1
Штаб развед.корпуса закрывается на ночь. Жан делает очередную плановую проверку здания. В его обязанности, как нового помощника Ханджи, входит полный осмотр штаба перед закрытием: во-первых, все ли покинули здание, во-вторых все ли лежит на своих местах, не напортачил ли персонал с документами, не забыл ли где-то на столе важные бумаги. Все двери после осмотра нужно было запереть ключами, окна на первом и втором этаже также было необходимо закрыть, на улице была холодная зима, оставлять их открытыми будет сущим безумием. Вообще, все в разведке исключительно пунктуальны и ответственны, то, что делал Жан, в целом не более чем формальность, как помощника Ханджи. Это мы не берем в расчет, сколько времени и сил уходит на дневные обязанности. Когда Ханджи стала главой разведки, на неё упало ещё больше работы и львиная доля бумаг стала переходить Жану. Кроме того, он был главным по инспекции командора, ему часто приходилось наведываться к разным военным структурам и подразделениям, чтобы проверить все-ли соответствует стандартам, которые утвердила Ханджи. Но самая трудная часть работы, по мнению самого Жана, была заключительная часть проверки. Комната Ханджи и её рабочий кабинет соединенны вместе, поэтому ни для кого не секрет, что командор разведки фактически живет на работе. И только Жану известно, что командир вместо того, чтобы вовремя пойти спать, засиживается допоздна, безнадежно засыпая, положив голову на рабочий стол. Наверняка, это знал и Моблит и, возможно, ему приходилось делать тоже самое. Однако, Жан ошибался. Моблит проявлял опеку и у них была взаимная симпатия с Ханджи, но это не сравнится с той заботой, которую проявляет он. Забота, которая выходит далеко за рамки простых деловых отношений. Жан уже не стучался в кабинет Ханджи. Этот этап был столько раз пройден, что они уже привыкли к этому. Дверь со скрипом распахнулась и на удивление командир гордо восседал в кресле, а вовсе не спал на столе. Она расслабленно сидела на рабочем месте, форма чуть расстегнута выше, словно в кабинете было жарко, но этого просто не могло быть, ведь на улице зима. На столе горела свеча, а сам кабинет освещался лампой из светящихся кристаллов. В окно бил снег и было слышно, как ветер злобно свистит разгоняя снежинки все дальше куда-то вдаль. Дорогая мебель только придавала ещё больше уюта, особенно этот красивый кожаный диван рядом с её дубовым столиком, однако, вернемся к Ханджи, которая почему-то не спит, а бодрствует с каким-то странным взглядом. — Командующий, с вами все в порядке?.. — спросил он. — О!.. Жанусик!.. — промурчала она, — а я тебя так долго ждала!.. Заходи… Жанусик? Услышь он это от Эрена, наверняка пришел бы в ярость, но слышать такое от Ханджи? Впервые она к нему так обращается, что на неё нашло? В памяти Жана не было еще такого случая. Тон с которым говорит Ханджи вызывает удивление или скорее непонимание, но большее недоумение вызывает отказ от социальных плясок которые превратились в ритуал, старую добрую традицию, которой они следуют уже добрые два года. Она, — командующий, а он, — помощник командира, но никак не чертов «Жанусик»! — Время работы закончилось, — начал Жан, стараясь скрыть свое смущение, — вам стоит ложиться спать, Ханджи. — Как скучно! — капризничала она, стуча сапогами об пол, — почему ты никогда не смущаешься! — Вы посмотрите сколько на столе бумаг, — словно не замечая намеков, Жан продолжал гнуть свою линию, он подошел вплотную к столу, упершись в него руками. — Да кого волнуют эти бумаги… — она уперлась на свои руки и уставилась на Жана, — а у тебя и правда лошадиная морда, — Ханджи улыбнулась, как ребенок, что сказал запретное слово. — Слушайте, что на вас нашло? Вы, что пьяны? — А?.. Я вовсе не пьяна! — её голова скользнула меж рук и она стукнулась об стол. — Ханджи! — Жан резко приподнял её голову, приложив ладонь ко лбу, — вы сильно ушиблись? Когда она открыла глаза и увидела перед собой Жана так близко, внутри словно перехватило дыхание и неожиданно для себя, Ханджи начала заикаться и даже покраснела, но уже не от алкоголя. — Н-ничего я не ушиблась!.. — она захотела разорвать дистанцию и качнувшись назад, упала со стула. — Командующий! Жан навис над ней и наклоняется вперед, как будто собирается поцеловать, от этого у Ханджи дыхание сбивается ещё сильнее и уже вся красная, как томат, она отворачивается в сторону. Кирштейн отметил для себя, что Ханджи безупречная красавица, а все эти шрамы и повязка на глазе, лишь придают ей больше шарма, заставляя желать её все больше. Он схватил командора за подбородок и развернул к себе, приближаясь ещё сильнее и бинго! Изо рта пахнет алкоголем, хотя можно было догадаться и без этого. Пьяная Ханджи закрывает глаза и делает губки трубочкой, но Жан не замечает этот жест, поднимая её на руки, как невесту. — Жан, что ты делаешь? — удивилась она. — Так, все ясно. Вам пора спать. Она даже не сопротивлялась, так расстроилась немного. Её хотелось поговорить с кем-то о своих переживаниях, чтобы кто-то выслушал и помог. Ханджи привыкла к тому, что Кирштейн каждый вечер наведывается к ней и укладывает спать. Моблит мог закрыть окно или накрыть покрывалом посреди ночи, но только Жан укладывал именно в постель. Причем так осторожно и аккуратно, как бы случайно не задеть недозволенных мест. Эта забота и вернула то ощущение защищенности, которое давал Моблит. И в глубине душе, Ханджи хотела привлечь внимание своей выходкой, а вдруг он спросит её почему она выпила? По интересуется, как дела у командора, может выпьет вместе с ней. Ведь теперь у неё никого не осталось, кроме боевых товарищей, а Жан все чаще и чаще ярко выделяется на их фоне. Так напоминая Моблита и в тоже время, ведя себя совсем по другому. — От вас так пахнет, Ханджи, что вы пили? Ханджи обвила его шею рукой, как будто делает это уже не в первый раз. — Не скажу, — она отвернула взгляд ему в грудь, не хотела, чтобы Жан разглядел в глазах обиду. Он слегка посмеялся, легонько толкая двери ногой. Они распахнулись и он занёс командира в спальню. — Холодно, — прошептала она. Её голос звучал так жалобно, что у Жана ёкнуло в сердце. Порой взрослая и зрелая женщина превращалась в ребёнка у него на глазах и ему стало интересно, видел ли ещё её кто нибудь в таком состоянии? Или он единственный избранный солдат, которому разрешено видеть командира такой милой и беспомощной? Жан, с привычной для него осторожностью и аккуратностью, положил командира на кровать. Окно было слегка приоткрыто, это и был источник холода. Он укрыл Ханджи одеялом, заботливо, прямо до самой шеи и потом закрыл окно. Что-то внутри него говорило, что нужно остаться. Он так часто заботится о ней, что это уже вошло не просто в обязанность или привычку, а словно его место быть рядом с ней. Интересно, а Моблит чувствовал тоже самое? Жан услышал, как Ханджи сопливит. Неужели она напилась и замерзла за то время, что он делал обход? — Ханджи, с вами всё в порядке? Вы не замерзли? — он вновь приблизился к ней, приложив тыльную сторону ладони к её лбу, но она быстро отвернулась в подушку. Все дело в том, что командир плакал. Алкоголь выплескивает все эмоции наружу и ей было обидно, что Жан не решился с ней выпить и поговорить. — Я растоплю камин, вам будет теплее. Кирштейн тут же засуетился, не обнаружив дров в камине, он выбежал на улицу, оббегая периметр здания. Снег захрустел под ногами, а ветер поднимал снежинки в воздух, лишая солдата нормального обзора. Но, где-то здесь совсем рядом есть подвальчик, где хранятся дрова и прочая утварь для персонала. Есть! Он нашел те самые черные подвальные двери и открыл их, залетая внутрь. — Ну и холодно, черт! — процедил он, стальные ручки дверей слегка обожгли руки. Внутри было гораздо теплее, ветер снова свистел за дверьми, словно приговаривая: «Только попробуй вернутся, мы из тебя мигом ледок сделаем!». Жан спускался вниз, благо все освещали факела и кристаллы. Он не знал, что здесь были Эрен и Микаса. Они стояли у слесарного стола, пожирая друг друга взглядом и прижимались, словно стоял холод, как на улице. Молодая парочка обжималась неподалеку от лестницы, где аккуратно стояли ведра с водой. Они собирались заняться здесь плотскими утехами, ведь надежнее места не найти. К сожалению, желание согреть Ханджи подгоняло его и в спешке Жан подскользнулся на последней ступеньке, рухнув в кучу собранных старательно ведер с водой. Их губы почти соединились в поцелуе, как Эрен вскрикнул от неожиданности, Микаса отпрянула и развернулась в боевую стойку, тоже изрядно испугавшись, но не крикнув, как Йегер. Жан, что лежал в куче вёдер, весь промокший до ниток, тоже испуганно закричал: — Эрен!.. Микаса!.. Что вы здесь делаете! — У нас к тебе тот же вопрос, Жан! Какого черта ты здесь шляешься ночью?! — кричал Эрен. — Я делал ночной обход! — крикнул он, все ещё лежа в куче вёдер, — а вы… что здесь забыли? — уже успокоившись сказал Жан. — Мы кое-что забыли тут с дневной работы, уже собирались уходить, — сказала Микаса. — Да, Жан, мы уже уходим, — говорил Эрен, все ещё тяжело дыша. Они спешно ушли, их шаги эхом отдавались издалека, пока не раздался скрип дверей, затем свистящий ветер и снова стук. Жан все ещё лежал в куче вёдер, словно смирившись со своим положением. Но, вернувшиеся мысли о Ханджи вернули его в строй. Жан не дурак, он прекрасно понимал, чем они здесь занимались, но внутри была пустота. Ему было абсолютно плевать на Микасу. Интересно, и как давно? Жан набрал дров, взял топливо для розжига и побежал обратно. Открыв двери и оказавшись на улице, свистящий ветер ударил по лицу. Как же было холодно! Казалось, что такого холода он никогда ещё не испытывал и не удивительно, одежда то мокрая. Но, голову не покидали мысли, что Ханджи может быть сейчас также холодно, поэтому нужно спешить. Он начал перебирать ключи, держа дрова под подмышкой. Пальцы окоченели и становилось сложно перебирать ключи, которые уже стали обжигать кожу. Дрова посыпались из одной руки, падая на снег, что злит Жана, ведь сырые они будут плохо гореть. Солдат бросил их все в попытке отыскать нужный ключ. Быстро перебирая каждый по очереди, Жан, наконец, обнаружив то, что искал закрывает подвал, тут же подбирая дрова со снега. «Только бы горели» — думал Жан, пока бежал до главного входа. Попав внутрь, приятный теплый шлейф окутал лицо и все тело. Этот штаб являлся единственным островком тепла и безопасности на этом заснеженном Парадизе. Лестница наверх заскрипела под сапогами солдата и Жан, снова оказался в спальне Ханджи. Она мирно спала, перевернувшись на спину, раскидывая руки и ноги в разные стороны. «Сон безумца» — подумал Жан и усмехнулся, в спальне было прохладно, но теперь с дровами, что находились в руках у Кирштейна, в комнате будет тепло и уютно. Жан сел у камина, расставляя сухие ветки и слегка мокрые дрова внутри. Он не раз зажигал для неё камин, у Ханджи постоянно столько работы, что она просто забывает об этом. А, что может быть хуже заболевшего командира? Хотя, Жан заботился не о командире, а именно о Ханджи. Какое-то непонятное стремление оберегать стало овладевать им сильнее с каждым днём, что он работал с ней. Кирштейн погрузился в мысли, а камин все ещё не горел. Разжигать камин, — настоящее искусство, особенно с мокрыми дровами. Потратив почти все спички, Жану, наконец удалось разжечь его. Он сразу же закрыл решетку, чтобы искры не задели мебель и не дай Бог, устроили бы здесь пожар. Приятный треск дров стал ласкать слух, скоро здесь будет тепло. Напоследок, Жан снова укрыл командира одеялом, которое Ханджи растормошила своими телодвижениями. После чего, аккуратным движением руки с командира сняли очки. Жан поставил их на столике рядом и провел руками по окну, слегка толкая их от себя, чтобы убедиться, что они закрыты. С чувством выполненного долга, он покидает спальню командира, сразу же оказавшись за её рабочим столом. Данное обещание надо выполнить, а мокрая одежда подождёт, никуда не денется. Просидев почти до утра, Жан закрывает тумбочку в столике, ознаменовав таким образом, конец работы. Кирштейн встал у окна, что было сзади кресла за которым сидела Ханджи. «Вот было бы лето» — подумал Жан, ему хотелось достать свой портсигар и закурить хоть одну сигаретку, глядя на восход солнца. Но на улице стоит такой холод, что об этом можно только помечтать, а курить в кабинете командира, он не желает. Ханджи не курит и пускай так и остается. Пленные марлийцы поделились многими секретами и роскошью до селе невиданной элдийцам, а освобожденные земли острова послужили хорошей почвой для виноделен и табака. Здесь никогда не было машинного пара, густого дыма от заводов и здешние изделия были на крайне высоком уровне, возможно даже выше чем у марлийцев. Жан отправился в офицерские казармы, которые находились этажом ниже, по пути раскуривая сигарету. Неожиданно, он чихнул, но не придал этому значения. Казармы офицеров были довольны роскошны, у каждого своя маленькая комната со всем необходимым. Добравшись до своей комнаты, Кирштейн выкинул бычок в урну и раздевшись, лег спать. На сон оставалось всего четыре часа, может пять.2
На утро Жан чувствует себя отвратительно. Во-первых: он испугался неожиданной боли в груди, которая появляется, каждый раз при вдохе и исчезает при выдохе. Плюс ко всему, сильный жар и кашель. Кирштейн осознал, что заболел, но насколько сильно? Никогда ещё он не испытывал боли в груди и такой обильный кашель. Жан догадывается, что простудился тогда на улице, но совсем не ожидал такие осложнения. «К черту, организм сам с этим справится» — подумал Жан. Знал бы он тогда, насколько сильно ошибался. Все офицеры, как обычно выстроились в один ряд, находясь в командном пункте. Здесь была небольшая аудитория с рядами стульев и большой доской, на которой Ханджи рисовала схемы и план. Так называемый, привычный дневной брифинг, который ничем не отличается от предыдущих дней. Однако, одно отличие все-таки есть. Жан стоит бледный, как сама смерть, своим кашлем не раз перебивая речь командира. Ханджи очень внимательна и, конечно, сразу заметила, что Жан изменился. Он вымахал в симпатичного кавалера, с прекрасной прической и бородкой, совсем не тот юный мальчик, что пришел в разведку два года назад. Кирштейн возмужал и все чаще, возникал в её глазах уже в совсем ином свете. Интересно, а смотрит ли он на неё также? Какая любовь вы, что это просто спортивный интерес, а все эти чувства в животе, — побочный эффект и не более. Воспоминания о визите Жана, покрыли лицо легким румянцем. Это же надо, так распутно себя вести, командир твердо решил, — больше никакого алкоголя! Но, бутылочка красного вина у неё в шкафчике все же осталась. Итак, Ханджи недоумевает, ведь помощник вчера находился в добром здравии. Что же пошло не так? Она решает проверить его, подпустив к себе поближе. — Кирштейн, покажите товарищам наши наброски, — приказала Ханджи. На публике она обращается к нему по фамилии. Жан вышел из строя, достав из ближайшего столика свернутый рулон, на котором четкая схема во всех подробностях показывает будущую оборону Парадиза, в случае атаки внешних врагов. Он подошел к Ханджи, протягивая ей рулон. — Спасибо… — не успела она поблагодарить Жана, как он отшатнулся. И не спроста, ведь ноги не слушались Кирштейна, они не ощущаются, словно набиты ватой. Он упал, потеряв сознание. В последние секунды, Жан расслышал, как Ханджи кричала его имя, хлопая по лицу и топот засуетившихся офицеров, кажется она приказала позвать сюда врачей. Темнота постепенно окутывала, а звуки заглушались. Ну хоть теперь Жан отоспится.