Бестиарий. Злая любовь Мин Юнги.

ВЕРХНИЙ МИР. СЕУЛ. ПОЛТОРА ГОДА НАЗАД. В доме Мин Юнги наступило рождественское утро. Ленивый рассвет медленно проявлялся холодным румянцем у горизонта, который даже с такой высоты едва виднелся между горами. Еще минут пять и вершины гор позолотит сонное зимнее солнце. Весь снег выпал в сочельник, и день обещал быть ясным и морозным. Юнги спал, а Тэ проснулся, кажется, чтобы только вырубить будильник на чипе старшего ровно за секунду до самого сигнала. На чистой мышечной памяти, даже не открывая глаз. Потом его голова рухнула на кровать, а руки подтянули к себе подушку, с которой он спал чуть не с рождения, не поленившись привезти ее с собой из дома даже в Сеул. Правда, подушка оказалась странно тяжелой и костлявой. Она пахла, как Мин Юнги, ворчала как Мин Юнги и… Это, собственно и был Мин Юнги. Тэхен сразу проснулся, распахнув глаза от накативших воспоминаний прошедшей ночи. Они бесстыже ворвались к нему в голову хлынув все разом, и Тэ едва не задохнулся в этом потоке. Но потом он сделал вдох, еще один и стал думать, глядя в светлеющее небо и бледное лицо все еще спящего Хена. И заулыбался счастливо. Как странно. С Юнги не было грязно, стыдно или как-то не так. Оказалось, что Мин не просто провел с ним ночь, а отмыл все его воспоминания, тут же заменив их на такие яркие и счастливые, что теперь их ничем не разрушить. Никаким прошлым. Он просто стал между Тэ и его гадскими флешбеками нерушимой стеной, превратив их в ничто. Развеял как пепел одним своим поцелуем. — Юнги. Хен… Я так люблю тебя. И всегда любил, просто не знал. — Ты такой смешной, Тэ. А плачешь почему тогда? — Я плачу? — Тэхен с удивлением вытер мокрые щеки и посмотрел на ладони. — Все-таки ни этот мир, ни я тебя не заслуживаем, Тэхени. Но я тебе обещаю, что очень постараюсь. Правда, за весь мир поручиться не могу. Тонкие, прохладные пальцы вытерли с кожи тонсена остатки слез. А самому Юнги было странно до невесомости в теле. Словно все его внутренности и кости заменили на облака. Весь мир стал другим, все вокруг било в глаза невыносимо ярким светом и красками. Мин щурился, шагая по знакомо-незнакомому своему дому, натыкаясь на комоды и задевая плечами косяки. Другой мир. Другая жизнь. И даже воздух. Воздух в его легких с каждым вдохом наполнял его такой острой свежестью, что на глазах едва слезы не выступали. Мин бродил по кухне и внезапно понял, что не понимает, как ему приготовить еду и вообще, где что лежит. Забыл. Забыл все, кроме Тэ. — Хен, а Хен… — мелкий не без труда забрал из рук Юнги стеклянный стакан с молоком, который тот переставлял по поверхностям кухни, так и не дойдя до плиты и сотейника, — ты ведь сейчас такой не потому, что готовишься мне сказать, что прошлая ночь была ошибкой? Стакан полетел на пол и разбился на тысячи острых льдинок. Выскользнул из обессилевших вдруг пальцев. Две пары босых ног стояли в центре белой молочной лужи, а их хозяева размышляли, куда шагнуть, чтоб не наступить на стекло. — Все в моей жизни может быть ошибкой. И скорее всего, так оно и есть. Кроме тебя. — Хен… — Тэхен снова просто невыносимый. Стесняется и смотрит на Юнги сверкающими глазами сквозь льняные пряди. Он еще не умывался и не вставлял в глаза линзы, поэтому щурится близоруко, сдувает волосы со лба и улыбается. Улыбается так, что у Юнги воздух в легких взрывается миллиардами искр и давит на сердце… Тэ обнимает старшего и шепчет ему что-то тихо не пойми о чем. Зачем-то благодарит. Юнги тянется руками и всем собой в ответ и они кажется, вросли в эту лужу навечно и будут теперь расти из нее, как деревья. Мин все-таки ранится о стекляшку, придвигаясь к мелкому ближе, и в молоке на полу появляются розовые разводы. Но как же ему плевать. Счастье. Оказывается, Рождество это лучшее, что могли придумать люди в середине зимы, чтобы не сгинуть в этой метели и холоде, когда до весны еще так далеко. В этот день можно смотреть кино в гостиной, обложившись подушками и есть всякое вкусное. А можно наварить кастрюлю глинтвейна, и тут же заказать его доставку, потому что домашний по вкусу — отрава. Но его так здорово было готовить вместе — резать кольцами апельсины, лимоны, с видом знатоков спорить о количестве специй и лить на все это красное полусухое, бесконечно пробуя его перед этим прямо из горлышка. Ждать, пока все это закипит, сидя на кухонном подоконнике и целоваться до одуряющего чувства полета над всем миром. Увлечься так, что кухонная вытяжка перестанет справляться, и заметить, что варево выкипело наполовину. И то, что осталось, даже пробовать страшно. Зато потом на кухне до весны будет вкусно пахнуть корицей и цитрусами. Можно подогреть глинтвейн из доставки, разлить по красивым, прозрачным чашкам и сказать тост: — С Рождеством, Тэхени, хочу, чтобы ты был счастлив. — С Рождеством, Хен. И тебе много-много счастливых дней. А потом оказалось, что у Тэхена в комнате под кроватью хранится целая коробка километровых гирлянд. В прошлое Рождество Мин был очень занят и младший не решился о них тогда даже заикнуться. Просто уехал к родителям на праздники, оставив Юнги подарок под дверью. Потому что не было елки, и положить его было некуда. И не решился тогда даже примерить дорогущий подарок от Мина - кашемировое пальто цвета топленого молока, которое невероятно шло карамельному оттенку кожи Те. Мин тогда любовался на белые пуховые перчатки, аккуратно уложенные в милейшую атласную коробку с крошечным бантом. Он весь свой одинокий и вовсе не праздничный вечер на них любовался, и так их берег, что ни разу даже не надел. Год хранил в коробке, в верхнем ящике своего стола... А в этом году гирлянды Тэхена оказались очень кстати. И они вдвоем распутывали-распихивали эти тонкие, как волоски, мигающие разноцветным провода по пустым бутылкам и коробкам. В коробках Тэхен вырезал «окна», и называл все это «лунными домами». — Тэ, а почему это лунные дома? — Ну… Это для лунных кроликов. Только не смейся, ладно? — Даже не собирался. Это из какой-то сказки? — Да. Я сам ее придумал. Рассказать? — Конечно. Тэхен бродил по дому, пристраивая все эти светящиеся объекты по углам и полкам, но то и дело спохватывался. Округлял глаза и замирая спрашивал у Юнги: — Ой, а можно, Хен? Мин только кивал, и искал глазами очередную пустую коробку или вазу, чтобы еще раз посмотреть, как мелкий будет сидеть на полу у дивана, как можно ближе к ногам Юнги, и едва не пищать от радости, глядя на желтые огоньки сквозь темное бутылочное стекло. Юнги поражался, сколько всего «можного» и совершенно обыкновенного теперь у него есть. У них. А к вечеру стало можно нарядиться в пуховики и обмотавшись шарфами пойти пешком, вниз от их тихого района на шумный, праздничный Каннам. — Хен, что нам мешало жить вот так раньше? Ведь до этого Рождества было еще одно, совсем не такое, — Тэ обернулся и посмотрел на Юнги. Кажется, сегодня он вообще не переставал улыбаться. К вечеру снова пошел мелкий снег. Он запудрил улицы и тротуары, а еще он налип белым кружевом на челку и острые ресницы Тэхена. Юнги с трудом понял смысл вопроса. Больше всего сейчас ему хотелось кричать в это снежное небо кому-то, кто явно сейчас наблюдает за ними, и по какой-то непонятной причине решил отсыпать им праздника на линии жизни. "Эй, кто-нибудь! Остановите мою жизнь на этой секунде навсегда! Лучше точно уже не будет!" Тэхен моргнул, смахивая снег с ресниц и нашел руку Юнги в глубоком кармане его пальто. Пальцы мелкого были горячими, и мгновенно отогрели замерзшую кисть Хена. И всего его целиком. — Я не знаю Тэ. Наверное, всему свое время? — Наверное. Но мне все равно жаль прошлое Рождество. А пойдем в мой ресторан, Хен? — Зачем? Сегодня же не суббота. Или ты голоден? Тэ помотал головой. — Я хочу тебе спеть. А потом потянулся к его уху и прошептал едва слышно, как будто толпы пьяных прохожих, которые обтекали их пьяными реками, могли его за это осудить. Крепко вцепился в шарф Юнги, словно тот мог сбежать, и опустил глаза, признаваясь: — Я же всегда. Всегда пою там только тебе, Хен. Теперь дикие интерьеры ресторана кажутся Мину верхом искусства и роскошью. А меню — лучшем в городе. Они все-таки ужинают по настоянию Мина, а потом… Юнги ни разу не слышал этой песни. А Техен до этого почему-то ни разу не решался спеть ее своему Хену. Но сегодня было можно. Породистые Тэхеньи руки медленно легли на клавиатуру, пальцы ласково коснулись клавиш, настраиваясь и беря первый аккорд. Скромно поджатые губы приблизились к микрофону. Парень пел, не поднимая глаз и дико стеснялся. Но никто из посетителей этого не заметил. Тут была исключительно воспитанная публика, не позволявшая себе жевать во время живых выступлений. И все же. Эта громкая тайна осталась таковой и только один завсегдатай, сидевший ближе всех к сцене, превратился сейчас в изваяние: " Я целую тебя словами. Теплым трепетом губ тревожных, Лунным светом за облаками, Павиликой, обвившей камень… И еще нежней невозможно…» * * * Намджун вернулся из Нижнего Мира ровно как пообещал Тэ — под Рождество. Прям за пару часов «до». И очень удивился, увидев накрытый стол и записку: " Джун — Хен, с Рождеством! Можешь съесть всю еду, она для тебя, а мы ушли гулять. Твой подарок под елкой, но не разворачивай его без нас. До встречи". Смысл записки ускользнул от Сталкера, потому что в глаза бросилось две фразы " МЫ ушли гулять " и " не разворачивай его БЕЗ НАС " — Ну с праздником тебя, дорогой Намджун! Ты всего лишь на два дня исчез из Сеула, а тут такое! Хорошо, что хоть елка на месте. Ну пиздец, что творится! А потом налил себе щедрую порцию коньяка и сказал тост, глядя в елочный золотой шар на собственное носатое отражение: — Ну наконец-то. Счастья вам. И мне тоже, когда-нибудь. Джун решил остаться сегодня у друзей, и приняв долгую ванну, сидел сейчас в гостиной перед экраном. Его нисколько не смущало одиночество в такой день. Как Сталкер и изгой, он давно делил дни только на те, в которые можно охотиться, или нельзя. Все эти заморочки Верхнего Мира с их праздниками и выходными с годами волновали его все меньше. Но это Рождество и собственноручно притянутая им в дом Юнги елка, и эта записка от парней всколыхнула в нем воспоминания. Его детство, когда у него еще была семья, а обиды не успели накопиться. И люди, еще считающие его частью своей семьи. — С Рождеством тебя, дорогой Джун. Ты у меня лучший, — бокал снова дзынькнул о золотой елочный шар. ВЕРХНИЙ МИР. СЕУЛ. НАСТОЯЩЕЕ ВРЕМЯ. Сокджин приехал в больницу через час, как и обещал Сталкеру. За это время он прогнал кровь в центрифуге, отделив кровяные тельца от плазмы, и теперь придерживал рукой нагрудный карман, в котором лежал драгоценный контейнер с возможным спасением Тэ. Крысиная плазма. Целых пять миллиграмм. Теперь ее надо аккуратно зарядить нужными препаратами, ввести Тэхену и ждать. Каких масштабов вранья пришлось нагородить Ким Сокджину, чтоб уйти с работы на два часа раньше, он сейчас даже вспоминать не хотел. Что-то про трех прабабушек при смерти? Или двух? Неважно. Врал Джин отвратительно, и скорей всего, начальник просто подумал, что у молодого Омеги крыша поехала на фоне гормонального сбоя и лучше его отпустить домой от греха. Ведь до этого Ким Сокджин был идеальным научным сотрудником. Намджун за это время уже успел прогуляться с Техеном на крышу, вернуть его в палату, и теперь сидел рядом, облокотившись, как всегда, на прозрачный бок камеры. Сидел рядом, и вел себя как юродивый, потому что болтал какую-то бессвязную, но бодрую чушь, не затыкаясь при этом ни на секунду. — Намджуни-Хен, ты сегодня какой-то… странный, — мелкий подозрительно улыбнулся. Он бы сказал «полный придурок», но воспитание не позволяло. Ким заткнулся на полуслове: — Кто странный? Я странный? Ничего подобного! Просто у нас появилась надежда на лучшее, вот я и радуюсь, хотя Юнги радоваться запретил! И я его очень понимаю, очень, и тоже переживаю, но все равно! Все равно я надеюсь, что Сокджини, эээ, в смысле Юнги… — Джун пригладил свои волосы, лацканы куртки и сложил руки на коленях, вдруг краснея как школьница. Вздыхая обреченно и долго, чуть не со стоном. Намджун. Как школьница. Ну ни хрена ж себе, смена имиджа. Таких сбоев в матрице Тэхену видеть еще не приходилось. — Погоди… — внешние динамики делали мягкий голос Тэ еще тише и глуше, чем в реальности, но с сарказмом они справлялись прекрасно, — этот красивый доктор-Омега из лаборатории Хена? — Сокджини да… Он такой краси… Что? Омега? Да откуда ты… Это я один что-ли тут слепой ходил веками??? Слепой Альфа! Так стоп! Стоп! Мелкий, ты давай, дыши там правильно, ну знаешь, вдооох-выыыдох, позитивные мысли, общий дзен и все такое, — Сталкер вскочил на ноги и подошел к двери. Развернул чип и написал Джину сообщение. — Хен, я все вижу, — Тэхен беззвучно смеялся, осторожно придерживая руку на груди, — ты такой забавный. Ты влюбился? Намджун возмущенно распахнул рот, но ответить не успел, потому что в проеме отъехавшей в сторону двери показался тот самый помянутый всуе Омега. — Здравствуй Тэхени, — он ласково улыбнулся мелкому прямо с порога, — кто тут в кого влюбился? — Сокджини, вот и ты… — Джун буквально расцвел в улыбке и быстро стер сообщение, забитое злыми эмодзи. Джин улыбнулся Альфе в ответ и подошел к капсуле, снова топя Джуна в облаке своего упоительно-сладкого запаха. — Мой Хен, кажется, влюбился в Вас вдребезги, — Тэхен продолжал тихо смеяться и вовсю разглядывал этого красивого Омегу, — ой, здравствуйте. — Вдребезги? Давай потом это обсудим, ладно? — Сокджин подмигнул мелкому обеими глазами и мотнул головой на приросшего к полу Намджуну, — иначе наш Сталкер сейчас сбежит. Альфа и Омега оставили Тэхена под присмотром медсестры и отправились к его врачу. Пожилой профессор кардиологии внимательно смотрел на пять миллиграммов плазмы, лежащие на его рабочем столе. — Я очень хочу надеяться, что у него получилось, — сказал он в итоге, — но на доработку уйдет какое-то время. Консилиум я соберу утром. — А можно сегодня? Консилиум? Вы же понимаете, что у нас мало времени не только потому, что Тэ в опасности. А еще потому, что за мной постоянно следят. Не хочу вдаваться в подробности, вы сами все понимаете. У нас нет времени до утра, — развел руками Джун. От волнения он не сел в предложенное кресло, и теперь делал вид, что разглядывает голограммы дипломов и грамот профессора на стене. — Могу попробовать, и сделаю все, что смогу. Но прошу вас, — Господин Гун Мин посмотрел на обоих посетителей тяжелым, острым взглядом профессионала, — не радуйтесь чрезмерно. И да. Я все понимаю по поводу отсутствия времени, но прежде всего я — врач. И пренебрегать опасностью в угоду спешке я не буду, хоть и постараюсь сделать все максимально быстро. — Передавайте от меня привет Юнги. Он был моим лучшим учеником. И остается моей гордостью не смотря ни на что, — добавил доктор, провожая их до дверей. Они возвращались в палату к Тэ, шагая по пустому коридору и Сокджин, пользуясь случаем спросил Сталкера шепотом: — Вдребезги? Неужели прямо так? Альфа закивал, не сводя жадного взгляда с Омеги. А потом, нахмурясь, остановил его у дверей палаты Тэхена. — Ты же понимаешь, что у нас нет времени? — Да. Но думаю, что раз твоя взбесившаяся ищейка не прибежала в лабораторию до сих пор, то или они еще тупят над пробирками… — Или не тупят. В любом случае, у нас не будет завтрашнего дня. И они точно побегут сразу сюда. — Консилиум могут провести сегодня, — Джин закусил губу, пока не понимая, к чему клонит Сталкер. — Могут. А потом? — Что ты предлагаешь? — Я не предлагаю, я просто прошу тебя. Подумай. Кто из врачей в Верхнем Мире знает об этой сыворотке, ее свойствах и рисках лучше тебя и Юнги? — Ты просишь, чтобы я доделал сыворотку и ввел ее Тэхену? — Будь здесь Юнги, он бы так и поступил и вообще никому не позволил это сделать, кроме него. — Джун. Я же не Юнги… — Не Юнги. Но тоже прекрасно знаешь, что нужно делать. У Тэхена посетители могли оставаться на ночь. И сегодня у него их осталось аж двое.