Леший

      — Как такое вообще возможно?       Тэхён вздохнул, сидя прямо за спиной Саны, и только снова коснулся пальцами гладкого и чистого плеча. На нём не было более отвратительных следов, оставленных Дремучим, но не было и метки, о которой заговаривал иногда Леший, касаясь её шеи и вслух думая о том, как та будет выглядеть. Шрам просто бесследно исчез за одну лишь ночь, и объяснений такому феномену не находилось.       Или Тэхён даже не пытался их выискивать, предпочтя вместо этого поймать девушку за руку и повалить на кровать, устраивая меж своих ног, чтобы обнять затем своим телом. Его дыхание касалось плеча, кончик носик заставлял вздрагивать, скользя по ключице и шее, а ладони стискивали грудь, мяли и трогали, пусть даже Сана пыталась отстраниться и запястья его сжимала своими пальцами, намекая на то, что подобное поведение сейчас было слишком неуместным.       — Тэхён.       — Я же просто обнимаю, — пробубнил он себе под нос, а сам коснулся под ухом губами, сильнее смял лиф платья и глубоко вдохнул. — Ты говорила, что любишь, когда я тебя обнимаю.       — Ты не обнимаешь, а пристаёшь. А я хотела серьёзно поговорить. Шрам же не мог пропасть так просто.       Тэхён вздохнул так тяжело, будто бы вся тяжесть и мытарства бренного Мира упали на его плечи, и смиренно накрыл ладонями её живот, положив подбородок на плечо.       Он снова уснул посреди ночи, раскинулся по кровати звездой и захрапел, лишая всякого покоя и заставляя уставиться в потолок в ожидании того, когда это закончится. Только Сана, не выдержав, поднялась с рассветом, чувствуя в теле тяжесть, ставшую последствием ночи, проведённой в объятиях друг друга, и поспешила вниз, чтобы натаскать воды, погреть да набрать бадью. Чёрное с волос хотелось смыть, а засохшее семя Тэхёна — убрать. От тела всё ещё пахло характерным запахом возбуждения и сладковатым потом, что ночью пачкал простыни. А отсутствие шрама она заметила куда позже, стоя у зеркала и убирая полотенцем влагу с волос.       — Я не знаю, как и почему такое могло произойти, — вздохнул Леший. — Прошлым вечером ты прогнала Хаос, а метка, которую оставляет Дремучий, принадлежит ему. Может быть, он понял, что ты не заинтересована в нём. Или решил отступить. Но тогда вопросы вызывает метка на моей шее, ведь я ни разу даже не чуял дыхания Пустоты.       — А ты уверен, что Хаос тебя не коснулся? Вдруг ты даже не чуешь, что на самом деле выполняешь его волю в Миру?       — Чимин бы понял. Он знает очень многое о Хаосе, Пустоте и о том, что творится за Гранью.       — Тогда не должна ли я поговорить с ним?       Тэхён за спиной вдруг вздрогнул, замер, а Сана едва успела вздохнуть, прежде чем кровать оказалась под спиной, а Леший, нахмурившись, навис следом. Его глупой ревности захотелось рассмеяться, только слова застряли в горле, когда взгляд потонул в чёрных глаза напротив, а сердце подскочило к самому горлу, заставляя поёжиться.       — Ты всегда говоришь так, будто бы только и ждёшь возможности встретиться с ним. Ты не околдована, — прищурился Тэхён, — но всё равно болтаешь о нём.       — Говорить о ком-то — не преступление. Многие люди обсуждают других между собой.       — Я тебя нашёл первым. Не он.       Сана выдохнула, не поверив собственным ушам, и только оттолкнула от себя Лешего, тут же подскакивая на ноги и недовольно поправляя юбку. Тэхён хмурился, сидя на постели, а ей казалось, что обижаться могла она одна, искренне переживая за всё происходящее, пытаясь разобраться хоть в чём-то, а в ответ получая ничем не подкреплённые обвинения. Да Чимин хоть каплю не казался привлекательным мужчиной, не волновало сердце и не трогал душу. К нему обратиться хотелось, как к единственному портному на всю деревню или кузнецу, что помочь мог бы знаниями и умениями. И не имел Тэхён права глядеть так исподлобья, припоминая каждый из случаев, когда она заговаривала о Чимине. Его история лишь казалась интересной и почти знакомой, хотелось разузнать побольше о Суа да защититься знанием, которое позволило бы не ступить во Тьму, как делали то многие ведьмы, становясь источниками страшных слухов.       — Какая разница, кто и кого первым нашёл. Важно разузнать, в чём дело, чтобы не оказаться потом в беде да не попасть впросак. Твоя ревность совершенно не разумна.       — Ты понятия не имеешь, кто такой водяник, — фыркнул Тэхён. — Чимин сожрать тебя хочет, а ты только и болтаешь о всяких глупостях. Метка пропала — ты радоваться должна, а не бежать узнавать, что же это такое значит.       — Обращаться с вопросами к знающим — правильно. Ты бы тоже это понимал, если бы не позволил глупой ревности заполнить все свои мысли.       — Он если тебя околдует, и моё присутствие рядом не поможет, — Леший с неудовольствием поднялся с кровати и потянулся за одеждой, которую утром Сана подняла с пола да сложила на стул рядышком. — Водяник не обещать будет, как Хаос, а просто завладеет разумом. Заберёт ещё и тело. Отнимет у меня. А если правда сожрёт? Если русалкой обратит? Что тогда делать прикажешь?       Тэхён навис самой настоящей горой, недовольно пыхтя носом и пугая чернотой в глазах. Выглядел так, будто и правда был зол, а у Саны самой в груди клокотало что-то странное, вроде бы знакомое, но непостижимое. Хотелось даже ударить, хлопнуть прямо по плечу, затопать ногами и расплакаться, убегая прочь, снова ныряя в поле из цветов, но на этот раз не дожидаясь появления Лешего. Пусть бы лучше ушёл, пропал пропадом, а она вышла из дома да посмотрела на небо, только радуясь сгущающимся тучам и поднявшемуся ветру.       — Дурной ты!       — А ты — глупая!       Было правда обидно, а порыв холодного воздуха резко распахнул окно, и её волосы взметнулись вверх одновременно с тем, как зажмурился Тэхён, отворачиваясь в сторону. И сразу почти приятно стало на душе от того, что так случилось, захотелось улыбнуться маленькой гадости, и Сана развернулась, чтобы направиться на выход из дома, кинув ещё:       — Весь хворост разлетится по лесу, а ты потом ходи и собирай!       — Земля и так сырая, куда ты дождей?!       — Тебе назло!       Мыши лишь носики показали из щелей в полу, когда она протопала мимо, а Тэхён руки упёр в боки, возникнув на лестнице, когда девушка схватилась за сапожки, чтобы натянуть их прямо на босую ногу. Сам он был виноват, не надо было говорить таких глупостей да злить, отвлекая всякой ерундой и залезая под юбку. И глупой называть не стоило, потому что и без того было грустно от сплошного непонимания. Сана не заслужила, хотела только лучшего, а тот думать будто бы отказывался, зовя себя умным, но поступая неразумным дитём.       — Вот заплутаешь и промокнешь. А по грязи потом домой не вернёшься.       — А я, может, и не собираюсь. Вот как найду Чимина, как поговорю с ним, так и стану русалкой да уплыву куда подальше.       Вслед ещё послышались слова Тэхёна о том, что за ней он не пойдёт, а девушка фыркнула и быстрым шагом, прямо под мелким дождём, двинулась вдоль по поляне. Краем глаза заметила ещё яркие цветы, за ночь выросшие и распустившиеся в палисаднике, а потом повыше подняла юбку и продолжила путь, шмыгнув носом.       Плевать было, пусть бы вечность безвылазно просидел Леший в доме. Она вернуться всё равно собиралась, хотя словами больно сделать хотелось. Но узнать нужно было хоть что-то, распутать странный клубок и найти ответы. Хотелось, чтобы Тэхён был близко в этот момент, чтобы держал за руку, чтобы сам отвёл к Чимину и спросил нужное. Ведь не понятно было, где его искать. Уповать приходилось лишь на то, что тот, равно как Леший, мог быть словно везде, услышал бы обязательно её голос у воды и решился на то, чтобы появиться.       Ветер не был совсем уж сильным. Лишь приятно холодил лицо, мягко целуя разгорячённые щёки, трепал волосы и юбку, а сам подчинялся и ластился, слушал каждое слово, не буяня слишком сильно. И даже дождь не застилал глаза плотной пеленой, капал с неба будто бы легко, попадая на открытые плечи и руки, а сердце в груди не полнилось уже такой обидой и не стучало оглушительно громко.       Знакомое по первым дням в лесу озеро находилось не слишком далеко, и Сане почудилось, что добралась она до него даже быстрее обычного, перепрыгивая коряги, обходя мелкие лужи и отводя от лица ветви деревьев, что могли бы ударить по лицу. Холодно не было, но внутри всё дрожало от волнения, и ноги шагали сами собой, придвигая всё ближе к самому берегу, сплошь заросшему невысокой травой.       — Чимин?       Было неловко так сильно, что она обняла себя руками, и зачем-то оглянулась по сторонам, будто бы водянику следовало появиться из леса. Или же просто ждала Тэхёна, пусть тот и пообещал не идти следом. Только было по-прежнему тихо, и девушка попыталась снова:       — Чимин, это Сана. Прости, но мне нужно поговорить с тобой. Это может быть важно.       Озеро опять не дрогнуло и, кажется, даже не шелохнулось. А ещё дождь мешал рассмотреть хоть что-то, и она погладила себя по плечам, глубоко вдыхая и прикрывая глаза. Там, внутри, всё действительно ощущалось проще и понятнее, чем прежде, надо было лишь погладить мягкое, приласкать, успокаивая, и выдохнуть через нос, прося дождь прекратиться.       Чтобы он вот так становился невесомее, чтобы тучи расходились в стороны, медленно освобождая место для голубого неба и яркого солнца, чтобы капли перестали разбиваться о землю, а лес снова наполнился приятной тишиной, громкой лишь от шелеста травы, качающихся ветвей деревьев и шагов зверей.       Вновь открывать глаза было приятно, сладкая дрожь внутри не скребла, а щекотала по рёбрам, и улыбка раскрасила губы, едва стало понятно, что дождь прекратился. Сана обернулась, осматриваясь по сторонам и понимая, что всё и правда получилось, а сердце застучало так быстро и волнительно, что стало наплевать на размолвку. Захотелось кинуться обратно, домой, прямо в руки Тэхёна, чтобы поднять потом голову, заглянуть в его глаза и рассмеяться, не сдерживаясь, радуясь той правде, о которой он говорил столько времени. Внутри действительно было что-то очень тёплое и приятное, оно ластилось и позволяло касаться себя, слушалось, не прячась более и не скрываясь. Тонкое, сладкое, отзывчивое.       Сана приподняла подол платья, решившись вернуться и поведать о важном, шагнула лишь дважды, а за спиной раздался вдруг громкий всплеск, заставивший остановиться и посмотреть на озеро. Там мелькнул и исчез в воде посеребрённый хвост, и сердце ударилось о рёбра, взволновавшись.       — Чимин?..       Снова стало тихо, вода — идеально гладкой, а девушка чуть нахмурилась и подошла ближе, вглядываясь в голубо-зелёную гладь и пытаясь рассмотреть под ней, плотной, хоть что-то. Но её касался лишь ветер, а кроны деревьев, нагнувшихся над водой, чуть колыхались.       — А ты похожа на неё, — раздалось вдруг звонко и громко, а прямо посреди озера появилась девушка, взмахнувшая мокрыми волосами и улыбнувшаяся хищно, почти по-злому неприятно. — Такая же рыжая. И глаза-то у тебя такие же. И тоже ищешь Чимина.       Её скулы были высокими, волосы — длинными и тёмными, губы — чувственными, а обнажённая грудь — здоровой и пышной. Русалка вновь исчезла из виду, заставив отшатнуться, взмахнула сверкнувшим на солнце хвостом, и Сана нахмурилась, почуяв вдруг странную тревогу. Захотелось уйти прочь, только девушка вновь появилась на поверхности — теперь у самого берега. Она локтями опёрлась о зелёную траву, улыбнулась, глядя снизу вверх, и прищёлкнула вдруг языком.       — И куда же ты бежишь, ведьма? Нельзя жаждать встречи с Чимином, но так страшиться его любовниц.       — Я не боюсь тебя. Лишь остерегаюсь, зная, на что способны русалки.       Девушка хмыкнула, чуть отталкиваясь от берега, и руки свои положила на воду, будто специально показывая короткие перепонки меж костлявыми пальцами с длинными ногтями. Её очевидная красота не казалась отчего-то привлекательной, не цепляла взгляда и не заставляла завидовать. Полная грудь качалась на тонком совсем теле, жабры на шее двигались, а русалка щурила глаза и смотрела упрямо, будто бы одним взглядом пытаясь то ли доказать что-то, то ли, наоборот, разузнать.       — Она тоже говорила так, — её лицо исказилось в неприятной гримасе, а брызги от очередного взмаха хвоста потревожили водную гладь. — Хотела Чимина только себе. Хотела стать одной из нас. Думала, что будет лучшей и единственной, мечтала уйти под воду, но хозяину она не нужна, — русалка рассмеялась странно, горько, почти безумно, скрываясь под водой, а потом снова появляясь у берега и ловя за лодыжку. — Ведьма!       Её когти впились в кожу прямо сквозь плотный подол и кожу сапога, лицо посерело, посинело, как у мертвеца, а зубы удлинились. Русалка дёрнула на себя, заставляя упасть на траву, и Сана едва успела вырвать ногу из болезненной хватки, прежде чем та зашипела, грудью навалившись на берег, показала чёрные глазницы, страшные язвы по телу и распухшие вздутые вены у самых висков. И ничего красивого в ней не было, ничего привлекательного, о чём слагали истории барды да рассказывало мужичьё, что видело таких прежде.       — Ты говоришь о Суа? — выдохнула Сана, понимая вдруг, что её обуяла странная ревность, и русалка зашипела, попытавшись дотянуться до неё вновь. — И не нужен мне ваш Чимин. Хотела лишь узнать у него ответ на свой вопрос.       — Лжёшь!       Она показалась мерзкой, отвратительной, по-настоящему уродливой, но Сана смогла лишь отползти подальше и нахмуриться. Русалки должны были манить своими речами, должны были казаться пленяющими и прекрасными, лгать, манить красотой и речами, а не выглядеть столь пугающе, что сердце заходилось в странной истерике.       Вóды всколыхнуло вдруг самой настоящей волной, повело и будто раздробило посередине, заставляя девушку обернуться, а Сану — задержать дыхание. Там мелькнул сначала хвост — куда длиннее уже виданного, сильнее и красивее, с подвижным плавником и будто блестящими камнями вместо чешуи. А потом показался и сам Чимин. Всё такой же беловолосый, со смуглым тонким торсом и прищуренными глазами. Он мокрые волосы убрал со лба, подобрался ближе, своим телом разрезая водную гладь, и Сана лишь в тот миг заметила, как присмирела русалка, сжавшись, сдувшись, скрывшись под водой по самую шею и приняв вновь привычный взгляду облик.       — Господин...       Её раболепие в голосе казалось странным, почти резало слух, а Чимин молчать её заставил одним лишь взглядом и коротким:       — Вон, — тихим и опасным, что сердце снова сбилось с правильного ритма, а мурашки коснулись спины.       Русалка и правда нырнула в воду, скрылась где-то в самой глубине, а водяник посмотрел на Сану и улыбнулся как-то непонятно, доброжелательно-хитро, подплывая ближе к берегу и взглядом окидывая с ног до головы.       — Вода исцеляет, — медленно проговорил он и глянул на ту самую лодыжку, что пострадала от когтей. — Тебе стоит пододвинуться ближе и спустить ноги в озеро. Раны заживут.       — Не верю я тебе.       Чимин прыснул, показывая улыбку, а потом прикрыл рот ладонью и прищурился снова.       — Отчего же тогда здесь, ногастая? Пришла за помощью, а сама, вона, нос воротишь. А коли же так поступается?       — Тэхён сказал, что доверять тебе нельзя, — медленно проговорила девушка. — Болтал всякое, авось и правда сожрёшь.       — К обеду ты как раз подоспела.       — Ты лучше скажи, как такое случилось, что у меня шрам от Дремучего пропал, — Сана пальцем указала на плечо, а водяник вдруг поменялся в лице и даже распрямился. — Тэхён сказал, что он должен стать меткой. А на деле пропал.       — Такое и случиться не может, — протянул Чимин, а потом вдруг снова весело улыбнулся. — Ты это, раздевайся, красивая, чай метку искать будем.       Чимин действительно казался странноватым и подозрительным, щурил глаза вплоть до самых настоящих полумесяцев, и улыбался, ошарашив своим неожиданным заявлением.       Раздеваться перед ним не хотелось, казалось до ужаса глупым, так что Сана отползла от озера ещё дальше, перебирая ладонями по траве, а потом поднялась на ноги, услышав довольный смех и всплеск воды.       — Чего так распереживалась? — хмыкнул водяник и подтянулся на руках, выбираясь из озера и заставляя вскрикнуть да отвернуться, накрывая глаза ладонями. — Нет, ну ты совсем интересная! Чего визжишь, будто мужиков голых не видала?       — Тебя как раз и не видала! И видеть не хотела! — кинула Сана, а потом услышала за спиной смех и отчего-то очень явно представила, как Чимин хихикал, упершись ладонями в бока, не стесняясь собственной наготы. Тэхён, вот, всегда обличье своё менял сразу вместе с одеждой, так что водяник наверняка тоже так мог, только не стал — от одной лишь забавы. — Постыдился бы чреслами своими да елдой светить!       — А мне стыдиться нечего, красивая. Али рассмотреть не успела? Так ты повернись обратно, я покрасуюсь.       — Да тьфу на тебя, проклятый!       Чимин рассмеялся снова, а Сана ногами готова была затопать, ощущая стыдливо горящие щёки да уши. Сердце в груди колотилось оглушительно громко, потревоженное такими причудами водяника, и убежать хотелось прочь отсюда, чтобы прямо под крыло Тэхёна и под его запах, который укутал бы спокойствием со всех сторон. Только она отчего-то не двигалась, сама не зная, чего ожидая, и, опустив руки к животу, только взглядом упёрлась в лес и закусила нижнюю губу.       — Ладно уж, не серчай, ногастая, — на плечо опустилась ладонь, а Сана едва не подпрыгнула со страху, отстраняясь. Только Чимин поймал прямо за талию, прижав боком к себе, и рубаха на его теле колыхнулась от ветра. — И не боись так, не обижу.       Он казался ниже Тэхёна, пах совсем иначе — не свежестью леса, а илистым песком, и смотрел правда странно, почти оценивающе. И не вырваться почему-то показалось из его рук, не отодвинуться, когда Чимин прижал к себе, разворачивая и вжимая в свой живот, а ещё дыхание будто потерялось на самых губах, растаяло дымкой и даже не оставило касание на его узком подбородке. В ушах зазвенело что-то сладостью, а водяник наклонился ниже и улыбнулся куда мягче прежнего, ладонью огладил нити корсета на спине, и в глазах его будто поднялись волны. Высокие, красивые, неспокойные, с белой пеной и способностью утянуть за собой.       — Ты отпусти тогда, — выдохнула Сана, чувствуя, как всё в голове путалось. — Меня дурманить не надо.       — Такую красоту и жалко под воду. Видела ведь уже, что лицо у русалки ложное? Утопишься — тоже вся синюшная станешь да распухшая. А ты пусть ногастая, но вместо глаз будто малахиты, и на голове костёр пышет. Красивая ты, ведьма, — сощурился Чимин и в пальцах стиснул нити на спине, заставляя сердце в испуге подпрыгнуть. — Красивая и опасная. Это сейчас от тебя Хаосом не смердит, а как достанет...       — Я не дам ему и пальцем меня коснуться, — Сана нахмурилась, ладонями впившись в чужие плечи, попыталась ещё отстраниться, только Чимин не пустил отчего-то, с силой сжав обеими руками. — Зачем ты держишь? И зачем дурманил? Думал, не почувствую?       — Да хоть и почуяла, всё равно ничего б не сделала, красивая. Ведьма ты — не ведьма, а я всяко сильней. Знаешь, скольких я таких, как ты, испил?       — А коли разница есть? — фыркнула она. — Одну всё равно полюбил так сильно, что даже на дно утащить не смог, как бы та не хотела.       Чимин сморщился весь, скривился, объятия свои душащие распахнул, и Сана тогда же отодвинулась от него на несколько шагов, старательно отворачиваясь, чтобы не видеть той боли во взгляде, что могла бы пробить грудину. В ней и без того дико стучало сердце, и страшно было куда сильнее, чем когда Пустота ласкала своим дыханием загривок. Наверняка от того, что Чимин мог стать угрозой видимой и ощущаемой, раз уж разозлился так от одного лишь упоминания Суа.       — Тэхён просто не понимает, кем ты можешь стать в один миг, — процедил он сквозь зубы. — Где-то на твоём теле сейчас метка, и она расползётся тьмой даже по лицу. Глаза станут чёрными, пустыми, а руки холодными, как лёд.       — Не станут! — Сана снова нахмурилась и сжала в пальцах подол платья. — Вчера, когда Хаос пытался подобраться ко мне, я отвергла его. Да, благодарить нужно Тэхёна, который удержал меня, словно якорь, но я буду отказывать Хаосу снова и снова — вне зависимости от того, что он мне пообещает. Во мне нет ни капли злости.       — В Суа её тоже не было! — голос Чимина сорвался вдруг на крик, и птицы с деревьев вокруг тогда же взлетели вверх, заставляя девушку вздрогнуть и отшатнуться. — Но Хаос нашёл путь к душе, всё равно разглядел нужное и заставил меня возненавидеть её всем сердцем. Женщину, которую я любил!       Злость в его глазах сменилась вдруг страшным отчаянием: болезненным, безысходным, мокрым и горьким. Но впервые лицо водяника показалось вдруг правильным, будто бы обрело верные черты, пусть даже уголки губ упали вниз, а на коже показались морщинки. Чимин все ещё выглядел молодо, почти юно, но именно сами глаза, само выражение лица кричало о той вековой мудрости, которой мог позавидовать даже Тэхён, зовущий себя старым да умным.       Вмиг стало стыдно за свои громкие слова, и Сана опустила голову, не зная, что следовало бы сказать. Неправильно было лезть к Чимину вовсе, неправильно было столько любопытствовать и напоминать ему о былом. Может быть, Леший и прав был, что вовсе не стоило трогать эту историю, но ей знать хотелось больше, чтобы хотя бы защититься и прикрыться, как не сделала того Суа.       — Прости меня.       Извиняться было легко, вот так комкая в пальцах подол платья, но Сане не хватало сил поднять взгляд, чтобы встретиться с чужим. Страшно было увидеть там что-то ещё — неожиданное, непонятное, до ужаса грустное. Может быть, Чимин ругал оправдано. Может быть, и правда не стоило так цепляться за свои силы. Может быть, стоило отказаться от них, лишиться долгой жизни рядом с Тэхёном, но получить вместо этого уверенность в том, что никому и никогда не будет причинено зла.       — В отличие от твоего рогатого, — вдруг заговорил Чимин, тяжело выдохнув, — я не могу вечность скакать по лесам да отсиживаться в избушке. Мой дом — это Вóды. Ясен хрен, я не мог быть с Суа. А она не могла быть со мной, хотя просила обратить её русалкой. Она готова была на это, даже понимая, какой ценой достаётся красота и хвост. Но как я мог убить её? Утопить? Вот Хаос и нашептал ей всяких глупостей о том, как можно нам быть вместе. Так что и к твоей душе ключ подберёт.       — Ты ведь наверняка не знал, что такая опасность есть, — протянула Сана и всё же посмотрела на Чимина, который поджал губы и отвернулся. — Но Тэхён знает, так что наверняка поможет мне удержаться. Я очень хочу в это верить.       Водяник фыркнул и, спрятав руки в карманы штанов, развернулся и направился вдруг в сторону озера. Его белые волосы трепало на ветру, а свободная рубаха не скрывала тонкого тела под ней. Весь его образ казался теперь печальным и одиноким, и снова вдруг захотелось метнуться к нему стрелой и обнять, щекой прижавшись к месту между лопатками. Только Чимин вдруг плавно прыгнул в воду, и дыхание спёрло от одного лишь вида того, как прямо в воздухе вырос длинный блестящий хвост, сменив и ноги, и всю одежду.       Водяник исчез почти бесследно, оставив только круги на синей глади, и Сана вздохнула в очередной раз, понимая, что более он не появится вот так вдруг, не вынырнет и не улыбнётся широко, щуря свои глаза и говоря, что просто нахохмил. Он наверняка ушёл снова, уплыл, спрятался от лишних глаз и загрустил. Тэхён говорил, будто бы Чимин винил во всём себя, и было так невыносимо грустно от всего этого, что девушка и сама резко развернулась да направилась в сторону дома. Где Тэхён встретил хмуро, но как-то удивительно нелепо.       Леший сидел на самом крыльце дома, скрестив ноги между собой, сосредоточенно сжимал челюсть, ладонями обнимал свои плечи и глядел исподлобья, почти надув губы и щёки. Он выглядел отнюдь не страшно и не внушительно. Его, всего такого взрослого, старого и умного, на самом деле захотелось только обнять, немо извиняясь за глупые слова утром, и Сана по этой причине упала рядом с ним на колени, щекой тут же прижавшись к плечу.       — Нагулялась? — фыркнул Тэхён, и его недовольному тону захотелось лишь улыбнуться. — Чего ж не уплыла никуда?       — А ты разве не слышал? Ты ведь Леший. Ты сразу везде и нигде.       — Всё я слышал.       Сана подняла на него взгляд, подбородком упираясь в плечо, и уставилась на сосредоточенный профиль и хмурые брови, что прятались под вечно кудрявыми волосами. Тэхён вправду казался до одури красивым, и внутри что-то пело, радуясь тому, что на него можно было посмотреть и тоже тихо совсем шепнуть:       — Мой.       — Чего?       Стало вдруг стыдно, и Сана снова посмотрела вниз, прижавшись, однако, ещё сильнее и почувствовав тяжёлую ладонь на своём колене.       — Ты говорил вчера, что я — твоя. Так вот ты — мой.