Мило, сложно, невозможно

      — Чёрт побери, Ойкава! Мы же договаривались на Рождество!       Ханамаки не зря бесился: ему-то пришлось ждать дольше всех — с января мучился неизвестностью. А тут Ойкава, как самый младший, едва отпраздновав семнадцатилетие, пристал с бесконечным нытьём: «Ну давайте уже! Зачем ещё жда-а-ать?» Но Ханамаки, обматерив малодушно отвернувшегося Ивайзуми и заручившись поддержкой Матсукавы, однозначно подвёл черту — нет, и точка. На Рождество.       Ни у кого из них не было сомнений в предназначенном соулмейте, но традиции хотелось соблюсти, да и родне-знакомым похвастаться, чтоб уж наверняка не прокопались к их парочкам. Годами проверенная дружба тоже вмешалась, надоумив, между прочим, именно Ойкаву скрепить соглашение, что проверку они вместе устроят на Рождество. А теперь он же начинает канючить и бесить! Ханамаки скривился и цыкнул на Ойкаву. Ни за что. Пусть теперь сам побудет в шкуре старших, с ума сходя от предположений и дерьмовых «а вдруг не…»       Все знали, что в семнадцать можно попытаться связаться с соулмейтом, написав на руке что угодно и дождавшись ответа. Если, конечно, второй половинке тоже семнадцать стукнуло. Но практика показывала, что зачастую соулмейты ещё с детства рядом оказывались и имели незначительную разницу в возрасте. Да, можно и без соулмейта остаться — не всем выпадала такая радость, но уж если половинки друг друга находили, то… На всю жизнь. Друзьями ли, знакомыми, родственниками (и такое случалось!), любимыми — решайте сами.       Но главное, что соулмейтов, сложившихся в полноценную пару, даже несмотря на пол, общество не осуждало. И именно это так тревожило четвёрку друзей, давно и отнюдь не по-дружески разделившихся попарно.

***

      Вспоминая тот разговор и взбешённого Ханамаки, Ойкава первым делом с утра пораньше убедился, что да — Рождество (и не отмажетесь!), отправил всем сообщения о месте встречи и рванул в ванную. Быстрее, быстрее, быстрее! И что бы такого интересного написать? Повеселить Ивайзуми или признаться? Пошутить или поумничать? Господи, да что угодно, лишь бы убедиться, что Ивайзуми — его соулмейт; закрепить связь и всем-всем-всем предъявить самого родного, дорогого и любимого. Пусть завидуют, ха-ха!       — У тебя там что-то подгорает, — с порога заявил Ивайзуми, кивнув в сторону кухни и спокойно продолжив раздеваться. — Макки с Маттсуном уже на подходе, шевелись давай, — прокричал он вслед суетливо рванувшему к плите Ойкаве.       Ох, да и чёрт с ним, с печеньем. Ойкава быстро разлил по чашкам чай, сгрузил поднос на руки Ивайзуми и зарылся в холодильник — где-то тут должны остаться забытые племянником вкусняшки.       — Эй! Есть кто дома? Простите за вторжение!       Замечательно и, как всегда, вовремя. Отмахнувшись от подмигнувшего ему Матсукавы и Ханамаки, демонстративно повертевшего в руке маркеры, Ойкава отправил обоих наверх и, подхватив чайник, рванул туда же. Ещё минуточку, всего лишь мгновение! И можно будет официально целоваться с Ивайзуми на глазах у всех, а не в глухих школьных коридорах, подсобке или холодной раздевалке.       — Дай сюда! — вырвал он у Ханамаки красный маркер, едва пристроив чайник на низком столике, вокруг которого молча расселись остальные: немного напряжённые и заметно нервничавшие. — Хватит! Неужели никто в нас не верит?       — Да-да, — флегматично откликнулся Матсукава, прихлёбывая чай. — Мы же просто созданы…       «Хочу в глубокий засос».       Ойкава тупо уставился на свою руку, пытаясь понять, зачем Ивайзуми момент испортил? И фразочка идиотская какая-то, совсем ему не свойственная.       «Дурак» — вывелось чисто автоматически.       Вот только на предплечье Ивайзуми ни слова не проявилось. А Ханамаки почему-то рот раскрыл и глаза выпучил. Матсукава же, напротив, словно раковина моллюска — закрылся, схлопнулся и плечами поник, пальцем бездумно затирая на предплечье кривоватые иероглифы: «Маттсун?»       Это… это…       — Этого не может быть!!!       И плевать, что от долбанувшего по ушам со всех сторон крика Ойкава чуть не оглох. Да он сейчас от инфаркта загнётся, не то что оглохнет! Прижав ладонь к сердцу, Ойкава неверящим взглядом поискал в лице Ивайзуми хоть какой-то отклик, хоть что-то, опровергающее реальность, и… не нашёл. А перед глазами так и маячила красным надпись «Дурак». На руке Ханамаки.       — Так. Все успокоились. — И даже никто не удивился, что первым собрался, оценил ситуацию и пришёл к верному решению именно Ивайзуми. — Все, значит, все, Ойкава. Сядь.       Но тишину комнаты ещё долго тревожили короткие всхлипы Ойкавы и бурчание Матсукавы, пока Ивайзуми не прокашлялся, привлекая внимание, а потом подтолкнул к середине стола коробку с влажными салфетками и в приказном порядке обозначил:       — Стереть. Повторить.       Ничего не изменилось. Соулмейтом Ойкавы оказался Ханамаки, соулмейтом Ивайзуми — Матсукава. Жизнь кончена. Мечты и будущее разрушены. Ауч! Как можно, Ивайзуми? Подзатыльник, да ещё и в такой момент! Впрочем, Ханамаки тоже досталось, судя по всему. И незачем на него так злобно пялиться! Ойкава себе соулмейта не выбирал! Точнее, выбирал, но…       — Ива-чан, пожалуйста. — Голос словно из-под толщи воды; ещё немного, и отчаяние окончательного поглотит Ойкаву. — Пожалуйста-пожалуйста-пожалуйста, придумай что-нибудь!       — Не проблема.       Уверенности хоть отбавляй! Потрясающе.       — Договариваемся на конкретное время, общие фразы, тренируемся с почерком… — Ивайзуми хладнокровно допил чай и закончил: — Сначала перед твоими-моими родственниками засвечиваемся, а потом Матсукаве с Ханамаки помогаем. Всё.       — Забавно. — Но вопреки тону, во взгляде Матсукавы ничего забавного не отражалось. — А как исчезновение переписки потом объяснять будем?       Точно. Если связь не закрепить, со временем способность общаться с соулмейтом подобным образом пропадёт, мгновенно выдав их тайну. Чёрт, он это вслух сказал?       — Значит, закрепим, — неожиданно отозвался Ханамаки и буром попёр на Ойкаву, недальновидно переползая через Ивайзуми.       Недальновидно — потому что разрешать «закреплялки» без своего благословения тот явно не собирался. Ойкава невольно усмехнулся. Шутка ли: на глазах у дико ревнивого Ивайзуми один из лучших друзей должен с любовью всей его жизни в засос херачиться! Нормально так.       Настроение внезапно заискрило весельем, защекотало запретом и предвкушением — нарушить правила! обмануть всех! сохранить секрет! Бр-р-р, страшно и волнительно. И если б не перспектива поцелуя с Ханамаки, вообще бы жизнь цветами украсилась. А ведь ещё и Матсукаве предстоит…       Ойкава подавился рванувшим было наружу смехом и возмущённо уставился на Ивайзуми. Да, тот пока ничего не сделал (только Ханамаки за задницу мацал, удерживая извивающееся тело через колено!), но это пока. Стоило Ойкаве представить, как Ивайзуми — его Ива-чан! — склоняется над Матсукавой, прикасается к нему своими твёрдыми и удивительно вкусными губами, приоткрывает рот и языком…       Только через его труп! Хм-м, интересно, а через чей конкретно?       — По глазам вижу, как меня только что похоронили, — хмыкнул Матсукава, локтем больно толкая Ойкаву и спеша Ханамаки на помощь. — Пусти его, Хаджиме. Мне, знаешь ли, тоже не улыбается смотреть, как…       — У нас нет другого выхода, — несвойственно-зло ощерился Ханамаки. — Я хочу нормальной жизни! С тобой, Маттсун! Не скрываясь, не стесняясь своих чувств! Я…       — Тише, Макки, тише. Всё образуется.       Никогда ещё Ойкава не видел, чтоб друзья даже в их присутствии настолько глубоко и нежно выражали собственные чувства. Он и подумать не мог, что Матсукава умеет так ненавязчиво утешать, нежно обнимая и укачивая Ханамаки в объятиях, словно ребёнка неразумного. Да и сам Ханамаки: подобный эмоциональный всплеск больше Ойкаве подходит, чем ему! А тут такое.       Наверное, впервые за всё время их дружбы Ойкава подумал о том, что безумно сильно — так, чтоб крышу сносило и сердце щемило, — любил не только он. Ойкава отвернулся, прикусив изнутри щёку, и попытался до конца осознать, что и у Ханамаки с Матсукавой своя драма, и они переживают ничуть не меньше.       — Что? Спустился с небес на землю? — согрел выдохом мигом покрасневшее ухо Ивайзуми, приобнимая со спины. — Теперь поверил, что не все с тобой целоваться хотят? Я хочу, — тут же исправился он в ответ на возмущённый вскрик. — Но если мы и дальше хотим, придётся сначала совсем не по-дружески поцеловаться с этими недотрогами.       — Эй! — двойное восклицание.       — Ладно-ладно. — Ивайзуми взмахнул рукой, подзывая Матсукаву, и подтолкнул Ойкаву к Ханамаки. — Обещаю отвернуться и не подсматривать.       — И ты тоже! — не преминул схватиться за призрачную соломинку Ханамаки, умоляюще глядя на Матсукаву.       Наверное, Ивайзуми прав. Так будет легче: чтоб в памяти не отложилось и перед глазами в неподходящие моменты не мелькало. А поцелуй… Это ведь просто поцелуй. Ойкава уставился на губы Ханамаки и попытался — он честно пытался! — мысленно прокрутить техническую часть процесса, старательно не зацикливаясь на спарринг-партнёре. Тьфу, что за идиотизм в голову лезет.       Но, видимо, не ему одному. Ханамаки скривился, глубоко вдохнул, замер перед Ойкавой, а потом резко выдохнул и прижался к нему губами, крепко зажмурившись. А это идея! Ойкава тоже закрыл глаза и мерно задышал через нос, вяло обнаружив признаки жизни: шевельнул губами, чуть приоткрыв рот.       Ханамаки хватило и этого: надавив и смело коснувшись своим языком языка Ойкавы, он тут же пошёл на попятную, попытавшись отстраниться. Ну уж нет! А вдруг не засчитается? Второй попытки Ойкава просто не переживёт. Поэтому он крепко сжал плечи Ханамаки и обстоятельно занялся исследованием чужого рта, стараясь не думать, что впервые целуется с кем-то, кто… не его Ива-чан.       Под дых впечатался кулак. Ойкава поперхнулся слюной и отпрыгнул — понял, не дурак. Отдышавшись, сделав вид, что он вот ну совсем — ни капельки! — не смущён и не краснеет, Ойкава посмотрел на Ивайзуми с Матсукавой и шмыгнул носом. Как давно они наблюдают?       — Теперь вы, — хрипло выдавил из себя Ханамаки.       — Уже, — пожал плечами Матсукава.       — В смысле? — ужаснулся Ойкава: это ж сколько они с Ханамаки сосались, что поцелуй своих половинок проворонили?!       — Дуракава, — рявкнул Ивайзуми, схватил его за руку и притянул к себе. — Никогда больше, понял? Ни ты, ни я.       Ойкава даже кивнуть не мог: Ивайзуми крепко сжал его лицо в ладонях, большими пальцами погладил щёки-скулы, лёгким прикосновением языка стёр чужой привкус с губ и поцеловал. Вот оно — то самое невероятное, сногсшибательное и бесконечно обожаемое… Только с ним и только так!       Хорошо, что Ханамаки с Матсукавой додумались в другую комнату свалить. Сейчас всем требуется небольшой перерыв, порция уверенности и десятка два знакомых до дрожи в коленях поцелуев. А после такого уже никакие проблемы не страшны. Они обязательно справятся. И обязательно вместе.       Предплечье зачесалось от навязчивого покалывания. Ойкава, всё ещё находясь под влиянием приступа нежности и любви ко все миру, скосил взгляд на руку.       «Паршиво целуешься. Неуч».       Гр-р-р. Макки!