***
Цзян Чэн, увы, не впечатленный этой проникновенной речью, закатил глаза: — Мы же с тобой обсудили планы заранее, разве не в этом была суть? — Ну… — почесал затылок Вэй Ин, — я просто хотел предупредить, чтобы ты не слишком злился? Я не думал, что ты… Тебе было не обязательно… — Вэй Ин, — произнес Лань Ванцзи, и Цзян Чэн был практически уверен, что услышал в его голосе упрёк. А затем второй Нефрит его поразил. — Мы будем всегда тебя защищать. Потому что мы можем. Мы твоя семья. Сложно сказать, кого это заявление ошарашило больше: Вэй Усяня или Цзян Чэна, который не имел понятия, что делать с тем фактом, что Ханьгуан-цзюнь сказал что-то хорошее в его адрес. Это все ещё было не извинение, но… — Я должен попросить прощения за то, что отказывал Цзян Ваньиню в праве и в желании волноваться за своего брата, а также за свою… резкость, — продолжил Лань Ванцзи, смотря куда-то чуть выше головы Цзян Чэна. Это могло бы раздражать, если бы Цзян Чэн был сейчас в состоянии испытывать что-то, кроме изумления. Ему ведь не послышалось, нет? Вэй Усянь, на удивление, молчал, видимо, давая Цзян Чэну как-то отреагировать на столь беспрецедентное явление, как извинения Ханьгуан-цзюня (слышал ли Цзян Чэн вообще хоть однажды, чтобы тот просил у кого-то прощения?). Подобрать ответ, сообразный такому жесту, оказалось неожиданно сложно. Впрочем, пришла в голову внезапная мысль, зачем что-то выдумывать? Он ведь и так собирался… — Цзян Ваньинь принимает извинения Лань Ванцзи, — вот так, на шаг в сторону от формальности. — И, на правах члена семьи, хотел бы высказать одну мысль по поводу того, как помочь его брату. Цзян Чэну нечасто доводилось видеть искренне удивленного Лань Ванцзи — но, видимо, сегодня они оба открылись друг для друга с новых сторон. Странным образом данный факт помог ему примириться с неизбежностью этой достаточно неловкой беседы. — Полагаю, вы оба в курсе, что мы с Лань Сичэнем обо всем договорились. Брови второго Нефрита чуть дёрнулись, будто бы вполне дружеский тон Цзян Чэна застал его врасплох. Вэй Усянь, как ни странно, все ещё сохранял молчание и только переводил напряжённый взгляд с мужа на брата. — Я знаю, что вы пришли к соглашению, но не его детали, — медленно, словно прощупывая почву, отозвался Лань Ванцзи. — Тогда позволь ввести тебя в курс дела, уважаемый Верховный Заклинатель, — Цзян Чэн был горд тем, что в его голосе ну почти совсем не было насмешки. — Я согласился на ваше предложение. Второй Нефрит выглядел настороженным и явно не понимал, к чему Цзян Чэн клонит. Впрочем, наводить тумана тот не собирался. — Это значит, — продолжил он, — что, при всем благополучном, вскоре ярмо звания Верховного Заклинателя перейдет ко мне. Но, как следствие, у тебя больше не будет повода привлекать Лань Сичэня к политике. С делами клана и так вполне неплохо справляется Лань Цижень. А Цзэу-цзюнь снова отстранится от людей. Ну или, по крайней мере, попытается. — Это очень даже вероятно, — наконец подал голос уже не улыбающийся Вэй Усянь. — Почему ты так решил? — ровно поинтересовался Лань Ванцзи. — А разве ты не за этим попросил вести переговоры именно Лань Сичэня? — поднял бровь Цзян Чэн. — Хочешь сказать, ты не думал о том, что ему нужно отвлечься на что бы то ни было, или он просто уйдет в уединение, отдавая себя на растерзание чувству вины? Если ранее Лань Ванцзи был удивлен — теперь он, казалось, был искренне шокирован. Цзян Чэн не стал продолжать, давая собеседнику время собраться с мыслями. И он собрался. — Ты… Знаешь, как помочь? — стоило отметить, второму Нефриту удалось сказать это почти без недоверия. Цзян Чэн был удивлен, но постарался ничем этого не показать. — Знаю, — кивнул он нейтрально. — Ты ведь и сам мог догадаться. Что вытащило нас обоих после?.. Лань Ванцзи моргнул, очевидно, не испытывая восторга при мысли о том, что он имеет нечто общее с Цзян Чэном. А потом до него очевидно дошло. — …Дети, — выдохнул он. Цзян Чэн кивнул. — Совершенно невозможно предаваться меланхолии, когда каждые пять минут тебя дёргают за ханьфу с целью добраться до такой вкусной подвески на поясе. В глазах Ханьгуан-цзюня промелькнула явная искра веселья. Уже одно это зрелище было достаточно странным, но Лань Ванцзи пошел дальше. — Юный глава Цзинь всегда отличался… упорством, — невозмутимо прокомментировал он. Цзян Чэн только головой покачал, боясь представлять, что же будет ещё через несколько лет, если влияние Вэй Усяня настолько заметно уже сейчас. Ханьгуан-цзюнь — и вдруг научился шутить! Мир явно катится в бездну… — Как родственник, я позволю себе заметить, что Лань Сичэню не помешало бы сменить род деятельности, — пояснил Цзян Чэн то, что, пожалуй, и так уже было понятно всем присутствующим. — И в идеале — таким образом, чтобы он не думал о жизнях людей и сложных политических партиях, ему очевидно претит всё связанное с принятием подобных решений. Возможно, это изменится в будущем. Если же нет — у клана Лань двое очень талантливых наследников, а может быть, под чутким руководством Лань Сичэня их станет и больше. Цзян Чэн осознал, что последнюю мысль стоило придержать при себе, едва только ее произнес. Лань Ванцзи прищурился, а Вэй Усянь расплылся в широкой коварной ухмылке. — Ты просто ищешь возможность заграбастать себе одного из них, не отрицай, Цзян Чэн, — протянул этот засранец. — И у меня даже есть официальное разрешение Цзэу-цзюня, — острозубо оскалился Цзян Чэн в ответ. Бороться с Вэй Усянем всегда проще всего было его собственным оружием: а именно, на упреждение шокировать и не давать прийти в себя. Раньше Цзян Чэну это удавалось крайне редко. А вот в последнее время всё чаще везло. Привычка просчитывать политические ходы наперед наконец дала ему преимущество над Вэй-язык-без-костей-Усянем. И какое же это было потрясающее чувство! — Что?! — уронил челюсть этот несносный человек. — Цзян Чэн, эй, а наше согласие тебя, значит, не интересует?! Это мы его родители! — Да, это — его единственный недостаток, — фыркнул Цзян Чэн, тут же про себя внутренне ругнувшись: одно дело — получить и принять извинения, и совсем другое — позволять себе шутки на грани сарказма. Молодец, Цзян Чэн, давай, испорти все снова, как ты умеешь! Как ни странно, впрочем, реакция была вовсе не такой, какую предсказывал цзянчэнов пессимизм. Лань Ванцзи нахмурился, но скорее недоуменно, чем угрожающе (если, конечно, допустить, что Цзян Чэн правильно расшифровал его нефритовое лицо). Неужели понял, что в шутке есть доля правды? Цзян Чэн, положа руку на сердце, не был уверен, что подобное осознание не закончится кровопролитием… — Ты прав, наш мальчик идеален, — ухмыльнулся между тем Вэй Усянь. — Хорошо, что ты это понимаешь. Но если… — Не знаю, кстати, о чём ты там подумал, но, подозреваю, что и не хочу знать, — с показной невозмутимостью торопливо перебил брата Ваньинь, прежде чем тот сказал бы что-то, определенно, неуместное. — Как тот факт, что ты чей-то, кхем, родитель, связан с заинтересованностью Юньмена в обмене заклинательским опытом? — Ах вот как это теперь называется, — сощурился Вэй Усянь. Орать и возмущаться Цзян Чэн не стал. Как раз потому, что этого от него ожидали. — Тебя это, кстати, тоже касается — заявил он, — всё-таки Сычжуй играет на гуцине, а уроки флейты будут полезны ничуть не меньше. Ну а в перспективе, может, и Лань Сичэнь подтянется со своей сяо, во имя знаний для юных умов? — А ты не мелочишься, — Вэй Усянь, судя по загоревшемуся взгляду, сразу же просёк суть затеи. Лань Ванцзи моргнул, что, видимо, в его мимике было аналогом поднятых в удивлении бровей. А затем внезапно произнес: — Сычжуй играл тебе? Сначала Цзян Чэн удивился вопросу, но ответил честно: — Да, когда я был ранен, — и тут же остановился, увидев лица своих собеседников. Впрочем, у него уже появилось подозрение о том, какое отношение это имеет к разговору. Вэй Усянь бросил на мужа некий загадочный, кажется, торжествующий взгляд. Тот с виду никак не отреагировал, но Усянь ухмыльнулся и радостно заявил: — А, теперь понятно. — Что тебе понятно? — нахмурился Цзян Чэн. Ему не нравилось направление разговора. — Да сразу очень многое, — хмыкнул Вэй Ин. — Но, чтоб ты знал, А-Юань никогда не играет кому-то. И даже на ночную охоту начал брать свой инструмент совсем недавно. После возвращения из Пристани, да, Лань Чжань? — Мгм, — кивнул тот. К счастью или к сожалению, Цзян Чэну тоже стало понятно сразу многое. — Нет уж, это его тайна, пусть и рассказывает сам, — открестился он. — Так я и знал! — ухмыльнулся Вэй Усянь. — Ты в курсе, как называется его инструмент! — С чего ты взял, что это имеет значение? — инстинктивно попытался обороняться Ваньинь. — С того, как Сычжуй краснеет при взгляде на гуцинь, — фыркнул Усянь. — Сказал человек, чья флейта называется «прежние чувства», — парировал Цзян Чэн и добавил, уже понимая, что терять ему нечего, — хорошо ещё, ваш сын не назвал свой инструмент в свою честь! — А ты чего разволновался? — улыбка Усяня стала насмешливой. — Не в твою же честь он его назвал! — И тут же, глядя на лицо Цзян Чэна, расхохотался в голос: — Постой, неужели да?! Цзян Чэн впервые в жизни пожалел, что не обладает невозмутимостью Лань Ванцзи. А ещё он понял, что с него довольно. — Спросите у него самого, а мне пора, — он кивнул в едва-едва обозначенном подобии поклона и развернулся, даже сделал пару шагов. Далеко уйти, однако, не успел. — Эй, Цзян Чэн, погоди, — пальцы цепкого, что твой репей, Вэй Усяня, впились в рукав ханьфу. Впрочем, голос его был неожиданно серьёзен: — Ответь мне ещё на один вопрос. Почему ты согласился? Мы ведь все знаем, как ты терпеть не можешь все эти политические дрязги, и были готовы долго тебя убеждать. А ты, можно сказать, даже и спорить не стал. Почему? И вот что Цзян Чэн мог ему ответить? «Ты мой брат, и на этот раз я вступлюсь за тебя»? «Он твой муж, которого я терпеть не могу, потому что ты предпочел быть с ним, а не со мной — но, гуй побери, я никогда не желал ему зла»? «С вас обоих хватит тащить на себе груз ответственности за весь наш мир, да и с нашего мира тоже довольно, пусть отдохнет от вас»? «Вы, ко всем гулям и прочим тварям, моя семья, неужели вы думаете, что мне наплевать?» «Да вот, знаешь, впервые в жизни я оказался кому-то нужен, и решил сделать хоть что-нибудь, чтобы это не потерять»? Ничего из этого он отвечать, разумеется, не собирался, ещё чего не хватало. Поэтому нахмурился выразительно — и, как ни в чем не бывало, выдал, глядя на Лань Ванцзи: — Мое согласие на ваше предложение — лишь знак моей благодарности клану Гусу Лань. В конце концов, вы не только отдадите мне… в перспективе… свое самое лучшее сокровище, мало того — вы ещё и взяли на себя мою величайшую проблему. Воистину, неисчислимы достоинства праведного Ханьгуан-цзюня! Вэй Усянь моргнул. А затем осознал намек — и уронил челюсть от возмущения. — Нет, ты слышал?! — поинтересовался он у мужа, едва обрёл способность говорить. — Мгм, — кивнул в ответ невозмутимый, как всегда, Ханьгуан-цзюнь. — Вэй Ин — счастье. Не проблема. (В его голосе, впрочем, не было обычного ледяного негодования.) — Глава Яо бы поспорил, — фыркнул Цзян Чэн. Вэй Усянь залился неконтролируемым смехом. — Вот гуй, против этого мне даже возразить нечего, — сквозь хохот проговорил он. А Лань Ванцзи стоял, смотрел на мужа и едва заметно улыбался. И Цзян Чэн невольно подумал, что, кажется, больше никогда не сможет ненавидеть этого человека. Как вдруг тот поднял глаза и негромко, на удивление мягко произнес: — Спасибо. И вот тогда Цзян Чэн наконец… сбежал.***
Побег ему следовало продумать тщательнее. Потому что, очевидно, под влиянием противоречивых и непривычных эмоций, он вышел совсем не туда, куда направлялся — к общей трапезной — а к дальним водопадам. Впрочем, какая бы нить судьбы его сюда ни привела, сетовать на нее Ваньинь не захотел — у воды обнаружился задумчивый, но заметно обрадовавшийся встрече Лань Сычжуй. — Глава Цзян, — расплылся в искренней улыбке он. — Даже твой отец нашел в себе силы не обращаться ко мне столь формально, — закатил глаза Цзян Чэн. Сычжуй улыбнулся ещё шире, на миг поджав губы, словно пытаясь удержать слова, не дать им вырваться… Безуспешно: — Цзян Ваньинь, тогда… прошу, называйте меня Лань Юанем! — Что ж, думаю, это будет честно, — фыркнул Цзян Чэн, пытаясь хотя бы не улыбаться настолько же… да что уж там — влюбленно, как Сычжуй. С его-то непривычностью к любым выражениям лица, кроме нахмуренных в гневе бровей… Удивительно, что он вообще ещё не перепугал мальчишку своей наверняка неадекватной гримасой! — Вспоминать, тосковать… При всем уважении к Лань Ванцзи, это имя совершенно тебе не подходит!***
Подумать только, билась в голове Лань Сычжуя одна-единственная мысль. Подумать только — сколь многое может измениться за одни сутки. Вчера его отец поссорился с его любимым человеком, папа выяснил ещё одну жуткую тайну из прошлого, которое никак не отпускало их всех… А сам Сычжуй в очередной раз осознал, сколько боли выпало на судьбу каждого из их поколения. И пообещал себе сделать все возможное, чтобы это исправить. Сегодня… Сегодня он узнал, что его любимый человек намерен стать Верховным Заклинателем, освобождая от этого бремени, как раз-таки, его отца. (Цзинь Лин не был болтлив, но троим своим друзьям доверял безоговорочно… Ладно, один из этих троих был не совсем другом, но это Сычжуя не касалось совершенно. Как минимум, потому, что сам Цзинь Лин всем своим видом показывал, как его не касаются взаимоотношения Сычжуя с Цзян Ваньинем. Лань Юань был… благодарен.) Сегодня оказалось, что отец сделал все возможное, чтобы помириться с этим самым важным для Лань Юаня человеком, а ещё, кажется, что-то понял, пусть Сычжуй и не позволил себе при нём ничего, кроме нескольких взглядов. Сегодня выяснилось, что папа точно понял, поскольку он улыбнулся так тепло и самую чуточку печально и сказал: «Я горжусь тобой, А-Юань, и мы с Лань Чжанем никогда не встанем на пути твоего счастья». Сегодня Сычжуй был уверен, что он любим, что он любит, что он будет счастлив, несмотря ни на что. Даже если Цзян Ваньинь сейчас скажет, что Верховному Заклинателю не с руки тратить время на чувства наивных мальчишек… Сегодня, сейчас Сычжуй верил в свои силы и в свою удачу чуть больше, чем полностью. — Я так рад, — позволил себе тихонько произнести он. — Чему? — разумеется, не понял Цзян Ваньинь. — Тому, что вы… (Помирились? Наладили отношения? Все это звучало так плоско, учитывая годы гнева и отчаяния, тоски и воспоминаний, лежавшие между ними…) — Что вы с учителем Вэем больше не чужие друг другу, — наконец нашел хоть сколько-нибудь адекватную формулировку Сычжуй. — И что это позволило вам найти общий язык с Ханьгуан-цзюнем. Сказал — и внутренне сжался: не рано ли делать столь далеко идущие выводы? Да и вообще, кто он такой, чтобы делать их? — Мы с Вэй Усянем не можем быть чужими, как бы нам того ни хотелось, — усмехнулся невесело Цзян Ваньинь. — Чего не скажешь обо мне и Ханьгуан-цзюне, о да. — Но ведь теперь вы… больше не враждуете, разве нет? — поинтересовался Сычжуй осторожно. — О, ну, принимая во внимание наши обычные отношения, наверное, нынешнее положение дел действительно можно считать перемирием, — закатил глаза Цзян Ваньинь. — Впрочем, боюсь, это ненадолго. — Почему? — Лань Юань подозревал, что голос выдал его огорчение. Губы Цзян Ваньиня дрогнули, словно он пытался не улыбнуться (жаль, мелькнула предательская мысль, хотелось бы видеть эту невероятную улыбку чаще). — Лань Ванцзи многие годы ненавидел меня лишь потому, что видел во мне угрозу для жизни Вэй Усяня, — ответил спокойно он. — Сейчас, судя по всему, он понял, что я никогда бы… не причинил вреда своему брату, но старые привычки нелегко преодолеть. Как ему, так и мне… К тому же… Дело ведь не только в Вэй Усяне. Я не сомневаюсь, что Ханьгуан-цзюнь будет с равной яростью защищать любого члена своей семьи. Любого члена семьи? Но разве?.. Хочет ли он сказать?.. Сычжую пришлось прикрыть глаза в попытке скрыть пылающий в них огонь. Навряд ли, впрочем, ему это удалось. А затем догнало осознание, что на самом деле означает подобное положение дел. — Но тогда получается… рано или поздно… Из-за меня?.. — Сычжуй не смог даже произнести это вслух — так сильно не хотелось признавать, что его (их?..) чувства станут причиной нового конфликта. — Не неси чушь, — ответ прозвучал несколько раздражённо. — Это не твоя ноша, и не пытайся взвалить ее на свои плечи. Мы взрослые люди, и если уж договорились однажды, то и ещё раз сумеем как-нибудь. Сычжуй нахмурился. Зная гордость Цзян Ваньиня, он мог себе представить, чего тому стоило прилагать усилия для установления этого хрупкого мира. Для такого поступка… причина должна была быть более чем весомой. Как и для согласия стать Верховным Заклинателем, кстати. — Что вообще заставило вас поменять решение? — не без труда выдавил из себя Лань Юань, не уверенный, что хочет знать ответ. — Вы согласились… Вы пошли навстречу из-за учителя Вэя? — Так ты уже в курсе? — хмыкнул Цзян Ваньинь, а затем… Затем снова улыбнулся и ответил. — Нет. Я сделал это не ради него. Хотя, по итогам, видимо, придется мириться с тем фактом, что этот паразит начнет куда чаще мелькать в Пристани. (Раздражение в голосе Цзян Ваньиня было столь очевидно… тёплым, что Сычжуй краем сознания удивился, как этому невероятному человеку удалось объединить две противоположные эмоции). — Видишь ли, я тут предложил Цзэу-цзюню кое-что, — продолжал между тем Цзян Ваньинь, внимательно разглядывая живописный водопад, раскинувшийся чуть позади Сычжуя. — Некоторые события… заставили меня осознать, что адепты Юньмена совершенно ничего не смыслят в обычаях и методах заклинательства, принятых в других орденах. Поэтому, так как Юньмен Цзян по нынешним временам становится близким союзником Гусу Лань — то с моей стороны было вполне логично предложить прислать в Пристань на пару недель, а то и месяцев, нескольких членов ордена Лань для обучения моих учеников. В том числе, музыкальному заклинательству. Сычжуй не был глупцом, его, в конце концов, воспитывали два Нефрита Гусу Лань. Он понял сразу. Понял — и забыл, как дышать. Цзян Ваньинь сказал, что согласится на предложение Гусу Лань не ради брата. И уж навряд ли стоило бы ожидать от него согласия просто от доброты душевной. (Нет, попади клан Лань в настоящую беду, Юньмен Цзян пришел бы на помощь, не медля, но хитрые политические интриги были делом совсем иным). Можно было бы, конечно, предположить, что все действия главы Цзян были направлены исключительно на пользу Юньмена. Но разве Цзян Ваньинь говорил об этом? Вернее, говори он об этом, зачем ему прибегать к недосказаниям и намёкам? Ведь сказать «я решил, что согласен стать Верховным Заклинателем ради благополучия моего ордена» было куда проще. Но Цзян Ваньинь сказал не это. А ещё он перевел взгляд с водопада на Сычжуя и мягко усмехнулся, очевидно, наткнувшись на его светящийся взгляд. А затем… чуть заметно кивнул. Сычжуй пискнул — неадекватный совершенно, задушенный, абсолютно счастливый звук — и бросился ему на шею, прежде чем успел остановить свой неуместный порыв.***
Обнимать Лань Сычжуя оказалось… тепло. Не то чтобы Цзян Чэн рассчитывал на такую реакцию, да и вообще ожидал ее. Хотя ему и было любопытно, как быстро наследник Лань разгадает его намерения. Сычжуй его не разочаровал. А затем ещё и поразил. — Я и надеяться не мог, — чуть слышно пробормотал он в плечо Цзян Чэна. Хотя, чтобы в это самое плечо уткнуться, ему пришлось опустить голову. И как-то внезапно оказалось, что в объятиях у Цзян Чэна — не мальчишка, которым тот его видел ещё несколько месяцев назад. А молодой парень, пока что уступающий в росте на несколько цуней, как и в ширине плеч… Но надолго ли? Цзян Чэн вздохнул, едва заметно, чтобы не потревожить это мгновение близости, которое он не спешил прерывать. От волос Сычжуя пахло летом и надеждой. — И зачем тебе это всё… — пробормотал Цзян Чэн себе под нос, в то же время обнимая крепче. Чтобы не подумал, что… Сычжуй не подумал. Сычжуй хмыкнул — шею щекотно обдало воздухом. Зато всего Цзян Чэна обдало обещанием чего-то совсем иного. — Если я вам отвечу, — это прозвучало уже куда как более четко, потому что Сычжуй сдвинулся так, чтобы положить подбородок на плечо Цзян Чэна, — вы, боюсь, пожалеете о своем решении. — О котором из? — парировал Цзян Чэн, внезапно осознавший, что прижимается щекой ровно к налобной ленте Сычжуя. (Мог ли тот этого не понимать? Уж навряд ли). — О намерении создать прецедент для того, чтобы обучение адептов разных орденов проходило не только в Гусу Лань, но во всех орденах поочередно и куда более регулярно? Ну, возможно, и пожалею, поскольку бумажной волокиты я себе добавил, это бесспорно. Но если всё выгорит, то мы получим первое поколение заклинателей, готовое сражаться друг за друга, а не против. Как думаешь, насколько высоко задерёт нос Цзинь Лин, когда поймет, что именно ваша дружба стала основой для всей этой идеи? Сычжуй наконец отстранился, но остался стоять совсем рядом. Цзян Чэн никогда бы не признался, но в этот момент он, кажется, понял, почему гуев Вэй Усянь не хочет отлипать от своего гуева мужа. Было что-то совсем особенное в возможности ощущать всем телом чужое тепло. — …Будет очень сложно, — невпопад проговорил он. — Что именно? — Лань Сычжуй рядом улыбался, словно утреннее солнце. — Да всё, — буркнул Цзян Чэн. — Сложно терпеть Вэй Усяня в Юньмене, потому что, естественно, он тоже явится в качестве преподавателя, и мне придется признать, что в этом он хорош. Сложно мириться с Лань Ванцзи, потому что мне не нравится перспектива непрекращающихся ссор в моей се… в моем клане, а в нашу теплую сердечную дружбу прямо начиная с сегодняшнего дня я отчего-то не верю. Сложно терпеть всех этих идиотов, которые станут переть в Юньмен с каждой мелочной дрязгой. Клянусь ослом Вэй Усяня, я точно сделаю этот пост чисто номинальным! — Лучше сделайте его временным, — улыбнулся Сычжуй. — Мы с Цзинь Лином тут, пока вы с Цзэу-цзюнем беседовали, поразмыслили и пришли к паре интересных решений. Но пусть он расскажет сам, как-никак идея была его. Цзян Чэн удивлённо моргнул, а затем рассмеялся. — А я ведь сказал Лань Сичэню не далее чем сегодня утром, что вы перевернете этот мир, — наконец проговорил он, — но и не думал, что это случится так скоро. Сменять Верховного Заклинателя… Ладно, придется, видимо, побеседовать с Жуланем. Много лет этой каторги я точно не вытерплю… Очень сложно, кстати, будет не послать главу клана Яо к речным гулям с любыми его просьбами, формально имея такое право. Но сложнее всего будет решить, хочу ли я сохранить наши отношения в тайне или отомстить твоим бесстыжим родителям той же монетой! Сычжуй расплылся не в улыбке даже, а в самой настоящей ухмылке. — Это успеется, мы ведь никуда не спешим. — Ну это ты не спешишь, а я уже и так практически старик, — откликнулся Цзян Чэн, улыбаясь тоже. В присутствии Сычжуя вообще сложно было не улыбаться, и, вероятно, однажды это погубит зловещую репутацию Саньду Шэншоу. Туда ей и дорога, собственно. — А вот чтобы ответить вам на это, — голос Сычжуя… нет, Лань Юаня прозвучал по-кошачьи вкрадчиво, — мне придется сначала отдать вам свою ленту, глава Цзян. — Кто сказал, что я против? — сказал Цзян Чэн почти шепотом, зная, что его все равно услышат. Отчаянно-восторженное «Ваньиииинь!!!» утонуло в горячем поцелуе.