согласно покивал в ответ этому гордому заявлению. – Ага. Ты завтра никуда не пойдешь. Даже в своем неустойчивом состоянии Девон собрала остатки вредности, чтобы просипеть: – Почему это? – Я этого не хочу. Мое мнение что-нибудь значит? На ее лице мелькнула растерянность: надо думать, меньше всего Девон ожидала, что ее наемник может чего-то хотеть. Он тоже. – Харон, Харон… – проблеяла она до противного мягко, уничтожив в нем всякое желание продолжать этот разговор. – Мне не наплевать, – повторил гуль, будто в этих словах заключался какой-то особый смысл или сила. Чистая правда. Как будто отравленный простым воздухом, он впервые за долгие годы задыхался от этого «не наплевать». Девон вздохнула, прикрыв глаза. В слабости она шевелилась медленно, через силу, и оттого ее движения казались тягучими, слишком плавными. – Я знаю, Харон. Ему показалось, что, вымучив из себя этот краткий ответ, она уснула, но тут Девон снова принялась тереть веки и мять виски, растирая их почти до красноты, задевая распаренный и на вид чуть воспаленный шрам. Она пыталась встать. – Полегчало? – спросил он, подставляя ей локоть. – Вроде... – она неуклюже поднялась и тут же рухнула обратно, схватившись за сползающее одеяло. – Мне бы одеться. – Сама справишься? – Если ты прекратишь на меня глазеть. Харон, хмыкнув, оставил воду на тумбочке у кровати и поднялся. Когда Девон потревожила его скрипом и едва слышным кряхтением, гуль увидел, что она сидит, одной рукой упираясь в постель и ею же прижимая к груди край старого одеяла. Другой она тянулась за своей сумкой. Вздохнув, он подошел, степенно передал ее прямо в руки подопечной и отвернулся. Привычные действия в этот раз давались Девон нелегко: она сопела и шмыгала носом, что-то шипела, должно быть, силясь натянуть штаны на еще влажные после душа ноги, а ткань от ее спешки трещала по швам. В какой-то момент Харон заставил себя отойти подальше, натужным скрипом половиц надеясь заглушить и без того тихие, может быть, и вовсе выдуманные им звуки. Он заглянул в просторную ванную, чтобы подобрать оставленные хозяйкой вещи, а когда вернулся, Девон уже освободила ему место, откатившись на дальнюю сторону постели и там одиноко съежившись. Харон многозначительно оглядел комнату, надеясь увидеть какое-нибудь засаленное до желтизны кресло или кушетку, что угодно, что спасло бы его от участи ночевать на полу. Единственный стул в комнате показался ему детским – уместиться на сиденье гуль смог бы разве что боком. Или с помощью математически подкованной хозяйки высчитав центр своей тяжести. Правда, готовой к решению такой задачи она не выглядела. Ему показалось, что она дышит на сжатые у лица кулаки. Зато голос звучал бодро: – Что будешь делать, когда я откину копыта? – Не знаю, – отозвался Харон недовольно и соврал. Он, конечно, знал. Знал, что они могут умереть не в один день, и если ее не станет раньше, он поступит так, как поступал до этого – просто заберет контракт и найдет другого хозяина. Служба пойдет на новый круг. Это подсказывал сухой рассудок – безотказный, как всегда. И особенно ироничный сейчас, когда Харон был небывало далек от спокойствия. Сейчас, когда он опять угрюмо пялился на нее. Девон смотрела нарочито грустными и немного пьяными глазами то на него, то на свободную сторону постели, и, вначале не собираясь этого делать, гуль сел. – Давай не будем ссориться, – немедленно поддержала его примирительную инициативу Девон, – ну, раз уж мне недолго осталось. У нас ведь еще дело есть, Кэлверт сам себя не зароет... Вяло сморщившись и шмыгнув носом, она попыталась состроить жалобную мину. Харон только вздохнул. Как ни странно, стало легче – пропал этот чертов трепет и оцепенение. Казалось, что если ей приходится кривляться, притворяясь смертельно больной, все не так уж плохо. Исправимо. Если он и ошибался, это все равно помогало взять себя в руки. – Твой шрам вообще можно мочить? – угрюмо поинтересовался Харон. – Эмм, ну... нежелательно. Наверное. Я старалась этого не делать. Он хмыкнул. – Как давно ты сняла перевязку? – Вчера утром. – Обрабатывала чем-нибудь? – Ну а то. Истребила, наверное, все остатки водки в окрестностях. Девон уставилась на него, с каким-то веселым нетерпением ожидая продолжения опроса, и Харон опрометчиво решил, что хуже не будет, если он предложит ей помощь. – Давай сюда свою голову. Откровенно говоря, он рассчитывал хоть немного удивить ее своей инициативой, но ни удивленной, ни обрадованной, ни благодарной Девон не показалась. Хуже: в уголках губ обозначился зачаток самодовольной ухмылки, вида которой Харон не выносил. До чего глупое выражение, совершенно неуместное. – Так кто такой этот Кэлверт? – О-о, – сонно прикрыв глаза, улыбнулась Девон. Как раз в этот момент гуль прижал к краю шрама смоченную спиртом тряпицу – поморщившись, она сдержанно зашипела и тут же посерьезнела. – Ты бы не поверил, если бы увидел. Я тоже думала, что после Брона и Эдема меня ничем не удивить. В общем... это мозг. Почувствовав, что уже довольно наслушался о мозгах на сегодня и готов отправить в ночной отпуск свой собственный, Харон все же спросил: – Чей? – Кэлверта, конечно, – она пожала плечами, будто не понимая, как это он сам не догадался. Харон чуть придержал ее голову и смахнул упавшие на шрам волосы. – По крайней мере, проекция, с которой мне довелось побеседовать, представляла собой именно мозг. Не знаю, как этот парень дошел до такой бестелесной жизни, но здоровья его рассудку она не прибавила. На это бредовое замечание гуль только махнул рукой. – Подумай еще раз. Я с тобой разговариваю, – пальцы свело от порыва дернуть ее за поредевшие волосы, чтобы привлечь внимание. Харон молчал, пока не дождался ее внимательного, явно скучающего взгляда. – Подумай, не лучше ли убраться отсюда. Кэлверт не достанет тебя вне Пойнт-Лукаута... а Локхарт только выглядит таким влиятельным. Он не станет тебя преследовать. Это решит все проблемы. Девон долго смотрела на него, не шевелясь, и гуль начал подозревать, что она уснула, сидя с открытыми глазами. – Эту тоже решит? – она постучала по своему черепу рядом со шрамом. Некоторое время они сидели молча, оставаясь на почтительном расстоянии друг от друга. Девон нервно – видимо, щекотало – подтирала стекающую по виску жидкость. В подвале пряталась от всего мира богатая коллекция алкогольного пойла всех разновидностей, что позволяло щедро поливать раны водкой, хоть ненадолго забыв об экономии. – Давай спать, – сказала Девон почти шепотом, как будто делилась секретом. – Выключишь свет? Лампочка погасла, когда он уже нашел путь к постели. Гуль снял куртку и лег, но сон не шел, и он просто пялился в нависающий над ним черный потолок. В полной темноте и непрерывном, будто по негласному уговору, молчании Харон не сразу обнаружил, что Девон подползла к нему ближе. Ее субтильное тело не сумело выжать из шаткого каркаса кровати даже скрипа. Гуль не ощущал его тепла. Но в какой-то момент понял, что неспокойное дыхание звучит теперь прямо под его ухом, а внутреннюю сторону локтя щекочут издевательски легкие касания. Сомнений быть не могло – последняя надежда на случайность растаяла, когда ее пальцы принялись выводить линии от предплечья к самому запястью, протягивая по его коже жгучее, как муравьиный укус, ощущение. Он хотел спросить, зачем все это, но уже знал, что ответа не получит. Казалось бы, все стало очевидно задолго до этой ночи, но Харон до последнего, уже рискуя показаться слепым и глухим идиотом, делал вид, что не замечает ее... внимания. Он напрочь не мог принять, что Девон не дурачится, не сходит с ума, не испытывает его терпение, не поспорила с кем-нибудь, а просто... просто его трогает. Видимо, потому, что ей того хочется. Это не укладывалось в его голове. Он не мог понять того, что не испытывал. Кинестетическая сторона жизни его мало интересовала. За десятки лет он успел забыть, что люди трогают других людей не только из враждебности, что это может быть проявлением доверия, симпатии, еще какой-нибудь ерунды – и всегда искал подвох, не мог не искать, когда Девон подбиралась поближе, опиралась на него, укладывала голову на плечо, касалась его будто невзначай. Всегда осторожно, застенчиво, будто видела в этом важный аспект их взаимодействия. Он видел только тяготу. Правда, Харон еще помнил те пьяные минуты, – или это были часы? – когда чувствовал, читал ее, просто дотрагиваясь до живой кожи, и это казалось самым естественным явлением на свете. А теперь стало недосягаемым и таким далеким, что... лучше бы он забыл. Ее рука дернулась и остановилась, но не отпрянула, когда Харон шевельнул затекшим плечом. Несколько секунд Девон отравляла его слух своим тихим дыханием и выжидала, затем продолжила ощупью пробовать неровности его кожи, цепляясь за них мозолями на пальцах, обводя края рытвин, поглаживая и то едва касаясь, то укладывая на его предплечье всю ладонь. Ее, похоже, не слишком беспокоило, что он в сознании. Она даже ждала какого-то отклика. Он поймал ее руку у своего плеча, сжал и подержал так, раздумывая, что делать дальше. Живое тепло под кожей пускало слабые щекочущие разряды по выгоревшим нервам. Девон не шевелилась, не пыталась вырваться, ее удивление гуль прочел по едва слышным признакам – голодному до воздуха, почти судорожному вдоху и влажному звуку, с которым она затем облизнула губы. Харон был уверен, что в этот момент ей как никогда трудно молчать, но ломать свою игру она не стала. Между ними по-прежнему висела тишина, нарушали которую только шорохи и дыхание. Расслабив захват, он позволил ее ладони утонуть в своей, скользнул между ее пальцев – расправившись и впустив его, они почти доверчиво легли на обтянутые грубой, вечно трескающейся кожей костяшки, но этим все не закончилось. Девон погладила тыльную сторону его ладони и попыталась выскользнуть, а когда Харон ее отпустил, прильнула снова к почти сжавшемуся кулаку, мягко обнимая его пальцами. Харон слышал, как она кусает губы – тогда Девон дышала только носом и почему-то рывками. Слышал, как она ерзает по постели, как мнет простыни пятками. Это уже не походило на изучение. Она гладила его ладонь, обхватывала и тянула к себе. Он выбирался из ее слабых пальцев, ловил запястье, не давая руке Девон упасть на постель, будто это грозило ей серьезным переломом. Больше ничего. Просто держал ее кисть неподвижно и думал, как долго это может продолжаться. Сколько еще он сможет ее удерживать и от чего? Чтобы ей не пришлось стряхивать и счищать с себя ошметки его шелушащейся шкуры? Чтобы она не выпрыгнула из окна в ужасе от того, что натворила? А не пора ли ей думать своей головой? Против воли Харон опять вспомнил, как легко такие вопросы таяли в его затуманенном наркотическими испарениями разуме, когда в нем ненадолго проснулся человек, которым он когда-то был. И сейчас он ощущал почти болезненную необходимость проверить. Уточнить. Выяснить. Насколько он мертв? Рывком он перевернулся набок и оказался в упоре над ней. Гуль все еще прижимал к подушке ее руку, а теперь нашел и другую. Девон не захотела их высвободить, но начала вытворять нечто странное, пытаясь выгнуться и обхватить его ногами. А ему нужно было хоть ненадолго ее унять. Харон сдавил костлявые запястья чуть крепче – с замершим в горле, почти неслышным писком она прекратила дергаться, позволила ему зажать между коленей ее ноги и теперь, почти обездвиженная, только кусала губы, поблескивала глазами в темноте, неровно дыша и мелко вздрагивая. Едва ли заботясь о том, как бы объяснил свой поступок, если бы Девон вздумалось спросить, Харон уронил голову на подушку где-то между ее плечом и шеей – туда, где тень казалась плотнее и оттого теплее. Только казалась. Подбородком он почти касался изгиба шеи, продвигаясь мимо ключиц все выше; как только затронул дыханием ее ухо, она непроизвольно дернулась, хотя и до того дрожала, как при ознобе. На всякий случай он, не поднимая головы, не глядя, не отпуская, успокаивающе провел большими пальцами по ее запястьям – там, где при свете синели бы вены. Девон попыталась ответить, погладив прижатые к ее рукам пальцы, но дотянулась только до вросших в спекшуюся кожу обломков ногтей. Осторожно, будто прозрение могло ударить его, как током, он вдыхал темноту под мочкой ее уха и прислушивался к себе. Ничего. От нее ничем не пахло, как он ни старался это уловить – пустой, стерильный воздух, бессмысленно наполняющий легкие. Не получалось даже вызвать в памяти запах, который он совершенно точно чувствовал наяву каких-то несколько дней назад. Не ощущал он и ее температуры. Тепло бегущей по сосудам крови теперь стало для него покалыванием, от которого возникал тик в мышцах лица. Поганое, должно быть, зрелище. Хорошо, что она не видит. Нет, сумасшедшее отупляющее чувство к ней – не оно его опустошило. Он был таким всегда. Харон отпустил Девон и откатился от нее. Ненормальная не убралась подальше, она схватилась за его руку и почти не шевелилась больше, словно извиняясь за недавние вольности. Время от времени его пальцы непроизвольно подрагивали от щекочущего тепла, и это маленькое движение выбивало из ее груди краткий вздох, но за ним ничего не следовало. – Зачем ты это делаешь? – сказал его рот. Сам Харон предпочел бы молчать. Она замерла, молчание стало искусственным, напряженным, и гуль решил было, что так и не услышит ответа. И ему стало все равно. Он редко получал шанс выговориться. – Мне казалось, ты думаешь только о себе. Но ты вообще ни о ком не думаешь. Хотя в одном ты была права. Я тебя совсем не знаю. И ты не знаешь меня. Девон часто засопела, крепче взялась за его руку и попыталась притянуть к себе – губы ее едва коснулись костяшек пальцев, когда Харон перехватил и сжал в своей ее ладонь, задерживая ее в неподвижности. – Ты так хотел знать мое мнение, – вдруг сказала она хрипло, – ну, о том, что между нами произошло… – Уже не хочу. – Так вот, слушай. Рано или поздно это случилось бы все равно. Абсолютно точно, Харон. Через месяц или год, по моей инициативе или твоей… – Прекрати. – ...на трезвую голову или нет, но… – Нести. – ...но мы бы вышли за рамки. Это точно. – Чушь. – Значит, чушь? Чушь, – повторила она, пряча нервный смех за шепотом. – Мы, значит, друг друга не знаем, мы чужие. Поэтому ты носишься вокруг как ужаленный, нападаешь на меня… – Что за бред. – Да, устраиваешь мне разнос, потом – едва ли не скандал, теперь допрашиваешь с пристрастием, как только мы оказываемся вдвоем. Тебе до меня нет дела, да? Ну, нервишки пошаливают, что здесь такого! – Девон замолкла резко, будто захлебнувшись от возмущения, и потратила несколько секунд на то, чтобы отдышаться. – Я, знаешь, жалею только об одном: что не видела тогда твои глаза. Многое бы отдала, чтобы узнать: ты обнимал меня и трясся надо мной со своей фирменной мордой кирпичом, или нет? Ему отчаянно захотелось оглохнуть. Тупой грохот в мозгу показался неплохим началом. – У меня только эта морда, Девон. Другой нет. – С полминуты он старался не слышать ее напряженное дыхание. За это время на ум пришел только один, уже извечный вопрос: – Зачем все это? Чего ты хочешь? Она глухо порычала, будто это ее рассудок подвергался злостной атаке. Выдохнула. Харон решил, что на внятный ответ надеяться уже не стоит, и насилу попытался прогнать нервозное напряжение хотя бы из мышц. Пока Девон не выпалила: – Тебя. Харон не успел предугадать пинок под ребра, которым отозвалось это слово, но понял, что за ним последует новая попытка дотронуться, и вовремя остановил руку Девон, уже подползающую к его предплечью. Просто удивительно, насколько она в себе уверена. – Да что у тебя с головой? – рявкнул он, едва успевая перейти на громкий шепот. Девон в ответ приглушенно хихикнула. Ирония, действительно, была очевидной, пусть Харон и не думал ее вкладывать. – Чего ты добиваешься? Пытаешься вывести меня из себя, шокировать? Что? На какую бы реакцию ты не рассчитывала – ее не будет. Слух щекотнула приглушенная краткая усмешка. – Да, я уже убедилась. Он окончательно перестал понимать, где правда. Все, что говорила и делала Девон до этого момента, приобрело вполне очевидную окраску и цель: все это, кажется, было призвано вывести его из себя. Свести с ума. Ее безудержная болтовня, смех по любому поводу, бесконечные истории из подземного прошлого, все эти детские секреты – она делилась всерьез или просто прощупывала предел его терпения? Признания в благодарности и дружеских чувствах, подарки, относительная свобода и даже некоторое уважение к его личности – могли ли они быть уловкой? А слезы по отцу, слабость, беспомощность, потребность в поддержке; а стыд за глупое поведение и кристально честные глаза – могли быть попыткой усыпить бдительность? Рассуждая и дальше в таком же духе, он мог усомниться даже в том, что шрам у нее на виске настоящий, хотя и упорно не видел для Девон смысла так увлеченно и с такой самоотдачей играть в эту игру. Не сомневался Харон в одном: он уже увяз крепче, чем до этого думал. – Все, довольно, – отрезал он в последней попытке вырваться из этого болота. – Я не понимаю, о чем ты, ты и сама не понимаешь, что несешь, тебе надо проспаться. Девон медленно вдохнула и выдохнула через нос. – Ну… Ты меня услышал. Гуль понадеялся, что теперь она разочаруется в своей затее и уймется, и не зря. Совсем скоро змеящиеся движения стали вялыми, дыхание ее успокоилось, стихли шорохи. Все еще слабо шевеля пальцами в его ладони, она уснула. Что-то разбудило его еще до того, как он добрался до дна, рубежа, за которым начинаются сны. За окном было все так же черно, лунные блики на потолке на первый взгляд не сместились и только дрожали, когда поднимался и бил в стекло ветками ветер. За воем и стуком Харон услышал сдавленный всхлип, что-то задело его плечо, и, решив, что хозяйку мучают кошмары, гуль попытался схватить ее и растолкать. Но замер, оцепенел, как только понял – по напряжению, которым отозвалось ее тело – что она не спит. Нет, она совсем не спит. Девон тоже застыла, только с кратким вдохом вздрогнула, когда Харон, чтобы убедиться, тронул локоть ее тонкой руки, прижатой к животу, спускающейся еще ниже… Его мысленный монолог превратился в цепь малосвязных ругательств. Теперь сомнений не осталось: она ненормальная. Впутывать его, трогать его, делать его невольным участником – никому в здравом уме это даже не придет в голову. Ступор его сменялся отвращением. Не к ней, как ни странно. Он бы много отдал за то, чтобы проснуться в тишине, при свете, на целомудренном расстоянии вытянутой руки от нее. Чтобы этот бред был порождением только его мозга, а не явью, связавшей их обоих, потому что так нельзя. Он хотел было отпустить ее, оттолкнуть и убраться подальше, дать побыть наедине с собой, раз уж ей это так необходимо. Харон уже готов был разжать пальцы, но Девон резко вывернулась, оборачиваясь его руками, и когда она прижалась спиной к его груди – он уже не мог не превратить захват в объятие. Это, чтоб ее, был и его сон тоже. Она откровенно заныла, и гуль с судорожной торопливостью, надеясь, что ничего ей не сломал, принялся ощупывать плечи, ребра и шею, которых только что касался. Девон разве что не растеклась в его руках, и он это чувствовал, пусть и не так, как тогда, но все же отчетливо – она тянулась к нему, терлась об него и едва слышно, прерывисто постанывала. – Тихо, – захрипел он в ее затылок и с очередным рваным выдохом попытался сдуть щекочущие провал носа волосы, – тихо, ты… ты больная, ненормальная… Звуки ее дыхания каждый раз несли с собой обрывок стона, сдавленного, но упорно рвущегося изо рта, а это ему было не нужно. Харон убрал давящую ей на горло руку, ощупал чертов влажный висок, запустил пальцы в волосы. Ничего больше он себе не позволял. Только прижал ее к себе и отвел лезущие в нос пряди. Девон попыталась схватить его за руку, вытянулась, отстраняясь – он немедленно прихлопнул ее костлявую задницу обратно к своему животу и это оказалось куда больнее, чем должно, как будто он получил еще один долбаный радиоактивный ожог. С минуту Харон ничего не соображал и допускал, что в этом тумане мог сделать больно и ей. Его ладонь переместилась к ее неподдельно дрожащему подбородку, до того гладкому, что касаться его было страшно. Гуль аккуратно развернул ее ухом к себе, надеясь, что так Девон разберет большее, что он был способен выговорить: – Продолжай. – Она опять потянулась за его рукой, и ему пришлось добавить: – Сама. – Харон… Он готов был грызть ее плечо, только бы чем-нибудь выместить эту боль, но только крепче прижал ее к себе и дотронулся краем рта до прилипших к ее виску, вьющихся от пота волос. Девон пискнула, запрокинула голову, едва не угодив ему в челюсть, и с новым выдохом в его слух вгрызлись звуки собственного имени, которое он не ждал и не хотел слышать здесь, сейчас и так. – Тихо, – выдавил из себя гуль и как можно мягче прикрыл ей рот – по сути, просто тронул пальцами ее губы, совсем не ожидая, что Девон попытается поцеловать его ладонь. Она подалась вперед и оставила влажный след от языка между его пальцев. Низкий стон на выдохе гудел у него под кожей, воспаляя задетые ее ртом точки, заставляя прижать ладонь к ее губам, чтобы вдавить в мягкую тонкую кожу свою боль и тихо исчезнуть. Его сознание потонуло в мути, от боли он сжался, собрался весь в одной точке, зов сделался далеким и притупилась щекотка на кончиках нервов, возбужденных теплом и близостью. Заусенцами растрескавшихся губ он перебирал мелкие волоски у ее виска, надеясь поймать отголосок, пульс, еще что-нибудь, что позволит точнее, отчетливее прочувствовать ее состояние, понять ее, потому что сам он не ощущал ничего, кроме фантомной боли в отгнивших органах. И этой сумасшедшей заразы в своей крови, которая въелась в его тело и душу с настырностью ржавчины и превратила глупую девчонку, великовозрастного ребенка в центр вселенной. Которой плевать на все сказанное в пылу, на все возведенные стены, на непреодолимую пропасть за ними. Которая вынуждала переживать, вдыхать, прислушиваться... Она спала. Она, черт бы ее побрал, спала так крепко, что даже не заметила, как резко он убрал обнимавшие ее руки. Остаток ночи он провел на полу. А утром она делала вид, что ничего не произошло.

* * *

Ей нужен был всего час. Может, даже меньше – но в тишине и покое, а бессменный и бесценный телохранитель, как назло, решил изменить своей привычке сливаться с обстановкой. Харон нервничал. Настолько сильно, что Девон это замечала без особых стараний, а он и не думал скрывать. Что осталось от прежней невозмутимости? Он не мог устоять на месте, перекладывал вещи, осматривал боеприпасы, пинал опять сбившийся складками дырявый ковер и, кажется, искал, где сильнее скрипят половицы. После нескольких попыток подцепить пинцетом мелкую деталь, от чего ее отвлекала снующая из стороны в сторону фигура гуля, Девон захотелось встать и открыть нараспашку дверь – может быть, тогда он поймет, что не заперт ни в какой клетке и нет нужды яростно мерить комнату шагами уже в сотый раз. – Так, вроде все, – выдохнула она и сама испугалась тому, как быстро Харон среагировал на ее голос. Заговорить он решался куда дольше – переводил взгляд с готовой схемы на кучку оставшихся бесполезных деталей, будто гадая, где здесь отходы производства, а где – готовый продукт. – И что это? – М-м, – неопределенно пробормотала Девон, потершись веком о сгиб запястья. – Я тут решила вспомнить, чему меня учили... не хочу рассчитывать только на устройство Локхарта. – Так ты могла бы обойтись и без него, – произнес Харон медленно и угрожающе, словно вот-вот готовилась рухнуть последняя причина пощадить Десмонда, заслужившего страшную кару. Девон кратко мотнула растрепанной головой, не слишком понимая, чего он так взъелся. Впрочем, гуль еще со вчерашнего вечера выглядел так, будто нашел где-то рейдерские шипастые штаны и по роковой случайности напялил наизнанку. – Не думаю. Не очень хочется с ним ссориться. Все-таки симпатия у нас взаимная, – она невесело усмехнулась. – И глушилка у него мощнее моей. Надеяться, что Харона это успокоит, было по меньшей мере наивно. Зевнув, она придвинула к нему клочок бумаги с нацарапанной на нем схемой. – Смотри. Я так понимаю, изначально вещание Кэлверта покрывало весь полуостров, – она описала большой круг, – потом Десмонд со своей глушилкой ограничил его отдаленными районами, – еще один круг с центром в особняке охватил область, не доходящую до маяка. – Мы установим ее на колесо обозрения в парке. Чем выше, тем больше радиус действия. И… будем надеяться, это заткнет Кэлверта. А чтобы мне не снесло крышу по дороге, пригодится вот эта штучка, – она потрясла мини-глушилкой в воздухе и, заслышав предательский стук, принялась искать на схеме незакрепленные элементы. Но оказалось, что стучала о край стола пуговица ее расстегнутой рубашки. Девон вдруг стало страшно интересно, куда смотрел Харон, прежде чем поднять белесые, со слабо различимыми зрачками глаза и уставиться ей в лицо. Устройство, подавляющее сигнал с маяка, требовало батареек не меньше, чем пулемет боеприпасов. В пластиковом флаконе одиноко гремела последняя таблетка баффаута, и ту Девон отправила в рот, спасаясь от неподъемной слабости. Это была батарейка для нее самой. Холодное и пасмурное утро уже не внушало надежды на хорошую погоду, и стало совсем тоскливо, когда поднялся ветер, разогнав туман и превратив дорогу к парку в открытое со всех сторон поле, где две человеческие фигурки просматривались, как на ладони. Немного отвлечься от постоянной тупой боли между глаз помогало мерзенькое, вроде тяги ковырять подзажившую рану, желание потрогать Харона. Она следила краем глаза за гулем, который шел рядом с отрешенным видом и перекошенным лицом. Может, ему тоже не нравился ветер. Она остановилась у стен первых строений, за которыми начинался парк, и оцепила пальцами его локоть – не только для того, чтобы привлечь внимание. Руки заледенели и едва ли не своевольно тянулись к теплу. – План такой. – Харон устало воззрился на нее – мышцы его лица словно свело в этом выражении гневной измотанности. – Мы сейчас подвесим на колесо эту штуку. Не тяжело? – Нет. И действительно, казалось, что он несет скромный мешочек с мусором, а вовсе не неподъемный ящик, который Девон сдалась сдвинуть с места, когда ощутила зловещее нытье в почках. – Хорошо, – кивнула она и размеренно подышала. – Мы это сделаем ради собственной безопасности и потому, что я всегда выполняю обещания… а потом неспешным шагом двинемся к причалу. И уплывем. Ты рад? – Как никогда в жизни, – отозвался Харон так мрачно, что она ни на секунду не усомнилась. – У тебя все готово для спиритического сеанса? – Погоди, ты что, пошутил? Гуль невнятно заворчал. Девон запахнулась от ветра и подняла воротник куртки, попутно глянув на часы. За временем она следила поминутно, предпочитая перестраховываться. – Нет, дух Тобара мы призывать не будем. Паром поведет кое-кто другой. – Кто? – осведомился Харон устало, словно заранее признавал любую ее затею обреченной на неудачу. По пути она приметила у причала “Герцогиню Гамбит”, судно покачивалось на волнах, как и прежде, но это отнюдь не значило, что Надин не решила сбежать другой дорогой. И все же Девон ей почему-то верила. Надин была вторым – после Локхарта – человеком, не принадлежавшим этому месту и потому не похожим на призрак. Как знать, может быть, их знакомство продлится и дальше. А может, их дороги разойдутся навсегда после взаимного выполнения договоренностей. Или кого-нибудь убьют. Это ведь жизнь. – Ну… одна способная девчушка. Я вас познакомлю, если пообещаешь не слишком на нее заглядываться... – Девон. – Что? – Проехали, – буркнул гуль, заставив ее широко улыбнуться. Опять напомнил о себе ржавый гвоздь между бровей. – Давай побыстрее с этим разберемся. Добраться до колеса. Повесить глушилку. Вроде несложно. Путь к цели предательски смазался – вроде бы еще секунду назад под ногами мелькала битая плитка, мусор и жухлые кустики травы, и вот она уже лезла, веря, что Харон подстрахует, в ржавую кабину аттракциона. Время давным-давно похитило у кабины дверку, так что забраться в нее было несложно, но и выпасть тоже. Порывистый ветер от души раскачивал скрежещущую жестяную махину, пока Девон пыталась закрепить и запитать подавитель сигнала, утешая себя лишь тем, что аттракцион стоял здесь двести лет не для того, чтобы обрушиться ей на голову именно в этот момент. Краем глаза она следила за гулем, которому доверила заменять батарейки в глушилке – он прилежно выполнял, что велено, пока вдруг не исчез. Веселый грохот и звяканье жести заставили подумать о худшем на секунду – пока она не узнала в них шум стрельбы. Голова неумолимо закружилась, одинаково серые провода на миг окрасились красным. Девон почти даже ловко выпрыгнула из кабины и завалилась за ржавый мусорный бак, подготовила оружие, попав по курку пальцем только с третьего раза, сделала пару косых выстрелов и рассудила, что не стоит переводить боеприпасы. В дальнюю стенку бака стучали чужие пули. Грохот бил тяжелым камнем прямо по черепу, и каждый раз, моргая, она будто засыпала и терялась во времени. Стало хуже, когда все стихло и пришлось встать. Встать Девон не смогла. – В глушилку не попали? – было первым, что она спросила у подошедшего Харона. Гуль покачал головой и замер. Ему хватило пары секунд, чтобы догадаться, что глупая напарница обнимает мусорный бак вовсе не от отчаяния и одиночества. Он протянул Девон руку, свободную от оружия. Она вяло улыбнулась, вспомнив события прошедшей ночи, и, похоже, на это истратила все свои силы. Очередной обморок не накрыл ее своей огромной лапой, она определенно оставалась в сознании, но конечности стали вдруг совершенно непослушными, и рука, которой она собиралась схватиться за гуля, бессильно упала. – Сейчас, я сейчас оклемаюсь, – пробормотала она, закрывая глаза. Помогло. – Надеюсь, я не на сутки отключилась?.. – Нет, – отозвался Харон, хотя вопрос не требовал ответа. Девон выдохнула с облегчением и обмякла, дожидаясь, пока он ее поднимет – слишком тяжелыми стали для нее собственные кости, побуждая пойти на такую наглость. По такому случаю гуль даже удостоил ее взглядом и расщедрился на эпитет: – Ты бледная. – Да? – она попыталась выразить удивление. Должно быть, с ее лицом и впрямь творилось что-то чудовищное. – А чувствую себя лучше, чем вчера. Только знобит немного. В мотеле был еще баффаут... – Идем. Путь дался ей нелегко. Ноги не слушались. Вместо того, чтобы шагать, она шаркала по заросшей дороге ватными, пористыми, ничего не ощущающими конечностями, каждый раз удивляясь, как удается приводить их в движение. Харон подхватывал и поддерживал, когда ее ноги подкашивались. Только у входа в номер она неустойчиво приникла к нему плечом и поняла, что не в состоянии не только выйти из этого положения, но даже просто поднять руки и отпереть дверь. Тогда спокойствие гуля дало трещину. На секунду Девон, поймавшей его полный гнева взгляд, показалось, что Харон сейчас ее придушит. – Возьми у меня в кармане, – проблеяла она и вздрогнула от окутавшего жара, когда Харон почти обнял ее, запуская руку в карман куртки. Ключи он отыскал быстро, открыл дверь, втолкнул Девон в комнату и помог приземлиться на постель. – Ты соображаешь? – Да... – Такое уже бывало? Она попыталась кивнуть. Моргнула. – Болит что-нибудь? Девон поморщилась – что за глупые вопросы. – Посмотри там... в ящике. Все силы ее ушли на то, чтобы подтянуть ладонь к виску и хоть немного охладить гудящий лоб. Руки были ледяные, дрожали и сделались будто вдесятеро тяжелее. Рядом Харон ударил по ее обострившемуся слуху резким грохотом, выдернув ящик из стола и принявшись в нем копаться. Перед глазами метались оранжевые пятна. Скрипнула постель, обдало чужим теплом, отчего по коже поползли мурашки, а в мышцах поселилась тяжесть, готовая обратиться в дрожь. Девон попыталась сфокусироваться на лице Харона, который наклонился над ней и вот-вот попытался бы пальцами открыть ее рот, чтобы забросить туда таблетку. Ей показалось, что она этого не выдержит. В плохом смысле. Очень, очень плохом. Она закрыла глаза, поддаваясь. Сама мысль о том, как он прикоснется к ее губам, была кошмарно удушливой, сковывающей, захватывающей, и ненадолго полностью овладела рассудком, вынуждала снова и снова проигрывать одну и ту же обжигающую своей постыдностью картинку. Он трогает ее губы. Он трогает. Он не сомневается, не смущается, но медлит. Он. Ее. Трогает. Больше всего Девон удивляло то, что она едва держалась в сознании, не могла пошевелить оледеневшими конечностями, но при этом тело находило где-то ресурсы для побочных задач. Так или иначе, она послушно проглотила таблетку, по слабости своей не сумев вовремя отстранить губы от его пальцев и очнувшись, только когда шершавая кожа сменилась гладким горлышком пластиковой бутылки. Девон фыркнула: вода попала ей в нос; Харон придержал ее подбородок и попытался напоить снова; отпустил не сразу, видимо, присматриваясь к ее нездорово осунувшейся физиономии. Уже готовая наблюдать в его глазах обидную злобу, она разлепила веки, непроизвольно шмыгнула носом и обнаружила, что ошиблась. Харон не выглядел разгневанным. Он смотрел на нее так, словно готов был опять протянуть руку и дотронуться – почти так же смотрел папа, когда успокаивающе гладил ее по голове, забившуюся в угол и плачущую. Но Харон продолжал сидеть неподвижно и смотреть – можно подумать, это молчаливое изучение заменяло ему все прочие способы коммуникации. Ноги первыми отогрелись и вернули отзывчивость, пусть в мышцы и впивался целый лес иголок при любом усилии пошевелиться. Руки оставались немыми, о чем она попыталась сообщить Харону, мысленно благодаря его за то, что он оставался достаточно близко для шепота: – Я руками не могу пошевелить. – Чего ты от меня хочешь? – Ну, попробуй их растереть, что-нибудь такое, – просипела Девон, стыдливо скривившись. Гуль едва заметно приоткрыл облезлый рот, но проглотил свое ругательство и ограничился вдохом, прежде чем взять ее кисти в свои и начать разминать. Осторожен он был только поначалу, но сумел усыпить ее бдительность: под действием перетекающего ей в ладони тепла прекращалась дрожь, тугой комок в животе распутывался, даже сами собой закатывались и закрывались глаза. Резкой боли она не ждала и сипло взвизгнула, отдергивая не защищенное пип-боем запястье, которое страдало от рук Харона уже во второй раз. Надо думать, лицо ее отразило все чувства по этому поводу достаточно красноречиво, потому что гуль даже по инерции не попытался ее удержать, а, напротив, с готовностью отпустил. Легче не стало: сдавленные суставы при непроизвольном движении отозвались такой острой вспышкой, что Девон не смогла сдержать воя и только посильнее закусила губу. – Т-ты когда-нибудь прихлопнешь меня и не заметишь, – проблеяла она, как только боль отступила, и кашлянула, пробуя снова овладеть ослабшим голосом. Харон пробурчал нечто, равно напоминающее «извини» и «отвали». Глядя на него обвинительно, Девон скрючилась на постели в попытке сесть с наименьшими затратами сил и без помощи рук. Тогда это и случилось. Вопли и грохот – шум нахлынул так резко, что она растерялась; вдруг сжатое (опять) его рукой предплечье заболело; Харон подхватил ее, мешая увидеть, что творится вокруг. Вместе с ней он бросился на пол, прямо под дождь обломков, в бурю пыли и темноты. Дверь, гремя, слетела с петель, подняла клубы пыли и, будто лодка, принесла на себе блестящее тело дикаря в повязках из шкур; он успел только подняться на четвереньки, и выстрел из дробовика впечатал его в обитую трухлявым деревом стену. С зияющим дверным проемом, разбитыми оконными стеклами и изрешеченными стенами комната сделалась гораздо светлее. Пока Девон ползком пробиралась в ванную, Харон проворно поднял на дыбы кровать вместе с приросшим к ней за двести лет матрасом – не защитит от пуль, но скроет от чужих глаз. В тесной и сырой комнатке с местами отколотой плиткой Девон уже давно приметила и прикрыла куском фанеры дыру в стене, выходящую как раз на черную сторону мотеля, к болотам. Оттуда никто из дикарей стрелять не догадался, но скоро догадается, если они с Хароном пролезут наружу и попытаются бежать. – Отойди, – услышала она и послушно откатилась прочь. Гуль с силой ударил по стене там, где от узкой лазейки змеилась неровная трещина. Кусок стены осыпался щепками. Вздрогнув и отшатнувшись от прогремевшего прямо над ухом выстрела, Девон влетела в грудь Харона; первой ее мыслью было снять с его плеча мозоливший глаза гнилой ошметок ваты, один из останков их недавней постели, но она не успела. Ее вытолкнуло в занозистый проем, и от неожиданности она не удержала равновесие, упала, коленями и ладонями упершись в вязкую, мокрую от дождя почву. Запретила себе медлить, разогнулась, поднялась и побежала, а когда рядом появился Харон, привычно тронула его руку: – В особняк? Он кивнул. На бегу Девон пересчитывала свои запасы и прикидывала, что из ценных вещей пропало, оставшись в мотеле, который дикари непременно разнесут в щепки. Она оглядывалась, опасаясь погони, и тогда Харон хватал ее за локоть и разворачивал – к его чести, почти не больно. – Ты ничего не увидишь, – говорил он и был, конечно, прав. Все, что отстояло дальше десятка шагов, расплывалось в мутном тумане, щекочущем зрение и заставлявшем безуспешно напрягать глаза. Бежал за ними кто-то или нет, она не поняла бы при всем желании. Но, по крайней мере, шум значительно отдалился, отсеченный и расстоянием, и непогодой. Все еще мерцала в воздухе мелкая морось, и быстрые шаги по мокрой траве превращались в рваные шлепки. Они не останавливались ни из-за ее надсадной одышки, ни потому, что он угодил в размокшую глину: до особняка было совсем недалеко. Но и там укрытия им не нашлось. Взрыв прогремел, когда они уже подходили к воротам. Там, где секунду назад темнели очертания родового гнезда Кэлвертов, полыхнула ослепительная вспышка, осветив округу не хуже солнца. Испугал ее не столько грохот взрыва, треск разлетающихся в стороны балок и звон стекол, сколько толчок в спину. Упав, Девон оказалась прижата к земле немалым весом своего телохранителя и попыталась вдохнуть – не вышло. Тело обдало жаром, сквозь давящую глухоту Девон скорее ощутила, чем услышала отвратительный, ревущий вопль и только по боли в горле поняла, что он ее собственный; в рот забилась горькая земля, глаза отчаянно мокрели и она надеялась, что не от крови; Харон на ней не двигался, и оттого орать хотелось еще громче, так, чтобы крик порвал легкие. Она все так же не могла дышать, будто вместо воздуха в пространстве разлилось раскаленное железо. Со сдавленной под тяжестью чужого тела грудной клеткой и вкопанным в землю лицом даже выть толком не выходило – пережив несколько вспышек чудовищной паники и боли и едва соображая, она попыталась скинуть с себя Харона, но он был тяжелым, как бетонная плита. Казалось, так прошло несколько часов. Или дней. Когда он шевельнулся и тяжело поднялся, ее мокрую спину прошибла неожиданная прохлада воздуха. Девон не смогла даже оттолкнуться на локтях, даже поднять голову – она с трудом вывернула шею и вместо того, чтобы броситься облизывать и обцеловывать все-таки живого гуля, выплевывала сырые комья вместе с отравленной ими слюной, пока совсем не обессилела. Ее снова трясло. От жара, резко сменившегося холодом, от ужаса и гнилостного земляного привкуса во рту, от слабости и растерянности и оттого, что Харон, ее Харон, не сварился в этом адском пекле и где-то здесь, живой – ей только нужно начать видеть и слышать. Наконец сумев разлепить склеенные веки, она увидела только белое марево над пепелищем, которым взрыв размазал по земле особняк. Сияющий белый слепил до рези в глазах, приходилось щуриться. Снова стало жарко. Девон ощупывала и охлопывала пространство вокруг, пытаясь сбросить с себя липкий призрак теплового удушья, перевернуться и схватить Харона. Он упорно не желал попадаться под руку, но в итоге возник сам, взял ее за локти, прекращая судорожные метания в грязи, и ненадолго – перед новым приступом жара – все успокоилось. Вместо здравых мыслей о спасении своей кипящей шкуры ей пришла другая: едва избежав опасности, с бешено колотящимся сердцем в такой тесной близости от Харона, она не может думать о нем как о безликом наемном теле, пушечном мясе, напарнике-ничего-личного. Пусть это окажется только ее извращенной выдумкой – не поверить в нее сейчас было невозможно. Он так близко. Так, черт его дери, близко. Она открыла рот, напрягла разодранное кашлем горло и окаменевшие связки, чтобы позвать гуля по имени или хотя бы сказать “привет”, но усилие отозвалось только сухой вибрацией, которая никак не могла быть звуком. Вторая попытка закончилась тем же. Не без труда Девон вытянула шею, подняла голову, ощущая на виске его дыхание – и резко встретилась лбом с какой-то выступающей костью, кажется, скулой. Удар вышел несильный, но от него в мозгу началось муторное кружение, и вся романтика куда-то испарилась. Этого, в общем, и следовало ожидать. Харон подержал ее лицо в ладонях, пока она пыталась прозреть, стряхнул комья грязи с ее щек и тут же отпустил, позволяя ей снова откинуть голову на землю. Поднялся и отошел. Если он что-то говорил, она не слышала. С трудом встала, стащила с себя куртку, попутно пробуя на устойчивость начинавшийся где-то здесь каменистый спуск к берегу. Кажется, гуль снова обозначился рядом, пытался помочь ей удержать равновесие, но она была слишком близка к обмороку, чтобы это осмыслить. Вместо своего дыхания, шороха мелких камней и сухой травы под ногами, ветра и плеска волн Девон слышала только непрекращающийся ровный звон. Норовя запутаться в собственных шатких ногах, она убеждала себя, что не оглохла. И что там, у воды, прохладнее и можно дышать. Но от глотка свежего воздуха ее замутило только сильнее, а быстрый спуск так вскружил голову, что пришлось осторожно, напрягая остатки плывущего сознания, сесть на землю. Томящаяся в тумане у воды прохлада медленно ползла по коже, пробирала холодком. Припадать к влажной почве расхотелось окончательно, и если до этого Девон едва соображала, то теперь, напротив, не могла поспеть за сумасшедшей каруселью своих мыслей. Ей стало кристально ясно, кто здесь виноват и что делать, медлить больше было нельзя, пришло время действовать, и поскорее. Подскакивая с земли, она почти наяву увидела, как отвешивает красивый пинок самой себе, приобретает ускорение и летит вперед. Но недолго. – Куда собралась? – наконец, услышала она его голос. В тоне не слышалось интереса к ответу – помешав ей, Харон не стал спрашивать еще раз. Едва не споткнувшись, Девон прекратила весело перебирать ногами. В том, как Харон ее остановил, крылось обидное разочарование: вместо того, чтобы схватить за руку или еще какую-нибудь часть тела, он всего лишь оттянул ее сумку. Даже не коснулся случайно, даже не задел. – Уймись, – попросил ее Харон, и, видя, что рассудок к подопечной никак не возвращается, добавил: – Пожалуйста. Девон глубоко вдохнула, хватив слишком много его запаха, и медленно выдохнула. Сумка снова шлепнулась о ее бедро. Запал никуда не делся. – Послушай меня, – терпеливо, будто уверовав в ранний маразм подопечной, обратился к ней гуль. – Локхарт не просто так нажал свою красную кнопку. На особняк напали. Надо осмотреться. – Он взглянул на нее еще раз, пристальнее, и поинтересовался с вялой надеждой: – Понимаешь, о чем я? – Кто-то мог выжить. Гуль кивнул и взял ружье в руки. Девон, перестав дергаться, пялилась на них лишние несколько секунд – на эти ободранные, темные пальцы с влажными трещинами вместо мелких кожных складок, на просвечивающие острые костяшки. Она нервно облизала губы и заставила себя сойти с места. Они обыскали берег, кругом обошли дымящий остов особняка и не встретили ни души. Похоже, Десмонд выбрал верный момент – живым никто не ушел. Девон показалось, что в одной из многих груд тлеющего мусора угадываются черты человеческих останков, но это могло быть что угодно, а подходить к раскаленному пепелищу больше не хотелось – на открытых участки кожи и без того бесновался жар, словно взрыв их опалил, а не только подсветил с относительно безопасного расстояния. Едва ли не внимательней, чем за округой, Харон следил за ней. Девон в очередной раз внутренне ему посочувствовала: как же он, должно быть, устал с ней возиться. Но когда стало ясно, что они одни и никто не притаился в кустах, чтобы застать врасплох, гуль ее удивил. Он заявил нечто невероятное: – Ты же нормальная. Ты дернулась, когда я слишком больно сжал твою руку. Ты пыталась сбросить меня, когда я навалился на тебя под взрывом. Твой инстинкт самосохранения работает, – он покачал головой и отвернулся, чтобы уставиться куда-то в горизонт, неразличимый между полоской воды и полотном неба. – Когда ты не думаешь. – Думать, я смотрю, вредно. – Тебе – да, – охотно согласился он. Девон расплылась в улыбке, будто услышала комплимент, хотя замечание чем-то ее задело. – У тебя в голове что-то сбилось. Что-то работает неправильно. Поэтому ты лезешь туда, откуда здоровый человек уносит ноги – в камеру с радиацией, в проклятое болото, на неостывшее пепелище… – Еще лезу к тебе и, чувствую, в следующий раз руку ты мне и правда сломаешь. – Прошу прощения, – процедил он так презрительно, что Девон не выдержала и рассмеялась. – Не знаю… приятно, конечно, что тебя это беспокоит. Но мне все больше кажется… что уже ничего не сделаешь. Сломалось, значит, сломалось. И мы с тобой сейчас отдаем последние почести человеку, прожившему недолгую и недостойную жизнь и ушедшему вслед за папой. Она кашлянула, чтобы сравнять неловкость. Точнее и откровеннее сказать было нельзя, но все равно казалось, что эта пафосная чушь недостойна озвучивания. Собравшись с мыслями и подняв голову, она встретила слишком внимательный для таких мутных глаз взгляд гуля. – До сих пор? – вдруг спросил он, удивив ее тем, что решил продлить, а не оборвать поток тоскливых откровений, которые и самой Девон уже поднадоели. Будь на месте Харона кто-то другой – она попыталась бы улизнуть от ответа, не копать слишком глубоко. Но Харон заслуживал честности. – Уже не знаю. Нет, мне даже плакать по нему не хочется. Всё так… далеко. Всё, не только он. Иногда кажется, что всё вокруг ненастоящее, как сон, в котором история повернула не туда – это должно пугать, но мне вообще не страшно. Я как будто правда умерла, когда запускала очиститель, – сказала она тихо и исподлобья глянула в его сторону, гадая, что он мог подумать об услышанном уже не впервые. Я как будто уже умерла. Эти слова она повторяла про себя так часто, так старательно прожила и прочувствовала, что могла выцарапать на собственной руке и не поморщиться – настолько они были ее, подходили ей, соответствовали ей, заслуживали запечатления на теле, как родимые пятна. – Ты привыкнешь, – пообещал он после долгого молчания в шорохе прилива. Сначала Девон решила, что гуль снова отделался дежурной фразой, которой ответил бы любому, чьи печали ему безразличны. Затем подумалось: может, в свое время эти слова он тоже мог вырезать на своей коже? «Ты привыкнешь». Она достала из кармана пузырек с баффаутом, открутила крышку, взяла зубами одну таблетку. Харон внимательно наблюдал, цепко, как рентген, словно мог выявить нечто особое в нехитрой последовательности действий. Потом немного приподнял подбородок, перестал изображать отстраненность – стало ясно, что он не собирается, как обычно, молчать, и почему-то Девон это насторожило. – Давай решим все раз и навсегда, – сказал он наконец. – Давай. Что именно? Харон покачал головой, словно советуя не прикидываться дурой. Сейчас в его непривычной взвинченности сквозило нечто очень убедительное. Не допускающее возражений. Будто где-то между ними копила напряжение готовая разорваться граната. И любое резкое движение... – Нельзя, чтобы это продолжалось. – Что «это»? Можешь нормально сказать? Он зло засопел. Сложил руки на груди, отгораживаясь от нее, становясь похожим на того незнакомого жуткого громилу в углу бара. Того, которого она решила подарить себе на день рождения. – Могу. Ты переходишь границы. Твои намеки, бредовые расспросы и прочее… – «прочее» он все-таки стыдливо замял. – Я не хочу в этом участвовать. Ты и сама понимаешь, что лезешь туда, куда не следует. Девон вымучила улыбку. Кто мог подумать, что Харон будет так деликатничать? Харон, который справлялся с оружием во всем его многообразии виртуознее, чем она со шнурками собственных ботинок. Харон, который без раздумий лишал жизни, начиняя дробью головы. Харон, который убивал голыми руками у нее на глазах. – «Не влезай, убьет»? – Ты скажешь что-то по делу или можешь только кривляться? – процедил гуль, стараясь вложить в голос побольше презрения, которое, как казалось Девон, они давно оставили позади. – Тебе не понравится то, что я скажу. На деле у нас как-то ладнее выходит, – она подавила порыв зажать себе рот, но держать невозмутимый вид все-таки не смогла и снова нервно улыбнулась. Харон конвульсивно скривился и выплюнул: – Опять твои нездоровые фантазии. Улыбка превратилась в гримасу. – Теперь уже не только фантазии, родной, н-не только, – прошипела она, вцепившись в ремень своей сумки. – Ты так и не поняла. Буду говорить прямо. Только на этот раз достань дерьмо из ушей и слушай внимательно, милая, – ужасное, ужасное слово – так и сочится презрением, от которого все переворачивается в животе. – Я не собираюсь слушать твои бредовые представления об отношениях, отвечать на идиотские вопросы, терпеть приставания, и в особенности не хочу, чтобы в моем присутствии ты пыталась себя трахнуть. Между нами никогда ничего не будет и быть не может. Я не буду поддерживать тебя в твоем помешательстве. Доходчиво? Все, на что хватило Девон – убеждать себя, что это не всерьез, просто маленькая игра перед неизбежным, что иначе было бы неинтересно, что процесс уже запущен и ему никуда не деться, но сомнения пробивали себе дорогу, а совсем недавнюю память о неровном ритме его тяжелого дыхания над ухом перекрывало то, что она видела перед собой сейчас. – Почему это в моем? – поинтересовалась Девон без лишней скромности. – Ты что, бегал от меня, отбивался, или, может, кричал «нет-нет, я не такой»? А тогда, после посвящения, ты скромно сидел в углу и ждал, когда я проснусь? – Заткнись. Неужели в точку? – А вчера ты, наверное, лег в другой комнате и… – Я долбаный гуль, чтоб тебя! – кажется, впервые он повысил голос до того, что Девон захотелось зажать уши. Плохая была идея – превращать разговор в разборку. – Я. Долбаный. Гуль. Все мое тело – один большой радиационный ожог. Кожа до сих пор лопается и сочится, кое-где гниет и облезает. У меня нет носа и ушей, мои зубы и язык в таком состоянии, что тебе не стоит их видеть, не говоря уже... – он глухо порычал. – Мне больше двухсот лет, Девон, ты это хоть понимаешь? Ты для меня не просто ребенок, ты... да что с тобой не так?! Или ты это из какой-то… своей… жалости?.. Вывод был странный до дикости, что ее обнадежило и обрадовало: надо хорошенько отчаяться, чтобы додуматься до такого. Девон растерянно хохотнула, прикрыв рот ладонью: – Из жалости! Да черта с два я тебя пожалею. Пока ты мне принадлежишь, плевать я хотела на то, как ты выглядишь. Как бы жизнь тебя ни побила, мне тебя не жалко. Ясно тебе? – Я никому не принадлежу, – процедил он с чувством, почти неотличимым от жгучей ненависти, и Девон нервно сглотнула, прислушиваясь к тому, как все внутри обмирает от его изменившегося голоса, от напряжения и страха перед тем, что он не мог с ней сделать. Он не мог – но это не мешало ей бояться так, что берег плыл перед глазами. Здесь бы самодовольно усмехнуться и продолжить со всей возможной, пугающей даже его холодностью – но стоило сделать вдох, как губы почти болезненно задрожали, язык примерз к небу, а из глотки послышались совсем не приличествующие моменту хрипы. Девон с трудом взяла под контроль свой, чтоб его, речевой аппарат, хотя ее продолжала колотить дрожь. – Ты – мой, – горло будто вмиг обросло сухими колючками, свое возражение она не произнесла, а откашляла. – Ты не хуже меня, а где-то даже лучше. И жалости ты не заслуживаешь, а значит, не дождешься. Это понятно? Харон отвернулся, скорчив ей очередную немыслимую рожу, да и сам жест вышел резким, ясно говорящим, что нормальный ответ ей никак не светит. И все же Девон видела, что попала в точку. Она не могла ошибаться – он оценил. Мог бы обратиться к положениям контракта, напомнить, что принадлежит ей его служба, а не он сам – но не стал, по-прежнему молчал. Ей не приснилось. – Мы оба знаем, что ты мой. И я не заставляла тебя. Не приказывала. Все, к чему мы пришли – это и твое решение тоже. Все еще отмалчиваясь, Харон покачал головой. Она облизнулась, стараясь не смотреть на просвечивающую под тонкой пленкой сеть капилляров на его шее, и сделала паузу, чтобы выдохнуть и взять еще одну таблетку. Харон не рвался высказаться, и Девон продолжила: Гуль помолчал, глядя на нее до обидного недоверчиво. Показалось, что он сжевал какое-то ругательное обращение, прежде чем сказать: – …Ты не в себе. Я не желаю иметь к этому никакого отношения. Кривая улыбка растянулась по ее лицу, прямо как праздничный транспарант. Едва ли черствый гуль предполагал, как ранят его слова, но была во всем этом и приятная сторона: Девон знала точно, что заставила его сказать именно те вещи, о которых он очень скоро крепко пожалеет. Потому что нет ничего хуже, чем врать себе.