Не та Харуно

Кушина-чан — ни в коем случае не Кушина-сан, ей отчаянно не нравилось, как это звучит, и она под мои смешки кривилась, пытаясь изобразить постно-серьезное лицо, — или всегда можно Кушина-семпай, от которого она радостно сверкала глазами и широкой улыбкой, тут же покушаясь на мои пухлые детские щеки и рассыпаясь в десятках умиленных фразочек. На что я отводила глаза и алела этими самыми щеками и кончиками ушей, чем приводила ее в еще больший восторг и вызывала очередные умиленные вздохи. Ладно, признаюсь, это любовь с первого взгляда. Кушина-са… семпай являлась просто восхитительной, и мы были совершенно беззастенчиво друг другом очарованы, выводя вокруг круги и всякий раз разглядывая с самым восхищенным взглядом, отчего то-сан всякий раз кашлял в кулак, пряча смех, и неизменно оставлял меня на попечение жены Хокаге, чем та пользовалась и нагло тискала тихонько пищащую меня. Не то чтобы я была против, нет, я была горячо «за», но на веселящегося то-сана смотрела подозрительно — он прикладывал палец к губам всякий раз, как это случалось — а Кушина к нам весьма зачастила после нашего знакомства и того неловкого комплимента, что, кажется, целиком и полностью покорил сердце Узумаки, — и продолжал так делать, хитро усмехаясь в усы. Кажется, его безумно веселил мой искренний восторг и обожающие взгляды, а также почти влюбленные вздохи, с которыми я каждый раз растекалась потом на столе, мечтательно глядя в воздух. От каа-чан мы, разумеется, держали это в тайне, не сговариваясь. На всякие упоминания шиноби со мной в одном предложении она все еще реагировала нервно — даже если это были шиноби, что сидели в Конохе и тихо наслаждались семейной жизнью, а волноваться ей сейчас отчаянно было нельзя, только отдыхать и дышать свежим воздухом, за чем мы неукоснительно следили, несмотря на все ее закатывания глаз и ворчания. Но кто ее будет спрашивать, м? Кушина частенько забегала даже просто так — я ставила, что ей было отчаянно скучно, пока муж занимался делами деревни, подруги наслаждались такой же семейной жизнью, а все дела дома сделаны — узумачья гиперактивность во всей красе, а потому возилась со мной — маленькой прилипалой, что была от нее в абсолютном восторге и грела своим восхищением поцарапанное самолюбие джинчуурики. Это было все также подозрительно, но, возможно, то-сан просто не мог сопротивляться двум парам умоляющих глаз и потому почти не сопротивлялся, оставляя меня на Кушину и отпуская с ней даже гулять по деревне, чего мне раньше не позволялось. Собственно, я до сих пор гуляла только с Кушиной, да с каа-чан — то-сан большую часть времени проводил в нашем магазине, а каа-чан долго не ходила — уставала. Так что гуляла, можно сказать, я только с Кушиной, о чем мама явно не подозревала. Я не сильно стремилась на свободу — четырехлетке все равно некуда идти, кроме детских площадок, а общаться с такой же малышней меня как-то не сильно воодушевляло. Вот, в Академии, в более осознанном возрасте… но не сейчас, неа. Легкость, с которой то-сан меня отпускал с Кушиной… ну, настораживала, мягко говоря. И заставляла стрелять в него всякий раз подозрительным взглядом, ожидая подвоха. Которого все еще не было. Отчего-то она вызывала у него безотчетное доверие, хотя, как я уже успела выяснить — читай, наслушаться слухов, ужас, вокруг было столько сплетников! И это военизированное поселение шиноби, где тайна на тайне, а тут сплетня на сплетне! — от Узумаки многие в деревне были не в восторге, как и от выбора Хокаге, но молчали. Вслед, конечно, не плевались, но активно шушукались и на сближение не шли. Это было странно — Минато в народе безумно обожали и прославляли, несмотря на то, что тот только-только стал Хокаге и, по сути, ничего еще толком не сделал. Ну, кроме подвигов на войне, конечно. Близких друзей у Кушины так толком и не появилось, кроме Микото, а Микото была погружена в воспитание старшего сына, с которым семпай клятвенно обещала меня познакомить, коварно хихикая и явно в красках представляя, как они с подругой будут над нами издеваться… то есть, конечно, умиляться нашей социальной неловкости. С Итачи все было понятно и так, а то, что я имела проблемы в общении с ровесниками, она догадалась не так давно и явно намеревалась это исправить, хищно оглядывая детские площадки и дьявольски улыбаясь своим мыслям, отчего по спине пробегал мороз. Я даже начинала медленно понимать, почему Узумаки звали не иначе как Алыми Дьяволами — один в один, точно говорю. Не то чтобы я имела что-то против Итачи — тот однозначно пока что был милой неловкой булочкой, которую так и хотелось тискать и комфортить, но от Учих я благоразумно собиралась держаться подальше. У них там таракан на таракане тараканами погоняет, и влипать в тараканий рассадник хоть боком, хоть левой пяткой мне отчаянно не хотелось. Как и принимать канноную эстафету, бегая вокруг Итачи и причитая: «Итачи, не режь семью! Мы найдем выход!». Ладно, один хмурый Саске, но толпа хмурых красноглазок, которые умеют строить умилительные рожицы? Не-не, я на такое не подписывалась. Учихи — жуткие существа, помяните мое слово, если б хотели — давно бы мир прогнули под себя одним обаятельным взглядом. Хотя, Мадара в этом не сильно преуспел… но Хаширамы-то больше нет, а где найти на них подобную управу сейчас? То-то же и оно. Так что все те немногие разы, когда у Кушины было настроение таки затащить своего маленького и не по годам разумного кохая в гости, я делала сложное лицо, увиливала и озабоченно находила отговорки, по которым мы это не можем сделать. Кушина легко поддавалась, но, могу поспорить, своего эта женщина добьется — Узумаки же, причем чистокровная, а те так просто не сдаются. И тихонечко радовалась, что каа-чан не знает о нашем знакомстве, не спускаясь вниз и не перепроверяя своего ребенка, а то-сан нас покрывает, удовлетворяясь моими восхищенными рассказами о том, как мы гуляли по лавкам или развлекались на детской площадке, не вдаваясь в подробности. Со всем этим свой привычный режим занятий пришлось немного забросить — свободного времени у скучающей куноичи было преступно много, но я не сильно расстраивалась, коварно вытаскивая из Кушины крупицы истории нашего поселения и напрягая своей активностью ее. Узумаки выдерживала мою шилопопость и безудержный поток энергии с небывалой легкостью, а где-то даже переплевывала, таская после на спине и веселясь с моих стенаний, нередко сдавая уже спящую и выдохшуюся меня с рук на руки то-сану. Узумаки же, да. Она не очень-то следила за языком и отвечала на шквал даже самых глупых вопросов, включая то, как проходят вступительные экзамены в Академии, не задумываясь о причинах и относясь ко мне именно как к ребенку, которому было любопытно все вокруг. Разве что только иногда она ненадолго замолкала, задумываясь, как объяснить попроще или смягчить некоторые детали — например, почему шла война и как она началась, но всегда отвечала, не отделываясь «ты еще маленькая, чтобы это знать» или «расскажу потом», чем окончательно подкупила меня. То самое воспитание-мировоззрение шиноби, где от детей не прятали грязную реальность и они быстро становились взрослыми, а потому также быстро учились ответственности и серьезности. И подводить Кушину-са… семпая я не собиралась, внимательно слушая ее ответы и задавая еще десяток новых вопросов. Думаю, обычный взрослый бы давно повесился, но Кушина не была обычной — и я безумно радовалась, что мы тогда встретились. Я все еще не совсем понимала, почему она со мной так возится — ну, где обычная маленькая девочка-гражданская и где джинчуурики-жена Хокаге, но продолжала придерживаться версии, что Кушине попросту нечем заняться и ее подкупил мой искренний восторг — обычно ее все-таки избегали и побаивались, а тут столько обожания и восхищения в ее сторону… Ну или все дело в моем обаянии и плюшках попаданца. Кто знает, может именно в лице Кушины я должна найти того самого могучего сенсея, что сделает из меня не менее могучего героя? Но это, конечно, было делом более поздних лет, пока что мы гуляли, веселились и много болтали, занимаясь всем подряд — от плетения косичек на шикарных алых волосах до чего-то более серьезного. Кушина, как-то заметив мои корявые закорючки и старательные попытки выводить красивые иероглифы, немного понаблюдала, а после показала пару упражнений для гибкости пальцев и, наказав обязательно делать перерывы и в них упражнения, заставила поменять хватку на кисти — дело пошло веселее, и чернильные брызги почти сошли на нет. Благодаря этому я иногда задумывалась о том, что, возможно, на мне просто отрываются чьи-то далеко не спящие материнские инстинкты и кое-кто тренируется, дорвавшись до ребенка, что активностью походил на неугомонных Узумаки. Меня это не задевало, наоборот, меня отчаянно умиляло подобное отношение — и безумно радовалась за Наруто, которому так повезло и повезет с каа-чан. Я уже решила, что просто не могу стоять в стороне и тщательно обдумывала различные варианты следующих полугода, чтобы эта восхитительная женщина жила. Ей нравились мои нежно-розовые вьющиеся кудри, придающие мне вид сахарного облачка, а я все еще приходила в благоговейный трепет, разглядывая густую копну шелковистых волос по самые — вы только вдумайтесь! — щиколотки нереально глубокого оттенка и всякий раз не решаясь попросить разрешения их потрогать. А ручки-то отчаянно тянулись! В общем-то, посмеивающаяся Кушина, заметившая мои плотоядные взгляды, так и втянула меня под предлогом, что всякая девочка должна уметь плести косички. А так как куклами я не могла особенно похвастаться — Сёри было скучно, а мне не интересно, как и длиной собственной шевелюры, то тренировались мы на шелковом алом сокровище. Маленькие пальчики предательски путались, выводя мелкие кривоватые косички с разными прядями, которые Кушина с гордостью перекидывала на самое видное место и носила весь оставшейся день, не пытаясь от них избавиться, даже когда нас с особым усердием разглядывали люди. Волшебная женщина, я говорила, да? Просто бедствие для моего несчастного кокоро. Возможно, именно из-за нее, в конце концов, я и отрастила гриву по бедра — детская впечатлительность на пару с желанием походить на своего кумира. Узумаки Кушина была прекрасным примером для подражания. И я старалась быть таким же прекрасным семпаем для маленького Наруто.