Мило, сложно, невозможно

      — Слушай, а мы точно просто друзья?       Сразу до Ойкавы не дошло. Он только проснулся: с трудом разлепил сонные глаза, слабо улыбнулся покрасневшему Ивайзуми, но даже не подумал убирать голову с его груди. Вопрос сквозь вату дрёмы гулко резонировал эхом где-то на задворках сознания, вяло сигнализируя о серьёзности положения. Хм. С чего вдруг Ойкава вообще подумал о серьёзности, если врачи ещё пару дней назад заверили, что с Ивайзуми всё в порядке, а потеря памяти — временное явление.       Ойкаву передёрнуло от воспоминаний. Боже, столько крови, паники и ужаса! Грёбаная работа полицейского, которого могут подстрелить в тот самый момент, когда рядом никого не окажется. И если бы не патрульная машина Савамуры, случайно проезжавшего мимо, истекающий кровью беспамятный Ивайзуми так и остался бы лежать в том переулке… Надо будет потом проставиться Савамуре по полной. Два, нет — три раза; и в храме за него помолиться.       Глубоко вздохнув, Ойкава выбросил из головы надоевшие страхи и уже более осознанно заглянул Ивайзуми в глаза. Так. Что он там спрашивал? Почему это — не друзья? И почему… Ойкава ощутил, как лицо заполыхало румянцем. Чёртовы инстинкты, скрытые желания и дурацкие чувства, о которых он так и не сподобился рассказать Ивайзуми! Побоялся, втайне продолжая любить, но не решаясь разрушить дружбу.       И вот сейчас не менее красный Ивайзуми задавался вполне очевидными вопросами: какого чёрта Ойкава спит у его больничной койки, пристроив голову на груди, а руку, засунув под простынь, — на члене. Утренний стояк, кстати, тоже никто не отменял, а тут ещё и бесстыдные пальцы сжались так, словно клятву верности приносили.       Ойкава моргнул, чисто автоматически облизнулся и помолился всем известным богам, чтобы память к Ивайзуми вернулась когда угодно, но только не в ближайшие полчаса. Потому что сейчас он собирался сделать очевидное, невероятное и совершенно неприемлемое!       — А тебе хотелось бы узнать правду? — чуть ли не промурлыкал Ойкава, меняя тон улыбки и загораясь взглядом. — Ива-чан?       Тот отчаянно краснел и молчал, но явно пытался что-то из себя выдавить — вон как рот раскрывал, глотая воздух. Но Ойкава шанса отмазаться не предоставил! Пальцы уже не просто сжимали член, а мягко и нежно массировали мошонку, возвращаясь к налитому кровью стволу — поглаживая, дразнясь и едва прикасаясь к липкой от смазки головке.       — Прекратить? — Жарким шёпотом, соблазняя влажными поцелуями в небритый подбородок. — Мне остановиться?       Не дожидаясь ответа, Ойкава звучно чмокнул Ивайзуми в губы, отдёрнул простынь и накрыл ею себя с головой, тут же языком проводя по замершому на выдохе животу, выцеловывая каждый сантиметр свободной от бинтов кожи. До члена дотянуться не удалось, лишь опалить дыханием — Ивайзуми наконец-то рыпнулся, больно заехав по челюсти коленом. Ауч.       — Рехнулся? Мы же в больнице!       — А то! — Не собираясь выбираться из-под простыни, Ойкава настойчиво придавил ноги Ивайзуми к койке и склонился над членом. — Добавляет градус возбуждению, да?       — Какого ч-ч… ох…       Дорвавшись до бесплатного (а также горячего, безупречно гладкого и приятно-тяжёлого на языке), Ойкава со всей накопленной страстью принялся доказывать, что не просто. Ох как непросто ему было скрываться! И пусть потом грозит скандал, затрещины и возможное расставание, но это всё потом. Сейчас он намерен взять своё по полной. Главное, кха-кха, не перестараться от жадности.       Быстро отдышавшись, нежно потеревшись щекой о напряжённый ствол, Ойкава языком — широко и влажно — провёл по всей длине члена, губами обхватил головку и пососал. Насладившись приглушённым стоном, он медленно погрузил член в рот, немного пообвык-приноровился и уже вполне слаженно и ритмично задвигал головой. Неспеша, растягивая не только чужое, но и собственное удовольствие, Ойкава лизал, сосал и целовал настолько тщательно и с такой любовью, что — удивительно — как только сам не кончил!       Чувствовалось, что Ивайзуми перестал себя накручивать, охотно поддавшись ласке и здоровой рукой уже не пытавшись оттащить Ойкаву за волосы, плавно направляя и подсказывая. Так приятно знать, видеть — что не отталкивает, принимает, что ему действительно нравится. Ойкава неслышно всхлипнул, с головой окунувшись в омут хлынувших через край эмоций, выпустил член изо рта и короткими поцелуями переместился на внутреннюю часть подрагивающих от напряжения бёдер: кожа гладкая, тёплая и немного липкая, а редкие волоски совсем не мешают вылизывать, целовать, греть дыханием.       Мерно двигая рукой по члену, подушечкой большого пальца поглаживая головку, Ойкава так увлёкся поцелуями и мыслями, что не сразу понял, зачем Ивайзуми ощутимо-нетерпеливо тянет его голову к животу. Ауч. Ойкава бы попросил прощения, но решил, что сейчас не время и не место: хотелось вновь распробовать вкус, подразниться с прикусами и дождаться хриплого полустона, когда кончик языка до упора проникнет в солоноватую от капелек смазки щель.       Надолго Ивайзуми не хватило. Он нервно сжал в кулак волосы Ойкавы на затылке, заставив замереть, а затем на пробу толкнулся: неудачно — в щёку, задев зубы. Но тут уж Ойкава взял дело в свои руки, удерживая член за основание и направляя глубже — в самый жар широко раскрытого рта. Член плавно скользнул в горло, задевая нёбо и тревожа рефлексы, но Ойкава не позволил себе остановиться: сглотнул, выдохнул и расслабился. Ивайзуми будто почувствовал — можно! — и задал ритм, больше не стесняясь выстанывать наслаждение.       Губы покалывало, слюна скапливалась слишком быстро, но это так потрясающе — чувствовать во рту Ивайзуми! Его твёрдость, терпкость, желание. Ещё чуть-чуть, и… Завибрировавший в горле стон безвольно раскатился по языку и члену. Теперь и горечь его вкуса опалила рот вязкостью — глоток. Гадость. Но Ойкава тут же себя одёрнул — его Ивайзуми гадким быть не может. Не может, и всё тут! И Ойкава готов доказывать это вечно.       Но сначала нужно убедиться, что всё нормально, да и вообще… Вынырнул из-под простыни, Ойкава хитрым взглядом обласкал ошалелого, порозовевшего и покрытого испариной Ивайзуми: шикарно! Вот бы всю оставшуюся жизнь любоваться таким Ивайзуми… Эх.       — Друзья? — Ойкава довольно улыбнулся и прижался щекой к груди Ивайзуми, не сводя с него взгляда.       — Издеваешься? — рявкнул тот, ёрзая по постели и пытаясь удобнее устроиться. — Кольцо где?       — Какое кольцо? — в ступоре заморгал Ойкава, пытаясь врубиться в логику.       — Не знаю, как ты, да и я не помню, но… — Ивайзуми поджал губы и нахмурился. — Я бы точно не стал вот так с тобой дружить. Без кольца на пальце.       — Ты не предлагал, — прошептал Ойкава и отвёл взгляд; стыдно за обман.       — Выпишусь, и первым делом сходим к ювелиру. — Уверенный кивок и ни малейшего сомнения в голосе. — Белое золото. Не против? Мне кажется, оно тебе больше всего подходит.       — Ива-чан! — Внезапно Ойкаву захлестнула не только радость, но и паника. — Я должен кое-что тебе сказать!       — Заткнись.       Притянув Ойкаву к себе, Ивайзуми шумно выдохнул и прижался к его губам, затягивая в чувственный поцелуй: лениво-страстный, благодарно-нежный, безмолвно рассказывающий о любви. Той самой, что жгла сердце вот уже который год.       Ну-у, а то, что память к нему ещё вчера вернулась, Ивайзуми обязательно расскажет своему Ойкаве… после свадьбы.