Не та Харуно

— Сёри, спускайся завтракать! — раздается голос каа-чан с первого этажа. — Сейчас! — кричу я ответ, а после сдуваю челку с глаз и, продолжая медленно отжиматься, отсчитываю вслух: — …десять… двенадцать… пятнадцать… Выдохнув, облегченно растекаюсь по полу, переворачиваясь на спину и разглядывая деревянный потолок, приводя в порядок собственное дыхание. Из больницы меня забрали тем же вечером и, несмотря на мое явное недовольство и расстройство, больше тему шиноби не поднимали, удовлетворившись вырванным из меня обещанием. Раздраженно пофыркав и демонстративно подувшись на родителей несколько дней, я сделала вид, что забыла об этом разговоре, увлекшись новыми игрушками и разными штуками, которыми меня от всех щедрот заваливали родители, старательно находящие мне кучу занятий. Дешевый подкуп, непременно съязвила бы я вслух, притворно увлеченно возясь с глиной под внимательно-удовлетворенным взглядом каа-чан. Однако я прекрасно понимала, что для четырехлетнего ребенка эта тактика вполне рабочая — увлечь чем-то новым, чтобы он не вспоминал о своих прежних желаниях. Другое дело, что четыре года мне было разве что физически и на бумаге. И да, о своем намерении стать шиноби я не забывала, ничуть не отвлекшись на новые игрушки. Хотя иногда изображать собственный интерес особо не приходилось — большинство занятий, предложенных каа-чан, вполне неплохо развивали гибкость пальцев и мелкую моторику, что очень даже пригодится в будущем. Надо же как-то хитро-вывернутые печати складывать и не остаться при этом без пальцев, верно? Конечно же, все это было чистым враньем и оправданиями с моей стороны — та же кулинария и лепка меня действительно неслабо заинтересовали, но, справедливости ради, затаиться и сделать вид, что я охладела к прошлой теме и вправду было необходимо. Не то, что бы родители что-то подозревали… наивные люди искренне поверили в мое обещание — Сёри никогда не врала и держала свое слово твердо, хотя хитрить, делать невинный вид и уклоняться от ответов ей это нисколько не мешало. Маленькая, сообразительная девочка, с гордостью думала я, совершенно игнорируя тот факт, что нахваливаю саму себя. В общем, родители во вранье меня не подозревали. Правда, и переживать, и не оставлять меня одну надолго им это нисколько не мешало, так что открыто заниматься подготовкой к жизни шиноби у меня при всем желании не получилось бы. Кроме того, каа-чан бдила и, несмотря на постепенно открываемую перед ней недетскую сообразительность и ответственность — острые предметы мне вполне спокойно доверяли, хоть и не оставляли с ними без присмотра, — мягко ограничивала в том, чем, по ее мнению, мне было рановато заниматься. Я только закатывала глаза, однако мирилась с подобными замашками, надеясь на большую свободу уже после рождения Сакуры и искренне забавляясь с того, как влияет культура шиноби на воспитание детей. Доверить нож четырехлетке — без вопросов, заняться математикой чуть глубже, чем счет до ста — не-а, ты еще слишком маленькая, подожди годик-два, а лучше все пять. И это я молчу про письменность, которая заранее вгоняла меня в дрожь и тоску… и изучать это позже меня совершенно не вдохновляло. Я искренне скучала по тому времени, когда спокойно могла прочитать любую фразу, а не пыталась догадаться о смысле по сторонним подсказкам и собственным попыткам сопоставить значение-завитушку. Что, кстати, удавалось мне с трудом, чему удивляться совершенно не приходилось — азиатские языки были достаточно сложными, а уж для человека, который впервые за них сел и не имел при этом даже словаря… Тяжело вздохнув, я потянулась и вприпрыжку отправилась вниз. Растягивать собственную безграмотность еще на пару лет в мои планы никак не вписывалось. Шиноби поступали в Академию в шесть лет, а для самого поступления сдавали вступительные экзамены, чтобы распределиться по классам соответственно их способностям. А в письменную часть вступительных экзаменов входили такие вещи, как математика и знание письменности… облажаться и попасть в какой-нибудь Е-класс, где готовили рядовых шиноби, способных разве что стать смазкой для чужих кунаев и дать время на подготовку союзникам, мне не хотелось. Я была серьезно настроена на А-класс, который, как я уверена, способна потянуть и действительно стать кем-то сильным, кто сможет влиять на канон хоть как-то. Да и учились в нем в большинстве своем клановые шиноби, у которых можно что-то подсмотреть и чему-то научиться, да хотя бы просто подружиться, если уж не попасть в команду к кому-нибудь важному, чтобы учили на совесть и не бросали в самое пекло. Надежды, конечно, оставались лишь надеждами. Я прекрасно помнила, что в каноне статус мало кому помог избежать лишних неприятностей, но все-таки так существовали хоть какие-то шансы дожить до двадцати и вырасти во что-нибудь зубастое. Так что пришлось вновь включить режим «Сёри очень-очень чего-то хочет и напропалую выносит родителям мозги». Просто потому что без знания языка — и без того призрачные шансы не просто уменьшались, а стремились к нулю. Каа-чан, конечно, была против, мягко улыбалась и старательно завлекала меня другими вещами, обещая заняться этим позже. Мне искренне хотелось закатить глаза и с сарказмом поинтересоваться, как она собирается осуществлять это самое «позже», если там у нее будет младенец и совсем другие заботы, однако я прикусывала язык и вскоре вовсе перестала с этим к ней лезть. А вот то-сан… то-сан хитро подмигивал, утягивал к себе на колени и втайне от матери учил читать слоги — все вперемешку, так что приходилось работать мозгами, отчаянно все запоминать и учить, а также торопливо записывать все узнанное после импровизированных уроков. Голова от этого болела нещадно, я путалась — все-таки склонность к языкам у меня совершенно отсутствовала, а тут сама система языка периодически вгоняла в ступор. И зубрила-зубрила, повторяя все узнанные закорючки, уже почти сливающие в одно пятно, каждую свободную минуту, напряженно вглядываясь в любые надписи и ища там знакомые буквы-слоги. Не знаю, почему то-сан выбрал такой способ обучения. Может, думал, что подобное будет слишком сложно, и я отстану, смирившись, что мне пока рано читать, а может, просто не знал, как начать иначе, а потому не делал никакого деления на очередность алфавитов, давая сразу все и уча на практике. Вряд ли он серьезно рассчитывал хоть на какие-то результаты — все-таки для ребенка подобное действительно слишком сложно и скучно, однако я ребенком не была. Более того, я была ужасно упертой, а еще у меня была цель, которая, несмотря на отчаянное желание все бросить, заставляла стискивать зубы и упрямо продолжать учить. Я стану шиноби. Стану! Я повторяла это как мантру каждый день, делала зарядку и все упражнения, которые смогла только вспомнить, пыталась тренировать точность, метая в нарисованный круг собственноручно заточенные и втайне подобранные с улицы деревяшки, старательно лепила из глины, развивая мелкую моторику и гибкость пальцев, а вечерами скреблась в кабинет то-сана и училась читать. Выматывалась от подобного графика я, конечно, сильно и под вечер отчаянно клевала носом, засыпая сразу же, как только касалась головой подушки. И все-таки… подобное давало свои плоды — спустя пару недель я заметила резкий скачок — слоги уже вполне узнавались мной и пусть и через один, но все-таки произносились правильно и даже почти не путались. То-сан прятал гордую улыбку, удовлетворенно сверкал глазами, в которых читалось что-то вроде: «это моя девочка», не скупился на хвалебные слова и всячески усложнял задачу, заставляя уже читать слова полностью и не спотыкаться. Подобное заняло по времени чуть меньше и уже через неделю я вполне уверенно, пусть и крайне медленно читала вслух, хотя и не прекращала порой подвисать или путаться. От такого прогресса я искренне хотела запищать вслух от восторга, но упрямо держала серьезное лицо и развивала то, чему уже научилась под одобрительными взглядами то-сана. Конечно, мой успех нельзя было назвать абсолютным успехом — меня все-таки жалели, так что и учила я в основном хирагану и катакану и совсем немного кандзи. И все-таки… это определенно был успех. Маленький шажок вперед к моей цели. Правда, научиться бы еще писать… но это я решила оставить на саму себя, а то-сана подключить гораздо позже — сейчас меня частенько подводили собственные пальцы, которые быстро уставали и выводили слова слишком неровно, а потому непонятно. Маленький возраст все-таки сказывался, да. Следом за этим я начала трясти то-сана на математику — надо же было хоть легализовать свои знания. Просто… на всякий случай. И хотя бы в глазах одного родителя. В ней успехи у меня были несомненно больше. Конечно, я старалась допускать ошибки, спрашивать самые банальные вещи и что-то уточнять, чтобы не палить саму себя, но все же частенько ловила на себя пораженно-задумчивые взгляды то-сана, который явно подметил, что математика дается мне намного проще. Совершенно незаметно для меня в какой-то момент он начал усложнять свои задачки, а я, увлекшись и не заметив подвоха, продолжила щелкать их как орешки. И спохватилась гораздо позже, случайно уловив бормотания отца про гены и семейные таланты. Вот только занижать собственные познания было уже глупо, и я, смирившись, продолжила радовать задумчивого то-сана своими успехами. Не без последствий, правда. Семья то-сана занималась торговлей уже очень и очень давно, правда, занималась она этим в Стране Чая, а вовсе не в Стране Огня — переехал в Коноху папа уже сам, открыв здесь свой собственный магазин и отделившись от семейного бизнеса. Особо о его родных не было известно, да и не помнила я, чтобы родители хоть как-то их упоминали или навещали, так что искренне подозревала, что за всем этим скрывалось что-то большее. Как и то, что о родных каа-чан вообще ничего не было известно. Очень мутная история, в общем. Впрочем, речь не о том. Жили мы не так далеко от центра деревни и занимали целый трехэтажный дом. На третьем и втором мы жили, а первый этаж был полностью отдан под лавку. Сёри туда обычно не пускали — все-таки много хрупких предметов, вроде той же посуды и ваз, а ребенок она… активный. Сама я туда тоже не старалась лезть — что я не видела в типичных магазинчиках из разряда «все для дома», да и своих занятий у меня вполне хватало. Обычно им занимался то-сан, иногда ему помогала каа-чан. Если, конечно, то-сан не уезжал иногда за закупками, тогда за прилавком оставалась уже лишь каа-чан и специально нанятые на это время помощники — все-таки одновременно смотреть за мной и магазином… сложно, а оставить что-то без присмотра нельзя. Сейчас, правда, каа-чан уже не помогала то-сану в магазине — на шестом месяце она очень быстро уставала, да и ирьенин запрещал ей долго находиться на ногах, сильно напрягаться и советовал побольше отдыхать. Было ли это нормой или нет — я сказать не могла, просто потому что с беременными раньше дел не имела, однако старалась помогать ей по дому и незаметно для нее заставляла отдыхать под видом вместе поиграть, полепить или просьбами почитать вслух сказки. Поддавалась каа-чан не всегда и помогать позволяла тоже крайне неохотно, но переупрямить меня у нее пока не получалось. Я делала строгий вид, который ее странно умилял, и напоминала о том, что сказали в больнице и грозилась сдать ее ирьнинам, на что она посмеивалась, делала испуганное лицо и все-таки разрешала мне участвовать в уборке и готовке. Кроме того, я активно помогала в разборе и ремонте еще одной комнаты для детской, крася стены, разбирая хлам и всячески не давая напрягаться каа-чан, которая пылала энтузиазмом и частенько забывала о данных ей рекомендациях. Уж не знаю, впечатлили ли так то-сана мои успехи на ниве математики и чтения или продемонстрированная ответственность, когда под возмущенным взглядом каа-чан я нагло сдала ее ему, после чего он решил, что проще нанять шиноби, но в один прекрасный день он взял меня вниз и гордо нарек своей помощницей. Я, конечно, понимала, что то-сан просто давал время каа-чан отдохнуть от меня, да и приучал к помощи в магазине, однако все равно не могла удержаться и сверкала восхищенными глазами, едва сдерживая писк. Мне! Доверяли! И считали достаточно взрослой! Потом уже, когда эйфория схлынула, я себе напомнила, что это же культура шиноби. Тут норма, что дети помогают с ранних лет, тренируются, учатся… вернее, дети-шиноби. Гражданских напрягали с этим попозже. Но я же все равно хотела стать шиноби, верно? В любом случае, теперь я еще и тусовалась внизу, помогая то-сану — следила за наличием ценников, наблюдала за посетителями и, если то-сан был занят, а им требовалась помощь, помогала им с какими-то вопросами. Конечно, ничего серьезного, но по мелочи я вполне неплохо разгружала бедного родителя, давая тому очередной повод для гордости, особенно, когда меня начинали хвалить. Многие посетители умилялись моему притворно серьезному личику, едва сдерживая улыбки, спрашивали меня о товарах и стреляли лукавыми взглядами. И почти все время я проводила там — каа-чан действительно уставала от моей активности, да и после того, как мы все-таки приготовили детскую Сакуре, перестала носиться по дому, больше отдыхая, что-то читая или вышивая. А внизу были люди, с которыми можно поговорить, тренируя свою речь, и то-сан, который в небольших перерывах, продолжал учить меня читать, считать и даже начинал показывать, как правильно держать карандаши и кисти, чтобы писать было легче. Однако иногда я все-таки оставалась дома, занимаясь у себя в комнате своими делами, помогая каа-чан с готовкой или разваливаясь рядом с ней на диване, давая себе просто отдохнуть. В один их таких дней то-сан вдруг засмеялся за ужином, кидая на меня веселый и одновременно гордый взгляд: — Представляешь, меня сегодня весь день спрашивали, где же наша милая Сёри-чан! Каа-чан рассмеялась, глядя на меня с нежностью и улыбаясь, а я сделала вид, что ничего не слышала, пододвигая к себе поближе тарелку и пряча смущенное лицо за отросшей челкой, которую честно отвоевала, не давая ее состригать и старательно отращивая. В общем-то, да… в каком-то смысле, я действительно так много времени проводила в нашей лавке, что уже почти сроднилась с ней, и знала всех наших постоянных посетителей, здороваясь с ними, узнавая, как дела у них и их родных, делясь своими и помогая им с покупками. Это было так привычно, а наша лавка находилась в некотором отдалении от шумных и постоянно проходимых мест, что, встретив новое лицо в нашем магазинчике, я совершенно искренне удивилась и столь же искренне восхитилась. — Какие красивые волосы! — вырывается у меня вслух, пока я в ступоре разглядываю шикарные ало-красные волосы до щиколоток. И в следующий миг встречаюсь с фиалковыми глазами, в которых мелькает удивление и веселье, когда их обладательница поворачивается ко мне лицом.