***
В доме не было никого и ничего, кроме толстого слоя пыли, лежащего на всех поверхностях, и мелких её частичек, летающих в воздухе и чешущих нос. Паутина свисала с потолков, занимала белыми пятнами углы, а мыши бегали под ногами, заставляя подпрыгивать и вздрагивать от писка. Дом, на самом деле, словно сам был живым: половицы скрипели от каждого шага, перила на лестнице качались из стороны в сторону, грозясь разрушиться, а открытые окна пропускали не только ослепительный солнечный свет, но и оглушительно громкие голоса леса вместе с пением плавного ветра. Сана проснулась в чужой спальне как-то резко и неожиданно, села на кровати, схватившись за дрогнувшее в груди сердце, и вдруг поняла, что обнажена. Ей тут же захотелось спрятаться под лежавшую рядом простынь, замотаться в неё всем телом, и только потом, вместе с собственным слишком громким дыханием, пришло понимание того, что рядом не было никого, кроме колышущейся на окне прозрачной занавески. Платье с разорванным верхом оказалось лежащим на полу, а по голове ударило понимание всего произошедшего — вместе с Дремучим, который расцарапал спину и оставил на плече рану, и Лешим, Тэхёном, который вдруг спас, а затем назвал ведьмой и обнюхал, будто пёс, лицо, шею и волосы. Сейчас уже страшно не было, даже большие пауки, глядящие из своих углов, не заставляли сжиматься, а мыши словно заинтересованно попискивали, собравшись в кучу у кресла на первом этаже, в которое Сана забралась с ногами, и смотрели своими глазами-бусинками. Плечо болело и жгло, а единственное зеркало, которое она нашла в доме и протёрла накинутым на тело покрывалом, показало отвратительный красный след, напоминающий те самые клейма, какие оставляли на телах ведьм. Сана не была таковой, точно это знала, только почему-то даже Леший обозвал, а в голове откуда-то взялось слишком много знаний. Они ей будто не принадлежали, появились сами собой, нашептали и рассказали о лесе и о Дремучем. Даже о Лешем, которому подчинялись волки и вороны, которого не смела ослушаться сама чаща, и который принял облик человека в один только миг, едва понял, что страшил своим видом. И дом наверняка тоже был его — с удивительно высокими потолками, тремя крышами, пустыми комнатами и вековой грязью. Здесь даже воздух был спёртым, несмотря на открытые окна, а мыши напугали, рванули за Саной и маленькими зубками вцепились в тянущееся по полу покрывало, стоило всего лишь подойти к двери, ведущей на улицу. — Я только посмотреть хотела, — зачем-то проговорила девушка и плотнее укуталась в ткань, вжимаясь в старое кресло. — Мне здесь дышать нечем. Мыши запищали наперебой, а где-то снаружи гаркнул вдруг ворон, и Сана вздрогнула, понимая, что выпускать её отсюда не собирались. И было в этом что-то неправильное, потому что звуки их казались почти понятными, а слух ловил знакомые слова: — Не пускать! Глупая! — Глупая! — В беду угодит! — Не пускать! Не пускать! Мыши пищали наперебой, вставая на задние лапки и дёргая усиками. Их маленькие ручки чесали животы, а нос словно бы пытался что-то учуять. И пусть Сана прежде считала их мерзкими, ничуть не лучше страшных длинноногих пауков, а ещё злилась, потому что те мешали вести хозяйство, воровали овёс и пугали скот, сейчас мыши казались почти красивыми. Маленькими, аккуратненькими, с разноцветной шёрсткой и чёрными круглыми глазками. Живот вдруг заурчал, напоминая о голоде, и девушка сглотнула, искоса глянув в сторону кухни, где никогда, кажется, и не готовили вовсе. На маленькой плите-печке стояла пара кастрюль, измазанных чёрной сажей, да рядом валялся половник, от которого к деревянной стене тянулась паутина. Здесь невозможно было жить, но Лешего, кажется, всё более чем устраивало. С его стороны было милым не бросить её в лесу, обработать раны, нанесённые Дремучим, и позволить остаться на ночлег. Уходить даже не хотелось, потому что и некуда было, но и вот так сидеть на месте тоже казалось невозможным. Особенно под присмотром мышей и пауков, которые внимательно следили за каждым шагом и не позволяли ступить за порог дома. Не ясно было, сколько времени прошло с той ночи, и сколько Сана проспала, но усталость снова опустилась на веки, а лес за окнами вдруг зашелестел листвой. Пауки скрылись в своих убежищах, заставляя девушку непонятливо нахмуриться, а мыши засуетились, запищали и рванули всей маленькой стайкой в сторону входной двери. И как раз в тот момент она открылась, пуская на порог высокого Лешего, что пошевелил плечами, захрустев деревом, и вошёл внутрь, чуть пригнувшись. Он был действительно большим, тяжёлым и громким, ступал по половицам так, что они ходили ходуном, а ещё глядел на девушку пристально, хотя глаз его не было видно под оленьим черепом. Мурашки коснулись спины, и Сана сильнее вжалась всем телом в кресло, потому что вдруг снова стало страшно. А затем прямо на её колени бухнулась тушка зайца, выпавшая из когтей-ветвей Лешего. — Еда, — низко проговорил он, — для ведьмы. Ведьма должна есть, а то умрёт. Тэхён умный, Тэхён знает. Сана едва нашла в себе силы выдохнуть и посмотрела вниз, где мертвый заяц в красный цвет окрашивал покрывало и делал колени мокрыми. Только шевельнуться было страшно, и она несмело подняла на Лешего взгляд, громко сглатывая и стараясь не морщиться. — Спасибо, — голос почти слушался, а дрожи в нём слышно не было. — Но я не ведьма, ты ошибся. — Ведьма, — фыркнул он и вдруг нагнулся к самому лицу, заставив вскрикнуть и накрыть голову руками. — Глупая ведьма. Опять боится. Её запястий коснулись чужие тёплые пальцы, и Сана распахнула глаза, тут же встречаясь взглядом с тем самым юношей, какой был уже знаком со своими чёрными кудрями и чёрными же глазами. Он был близко, смотрел заинтересованно, наклонив голову и отведя от её лица руки, а потом вдруг спросил: — Почему ведьма не ест? Сана чуть вздрогнула, снова посмотрев на лежащую на коленях тушку, и очень понадеялась, что Леший так пошутил. Однако взгляд его был серьёзным, брови чуть нахмурены, а губы словно бы поджаты в странной обиде. — Ведьме не нравится, что принёс Тэхён? Ведьма не хочет мяса? — он отпустил запястья, поймал её лицо и сжал щёки ладонями, захлопав прямыми ресницами, что цеплялись за длинные волосы. — Что ведьма хочет? Тэхён принесёт. Леший говорил странно, будто бы толком не умел. Или просто не знал, как правильно, потому что вокруг был один только лес. Но это давало понять, что он всё равно не был человеком, пусть даже выглядел похоже. — Всё хорошо, — осторожно произнесла Сана и попыталась отстраниться, чтобы он отпустил лицо, но Тэхён сам сделал шаг назад, подхватил с её коленей зайца и начал вдруг оглядываться по сторонам, что-то бурча себе под нос. — Эй?.. Сане пришлось податься ему навстречу, подняться с кресла, поправляя на теле покрывало и сжать чужие широкие запястья, чтобы снова привлечь внимание. Такой странный, будто зашуганный, слишком быстро сменивший выражение своего лица, а теперь глядящий во все глаза на коричневую ткань на её теле. — Я не могу есть сырое мясо, — мягко проговорила Сана, забирая из его рук зайца, и снова поправила покрывало. — Люди его сначала готовят. Ты не знал? У тебя есть печь. Он заинтересованно посмотрел, куда девушка указала, и снова непонятливо моргнул, пальцами зарывшись в волосы на затылке. — Тэхён не глупый. Тэхён правда не знал, — произнёс Леший, а потом шагнул вслед за ней, стоило Сане направиться к столу у печи, чтобы хотя бы куда-то деть зайца, а не держать его, пахнущего кровью, в руках. — Люди жгут деревья и делают огонь. Тэхён видел, они держат там пищу, а потом едят. Он был словно бы ребёнком, который только начал познавать неизвестный мир, и девушка как-то невольно улыбнулась этому, подумав, что совсем он не страшный, пусть даже выглядел, на самом деле, огромным тонким сухим деревом с длинными когтями, силы в которых наверняка хватило бы, чтобы одним взмахом переломить её пополам. Сана сглотнула, умоляя себя успокоиться, и сжала на груди покрывало, которое теперь было в заячьей крови, как наверняка и её колени, которые стоило бы омыть. Было бы хорошо вовсе оказаться сейчас в большой бадье с тёплой водой, только в доме она не видела ничего даже отдалённо похожего. — Пищу можно готовить и дома. Печь нужна именно для этого. Но спасибо тебе за заботу... И за то, что спас тогда, спасибо тоже. На его лице расцвела вдруг улыбка: широкая, чуть странноватая, поднимающая нос и показывающая словно полумесяцы над верхней губой. Чистая, невинная, действительно как у едва рождённого ребёнка. Он метнулся к Сане самой настоящей стрелой, заставив её отступить на шаг, снова прижал к себе, обняв за плечи, и ладонью провёл по волосам. Его нос оказался у самой макушки, а Тэхён громко втянул в себя воздух, совсем как в тот раз, и сильнее стиснул руки вокруг тонкого тела, заставив покачнуться. — Ведьма хорошая, — низко произнёс он, продолжая отчего-то гладить её по волосам. — Ведьма Тэхёна не обижает. Хорошая. Тэхён тоже хороший. Леший продолжал звать именно что ведьмой, действительно будто бы считал так. А у Саны в душе разливалось что-то неприятное, страшно болючее от воспоминаний о том, как вдруг зажглись в деревне факелы, а люди погнали в лес, будто она была виновата. Только эта чаща на самом деле спасла, волки и вороны, что слушались Лешего, защитили и укрыли, а сам он был добр и осторожен, заставляя сердце сжиматься от непривычно мягкого отношения. Идти было некуда, а проситься остаться хотя бы ненадолго было страшно неловко, стыдно, неудобно. Там, где-то далеко за лесом, обязательно должны были быть ещё деревни, только дорогу к ним найти было очень непросто, да и не ясно, хорошо ли приняли бы её местные. Но делать что-то нужно было, и Сана отстранилась от Тэхёна, поднимая взгляд, а тот сжал пальцы на её плечах почти у самых локтей. — Ты сможешь вывести меня из леса? Показать, где ещё живут люди? — Люди? — нахмурился Леший. — Люди прогнали ведьму. Тэхён видел, знает. Зачем ведьме к людям? — Не все люди плохие. — Нет, — он шагнул в её сторону, заставив отступить, и острый угол стола вдруг впился Сане в поясницу, заставляя поморщиться. — Люди злые. Ведьме не надо к людям. Девушка нахмурилась, в кулачках сильнее стискивая покрывало, а Тэхён наклонил голову и внимательным взглядом снова осмотрел её с ног до головы. Так внимательно, словно оценщик на рынке, заставляя сжаться и глянуть на него исподлобья. — Я не ведьма, я тоже человек, хватит уже назвать меня так. У меня есть имя. Я — Сана. — Сана пахнет ведьмой, — произнёс Тэхён, носом уткнувшись в голую кожу её шеи, а она вздрогнула от неожиданности и вцепилась в его плечи. Покрывало тогда же полетело вниз, и Леший поймал его у талии, сжав ту ладонями с обеих сторон и прижавшись всем телом. — Тэхён помнит кровь ведьмы. Вкусная, сладкая. Сана не человечка. Его дыхание горячило кожу, пальцы стискивали талию, а грудь прижималась прямо к её собственной. Там одежда тёрлась о чувствительные соски, и было так странно, так неправильно, что веки жмурились сами собой. Тэхён вжал в стол сильнее, чуть отпрянул, чтобы заглянуть в её лицо, заставляя Сану приоткрыть глаза, а потом вдруг опустил взгляд вниз, на тело, и выдохнул, большими пальцами огладив живот. Она тогда же отшатнулась, сама же ударилась пяткой о ножку стола и лишь прикрыла грудь ладонями, когда Леший убрал руки с талии, позволил покрывалу упасть и снова вжал в себя. Уткнулся в шею, громко задышав, жадно смял ягодицы и ещё, ещё, дальше, всё тело, трогая и стискивая его полностью, заставляя Сану чувствовать себя странно, неправильно, хорошо. Куда лучше, чем с любым другим мужчиной. Он гладил, ласкал, тыкался носом в шею, заставляя запрокидывать голову, а дыхание — сбиваться. Это не было проявлением чувств, но было чем-то иным, тайным, неизвестным, заставляющим Тэхёна трогать её так сильно, всеми ладонями, гладить и сжимать бока, поясницу, мять ягодицы и скользить вверх до самых лопаток. — Ведьма, — хрипло рыкнул он, мазнул губами по её шее и отстранился, заставляя Сану невольно последовать за ним. Его глаза были странными, будто полными густого тумана, ладони сжимали рёбра, а чернила на шее казались чернее, чем были ранее. — Ведьма, — снова произнёс Тэхён и обеими руками огладил рыжие волосы, чтобы затем поймать её лицо и приблизиться к нему. — Ведьма. Леший вдруг отвернулся, отпустил, сделал шаг назад, а потом и вовсе вылетел из дома, оставив Сану посреди грязной кухни одну. Растрёпанную, обнажённую, с сжимающими грудь ладонями и вспыхнувшими алым щеками. Из щели поблизости показалась заинтересованная мышиная мордочка, и девушка поспешила нагнуться, чтобы накинуть на себя покрывало. — Хозяин! Куда? Куда? — Куда? Убежал! — Убежал! Хозяин! Хозяин! Они пищали громко, мешали думать, и Сана раздражённо топнула ногой, чувствуя одно только негодование. — Мне откуда знать?! — голос оказался неожиданно высоким, а ветер из приоткрытого окна тогда же поцеловал её лицо, мягко встрепенув волосы. — Лучше бы сказали, как так вышло, что я разговариваю с мышами!***
— Вы не помогаете, — выдохнула Сана, пытаясь шагать так, чтобы не наступить ни на одну из мышей под ногами. Это дело усложнялось ещё и тем, что в руках была целая куча постельного белья, которое не давало толком ничего видеть. — Вы можете просто замолчать и спокойно посидеть в уголке? Мыши не могли. Или не хотели — Сана точно в этом уверена не была. Особенно две из них — чёрная и белая, будто настоящие противоположности. Одна, помельче, всё время донимала другую, лапой наступала на хвост или забиралась сверху, чтобы почесать свой белый животик, а потом, стоило терпению чёрной закончиться, неслась по всему дому куда подальше или носом тыкалась в её щиколотку, точно уверенная, что девушка поднимет на руки, заставив растопырить лапки, и даже посадит на плечо, почёсывая шейку. Сана и сама не заметила, как подобное вошло в привычку. Просто они вдруг остались единственными собеседниками, а ещё удивительно не раздражали, пока лезли под руку и мешали прибираться. Тэхён исчез слишком неожиданно, и никто не мог почему-то ответить, куда он делся и почему ушёл. Мыши непонятливо пищали, вороны продолжали кричать и только следовали за ней, словно присматривая, когда Сана выходила из дома в поисках той же воды. Один из них — большой и чёрный — сам показал, где находилось совсем небольшое озерко, а потом сел рядом и по-птичьи завертел головой. Сана не собиралась наводить порядок в чужом доме, только идти было некуда, а жить в землянке Тэхёна казалось просто невозможным. Там было не продохнуть, еду не приготовить, спать в грязной постели не хотелось, и она, закусив нижнюю губу, решилась на самоуправство. Пришлось порвать на куски покрывало, чтобы сделать себе хоть какое-то подобие одежды, оторвать у платья лиф, добывая себе юбку, а ещё погоревать об утерянных где-то коротких сапожках. Воды не хватало, ходить было страшно далеко, а спина болела от тяжести вёдер, которые приходилось таскать даже безо всякого коромысла. В деревне один из колодцов стоял в паре шагов от её дома, и не было проблем даже с тем, чтобы набрать полную бадью и вдоволь понежиться в ней, омываясь с ног до головы. Однако к следующему же утру возле самых дверей оказались вдруг полные бочки воды — целых три, а на лавочке обнаружилась одежда — пусть мужская, большая, с дырой на рубахе, зато вполне себе добротная. Это заставило Сану улыбнуться, а ещё оглянуться по сторонам, но так и не увидеть нигде ни самого Лешего, ни следов его присутствия. Старый ворон опустился тогда на дерево ели, растущей очень близко к дому, и расправил крылья, переступив с лапы на лапу. — Это Тэхён принёс? — спросила Сана, чувствуя странную необходимость убедиться в догадках, и птица коротко гаркнула, раскрыв клюв. — А сам он где и почему не возвращается? Сделал меня гостьей и пропал, заставляет чувствовать себя неловко от того, что приходится трогать хозяйские вещи без его на то позволения. — Глупая! Глупая! — запричитал ворон, и девушка замахнулась на него штанами, заставив взлететь. — Глупая ведьма! — А ну цыц! А то в курицу превращу и ощипаю! Тэхён не появился ни спустя три дня, ни по прошествии четвёртого, только будто бы продолжил незримо следить и заставлял снова и снова оборачиваться, буквально кожей чувствуя его взгляд. Дровами был заполнен теперь весь двор, а пауки словно сами собой исчезли из углов, оставив пустую паутину, которую не страшно было убрать. Мыши и вовсе перестали раздражать — их писк развлекал, а не давил на уши, и со временем Сана поймала себя на мысли о том, что стоило поделиться с ними едой, а не дожидаться, пока они залезут в шкаф или на стол. Есть было особо нечего, мясо не казалось вкусным, потому что в доме не было ни трав, ни соли. А вороны не пускали вглубь леса, не давали сойти с тропы и уйти прочь с поляны, где стоял дом, так что не получалось собрать даже ягод. Сане иногда очень сильно хотелось топать по траве босыми ногами и кричать о том, чтобы Тэхён вернулся прямо сейчас, потому что всё вокруг без него казалось странным и непонятным. С ним, конечно, тоже, потому что тело до сих пор покрывалось мурашками от воспоминаний о том, как хорошо было в его руках. Но здесь всё же нельзя было оставаться надолго, пользуясь чужим гостеприимством, а хозяин исчез, оставляя без ответов слишком многие вопросы. Однако, вместе с тем, Сане неправильным казалось кричать на весь лес и требовать сейчас же предстать перед ней, потому что Леший мог быть занят. Не мог же он, в конце концов, уйти просто так. — Ведь не мог? — тихо спросила она, позволяя чёрной мыши карабкаться на свою ладонь по пальцам, снова и снова соскальзывая вниз. — Если бы я чем-то его обидела, правильнее было бы прогнать меня, а не убегать самому. Они молчали, когда совет действительно был нужен, только морщили свои носики, шевеля усиками, и снова дрались друг с другом. — Вот ты сама лезешь к нему, а потом верещишь, — проворчала Сана, аккуратно вытаскивая белую мышь из-под чёрной. — Ты как мальчишка из деревенских. Те тоже всё таскают девчонок за юбки, когда хотят внимания. Только ты беднягу и вовсе обижаешь, а потом плачешь. — Хорошая! Хорошая! — Конечно, хорошая, только хватит уже задирать его. Они лазили по постели, а Сане это не казалось чем-то плохим. Было хотя бы не скучно засыпать в комнате у открытого окна, за котором слышно было ветер и редкий волчий вой. Где-то там, наверняка, был и сам Леший, который всё никак не возвращался, а у неё было столько вопросов, что кружилась голова. Он казался хорошим, относился мягко, заботился, даже когда находился далеко, и от этого хотелось ещё сильнее кутаться в одеяло и хмурить брови от ощущения теплоты внутри. Чувства были приятными, очень нежными, и Сана улыбнулась, не желая открывать глаза, потому что рука на щеке была тёплой и правильной. Словно бы дедушка сидел на кровати рядом и касался волос, рассказывая очередные сказки и поучительные истории. И лишь неожиданное понимание того, что тот умер уже слишком давно, оставив после себя пустоту, заставило Сану резко открыть глаза и уставиться на лицо Лешего, сидящего у самой постели и положившего подбородок на перину. Он словно бы не удивился, даже не дёрнулся, а только снова погладил большим пальцем её щёку и заинтересованно наклонил голову. В комнате было уже темно и тихо, и Сана с удивлением поняла, что умудрилась уснуть незаметно для самой себя. А сердце сейчас металось в груди, потревоженное Тэхёном и его взглядом: тёмным, тайным, совершенно особенным. — Где ты был? Голос показался хриплым и тихим, и Сана прокашлялась, накрыв ладонью рот, а потом поспешила сесть на кровати, подобрав под себя ноги. Рубаха тогда же задралась, оголяя бёдра, и Тэхён посмотрел на них так, что тут же показалось необходимым прикрыться. Только Сана, схватившись за тонкое одеяло, не успела этого сделать, потому что Леший вдруг положил на них, бледные, ладони и приподнялся с пола, приблизившись к её лицу. В свете луны он казался каким-то ненастоящим, удивительно красивым, с ровной линией челюсти, которой ей захотелось коснуться пальцами, и крепкой шеей. — Ведьма, — почти привычно выдохнул он и лбом вдруг упёрся в её подбородок, заставляя схватиться за запястья его рук, заскользивших по ногам вверх. — Ведьма не должна злиться на Тэхёна. Тэхёну потом больно. — Что ты говоришь такое? Я совсем на тебя не злюсь. — Зачем ведьма прокляла? — Леший снова поднял на неё взгляд, а потом забрался коленями на постель, заставив смутиться подобного и только отодвинуться ближе к стене. — Зачем тогда сделала больно? Сана совсем ничего не понимала, только прижимала ноги к груди и смотрела в чёрные глаза, где словно бы отражалась сиреневым сиянием ночь с жёлтой луной на небе. Пальцы Тэхёна сжимали её лодыжки, а сам он глядел с искренним интересом, наклонив голову и хлопая ресницами. Будто бы она знала ответы на его вопросы. — Я правда не понимаю, о чём ты говоришь, потому что желаю тебе только добра. И я не умею проклинать... — Ведьма хотела проклясть Старого, — перебил он её. — Хотела превратить его в курицу. Тэхён всё слышит и знает, Тэхён не глупый. — Я просто пошутила! Если тебе нравится называть меня ведьмой, то ты можешь это делать, но не думай, прошу, будто бы я могу навредить тебе или кому-то ещё. — Тэхён боялся, но пришёл. Сана непонятливо моргнула и осознала, что он имел в виду, лишь когда юноша поймал в захват своих рук и боком повалил на постель, оплетая всем телом. Он носом уткнулся в её макушку, и сердце в груди странно дёрнулось. Тэхён правда испугался, подумал отчего-то, что она прокляла, говорил даже о боли, но всё равно пришёл. Вот так вот просто обнял, доверился и прижался всем телом. Совсем не как мужчина, но приятно, заставляя в ответ ладонями коснуться плеч и мягко сжать их пальцами. Он был будто бы ребёнком, и неправильно было думать о нём, как о красивом юноше, который ещё несколько дней назад трогал и ласкал чувственнее лучшего любовника, а Сана отчего-то готова была ему открыться. — Ведьма... Девушка вопросительно подняла голову, отрываясь от его груди, положила на неё ладонь, а Леший тут сжал её в своих пальцах и заставил перевернуться на спину. Сердце в испуге высоко подпрыгнуло, Тэхён нахмурился опасно, страшно, вжал её руку в кровать, и глаза его вдруг свернули красным огнём. — Ведьма хорошая. Не должна лгать, но снова делает больно. — Я ничего не делаю. Совсем ничего. Ты же видишь. Он задумался, громко выпуская воздух из носа, а потом вдруг уткнулся в её шею, навалился всем тяжёлым телом и зарычал, подобно какому волку, пугая и сильнее вжимая в постель, стоило Сане только дёрнуться. Стало страшно, захотелось сбежать. Вспомнился вдруг пьяный корчмарь, залезший сверху совсем так же и ударивший потом по щеке и виску, чтобы голосить не смела. Она всхлипнула совершенно невольно, руками упершись в чужую грудь, а Тэхён замер. Перестал вдруг сжимать её тело, наваливаться так сильно и душно дышать в шею. Только поднял голову с широко распахнутыми, будто бы испуганными глазами и обнял её лицо вместе с волосами ладонями. — Тэхён обидел? — пробормотал он, и Сана поймала его запястья, потому что в то же мгновение страх отступил, будто скатился чёрным волоком вниз по кровати. — Тэхён не хотел. Прости, ведьма, прости. Она тихонько рассмеялась — неожиданно даже для себя, а Леший носом ткнулся в щёку, действительно совсем как пёс, и снова повалился сверху. Его напряжённый пах коснулся тонкого бедра, и он вдруг застонал в самое ухо, заставив вздрогнуть. А потом едва ли не отпрыгнул, подскочил и сел на колени, уставившись на девушку широко открытыми глазами. И понимание мягко коснулось затылка Саны. — Тебе... — слова не хотели становиться предложениями, и она приподнялась на локтях, чувствуя, как загорелись щёки вместе с ушами. — Тебе больно от того, что ты желаешь меня? Тэхён непонимающе захлопал глазами, а девушка осторожно подалась навстречу, боясь напугать только сильнее. Но Леший не двинулся, позволил опуститься на колени напротив него, повторяя позу, и мягко коснуться непривычно гладких щёк, в ответ получая тяжёлый вздох. — Думаешь, я проклинаю тебя, когда ты меня трогаешь? — Леший ничего не ответил, а ей захотелось улыбнуться, чувствуя облегчение. — Это всего лишь желание. Это значит, что тебе нравится. Наверное, потому что ты выглядишь сейчас, как человек. Мужчина может любить женщину и её тело. Желать её. Было так неловко, что хотелось зажмуриться, но радостно от осознания того, что он всего лишь недопонял, не справился с собой, не сумел разобраться в явно далёких от себя чувствах. Очаровательный ребёнок, страшный Леший. И всё это — в теле молодого и красивого юноши, который даже не понимал, что и в ответ умудрялся вызывать желание, оседающее терпкостью на языке. — Тэхён любит ведьму, — вдруг выдохнул он, напугав Сану, а потом снова повалил на постель и головой уткнулся меж её грудями. — Все любят ведьму, все хотят ведьму. Только Тэхён не отдаст. Леший поднял на неё взгляд и снова ярко улыбнулся. Только девичьего сердца на этот раз коснулась не радость, а невнятный почти страх.