Леший

      Тэхён сосредоточенно кивнул, а Сана только прижалась ближе к нему, рукой обхватив грудь, и зажмурилась, потому что печаль коснулась сердца. Не хотелось, чтобы тяжёлые мысли снова повлияли на погоду, и стало хорошо, когда Леший погладил по волосам, мягко успокаивая.       — Она пошла в лес, чтобы найти в цветении папоротник.       — Она? Белая?.. — спросила девушка, а Тэхён снова кивнул. — Но это ведь сказки.       — Она хотела доказать иное.       — А что тогда Чёрный?       Леший чуть усмехнулся, подкладывая свободную руку под голову, и уставился в небо, коротко поджав губы.       — Понёсся за ней без оглядки, чтобы вразумить и остановить. Хотел заставить передумать и бросить эту глупую затею, только вместо этого поплёлся следом, не пустив одну, — Тэхён снова вздохнул и чуть нахмурился. — Дремучий забрал обоих, так что вместо любви они нашли смерть.       Сана немного приподнялась, чтобы удобнее устроиться на его груди, и положила подбородок на ладони. Под ними стучало сердце Лешего, а она никак не могла наслушаться его биением.       — Думаешь, они всё же любят друг друга?       — Разве это не очевидно?       — Они же мыши сейчас и забыли, как ты сказал, даже свои имена.       — Это не значит, что они забыли чувства, — уголки его губ дрогнули, а Сана невольно разулыбалась в ответ, протягивая руку и поправляя кудри волос на его лбу. — Поймут их — освободятся от цепей Дремучего и найдут покой.       — Хотела бы я помочь им.       — Это в твоих силах, — произнёс Тэхён и погладил по пояснице. — По непонятным мне причинам, тебя они слушают слишком внимательно.       Он чуть надулся, прищурился, по-детски выпятил губы, а девушке захотелось смеяться. Таким очаровательным он казался, таким милым в неспособности скрыть свои чувства, что его хотелось сжать в объятиях и от несдерживаемых чувств тихонько запищать. Но она вместо этого приподнялась, подобрав под себя ноги, и наклонилась над изученным вдоль и поперёк лицом, позволяя волосам соскользнуть с плеч и упасть на грудь Тэхёна, который такому лишь улыбнулся.       — Что это я слышу в твоём голосе? Ревнуешь? Они зовут тебя хозяином.       — Считают меня хозяином Леса, а не своим, — протянул Леший и ладонью коснулся её щеки, чуть приподнявшись с земли. — Никто из них не бегает за мной, не пытается поговорить, не лезет на руки. Даже Старый кричит днями напролёт только о тебе. Пусть ты не умеешь пользоваться своими силами, но в свои сладкие сети заманила каждого.       Он говорил это так, что смущение поднималось вверх по груди, тогда как взгляд Саны опускался всё ниже, лишь бы не видеть прищура чёрных глаз. Ладони у Тэхёна были чуть шершавыми, но они слишком приятно гладили щёку, а пальцы скользили по скуле, касаясь то линии челюсти, то подбородка, то самых губ. Нежно, почти невесомо, очень аккуратно, заставляя сердце замирать, а дыхание сбиваться от того, как всё ближе становился Леший, придвигаясь к лицу и кончиком носа трогая щёку.       — Ты специально не смотришь мне в глаза? — шепнул он в губы, а девушка улыбнулась, ощутив подушечку большого пальца в самом их уголке. — Всё равно будто мак на щеках расцвёл.       — Ты тоже всегда специально говоришь подобные глупости!       Он губами своими заставил замолчать, прижался к ним, чуть наклонив голову, а Сана прикрыла веки, ощущая в груди оглушительное биение сердца. Тэхён всё равно был особенным, совершенно иным, нежели кто угодно другой, и она ни за что не полюбила бы кого-то ещё вместо него, пусть он был бы хоть трижды добрее и ласковее Лешего. Чудилось, что никто с ним сравниться всё равно бы не смог.       Не смог бы вот так снова повалить в траву и поцеловать уже иначе, куда трепетнее, сильнее и будто глубже, раскрывая её губы и ныряя меж ними своими. Не смог бы пропадать ночами, но всё равно успевать дарить тепло и греть постель, руками бесстыдно шныряя по телу, но убеждая в самое ухо, что ничего особенного и не делает. Не смог бы на следующий день ещё до обедни переделать кучу домашних дел, а потом сорвать с губ очередной поцелуй и метнуться в лес, оставляя во дворе с улыбкой и по-детски прижатыми к груди ладошками.       Тэхён держал свои обещания, правда старался сделать дом лучше и чище, помогал даже в уборке, а потом тащил в него едва ли не всё, что попадалось ему на глаза. Его щёки загорались, стоило пошутить о том, что он похож на растрёпанного скворца, что вьёт себе гнездо, и Леший сбегал. Потом, правда, снова появлялся на пороге, запястьем вытирая нос, и поправлял на плече огромную бадью.       — С ума сошёл? — потрясённо выдохнула Сана, вытирая руки о фартук и подбегая ближе, чтобы помочь опустить ту, больше самого Тэхёна в размерах, на землю. — Грыжу схлопотать захотел? Так бы и отхлестала тряпкой!       Она даже погрозила ему висящем на плече полотенцем, но Леший в ответ рассмеялся, довольный, и потёр плечо.       — Да я вот только обратился. Люди слабые, я бы не смог пронести её через весь лес. Подумал просто, что ты обрадуешься и кинешься обниматься, а не драться.       Бадья была большой и широкой, высокой, что достигала самой груди, и лежать отмокать в ней наверняка было бы до ужаса хорошо. Так что радость, на самом деле, заполнила всё тело, и Сана всё же хлопнула Тэхёна по боку полотенцем, а тот отпрыгнул и заверещал так, словно огрели его по меньшей мере кочергой.       — За что?!       — Да от большой любви, — фыркнула она, уперев руки в бока. — Ты где её взял вообще?       — У мужичья обменял на дичь.       Подняться на носочки да коротко чмокнуть его в щёку было совершенно правильной мыслью, только Тэхён обхватил за талию, не отпустив от себя, а похлёбка в печи вскипела, не дождавшись к себе внимания.       Быт с Лешим казался простым и свободным, не обременённым лишними проблемами, тяжестью и болью в плечах и спине после заката. Тэхён, правда, предлагал притащить птиц да пару коз со свиньями, только Сана качала головой из стороны в сторону, убеждая в том, что ей хватит и маленького палисадника под окнами кухоньки. Того самого, вокруг которого он сколотил невысокий заборчик, сидя на заднице в одних лишь штанах, а потом до жути собой гордился, выпячивая вперёд грудь и поднимая брови.       — Это, конечно, не баня, но вполне себе все удобства, — говорил он, распахивая перед Саной дверь в небольшую комнатку на первом этаже, которую разгребать пришлось дольше и сложнее всего. — Это покамест на улице тепло, а как заморозки первые ударят, так и не будешь же мыться на улице.       Дерево тут было плотным, а ещё доски сколочены друг с другом новым слоем изнутри, явно чтобы не пропускать холода и ветра. И теперь понятно стало, для чего Тэхён приволок и ещё одну небольшую печку, и самую настоящую ширму словно из барского дома. Бадья стояла посерёдке, в дальнем углу покоились несколько вёдер с бочками, а улыбка не сходила с губ Саны, потому что видно было и коврик, который она, найдя, собиралась выкинуть, а Тэхён забрал и прижал к себе, состроив страшное лицо и сказав, что нет в ней, ведьме, совсем ничего святого.       — Как ты всё это сделал? — потрясённо выдохнула девушка, зайдя внутрь, и заметила даже несколько полочек на скрытой прежде от взгляда стене. — Ты дрова колоть не умел!       — Я же говорил, что умный, — хмыкнул он, проходя следом, и снова почесал макушку, придирчиво осматриваясь по сторонам. — Поспрашивал у деревенских, поглядел на их мастерство, вот и...       Тэхён поджал губы, взмахнув руками, и положил их на бёдра. А Сана снова посмотрела на него и влипла в паутину совершенно особенно красоты, начиная от чёрных кудрей волос и заканчивая широкими светлыми штанами, заправленными в добротные высокие сапоги, которых, к слову, прежде она на нём не видала.       — Спасибо, — искренне поблагодарила девушка и, понимая, что слова не выразят всего, сделала пару шагов и обняла его, обхватив талию и прижавшись щекой к месту между лопатками. — Ты делаешь так много, что я совсем не знаю, как и чем могла бы тебе отплатить.       Леший чуть слышно усмехнулся, ловя пальцами её запястья и поглаживая, а Сана носом уткнулась в его спину и вздохнула, ощущая себя очень спокойно и уютно рядом с ним. Сердце по-прежнему трепетало в груди, только совсем нежно и осторожно, не пытаясь пробить рёбра и выскочить, а девушка лелеяла каждый миг и радовалась спокойствию, понимая, что вечность оно длиться не сможет. Хаос вряд ли отступил, просто не цеплял её, не чуял беспамятства, что окутывало тело и разум в желании. Мерзкая Тьма приходила, когда ощущала слабость и неспособность противиться, околдовывала и превращала то самое желание в похоть. И поэтому Тэхён больше не трогал так, останавливал сам себя, ловил иногда её запястья и сжимал, падая лицом в шею и горячо выдыхая.       — Не говори так. А то я подумаю, что ты хочешь близости.       Леший хихикнул себе под нос, а Сана хлопнула его по груди, хотя на самом деле правда думала о таком, и уже через мгновение потерялась в его губах и руках на щеках, которые придвинули близко к себе и заставили приглушённо застонать, сжав в пальцах ткань его рубахи. Тэхён совершенно точно был особенным, потому что только с ним хотелось всего и сразу.       — Ты всё чаще стал ходить к людям, — задушено выдохнула девушка, отстранившись, а Леший сжал талию и снова коротко завладел губами. — Не кажешься ли ты им странным? Не живёшь с ними, но всегда рядом.       — Они принимают меня за странствующего торговца, — хмыкнул Тэхён.       — А если бы я попросилась с тобой? — пробормотала она и опустила взгляд, смутившись. — Если бы я попросила взять меня с собой, ты бы согласился? Мне бы хоть одним глазком взглянуть на жизнь других деревень и людей там.       Леший тяжело вздохнул, отпустив её и сложив руки в карманы, и Сане стало стыдно за свои глупые желания. Тэхён и так не позволял нуждаться хоть в чём-то, и просить большее было до одури неловко.       — А вдруг понравится там? — буркнул вдруг он, и девушка подняла голову, недоумённо моргнув. — Захочешь вернуться к людям. Снова станешь для всех ведьмой и меня оставишь.       — Совсем нет!       Сана даже притопнула, а потом поджала губы и посмотрела в пол, от самой себя не ожидая такой прыти и громкого голоса. Сейчас бы коса на плече была кстати, потому что захотелось стиснуть в пальцах хоть что-то, но она в итоге сжала подол платья и неловко выдавила из себя:       — Не уйду отсюда, пока ты сам не выгонишь.       — А чего ж бы я тебя выгонял?       — Ну вот захочешь — и выгонишь!       Сбежать тогда показалось Сане очень правильным, чувствуя горящее лицо и слыша сердце в ушах, но явно глупым было упасть в высокую траву прямо в поле поблизости и запищать в свои ладони, волосами путаясь в цветах. Те, красивые, бутонами начали распускаться друг за другом, пестря разноцветом под полной луной, а девушка распереживалась, разволновалась пуще прежнего, ловя их пальцами в надежде успокоить и, не нарушая природой задуманного, спрятаться в бутонах обратно.       — Стой! — повторяла она снова и снова, поворачиваясь на коленках от одних цветов к другим. — Стой-стой-стой! Закройся обратно, ночь же!       Бутоны не слушались, распускались крýгом вокруг неё, а Сана никак не могла их остановить и только в бессилии вертела головой из стороны в сторону, наблюдая за тем, как окрашивались тёмные сумерки в яркие краски.       Ладони вдруг коснулось что-то мокрое, и девушка напугалась, лишь мгновение спустя рассмотрев в траве Белую, что лапками затем опёрлась о её ногу и задёргала усиками, просясь наверх. Щёки всё ещё горели, а мышь в руках отзывчиво прижалась к груди, стоило повалиться спиной в цветы и уставиться на тёмное небо, без единой звезды, но с ярко-жёлтой луной.       — Я такая глупая.       — Глупая! Глупая! — довольно вторила Белая, а Сана цыкнула, улыбнувшись.       — Вот уж кто бы говорил. Вечно задираешь Чёрного, а потом бегаешь от него по углам. Лезешь на руки к Чимину, а затем сидишь и грустишь от того, что Чёрный обижается.       — Глупый Чёрный!       — И вовсе он не глупый, — фыркнула девушка. — Он хотя бы почти честно признаёт свои чувства к тебе, а ты только и рада обидеть да убежать... Да и я не лучше. Я же не хотела обижать Тэхёна, просто почему-то расстроилась.       — Расстроилась? — Белая пискнула, а потом перебежала ближе к ключицам, чтобы плюхнуться там же, а Сана аккуратно подхватила её ладонью у хвостика, потому что задняя часть тельца почти съехала. — Грустить плохо! Нельзя!       Девушка тихонько рассмеялась, раскидывая руки в разные стороны, и коротко поджала губы.       — Сказала та, что столько дней ни с кем не говорила, а сидела в своём уголке. Не поверю, что скучала по Чимину.       — Чёрный глупый!       — Что он тебе наговорил? — протянула она. — Или опять просто обзывался? Скоро я обязательно поймаю вас под пуза и буду держать в руках до тех пор, пока вы не обсудите всё хорошо. Цепляете друг друга, потому что не знаете, как привлечь внимание?       — Белая глупая!       — Понимаю тебя. И я глупая. Рванула, как угорелая, а сама только и ждала, что он за мной побежит и поймает. Знаешь, вот так сожмёт прямо, чтобы дышать...       На лицо упала вдруг тень, и Сана замолчала, проглотив все слова. А потом увидела над собой волчью морду, и сердце громко ухнуло в груди. Только Белая не дёрнулась, не шелохнулась, и девушка несмело выдохнула:       — Тэхён?..       — А если не он? — волк наклонил голову, языком тронул её нос и крупные лапы поставил у самых плеч. — Если обниматься хотела, могла бы просто сказать. Я бы сжал.       Сана вспыхнула, отворачиваясь в сторону, а он мокрым носом ткнулся в щёку, заставляя зажмуриться.       — Всё не так. Сначала я расстроилась. Подумала, что ты однажды правда выгонишь. Мне стало грустно, я закричала и убежала.       — Не выгоню, — едва слышно рыкнул Тэхён, а потом повалился на землю и положил свою морду на её плечо. — И в деревню свожу, если хочешь.       — Правда?       Сана выдохнула, стоило услышать подобное, а Белая вдруг полезла к волку, лапками вцепилась в густую шерсть и закарабкалась вверх.       — Да. Только надо сделать что-то с волосами. Ведьмовской огонь на твоей голове видно за версту.

***

      Люди в деревне широко улыбались Тэхёну и махали руками, приветствуя, мужики жали кисть, хлопая по плечу, спрашивали о том, не принёс ли он чего особенного, а потом косились на неё, стиснувшую локоть Лешего в ладонях, и одобрительно угукали, грубо хохоча и поправляя усы над губой. Он отнюдь не казался здесь чужим, а Сане думалось, что и к ней отнеслись бы в этих Березкáх по-другому и по-доброму.       — Тэхён! Ты вернулся!       На него вешались дети, отвлекаясь от своих игр, шмыгали носами, вытирали их грязными руками, но улыбались так ослепительно, что сердце просто не могло остаться равнодушным, а Сана с приоткрытым ртом наблюдала за тем, как Леший подхватывал мальчишек под свой бок и начинал кружить, вырывая из груди окружающих охи да вздохи. Женщины добродушно качали головами, кладя руки на сердце, но лишь поощряли Тэхёна да всё звали зайти. Только он всегда отказывался, ловил Сану под руку и уводил дальше, показывая то рынок большой деревни, где торгаши зазывали к себе, нахваливая и предлагая платья с украшениями, то самую её окраину, где дома были худее и старее, то главную площадь с красивыми скамейками и аккуратно высаженными деревьями.       Березкú даже близко не казались похожими на её родную деревню, были куда больше, красивее и словно добрее. Или от того это было, что местные не видели пламени волос, а дети показывали на голову и спрашивали, не сестра ли она Тэхёну, раз имела такие чёрные кудри.       — Невеста, — отвечал Леший вместо девушки, заставляя её смущаться, и клал голову на плечо, срывая с губ стоящих рядом взрослых женщин вздохи. — Думаю, вот, покажу вашу деревню, а то вечно в пути да в дорогах.       — Тили-тили-тесто! — кричали затем ребятишки. — Жених и невеста!       Смесь из чернильных орешков да гвоздики пришлось настаивать не один день, чтобы покрасить затем каждую прядь и не узнать собственное отражение в зеркале. Тэхёну очевидно не нравилось, потому что он морщился потом, трогая кончики пальцами, а Сане хотелось смеяться с выражения его лица, потому что то казалось страшно очаровательным.       Местные девки на Лешего заглядывались, завидовали слишком очевидно, фыркая в спину и громко обсуждая вид да чуть запачкавшееся в лесу платье. Оно было простецким и удобным. А ещё Сане было неожиданно плевать на злые языки, которые только и могли молоть одну чушь.       — Худая шибко, — говорили они прямо за спиной, пока Тэхён носился взъерошенной курицей между детьми, а она стояла чуть поодаль, сложив руки перед собой. — Мужику дородную надо.       — Да толку-то от этих костей? Только что биться о них.       — А кожа как белила, — фыркала третья. — Во двор поди носа не показывает, дома сидит, белоручка, пальчики бережёт от тяжёлой работы.       — Волосы что пакли, ни в косу собрать, ни венок не надеть. Сплошное уродство.       Обидно не было, потому что Тэхёну — она точно знала — нравилось. Он и сейчас улыбался, глядя на неё и держа на спине одного из мальчишек, а Сана вспоминала о том, как обхватывал иногда Леший своими большими руками талию и шептал, что всю её мог так обнять. Как водил он пальцами по коже, гладя словно каждую из родинок, и сравнивал со своей смуглостью, говоря, что та выглядела молоком. Тэхён любил даже волосы, трогал их, называл огнём и утыкался носом, прижимая её ближе к себе.       Лешего правда любили в этих местах, относились по-хорошему, а Сана даже не ревновала отчего-то, завидуя вместо этого и думая, были бы эти люди так же добры и к ней, если волосы всегда держали бы чёрный цвет. Тэхён ловил за руку и за талию, много улыбался и обещал даже взять с собой снова, когда будет ярмарка, а девушке хотелось счастливо улыбаться ему в ответ, хватать вот так вот за щёки и целовать прям посреди улицы. Плевать, что народ смотрел и ухмылялся. Люди здесь были другими, казались добрыми, а Тэхён обнимал за талию и целовал в ответ, ловя её смех и озорство в прищуренных глазах.       В корчме, где он снял комнату на втором этаже, пахло пивом, опускающимся на землю вечером, громкими разговорами мужичья и жареной свининой. Леший за дверь почти толкнул, захлопнул её за собой оглушительно громко, а потом снова накинулся с поцелуями, ловя за лицо и смеясь в ответ, позволяя Сане пальцами сжимать свои широкие запястья. На душе было легко и свободно, счастье просто переполняло, и было до ужаса хорошо вот так прижиматься к Лешему и, встречаясь с его взглядом, снова по-глупому хихикать.       — Слышала, что сказала бабуля Ханна? — шепнул он, а девушка поджала губы, смутившись. — Я тоже думаю, что ты была бы красивой невестой.       — А на тебя девки местные так и заглядываются.       Тэхён рассмеялся, бухаясь на кровать вместе с ней, а потом прижал к себе, опоясав руками, и уткнулся носом в шею, кончиком приятно прижавшись к местечку прямо под ухом.       — Если хочешь, можем хоть прямо сейчас уйти обратно домой, — предложил он, а Сана безошибочно разглядела в этом желании его собственную нужду вернуться. — Там никаких девок нет, окромя мышей да птиц.       — А как же твои любимые русалки? — она улыбнулась, чуть отстранившись, чтобы огладить ладонями лицо. — Чем тебе так не нравятся их хвосты?       — Рыбьи.       — Тебе рыбы не нравятся?       — Русалки, — буркнул Тэхён, а Сана снова рассмеялась и коротко прижалась губами к самому его носу, заставив фыркнуть и сильнее стиснуть в руках её талию. — Я устал от людей, хочу домой, где только ты.       Сане было приятно слышать, что ему плевать на остальных. Хорошо было ощущать собственную значимость и привлекательность именно для него одного. И поэтому скрываться в лесу в сумерках было не страшно, не имея почему-то сил справиться со смехом и поднимая подол платья, чтобы не оступиться. Тэхён долго держал её за руку, снова и снова оглядываясь назад, проверяя, чтобы она сильно не отставала и не спотыкалась о кочки, а потом обратился волком, посетовав на человеческое зрение, и посеменил рядом. Такой большой, высокий, что его холка была под самой рукой, и не нужно было даже наклоняться, чтобы коснуться её и пальцами на пробу зарыться в шерсть.       — Надо было взять с собой хоть факел, — выдохнула Сана, снова чуть покачнувшись, но не упав благодаря Тэхёну, что поймал своим телом. — Ты пусть и видишь дорогу, я не разбираю совсем ничего.       Свет луны не проникал сквозь густые кроны деревьев, а девушка начинала уже чувствовать усталость, удивляясь тому, что путь в ту сторону показался почти коротким. Хотя, быть может, это потому что Тэхён снова и снова развлекал глупыми разговорами, солнце светило над головой, а сердце стучало в особенном предвкушении.       — Осталось совсем немного, — коротко рыкнул Тэхён и, действительно, знакомая поляна появилась перед глазами спустя едва ли не считанные мгновения, сменяя лес и открывая вид на одинокий домик поблизости.       Здесь было куда светлее, потому что деревья не мешали, и Тэхён снова вцепился в её ладонь, переплетая пальцы, улыбнулся слишком ласково и потянул за собой сквозь высокие полевые цветы. Они в эту ночь были закрыты, а в душе у Саны не было месту переживаний, поэтому смеяться и улыбаться хотелось так сильно, что горло почти скребло. Счастье переполняло, одних объятий с Лешим не хватало, пусть даже он позволял нестись по полю, давал фору, но нагонял слишком быстро и обхватывал талию, прижимая к своей груди.       Ввалиться в дом с поцелуями было почему-то смешно, Тэхён бухнулся в кресло, роняя её следом, и только засмеялся в приоткрытые губы, которые уже болели, но останавливаться всё равно не хотелось. Платье неудобно застряло под коленями, заставляя подобрать подол, а Леший скинул с плеч Саны плащ, роняя его на пол, но не давая даже возмутиться подобному отношению к одежде. Он вместо этого обхватил её лицо руками, поцеловал слишком крепко, а она откровенно застонала в его рот, сжимая в пальцах рубаху на груди.       — Помнишь, — выдохнул Тэхён, вцепившись пальцами в вязки корсета на спине, и притянул ещё ближе, что Сана обнажёнными под платьем бёдрами почувствовала шершавую ткань его штанов. — Помнишь, как целовала меня в нашу последнюю ночь?       — Так же, как целую всегда.       Она улыбнулась, а Леший, придержав, скатился вдруг ниже по креслу, и его пах оказался прямо меж её ног, заставив вцепиться в чужую рубаху и вновь приблизиться к красивому лицу. Тэхён потёрся, ловя вздох с красивых губ, и коротко сжал их, вызывая один только трепет. Внутри у Саны всё сжалось, потому что его желание не было ещё очевидным и твёрдым, но становилось таковым прямо под ней, пока сам Леший гулял по телу ладонями, трогая и стискивая сквозь ткань платья.       — Нет, — шепнул он. — Это было иначе. Ты не помнишь?       — Как это могло быть иначе? — чуть нахмурилась Сана и отзывчиво подняла голову, когда Тэхён носом ткнулся в шею, провёл по ней, оставляя короткие касания губ, а потом выдохнул:       — Я могу показать.       — Покажи.       Он поцеловал снова, вкусно сжал уста, а потом надавил большим пальцем на подбородок, раскрывая её рот, и языком мазнул меж губ, заставив вздрогнуть. Сердце подскочило к самому горлу, а Тэхён наклонил голову вбок, мокро обхватывая верхнюю из губ, прижал ближе к себе, и Сана на пробу двинулась в ответности. Получилось громко, стыдно, языки столкнулись друг с другом, но Леший не отпустил от себя, не позволил оторваться, а только снова тронул её собственный, будто погладил, и толкнулся снизу, чтобы затем потереться ощутимее.       Это было так странно, непривычно. Леший удерживал за ягодицы, почти положив на свою грудь, а поцелуй становился всё ярче, разжигал в рёбрах пожар всё сильнее, и губы обнимали друг друга слишком влажно. Но так вкусно казалось, хорошо, к животу приливало тепло, и Сана не видела ничего плохого в том, чтобы вот так самой поелозить на бёдрах Тэхёна, ощущая острыми иголочками пробивающее удовольствие.       — Всё хорошо? — спросил он, оторвавшись, а она ладонями обхватила крепкую шею и кончиком носа потёрлась о его. — Хаос...       — Тебе же хорошо, — перебила девушка Лешего и промычала, когда его губы снова нашли её на несколько мгновений, а ладони проскользили вверх, чтобы сжать талию. — Всё в порядке. Мы могли бы попробовать.       — Я боюсь за тебя.       — Я тоже.       Шёпот казался очень тихим, на самой грани слышимости, но до безумия важным, откровенным и честным. Ей самой хотелось Тэхёна внутри, чтобы до самого конца и ощущения влаги между телами. Только Хаос мог почуять уязвимость, вцепиться своими пальцами и снова утянуть к Пустоте, которая укутала бы в свои объятия и приняла.       Вот так вот напела сладкое на ушко.       — Сана?..       Их холодные руки обняли, пустив по телу дрожь, окружили собой со всех сторон — чёрные, длинные, с когтями, что сжали грудь. Подарили бы большее, рассказали о новом, показали, как надо, чтобы одно сплошное наслаждение затопило собой, заставило дрожать, а зубы впились в тело.       Много пальцев было, много рук, они все хотели получить и дать, довести до самого конца, цепляясь в волосы и обещая сладостную пытку, что окончилась бы потерянном в удовольствии криком.       Только губы накрыли чужие, горячие руки оказались на ногах, стиснули бёдра вместо холодных, прогоняя их, заменяя собой. А в голову ворвалось сладким пламенем знакомое имя, его захотелось затараторить, застонать, закричать, запросить большего.       — Моя.       Чтобы вот так принадлежать, отдаваться ему одному, не чувствовать других, не верить их словам, не слышать шёпота. Чтобы холод ушёл, исчез, испарился. Чтобы горячий язык снова оказался во рту, чтобы корсет рвался в нетерпеливых руках, а сердце стремилось ему навстречу.       — Моя.       Только Тэхён был важным и нужным. Только он один имел значение. Только его нужно было слушать, только он любил.       Его руки были горячими и шершавыми, голос — тихим и низким. Леший был лучшим, значимым, дорогим. С ним нельзя было расстаться, ничто этого не стоило. Никакой шёпот, никакие обещания, никакие руки на теле и прежде невиданное удовольствие.       — Моя, — лицо Тэхёна, возникшее перед её глазами, казалось слишком красивым. Он был внутри, и плакать почему-то хотелось от того странного ощущения, которое крутило живот. — Моя.       — Твоя.       Не было никакого смысла отрицать, когда Сана сама подалась бёдрами вперёд, чтобы ощутить его глубже, а Леший уткнулся в шею и откровенно простонал. Он был важнее, был единственным, добрым, хорошим и ласковым. Никто больше не смел трогать, никто не смел касаться. Не нужны были обещания и прочие глупости, не нужно было совсем ничего, кроме Тэхёна. И никто бы не получил.       Так хорошо было ощущать его в себе, так приятно было качаться на нём и получать ласковые поцелуи по шее. Это было больше, чем близость, громче, чем секс, важнее, чем занятие любовью.       Леший шептал что-то о том, что не отдаст, прижимал к девушку себе и толкался снизу, а стоны сдержать было невозможно, слёзы собирались в уголках глаз от того, как приятно было чувствовать единение. То самое, особенное, таинственное, о каком писали в старых книгах. Он весь был такой чудесный, прекрасный, самый лучший, что кружил собой голову и будто давал силу.       Она поднималась по животу вверх, к самой груди, рождала волю и изгоняла чужое, пустое. Здесь не было места Пустоте, здесь не властвовал Хаос, они должны были уйти, оставить в покое, отвязаться и оставить с Тэхёном.       За окном, показалось Сане, снова раскрывались цветы. Но этого хотелось, душа тянулось, красные, жёлтые, голубые, зелёные нити сияли перед её закрытыми глазами. А Леший снова целовал, позволяя мягко двигаться на своём члене, обнимал губы своими, трогал ладонями и грел, обнимал. Ему хотелось твердить о своей любви, только слов не хватало, уста были заняты, а в ушах бился пульс.       Внутри что-то копилось, вязало, заставляло раскачиваться сильнее, подставляться под поцелуи в шею и цепляться за широкие плечи. Тэхён толкался сильно, быстро, сжимая талию изо всех сил, повалив на себя, а напряжение в теле достигало пика и просилось наружу. Так странно, незнакомо, хорошо, что вырвалось из горла оглушительно громким стоном, а тело задрожало в приятном послевкусии, и Леший прижал Сану сильнее к себе, вторя своим хрипом и почти обжигая внутри горячим семенем.       Голова у неё шла кругом, из земли пробивалась ярко-зелёная трава, которая росла слишком быстро, распускалась лиловым цветом, а потом сменялась розовым. Сана хотела красного — и цветы заполняли весь палисадник, шепча об этом на ухо, но не тревожа покоя на груди Тэхёна.       То было магией. Она сидела внутри, ничего не обещала и ничего не просила, была нежной и ласковой, подобно Лешему, а ещё не смела трогать её и касаться. Говорила лишь о том, что бояться не нужно, что злого ничего нет.       Тэхён гладил поясницу, губами молча касался виска, а плечо со шрамом Дремучего жгло почти приятно.