Кровавый Бриллиант

Он чувствовал себя удивленным. Немного испуганным. Положительно, счастливым. Но для начала – просто невероятно злым. – Кто ты такой? – пытаясь сохранять учтивость и не переходить на грубость сразу же, спросил Аластор Блоу. Незнакомый мужчина, которого он видел перед собой, смотрел на него почти с таким же замешательством. – Может, это я должен спросить, кто ты такой? – Кто я такой? – словно не веря, переспросил Аластор. На секунду он представил себе, кого видит его собеседник: парня двадцати пяти лет с темными волосами, небрежно зачесанными на один бок, с пылающими глазами фиалкового цвета. Телосложение Аластора оставляло желать лучшего, но у него не было никакой необходимости наращивать мышцы. Светлая рубашка уже наполовину была расстегнута, потому что он решил позвонить Джулиетту, не прерывая переодеваний. Хорошо, хоть штаны надеты. Но ситуация, без сомнений, выходит странной. – А ты меня, значит, не знаешь… – Я не обязан знать каждого мудака, которого Джул когда-либо повстречал, – ответил мужчина, раздражаясь от происходящего ничуть не меньше Аластора. Как и всегда, если пользоваться кристаллом в месте с хорошей связью, изображение собеседника получалось четким и захватывало часть окружающего пространства – это позволило Аластору разглядеть постель, на которой непринужденно валялся незнакомец. Ему неоднократно приходилось видеть ее раньше, во время множества других звонков, но никогда – вживую. Комната, без сомнения, Джулиетта. Кровать Джулиетта. Одеяло Джулиетта. Где же сам хозяин апартаментов? – Где Светлый? – проигнорировав слова незнакомца, спросил Аластор. Кое-что он заметил с первой секунды, когда из воздуха перед ним соткалась знакомая комната: человек, нагло ответивший на звонок с кристалла Джулиетта, носил форму слуги. У него не было никакого права отказывать просьбам людей более высокого положения, и предстояло порядочно испугаться, узнав, с кем он так нагло говорит. – Скоро явится из душа, – ответил мужчина, пока еще не предполагая, кому упорно переходит дорогу. – Из душа, значит? – Аластор посмотрел на своего собеседника по-новому. В голове просто не укладывалось, что Джулиетт, которого он, по ощущениям, знал всю свою жизнь, мог скрывать что-то подобное. – Не думаю, что у нас будет время на тебя, – мужчина с кровати взял кристалл хозяина комнаты и задержал палец над кнопкой прекращения звонка. – Передай, что звонил Блю, – сказал Аластор, помешав ему завершить вызов. Он уже давно не испытывал такого удовольствия, как в тот момент, когда лицо незнакомца изменилось от запоздалого понимания: вся надменность с него исчезла, сменившись ничего не говорящим выражением, с каким обычно слуги находятся при своих господах, взгляд сразу же сделался замкнутым, пряча в себе эмоции, которые раньше было видно так хорошо. По мнению Аластора, в таком запоздалом перевоплощении не было никакого смысла, потому что он уже успел увидеть истинное лицо этого человека, но портить момент и говорить об этом не стал. – Так значит, Блю – это ты, – медленно сказал мужчина, осторожно опуская кристалл обратно на одеяло, так, словно тот внезапно стал способен взорваться. – Прости, что не сказал. Обычно меня узнают сразу, – притворно извинился Аластор. – Давай знакомиться. Итак, я – Аластор Блоу, единственный сын, и, выходит, наследник королевского рода Блоу. Обычно меня называют «Кровавым Принцем», но ты можешь звать меня просто «господин Аластор Блоу», – он выжидающе взглянул на своего собеседника. Тот, видимо, поняв, что не имеет никакого смысла строить из себя приличного слугу, выглядел так, будто сейчас зарычит от злости. – А как зовут тебя? Мужчина собрался ответить ему что-то совсем не лестное, когда его прервал звонкий мальчишеский голос, сразу же согревший сердце Аластора колючими искорками тепла. – Блю? – Зайди в поле обзора, а то я тебя совсем не вижу, любовь моя! – откликнулся Аластор, вмиг лишаясь своего плохого настроения. Пропало даже желание дальше подшучивать над надменным слугой. Проклятая добрая энергетика Джулиетта. Мальчишка, в прошлом месяце отпраздновавший свое шестнадцатилетие, потеснил на кровати мужчину в одежде слуги. Джулиетт действительно только что выбрался из душа, о чем свидетельствовали его мокрые светлые волосы и соскользнувшее с них на плечи полотенце. Глаза красивого дымчатого цвета, то серого, то голубого, в зависимости от времени года, дня и освещения, взглянули на Аластора со своим неизменным мягким выражением. – Добрый день, Блю. Очень рад тебя видеть, – он пригладил свои мокрые волосы, бросил на мужчину рядом с собой виноватый взгляд и продолжил, слегка запнувшись, – Это Кент. Я тебе о нем ничего не говорил, потому что… ну… – О, Светлый, ты просто разбил мне сердце, – ответил Аластор, горестно вздохнув. Выдержав короткую паузу, он продолжил уже серьезно: – Мне надо немного поговорить с твоим другом… Не переживай, я не стану его пугать. Джулиетт встал с кровати, не заставляя повторять просьбы, и исчез из виду, выйдя куда-то за пределы поля обзора. Жульничать он даже не думал, хотя ничто не мешало ему остаться невидимым поблизости. Он предпочитал притворяться честным и подслушивать из другой комнаты. Короткий хлопок двери окончательно подтвердил его уход. Напоследок он послал Аластору умоляющий взгляд, содержащий в себе немую просьбу о снисхождении, но наследник семьи Блоу сделал вид, что этого не увидел. Как только они остались одни, Кент встал с кровати, но за пределы обзорного поля выходить не стал. – О чем же вы хотели поговорить со мной, господин Ала… – Довольно, – прервал его Аластор, не находя времени на кривляния. – Зачем тебе понадобился Джулиетт? – Не понимаю, о чем… – начал было мужчина, но он не стал его слушать: – Вот только не надо мне тут заливать про «истинную любовь», «взаимные чувства» и прочую чушь. Я порядочно повидал парней вроде тебя. Вы хотите лишь одного, – Аластор потер лоб, но зарождающееся головокружение это ничуть не успокоило и не остановило. – Я люблю господина Джулиетта, – сказал Кент, но с тем же успехом он мог бы убеждать Аластора в существовании инопланетян. – Он – Бриллиант, – отрезал Аластор. – Никто просто так не любит Бриллиантов. Что тебе от него нужно? Кто ты такой? Эльф? Мятежник? Член секты, верящей в спасение мира? Или ты хочешь разбить его? Какова твоя цель? Зачем ты к нему притерся? Если ты думаешь, что я всего этого не узнаю, ты ошибаешься. Я не позволю никому навредить ему. Попытаешься – пожалеешь, что вообще согласился на эту затею. – В самом деле. Как можно говорить о любви тому, кто о ней ничего не знает, – Кент отвернулся, поджидая, попадется Аластор на уловку или нет. Наживка была не слишком крупной, чтобы спрятать под собой крючок. Аластор покачал головой, безуспешно массируя лоб. Он мог бы вступить в длительные пререкания, но не видел в этом никакого смысла. – Я знаю, что такое любовь, – негромко ответил Аластор, не желая повышать голос. – Потому что я люблю Джулиетта. И не позволю ему подвергать себя опасности напрасно. – В самом деле? – усомнился Кент. Он мог бы добавить что-нибудь еще, гораздо более оскорбительное, но Джулиетт, все это время, несомненно, подслушивающий под дверью, вернулся в комнату, предотвратив ссору еще в самом ее начале. – Я тоже люблю тебя, Блю, – сказал он, приложив руку к груди. Дымчато-голубые глаза воодушевленно светились. – Ты для меня больше, чем друг, больше, чем брат по духу, больше, чем возлюбленный. Моя душа и мое сердце навечно принадлежат тебе одному. – Взаимно, Светлый, – с улыбкой отозвался Аластор. – Чувствую себя неожиданно неловко, – сказал Кент, отвлекая Джулиетта от влюбленного взгляда на полупрозрачное изображение Кровавого Принца посреди комнаты. – Тебя я тоже люблю, Кент, – ответил мальчишка, ничуть не смущаясь от странности ситуации. – Просто это другое. Блю для меня кто-то очень особенный. Это нельзя сравнивать с обычными отношениями. – Удивительно, но мне совсем не стало легче, – процедил мужчина. – Станет, – утешил его Аластор. – Все через это проходили. Если любишь Джулиетта, придется терпеть меня, потому что мы неразлучны. – Кстати, ты никогда не звонишь просто так, – укоряюще сказал Джулиетт, снова посмотрев на него. – Что-то случилось? – Случилось. Я убил Черного, – ответил Аластор. – Я думал, у тебя с ним… – Джулиетт не стал продолжать. – Да, мы трахались, – без лишней скромности признался Аластор. – Но он достал меня. Я давно уже искал повод его прикончить, а тут он недальновидно распустил язык, позволив себе слишком большую вольность… Так что еще одно место свободно. – Ты убил черного Бриллианта? – переспросил Кент, будто ему могло послышаться нечто иное. – О, ну давайте не будем разводить драму, – простонал Аластор. – Какая разница, кем был этот ублюдок? Мир все равно погибнет. Седьмая сдохла, и я здесь не при чем. Хотя ты мог бы обвинить меня и в этом… Но я не стал бы связываться по такому пустяку. Сегодня у меня Посвящение. Наконец-то облака разошлись, унялись волнения в столице, понабрали кучу жертвенного народу… Короче, ты приедешь, Светлый? Джулиетт с грустной улыбкой покачал головой. – Ты же знаешь, я не могу. Если я приеду, ты ведь убьешь меня. – Если я убил прошлых трех Бриллиантов, которые ко мне приехали, это не значит, что ты станешь четвертым. Ты ведь для меня особенный. Мы же любим друг друга, – Аластор перешел на мурлыкающий тон, используемый им лишь для разговоров с Джулиеттом. – Жаль, что наша реальность не омегаверс, потому что я готов быть твоим альфой... – Странно слышать это от того, кто в обычное время находится снизу, – холодно произнес Кент, явно не оценивший шутки. – А ты уже рассказал своей семье о том, что любишь заднеприводных? – спросил Аластор, слегка скаля зубы. – Думаю, они это оценят. Или вместо этого ты сказал: «Вау! Я сплю с Бриллиантом для пользы дела! Кто еще так может?!». Джулиетт хотел вмешаться, но Кент не позволил ему это сделать, оттеснив в сторону и заняв основное место на голограмме в комнате Аластора. – Слушай меня, принц среди шлюх или шлюха среди принцев, как тебя там называют? Оставь все свои пошлости при себе и не смей осквернять ими нашу с Джулиеттом любовь. Иначе я… – А теперь ты меня послушай, пес, – Аластор мог бы рассмеяться от серьезности мужчины, но предпочел просто разозлиться. Многие пытались указывать ему, но мало кто из них после оставался живым и со всеми конечностями. Что уж говорить о каком-то слуге. – Джулиетт слишком дорог для меня, чтобы я мог сознательно сделать ему больно. И я тебя не трону, пока вы не расстанетесь. А вот потом… – он не стал продолжать. Творить кровяную магию сейчас было очень недальновидно, учитывая близость Посвящения, но он просто не мог не продемонстрировать своей силы. Слова - пустые угрозы. Реальная магия впечатляет людей гораздо больше. Вытянув руку впереди себя, даже не задумываясь о том, чтобы взять кинжал, он позволил магии создать небольшой порез на запястье, откуда мигом вылетели маленькие, послушные капельки крови и зависли в воздухе. Почти без усилий Аластор слил их в единое целое, так что получилась маленькая красная змейка, сразу же повернувшая голову в сторону голограммы и зашипевшая на нее. Во рту у змейки было всего два маленьких острых клыка, а сама она вышла тоньше детского пальца, но один вид твари, сотворенной с помощью магии, но, без сомнений, живой, заставил Кента почти безвольно усесться на кровать Джулиетта. Сам Джулиетт смотрел на змейку с восхищением, однако на движение своего любовника обернулся и отвлекся от нее. Аластор, пользуясь этим, немедленно избавился от змейки, полностью растворив ее, и подвинул к себе свое кресло, чтобы усесться, почти не чувствуя ног. Магия отнимала много силы, но сегодня это было не страшно. На Посвящении о топливе для магии позаботятся с достатком. – Убедился? – спросил Аластор, прижимая руки к коленям, чтобы никто не увидел, как они дрожат. Пожалуй, он все же слегка перестарался. Создание живых существ всегда было утомительным делом, тем более если в качестве корма для них использовать энергию собственного тела. – Это чудовищно, – выдавил Кент, бледный настолько, что казалось, будто он рухнет в обморок в любую секунду. – Это называется «наследник семьи Блоу», – наставительно сказал Аластор, осторожно вытирая каплю холодного пота на лбу, стараясь не выдать дрожи руки. – Ты – чудовище… – начал мужчина. Развивать эту тему можно было до бесконечности, так что Аластор поспешил поскорее прервать его, повернувшись к закрытой двери своей комнаты. – Меня зовут, – солгал он. – Уже пора идти. Жаль, что вы не сможете явиться на Посвящение… – ему с самого начала было известно, что Джулиетт не согласится, но Аластор не мог отказать себе в удовольствии поговорить с ним. – Мне правда ужасно стыдно, – сказал Бриллиант. – Я бы с удовольствием приехал, но... – Все-все, никакого нытья, Светлый. Меня ждут новые вершины! Вселенная сегодня вечером наконец примет мою магию! – Аластор нежно улыбнулся. – Мне достаточно и того, что ты веришь в меня. – Я буду с тобой каждую секунду своими мыслями, – сказал Джулиетт, протягивая к нему руку, хотя в этом не было никакого толку. Но они уже давно привыкли так прощаться. Аластор протянул руку ему навстречу, не поднимаясь, тем не менее, с кресла. Еще минут десять ему бы точно стоило не вставать на ноги, пока слабость не станет меньше. – Забавно, – сказал он. – Правда каждую секунду? – Правда, – с улыбкой сказал Джулиетт, прикладывая свою руку к его неосязаемой ладони. – Я себе это отлично представляю, – ухмыльнулся Аластор. – Значит, в постели ты будешь называть мое имя? «Блю, Блю», – простонал он. – «Я сейчас… ах… Давай, сделай это внутрь…» Джулиетт покраснел, как девственник, а Кент посмотрел на Аластора с неприкрытой ненавистью. – Все, спектакль окончен, – не выдержав, объявил мужчина, и, дотянувшись до кристалла, нажал на красную кнопку с белым крестом, означающую завершение вызова. Аластор успел послать воздушный поцелуй на прощанье, перед тем, как голограмма перед ним, померкнув, растворилась в воздухе. Несмотря на некоторый обрыв разговора, произошедшим он остался доволен. Даже если бы Джулиетт решил приехать, в этом не было бы никакого смысла – до процедуры Посвящения осталось не больше часа, а значит, он просто не успел бы к началу торжества. Но кому нужно обманывать себя? Бриллиант не явился бы даже на похороны своего возлюбленного друга, что уж говорить о каком-то Посвящении… Что поделать, если так устроен мир – кто первым предал, тот и победил. Когда слабость окончательно прошла, а дрожь отпустила ноги, Аластор прошел до гардероба, поставленного около двери, и принялся переодеваться. Посвящение могло угробить даже лучший костюм, и, в худшем случае – самого наследника Блоу, но он не чувствовал никакого страха. Этого проклятого дня Аластор ждал уже десять лет. Дня, когда отец наконец перестанет смотреть мимо него. Дня, когда его признают будущей заменой для короля. Дня, когда он докажет всему миру, что его способности не исчерпываются затаскиванием в постель всех, кто попадается под руку. Выбрав белую рубашку, украшенную жемчугом везде, где его не поленились пришить, Аластор переоделся и задумался о пиджаке. Запястья резать не придется, они же не в каких-то доисторических временах, но лишняя одежда может помешать свободе движений, а последнее, чего ему хотелось – чувствовать себя неудобно в такой важный день. Никаких пиджаков. Аластор, подумав, повязал на шею галстук-бабочку, кроваво-красный, как и полагалось к ситуации. Взглянув на себя в зеркало последний раз, он вытащил подол рубашки, первоначально заправленный им в штаны. Так вид, конечно, получается менее официальный, но иначе его задница рисковала привлекать слишком много внимания. Надо было подумать об этом раньше и купить хотя бы одни брюки более свободного кроя. В этих, стоит признать, даже высовываться из комнаты неудобно, такие они тесные. Впрочем, отличный способ выявить всех заинтересованных личностей. Подавив в себе ложную скромность, Аластор счел свои переодевания законченными, и, проведя рукой по волосам, вышел из комнаты в коридор. Порядочная семья, должно быть, возилась бы вокруг своего наследника и уделяла бы ему все внимание в такой важный день как сегодня, но его семью нельзя было назвать приличной. Все ненавидели друг друга, и всем было плевать. Аластор успел пройти половину коридора, ловя взгляды стражников, что стояли у некоторых дверей, и попытался придать своему лицу веселое выражение, хотя настроение ничуть не соответствовало. Волнение пожирало его целиком. В этот день, может быть, единственный раз в жизни, все должно быть правильно. Около лестницы на второй этаж, куда он собирался спуститься, ему встретилась Гретта, единственный человек, пытающийся вырваться за рамки холодности семьи. – Как я рада тебя видеть! Ты просто чудесно выглядишь! – закончив на этом с предисловиями, старшая сестра обняла его, прижав к своей пышной груди. Аластор с интересом уставился в ее декольте. Каждый раз как в первый раз. – Я признателен тебе, сестренка… – пробормотал он, с усилием освобождаясь из ее объятий. Гретта пошла в мать, унаследовав от нее водопады светлых волос, которые каждый раз упорно красила в красный. Ее глаза, более светлые, чем у Аластора, скорее соответствовали какому-то оттенку голубого, а не фиолетового. Чем-то она походила на Джулиетта, в хорошем смысле. Единственная светлая личность в их мерзкой семейке. Ей было двадцать восемь, но она до сих пор была не замужем. И, несмотря на обыкновенные для нее декольте, никогда не имела связей с мужчинами. Ее любовь была чисто платонической и чаще всего направлялась на младшего брата. – Ты волнуешься? – спросила она, пытливо вглядываясь Аластору в глаза. – Нет, разумеется, нет, – заверил он. – Я ведь самый сильный маг в нашей семье. Я покажу им класс. У них клювы от удивления поотваливаются, вот увидишь. – Я это точно знаю, – уверенно сказала Гретта, снова коротко обнимая Аластора. Он с удовольствием опять заглянул ей в декольте. Сестра и Джулиетт были единственными людьми, кто поддерживал его, и он не собирался их разочаровывать. Это Посвящение будет самым великим из всех, что когда-либо видели. Расставшись со старшей сестрой, он отправился на второй этаж, а оттуда – на первый. До начала церемонии осталось около получаса, а то и меньше. Хотелось бы выбраться из замка, никого не повстречав по дороге, без лишних волнений. Разумеется, на то, чего Аластору хотелось, вселенной было плевать. В огромном холле, подходящем для смотра армии, если судить по его размерам, он столкнулся с младшей сестрой, ничуть не похожей на Гретту. Стоя рядом, сестры всегда выглядели как чужие: у одной светлые волосы, у другой – темные; одна – воплощение добросердечности, другая – мелкое пакостное зло. – Привет, Эйлин, – окликнул ее Аластор, отобрав право сказать что-нибудь первой. Младшая сестра была ровесницей Джулиетта, но сходства между ними не было никакого. Она бросила на Аластора злобный взгляд из-под длинной черной челки, будто он уже успел сделать что-то плохое, хотя они виделись в первый раз за день. – Привет, вонючее ничтожество, – сказала она, слепив слова в один трудно разделимый комок. «Привет-вонючее-ничтожество». Что ж, бывало и хуже. – В королевстве теней снова плохая погода? – из вежливости полюбопытствовал Аластор, хотя ему было плевать на настроение сестры. Он слышал ее смех лишь один раз в жизни, и этот звук ему совсем не понравился. Эйлин, впрочем, смеялась ужасающе редко. – Не твое дело, скользкая тварь, – откликнулась она. – Ну, я попытался. Мой тебе совет – заканчивай с этим, или заработаешь себе какую-нибудь болезнь, – он знал, куда его пошлют с такими советами, а потому поскорее прошел к входным дверям, кивнул страже и вышел на свежий воздух. Их с Эйлин отношения никогда не были особенно теплыми, но оказались окончательно испорчены после очередного короткого романа Аластора с одним из стражников. Да откуда ему было знать, что младшая сестра запала на того парня? Они никогда не разговаривали об этом. Замковый двор, огороженный по периметру огромной стеной, являл собой достаточно унылое зрелище: никакой травы, куста или деревца, чтобы стражники, охраняющие ворота, могли попасть из тяжелых арбалетов по своей цели. В свободное время, пока королевская чета и их отпрыски сидели внутри замка, по двору выгуливали пленников, посаженных в замковые подземелья по обвинению в измене. Все пленники, так или иначе, ждали дня своей казни, а их прогулки должны были нагонять дрожь на всех слуг или гостящих в замке господ, напоминая им, что от подобного времяпрепровождения их спасает лишь верность короне. Аластор иногда выглядывал из окна на склоненные головы, рваную одежду и чумазые лица, наслаждаясь чувством собственного превосходства. Многие пленники были ему не знакомы, и за что их осудили, он тоже не знал. Королевская стража, активно работающая над поиском любых смутьянов, хорошо справлялась со своей задачей по поимке недовольных, и в пленниках, гуляющих под охраной арбалетов по двору, никогда не было недостатка. Аластор особенно не приглядывался к пленникам и не интересовался их судьбой. Он даже не рассматривал их лица. Однажды, однако, ему пришлось слегка изменить своим привычкам: в начале строя изменников появилась незнакомая фигура, привлекшая его внимание. В отличие от остальных заключенных, этот мужчина шел, не сгибая спину, глядя перед собой так гордо и упрямо, словно имел на это какое-то право и не считал свою жизнь конченной после пленения. Он был молод, едва ли старше тридцати пяти или около того. Лицо, чуть менее испорченное кровью и грязью, чем у остальных пленников, привлекало своими мужественными чертами. Телосложение выдавало в нем воина, привыкшего проводить в битвах и тренировках все свое свободное время. Даже с высоты окна было заметно, какие у этого человека широкие плечи. В целом, трудно оторвать взгляд. Аластор следил за ним до тех пор, пока не окончилась прогулка и заключенных не погнали обратно в подземелья. На следующий день он счел произошедшее всего лишь недоразумением, временным помутнением рассудка, но ко времени новой прогулки снова каким-то образом оказался перед окном. Так Аластор наблюдал за странным пленником около недели, запретив себе думать о нем и узнавать что-нибудь от стражи. Он уже нарушил многие законы своим поведением, не хватало еще тащить в постель изменников. Хотя эта мысль, несомненно, привлекала его. Через неделю, однако, наваждение спало: неизвестный пленник испарился из строя, очевидно, казненный, как и положено. Аластор еще какое-то время выглядывал в окно с дурацкой идеей снова обнаружить знакомый силуэт среди заключенных, а потом и вовсе перестал это делать. За все время его подсматривания за пленниками не произошло ничего странного, если не считать случая, порядочно встревожившего Аластора. Изменники всегда ходили по двору, не поднимая взгляда и не разгибая спин, как по-настоящему сломленные люди. Мужчина, заинтересовавший наследника семьи Блоу, смотрел прямо, не опуская головы, и однажды даже рискнул поднять взгляд на замок. Тонированное стекло окна защитило Аластора от того, чтобы быть увиденным, но ему показалось, что незнакомец смотрел прямо на него. Глаза мужчины, кажущиеся чуть тусклыми из-за пленки на стекле, оказались синими, такого глубокого цвета, что на секунду затянули в бесконечную пропасть, отразившуюся пустотой в мыслях. Это длилось всего одно мгновение, но Аластор запомнил этот момент на всю жизнь. Когда незнакомец отвернулся, он едва устоял на ногах и поскорее отполз от окна. Сердце угрожающе колотилось, уговаривая его перестать волноваться, а руки дрожали, вмиг похолодев, будто что-то заморозило их изнутри. Голова шла кругом. Несмотря на то, что произошедшее скорее являлось негативным эпизодом, Аластору было до странности приятно, как будто произошло что-то хорошее. Он постарался поскорее забыть об этом, но так и не смог. Эти воспоминания нельзя было назвать положительными, но вовсе не потому, что он переживал о судьбе понравившегося ему мужчины, а из-за редкого в жизни Аластора чувства разочарования. Обычно он всегда получал то, что хотел, или того, кого хотел. Если же случалось услышать отказ, Аластор не гнушался пользоваться нечестными способами – идти на шантаж, подкуп или использование особенного лекарственного препарата, изобретенного им самолично. Одна таблетка – и ты больше не отвечаешь за себя. Если бы их еще не было так сложно делать… Аластор не знал отказа. Около восьми лет назад он больше интересовался девушками, чем представителями сильного пола, но это увлечение быстро ему наскучило, особенно из-за постоянных скандалов и вызовов на дуэль со стороны оскорбленных кавалеров. С мужчинами дело обстояло иначе. Легче и сложнее одновременно. Все держат рты на замке, но об этом почему-то всем известно. Никаких обязательств, обсуждений и разговоров о любви. Никаких пустых надежд и обид на утро. Только дело и больше ничего. Для разговоров у Аластора был Джулиетт. Для ужинов – гости на торжественных приемах, которые он частенько посещал один или с семьей, хотя попробуй-ка вытащить куда-нибудь злюку Эйлин и не опозориться. В целом, Аластор не жаловался на недостаток общения. Отец, узнав, к какому новому увлечению перешел его единственный сын, стал игнорировать существование своего наследника еще более упорно. Но это лишь подстегивало интерес Аластора. Ему сходило с рук абсолютно все. С каждым годом его увлечение все более набирало обороты, а круг симпатий значительно расширился по сравнению с тем, каким был с самого начала. В замке не было ни одного стражника, кто еще не побывал бы у Аластора в постели, некоторые – по несколько раз. Кто-то считал это ошибкой, кто-то хотел повторить, но Аластор их мнением не интересовался. Главное – чтобы Посвящение прошло хорошо. После него, получив официальный статус наследника, он собирался перейти на новый уровень, к людям, равным ему по социальному положению. Будет любопытно взглянуть, как они смогут называть его «шлюхой среди принцев», когда у каждого появиться свой маленький грязный секретик. Обдумав личности нескольких кандидатов, первых в списке будущих любовников на одну ночь, Аластор прошел через двор к мерцающему темно-красному порталу, оставленному прямо на каменной стене. Портал выглядел так, словно состоял из никогда не останавливающегося водоворота. Для создания такого прохода следовало порядком нацедить собственной крови, так что, надо полагать, скидывалась вся семейка по капле. Он остановился перед порталом и сделал глубокий вдох. Зайдешь – выхода не будет. Начнется Посвящение. Как же долго ему пришлось ждать. Выдохнув, Аластор придал своему лицу самое благородное выражение, какое только возможно, и сделал шаг в портал. Он предусмотрительно закрыл глаза, чтобы не ослепнуть от яркого света – амфитеатр для проведения Посвящений находился в совершенно другом мире. Здесь сияло целых три солнца: белое, желтое и красное, все разного размера. Красное, разумеется, больше всех остальных, почти на весь горизонт, порядочно скрытый за амфитеатром. Оставшиеся два солнца выглядели на его фоне неудачной пародией на яичницу – желтое на белом. Отличное местечко, чтобы изменить свою жизнь. Аластор обернулся, хотя никто не говорил, что так можно. Все оборачивались. Устоять просто невозможно. Его судьями оказались существа, упрятанные в черные перьевые плащи, похожие на сложенные крылья. Вместо лиц у них находились резиновые маски с большими клювами посередине. Какая-то больная смесь противогаза и костюма чумного доктора. Никто на самом деле не знал, что это за существа и по каким параметрам они судили. Твари не говорили. Твари не качали головами. Твари сидели неподвижно, уставившись пустыми провалами своих глазниц на сцену. Они могли бы быть уже сотни лет как мертвы, но Аластор не собирался разочаровывать их даже тогда. Кроме Птицеликих, наследнику семьи Блоу так же выделялась целая толпа связанных мужчин и женщин. Некоторые из пленниц были беременны, но Аластор не испытывал к ним никакой жалости. Эти люди никогда не жили на самом деле и не будут. Они были рождены, чтобы служить семье Блоу, и не было ничего такого в том, чтобы использовать их жизни себе на пользу. Во имя короля, которого вы ненавидите. Во имя короля, которого вы будете ненавидеть. Для представления полагалась ровная, засыпанная песком площадка в центре амфитеатра. Пока что она была пуста. Аластор стоял перед закрывшимся порталом, в самом углу своей сцены. Птицеликие взирали на него со своих мест, расположенных на самом верху, а все остальные места, никак не меньше тысячи или даже двух, занимали Жертвы. Они все пялились на Аластора и пытались упросить его передумать, нестройно мыча через повязки, затыкающие им рты. Получался ужасающий гул, похожий на шум волн, бьющихся о берег, или неумолкаемую песнь ветра. Птицеликие не шевелились. Аластор, не обращая внимания на мольбы о спасении или снисхождении, прошел на середину площадки, высоко подняв руки. Ему не требовалось никакого особенного разрешения для начала ритуала. Из песка рядом с ним внезапно, как из ниоткуда, выскочила уродливая красная тварь, похожая на собаку, с которой содрали кожу. Она сразу же бросилась на Аластора, но не с намерением укусить его, а как к своему доброму хозяину. Хозяином ей Аластор был. Добрым – нисколько. Вскоре за первой тварью последовали остальные, пребывающие во все более возрастающем количестве. Все они были завершены: их кровяная оболочка, похожая на плоть без кожи, не имела в себе ни малейшего изъяна, ни одной пробоины, демонстрирующей пустоты вместо внутренних органов. Обычно кровяные маги такими деталями пренебрегали, но это являлось признаком халатности и малой силы. Попробуй-ка удержать в стабильной форме не только количественно, но и качественно! Когда тварей, выскакивающих прямо из воздуха, набралось на половину площадки, все они выказали Аластору свое почтение, и не просто наклонив головы, а склонившись мордами до самого песка, согнув одну лапу. Он контролировал свои творения до каждой искусственно нарощенной мышцы. Теперь предстояло приступить к самому интересному. На другой стороне площадки, пока еще свободной, начало формироваться огромное существо, чем-то отдаленно напоминающее слона своим мощным телосложением. По росту оно превышало Аластора в два раза, представая настоящим чудовищем. У него были кровяные бивни толщиной с длину человеческой руки, и целая россыпь ловких хвостов-бичей, способных одним ударом развалить уродливое подобие пса наполовину. Это существо имело голос. Обретя жизнь, оно взревело так громко, что сразу же заглушило собой весь гомон с трибун. Даже кожаные маски на Птицеликих задрожали от его рева. Огромная голова, кажущаяся еще больше из-за бивней, пару раз мотнулась на тонкой шее и замерла. Чудовище не имело глаз, но это вовсе не значило, что оно не могло видеть. Аластор взглянул на него в ответ. Он мог бы выпустить свое творение из-под контроля, но тогда оно наверняка бы разнесло некоторую часть амфитеатра, бросаясь на ближайшие ряды с привязанными к скамьям людьми. Поэтому вместо своего извращенного мамонта, Аластор выпустил из-под контроля псов. Они сразу же вступили в яростное противостояние между собой, не обращая внимания на человека и огромного монстра. Псы рвали кровавую плоть друг друга своими кровавыми зубами, разбрасывая по песку капли крови и куски кровяного покрова, не замечая ничего кругом. Когда огромные ножищи «мамонта» придавили нескольких из них, другие никак не отреагировали на это. «Мамонт» пошел дальше, давя всех, кто попадался ему по пути. Из пятен крови, остающихся после псов, поднялись высокие красные цветы в человеческий рост. Их стебли были тонки, листья сухи, как свернувшаяся кровь, а распустившиеся бутоны, нашедшие себе места на самых вершинах, испускали слабый дурманящий запах, от которого кружилась голова. Все это, разумеется, было невозможно для обычных кровяных чудовищ. Эмоции. Звук. Запах. Большая часть Жертв уже была мертва, но оставшиеся не оценили стараний Аластора и продолжили мычать, а некоторые, сумев освободиться от пут, открыто орать. После того, как крик «мамонта» смолк, в амфитеатр вернулись все остальные звуки. – Дьявольское отродье! – вопил один из голосов. – Ты будешь навеки проклят вместе со своей отвратительной семейкой! Судьи оставались неподвижны, но уж они-то точно поняли драгоценность способностей Аластора. Он был не просто самым сильным магом из рода Блоу. Он был самым старательным из всех когда-либо живших магов. Аластор учился владеть своей силой с одержимостью, граничащей с помешательством – на это он тратил все свое время, пока не крутил задницей перед интересующими его стражниками и случайными гостями королевского замка. Он желал овладеть магией в совершенстве. Магия принимала его и не сопротивлялась. Цветы, вытянувшись выше роста «мамонта», аккуратно сложили свои бутоны и втянулись в лужи на песке обратно, так же неспешно, как выползли. «Мамонт», уничтожив всех псов, остановился и обернулся на Аластора в ожидании приказа. Остался последний фокус, самый сложный. Из Жертв в живых осталась одна треть, а то и четверть. Маловато для достойного завершения трюка, но наследника рода Блоу это не смутило. Он не облажается. Только не сегодня. Резким движением закатав рукава рубашки до локтя на обеих руках, Аластор создал из воздуха острейший клинок, сотканный из потоков крови. Он ничего не крикнул, хотя возникло желание послать всех куда подальше. Последний фокус перед завершением… Это могло бы войти в легенды, хотя все, сотворенное на Посвящении, остается запертым в этом мире. Красное солнце подбадривало его своим умирающим светом. Аластор резанул по правому запястью, выбив в воздух красные искры собственной крови. Он не смотрел на трибуны и людей, бьющихся в конвульсиях на своих сиденьях – из них постепенно утекала вся жизненная сила вместе с кровью, преобразующейся для замыслов Аластора. Жертвы не умирали сразу и не засыпали постепенно, чувствуя слабость: их мучения являлись дополнительным источником энергии, так что легкая смерть никому не полагалась. «Мамонт» сделал к своему хозяину несколько торопливых шагов, будто уговаривая его остановиться, но внезапно потерял плотность и превратился в потоки крови, просто потянувшиеся наверх. Лужи, оставшиеся от цветов, поступили так же, образовав целую паутину кровавых нитей разной ширины и длины, протянутых к небу. Они не улетали в него безвозвратно, а останавливались на приличной высоте над головой Аластора, в пределах досягаемости его взгляда. Кровавые потоки постепенно образовывали тело птицы, такой гигантской, что она, взмахнув крыльями, угрожала смести Жертв и судий с их сидений. На ее создание потребовались все оставшиеся на трибунах люди, но из запястья Аластора выскользнуло лишь несколько капель. Он не знал даже, останется ли в живых после завершения, но это стало для него неважно. Какая глупость. Эта площадка, эти неэмоциональные морды Птицеликих, эта кровавая птица – все, что есть у него сейчас. Надо оторваться по-полной. Птица, сформировавшись, поднялась в воздух, взмахивая крыльями. Аластор с восторгом заметил, как взметнулось несколько белых, тонких, как кости, рук судий, удерживающих маски на лицах. К сидениям, они, очевидно, оказались приклеены, так что ветром их не снесло, хотя черные плащи, напоминающие крылья, распахнулись, обнажая тела, сухие и жилистые, как тушки насекомых. Птица продолжала набирать высоту. Она оставила позади верхние ряды амфитеатра и взмывала ввысь до тех пор, пока не перестала быть видимой. Расстояние. Любой кровяной маг может контролировать лишь то, что видит. Из небесной белизны, словно нетронутой сиянием солнц, чистой, как снег, через несколько минут после исчезновения птицы посыпались кровавые мотыльки, прямо на лету превращающиеся в лепестки роз. Ни один из лепестков не обратился каплей крови, пока не упал на песок. Абсолютный контроль. Аластор смотрел вверх, запрокинув голову, и смеялся. А лепестки все опадали и опадали вокруг него, будто подарок безупречно белого неба. Вокруг сапог наследника семьи Блоу собиралась большая, темная, кровавая лужа. Для того, чтобы удержать птицу под своим контролем, ему потребовалось много энергии и еще больше – крови. Он изрезал свои руки вдоль и поперек, превратив их в сплошную рану. С тем же успехом можно было просто вытащить вены. Кровь продолжала стекать с его порезанных рук и срываться каплями с пальцев. Лужа около ног росла, но у него уже не хватало сил посмотреть на нее. Все кончено. Аластор не видел выражения Птицеликих. Они могли бы даже снять маски и обсуждать его в полный голос, но для наследника Блоу в мире больше не было ничего, кроме шума, забившего уши плотно, как вата. Мысли наполняло звенящее ничто. Аластор почувствовал, что ноги подгибаются, лишь когда белое небо с кружащимися красными лепестками уплыло куда-то прочь, а прямо перед самым носом оказалась лужа собственной крови. Спасение… Но как же противно. Он вынырнул из портала, образовавшегося из собственной крови, красный, мокрый, как только что рожденный младенец. С рубашкой, к сожалению, придется прощаться. Аластор открыл глаза, перед этим безуспешно вытерев их насквозь мокрым рукавом. Ресницы слипались от крови, но об омовении следовало подумать позже. Силы заканчивались. Он вывалился на нежнейшую зеленую траву, такую мягкую, что впасть на ней в вечный сон почти не выглядело преступлением. Трава занимала внушительное пространство вокруг, почти целую милю. В центре ее владений располагалось нечто гораздо более ценное, чем перина для вечного сна. Единственное и неповторимое Древо Мировой Жизни. Оно, несомненно, загибалось, как и сам мир, для которого ему полагалось существовать, но сейчас конец света волновал Аластора меньше всего. Из умирающего Древа еще можно было вытащить достаточно энергии для одного Кровавого Принца. Аластор пополз по мягкой траве с упорством раненой гадюки. Он без жалости выдирал из земли все мягкие стебли, что попадались под его пальцы, судорожно ощупывающие все вокруг себя в поисках опоры. Кровь, вытертая с глаз, вернулась, мешая видеть, а трава, невысокая, но закрывающая лежачего с головой, не давала разглядеть перед собой пространства для следующего рывка. Но Аластору не нужно было видеть. Он чувствовал Древо Жизни, чувствовал его всем своим существом, каждой противной, истекающей кровью клеткой, каждым уколом мыслей. Путь отнял у него оставшиеся силы, но Аластор продолжал ползти даже тогда, когда у него основательно помутнело перед глазами, а руки и ноги онемели, словно перейдя во владение кому-то другому. Он остановился, лишь уткнувшись пальцами в Древо. Не нужно было никаких заклинаний, просьб, угроз или ухищрений: Древо было Матерью Всего Сущего, и каждая из мерзопакостных тварей, нашедшая себе место в мире, являлась его ребенком. Оно никогда не отказывало в просьбах о помощи своим детям, и именно они выпили Древо досуха, вылакали из него большую часть жизни, оставив засыхать и подыхать вместе со всем миром. Неужели можно было ожидать иного? Аластор получил свою чудесную дозу живительной силы, хлынувшей прямо по венам, и перевернулся на спину, уставившись в небо – темное, звездное, пересеченное хорошо различимыми трещинами. Конец света близок, и его не смогут остановить оставшиеся Бриллианты. Какие приятные мысли. Он лежал какое-то время, просто глядя в звездное небо, а потом даже начал задремывать. Путь отсюда до замка предстоит неблизкий, так что спешить некуда. Умные люди давно уже огородили владения Древа Жизни, чтобы спасти его от ретивых паломников, еще больше приближающих смерть мира, и опасаться посторонних не следовало. Разве что каких-нибудь нарушителей, оказавшихся достаточно сильными для преодоления охранного барьера снаружи и имеющих вескую причину для посещения Древа… Аластор оттолкнул от себя эти нелепые опасения и заснул, размышляя, прошел Посвящение или нет. Это были приятные мысли. Не могло быть отрицательного ответа. Проснулся он утром, когда организм основательно восстановил силы. Аластор перевернулся на кровати, не собираясь вставать, рассудив, что заслужил отдых после вчерашнего. Лишь через минуту до него дошло, что он никак не может находится в собственной спальне. Отвратительный запах хозяйственного мыла, которым несло от подушки, подсказал ему, что кровать, на которой ему посчастливилось проснуться, не имеет ничего общего с той, что предназначена для покоев принца. Аластор повернулся на бок, не открывая глаз сразу же, оценивая обстановку через полузакрытые решетки ресниц. Место, где находилась его кровать, которую правильнее было бы назвать койкой, походило на наспех сооруженный шатер. Ткань, натянутая на вбитые в землю колья, совсем истрепалась. Рисунок выцвел до бледных разводов, текстура ткани по мягкости смахивала на жесткий ковровый ворс, а еще оказалась такой прозрачной, что отлично пропускала через себя силуэты людей, ходящих вокруг шатра. Людей оказалось много. Рядом с Аластором, по счастью, никого не было. В шатре вообще не располагалось ничего, кроме нескольких слоев матрасов, ошибочно принятых наследником Блоу за кровать, и его самого. Ни стула, ни стола, ни других вещей. Аластор сел, вытянув ноги, и сразу же ощупал себя. Рубашки с жемчугом на нем, ожидаемо, не оказалось, а вот штаны остались, чуть жесткие, воняющие мылом так же, как и матрасы. Его собственные удобные лаковые туфли украли, но взамен около матрасов стояли жесткие, грубо сделанные ботинки. Аластор немедленно натянул их и сразу же убедился, что они немного великоваты, но хотя бы не жмут и не натирают. После этого Аластор приложил ладонь к горлу. Свои чудодейственные таблетки, каждая из которых потратила по неделе его жизни, он всегда носил с собой. Одежду можно легко испортить или утратить, как сейчас, но, если положить таблетки в непроницаемый мешочек, их вполне можно вшить внутрь собственного тела, под кожу. На шее она была мягкой, что отлично подходило для операции, и почти не угрожала быть порезанной – оставшись без головы или с проткнутым горлом, меньшее, о чем Аластор бы беспокоился, – это потеря таблеток. Нащупав под кожей почти незаметные выступы, он убедился в том, что чудодейственный препарат при нем, и немного успокоился. Любопытство постепенно брало верх над страхом. Вместо дорогой рубашки на него нацепили обычную, хлопчатую, тоже белую, но со множеством неотстирываемых пятен. Она оказалась мала и не доставала ниже пояса. Аластор немного посидел, наблюдая за мелькающими снаружи силуэтами, а потом рассудил, что у него все равно нет выбора. Ни крови, ни энергии для второго портала у него не найдется, не говоря уже о безрассудстве – его одели, вымыли, постирали штаны, уложили на чистый матрас и даже не связали. Разве следует заранее поддаваться паранойе? Все, вроде бы, хорошо начинается. Встав на ноги, он немного постоял, шатаясь, потом восстановил равновесие и подошел к не закрепленному пологу шатра. Откинув его в сторону, Аластор уставился на лагерь, раскинувшийся перед ним. Никак не меньше двух десятков палаток, и это только там, где он видит. Все из такой же старой, выцветшей, потрепанной ткани, как его собственный шатер. Кочевники? Бродяги? Кто похуже? Народ, снующий между палатками туда-сюда, количеством явно превышал два десятка человек. Аластора, вышедшего из шатра, заметили достаточно скоро, быстрее, чем он успел придумать завершение для замечательной легенды, выставляющей его ярым противником королевской власти. Он еще не до конца пригляделся к яркому свету двух обычных солнц, подбирающихся к зениту с двух сторон горизонта, когда вокруг него уже собралась толпа незнакомцев. В подавляющем большинстве все они были мужчинами от двадцати до пятидесяти лет. Присутствовало и несколько женщин, суровых, с мрачными взглядами. Девушек нашлось лишь две, но они в собрании не участвовали. – Доброе утро, – сказал Аластор, когда никто из окруживших его людей не стал нарушать молчание. У каждого из них на бедре притаилось по какой-нибудь железяке, ничего хорошего не сулящей. На бродяг явно не смахивают. Для кочевников – слишком мало женщин. – Не хочешь ли рассказать нам о себе? – спросил один из мужчин, прерывая его мысли. Стоял незнакомец за спиной у Аластора, и его взгляд буравил зад наследника Блоу пристальнее, чем затылок. Аластор всегда отлично чувствовал подобное. – Предположим, скажу, что я – шпион иностранного государства, пойманный верными королевскими псами и едва избежавший казни – что скажете мне на это тогда? – уверенно спросил он, не выдавая остальные подробности своей легенды. Ему нужно было выяснить, к кому же посчастливилось угодить в гости, а уж потом добавлять истории детали. – Предположим, мы – изменники, вербующие недовольных среди народа. Когда нас соберется достаточно, мы совершим переворот, свергнув Форестера Блоу, – сказала одна из женщин, тяжело, пристально глядя на него, оценивающе щуря глаза. – Теперь, когда ты это знаешь, мы уже не можем тебя отпустить. – А я и не собирался уходить. Что нужно сделать, чтобы к вам присоединиться? – Аластор учтиво посмотрел на свою собеседницу, выделив ее среди всех остальных. Разумеется, торчать в этой компании клоунов он не собирался. Свергнуть отца? Для этого нужно что-то больше кучки наглых крестьян, возомнивших о себе хрен знает что. Армия. Договоренности с другими странами. Множество агентов в замке. Поддержка магов, достаточно сильных, чтобы сравниться с самим королем и его наследниками. Отец мог бы положить всю эту толпу одним движением пальца. Они разбежались бы в ужасе, узрев, пусть даже на секунду, силу кого-нибудь из Бриллиантов. А Бриллианты поддерживали централизованную власть. Аластор много раз думал о том, что ему придется сделать, если отец просто-напросто не сдохнет в ближайшие пять-десять лет, продолжая занимать место на троне. Яд. Подосланный убийца. Несчастный случай. Вызов на битву магов, где он размажет папашу своей магией. Но народное восстание? Никогда. Воспользоваться поддержкой мог лишь кто-то извне, какая-то наглая свинья, возомнившая, что может править королевством. Наследника семьи Блоу ненавидели так же, как и его отца, Форестера, так что рассчитывать на помощь восставших было бы до безумия глупо. Если бы для Жертв использовались пленники других стран, изменники или простые преступники, люди бунтовали бы гораздо меньше. Народ ненавидел короля, потому что тот в любой момент мог отправить свою армию на зачистку какой-нибудь деревни без всякого объяснения – просто ему требовалось топливо для магии. Детей обычно не брали, так что они оставались единственными выжившими в опустевшей деревне. Народ жил в постоянном страхе, оттуда и постоянные мятежи, вспыхивающие то в одной, то в другой части страны. Армия обычно успешно подавляла их. Они давно уже усвоили, что никому не под силу сравниться с магией короля. Все недовольные проверяли это на себе. – Что нужно сделать, чтобы попасть в ваши ряды? – еще раз повторил Аластор, когда никто не ответил на его первый вопрос. – Да что ты можешь? – спросил мужчина, первый заговоривший с ним. – Ты больше похож на избалованного щенка или на шлюху, чем на воина. Или возьмешься развлекать нас после сражений? – Можно начать уже сейчас, – Аластор не собирался тратить драгоценные силы и использовать магию на отбросах, стоящих перед ним. Но он терпеть не мог, когда его называли «шлюхой». Он плавно развернулся к оскорбившему его мужчине. Вся слабость осталась позади. Аластор поднял ногу, легко распрямив ее вверх, на уровень собственного лица. Чуть выше. Мужчина, недобро пялящийся на него, получил по морде ботинком. Этот удар не смог повалить его на землю, но Аластор и не ставил перед собой такой цели. – Что ты вытворяешь?! – разозлился ближайший сосед мужчины – симпатичный молодой парень, протянувший руку к рукояти кинжала, заменяющего меч за неимением последнего. Сборище отбросов. – Просто показываю, на что я способен. Но, как вижу, пора заканчивать с этим, – Аластор отлично видел сверкающий металл, выскальзывающий из ножен со всех сторон вокруг него. Мятежники не собирались терпеть нападение незнакомца на одного из своих. Аластор не мог задушить человека руками – не хватало силы, но ноги могли бы справиться с этим превосходно. Мужчина, которого он ударил, бросился на него с явным намерением проучить своими кулаками. Аластор увернулся. Может, он и не мог сравнится с другими по силе, но в ловкости и гибкости ему не было равных. Пролетев мимо своей цели, мужчина на секунду оказался спиной к Аластору. Этого оказалось достаточно. Аластор повалил его на землю, поставив подножку. Не дав противнику подняться, он уселся ему на спину. Сбросить его не составляло труда, но лишь до тех пор, пока Аластор не скрестил ноги на шее своего противника, сжав ее с такой силой, что послышался вполне ощутимый хруст. Он сжимал ноги медленно, как питон стягивает свои кольца, и не знал никакой жалости. Люди вокруг него не двигались, внезапно передумав вмешиваться. Они наблюдали. Аластор показывал им свою силу. Несмотря на то, что происходящее им явно не нравилось, присутствующие мятежники были не такие дураки, чтобы избавляться от своего потенциального союзника, тем более, если ему было, что им предложить. Мужчина, прижатый ногами Аластора, и не думал подниматься. Он мог бы вытащить кинжал и воткнуть его в своего противника, но ему не приходили в голову даже такие простые мысли. Он делал лишь то, что велел ему инстинкт самосохранения – цеплялся пальцами за ноги принца, пытаясь ослабить их хватку. Аластора такие попытки откровенно смешили. Мышцы его ног на ощупь походили на застывший металл. Пока остальные сверстники предпочитали прокачивать свои кулаки и пресс, он занимался нижней частью тела. Идеальная задница и убийственно-сильные ноги казались ему куда более привлекательными, чем кубики на плоском животе. Похоже, он сделал верный выбор. Через несколько минут его противник перестал сопротивляться и перешел к простому хрипению. Аластор как раз раздумывал, стоит ли демонстрировать свои навыки в убийстве, как окружающее молчание, нарушаемое лишь хрипами полумертвого человека, нарушил спокойный незнакомый голос: – Впечатляет. Аластор обернулся, сам не зная, почему. Он никогда прежде не слышал этого голоса, но его обладателя узнал сразу же. Конечно же, его темные волосы выглядели иначе, став чистыми, а лицо, освобожденное от всякой грязи, оказалось еще привлекательнее, чем раньше. Глаза, такие ярко-синие, что казались ультрамариновыми, смотрели на Аластора в упор, с легкой, почти не различимой улыбкой, нашедшей себе место и на губах. Аластор уставился на незнакомца, с отстраненным удивлением ощущая учащение собственного сердцебиения. Он узнал его с первого взгляда, хотя с тех пор, как пленник исчез со двора замка, прошло не меньше полугода. Значит, каким-то образом заключенному удалось сбежать. – Думаю, этой небольшой демонстрации достаточно, чтобы принять тебя в наши ряды, – негромко сказал мужчина, не отводя взгляда, хотя его слова, несомненно, по большей части предназначались для собственных людей. – Как нам тебя называть? Аластор тряхнул головой, прогоняя головокружение, вновь возникающее от одного взгляда в ультрамариновые глаза. – Можно просто Блу, – сказал он, неохотно разжимая ноги. Мужчина под ним бессильно свалился на землю, потеряв сознание. – Хорошо, Блу, – мягко ответил незнакомец и протянул ему руку. – Меня зовут Мэттгарт Мэлкольм, но все зовут меня просто Мэтт. Я – глава этого отряда мятежников. Прости за не слишком вежливый прием. Они немного диковаты. – В самом деле… – пробормотал Аластор, пожимая протянутую ладонь. Он старался не смотреть на мужчину, дружелюбно сжавшего его пальцы. Думать о чем-то отстраненном… Когда Мэтт отпустил, Аластор буквально отдернул свою руку. Так и тянуло посмотреть вниз, но он был уверен, что успел вовремя. Насколько странно выглядит стояк после рукопожатия с главарем изменников? Аластор выдавил из себя улыбку. Раньше он собирался убраться при первой же возможности, но один лишь вид этого человека вынуждал его помедлить с решением. Покинуть королевские подземелья невозможно, так же как и избежать казни иным способом. Мэтту, однако, это удалось. Нужно узнать, каким образом. Если Аластор собирался стать королем, он хотел быть уверенным, что от правосудия невозможно сбежать. К тому же, этот человек очень странно действовал на него. Возбудиться от простого рукопожатия? Это что-то новенькое. Мэтт улыбнулся, заметив, что Аластор все еще смотрит на него. Аластор опустил взгляд. Проклятье. Как он это делает?