***
Вечером они сидят за большим столом в том самом доме, где впервые собрались все вместе. Намджун и Джин уставшие, но радостные. Чимин сидит, уложив голову на плечо Юнги. Тэхён скользит взглядом по собравшимся, прежде чем встать, держа в руке полную до краёв стопку: — Я хочу, чтобы мы выпили за того, благодаря кому мы сегодня здесь все вместе, — рука слегка ноет, напоминая, что он ещё восстанавливает двигательную активность. — Мы до сих пор любим его, как Хосока. Мы до сих не можем до конца простить его, как Венома. Но мы чтим его память сегодня, как и благодарим судьбу за то, что не отправились вслед за ним. Не чокаясь. Он опрокидывает в себя алкоголь, не жмурясь. Тянется к закуске и только после этого садится, тут же чувствуя на своём бедре тёплую ладонь, которую немедленно сжимает. Каждый из присутствующих молчит несколько секунд, прежде чем повторить движение и обжечь себя градусом домашнего самогона в память о человеке, который изменил их жизни. Спустя время Чимин выходит на улицу, кутается в олимпийку Юнги и тянет носом чистый воздух, который бывает только в деревне, распознаёт нотки хвои и уже думает о том, как бы уговорить своего мужчину прогуляться завтра с утра в лесу, как скрип двери заставляет его обернуться. — Можно? — неуверенно спрашивает Гук. Пак кивает, двигаясь, нервно сглатывая. Они за весь год практически не разговаривали. — Как твоё здоровье? — Уже гораздо лучше. Спасибо. А ты? — Я в порядке. Не особо пострадал. В отличие от тебя. Они молчат несколько секунд, разглядывая сумрачную дымку, стелящуюся по маленькой деревушке. — Хотел сказать, что… — Чонгук осторожно подбирает слова. — Я не виню тебя, Чимин. Благодарен тебе за то, что ты спас. Всех нас. — Не я спас, — мотает головой Пак. — Я лишь… — Спас. Если бы не ты… — Гук отворачивается. Об этом всё ещё больно говорить. — В общем, я не виню тебя. Извини, что не мог сказать этого сразу, — он поворачивается, всматриваясь в глаза блондина. — Спасибо, — несмело улыбается тот в ответ. — Эти слова значат для меня гораздо больше, чем тебе кажется, — его ладонь ложится на плечо младшего. — Если бы мне пришлось снова принять решение, я повторил бы свои действия, но это не отменяет того, что я действительно чувствовал свою вину перед тобой. — Хосок… Он сам стал жертвой Венома. И мне жаль, что так вышло. Я и сам всё ещё виню себя за это. Что не смог помочь брату, не спас его от того, в кого он превратился, — Чонгук переводит взгляд на свои пальцы, сжатые в замок. — Но ты ни в чём не виноват. — Да, Тэхён тоже так говорит, — улыбкой, — но я всё ещё не могу избавиться от этого чувства. — Знаешь, не было случая, чтобы сказать тебе, но, когда я знал его…до всего этого, он говорил о тебе с любовью и болью. Мне кажется, он и сам понимал, что изменился, но никак не мог принять, что ты не хочешь становиться таким же, как он, — задумчиво говорит киллер. — Возможно. Возможно, так и было… Некоторое время они молчат, разглядывая что-то в своём будущем, что размытой картинкой виднеется за большими пушистыми елями на горизонте. — Вы приедете навестить нас? — внезапно спрашивает Чимин. — Уже выбрали место, где осесть? — уточняет Чон. — Да. Юнги сказал, что пора. Его официально освободили за содействие следствию. Он доволен тем, что засадил за решётку своё бывшее начальство. Рапорт его приняли, награду вручили, Намджуна и Джина выпускают, так что он не видит смысла находиться больше здесь, рискуя мной. Официально я всё ещё числюсь, как преступник. И пусть ему обещали меня не трогать, он больше правоохранительным структурам не верит, — хмыкает Пак. — Тэхён собирается сводить татуировки на шее, — улыбается Гук. — Почему? — удивлённо спрашивает бывший киллер. — Это его самый главный опознавательный знак. А мы решили переезжать заграницу. — Как ты отнёсся к этому решению? — По поводу татуировок или по поводу переезда? — Оба. — Для меня самая главная его татуировка — обо мне. Он никогда её не сведёт, я знаю. Заставляет меня свести змею. Договорились, что свожу эту, — он ведёт пальцами по предплечью, — и вместо неё набью другую. Но никакой символики змей, он сказал, что Винный змей скоро умрёт. Уже всё готово для любимого представления Хосока. Тэ надо стереть своё имя, чтобы родиться заново, и тем самым обезопасить нас. А про переезд… Мне искренне всё равно, где жить, лишь бы он был рядом. — Понимаю. У меня так же. Дверь снова скрипит, парни оборачиваются и с улыбками встречают Сокджина. — Дайте понюхать волю, — опирается на них обоих мужчина, жадно и смешно втягивая носом воздух. — Не представляю, как ты там держался столько времени, — вздыхает Чимин, укладывая голову на плечо нового друга. — Рядом с Намджуном мне плевать, где я. Да, на нарах несладко. Но в его объятиях — охуенно, — улыбается Ким. — Мы только что говорили об этом. Так вы там медовый год справляли? — подкалывает младший. — Ну, нет уж. Медовый у нас впереди, на свободе, — ерошит его волосы Джин. — А то был период испытания, который мы, как мне кажется, успешно прошли. Вот только вас долго теперь не увидим. — Почему? — непонимающе уточняет Чонгук. — Вы же, парочки, заграницу намылились. А нам с Джуном нельзя. У нас подписки о невыезде. — Всё уже куплено и оговорено, вы едете с нами, — врывается в вечернюю прохладу голос Тэхёна. — Что? — удивлённо оборачивается Сокджин. — Не понял. — Я хотел, чтобы сюрпризом, — Намджун довольно улыбается, выглядывая из-за плеча Змея. — Ким, блять, Намджун, — закатывает глаза Джин. — Ты нормальный? — Нет, поэтому ты меня и любишь, — бывший майор полиции протискивается через всех, чтобы сжать в объятиях своё сумасшествие. Не давая возражать, целует сразу, настойчиво, толкаясь языком в сжатые губы и щипая за любимые ягодицы. Ко всем выходит и Юнги, взъерошенный, с покрасневшими от алкоголя щеками и тут же двигается в сторону своей сладости, чтобы бережно обнять и прошептать, чтоб никто не слышал: — Соскучился. Чонгука всей этой любовью окутывает от кончика макушки до самых пяточек и мурашками разбегается по всему телу. Он счастливо улыбается, глядя на своего мужчину, который медовыми глазами топит его в своём: «Мой, люблю».***
Lyubertsy Pride — За 105 двор (remix, slowed) За окнами любимого Бумера расплывается серым пятном одинаковых домов город. Тэхён плавно ведёт машину, заруливая в до боли знакомый двор, где всё для него началось. Он с ухмылкой смотрит на дом, к которому подъезжал на этом же автомобиле больше десяти лет назад, поднимался на лифте на последний этаж, где на него буквально с неба упал мальчик, перевернувший собой и своими чувствами весь тёмный мир ядовитого Винного змея. Чонгук рядом понимающе тянется, чтобы коснуться его бедра, поглаживая. Он тоже помнит. Ким вспоминает детство. Вспоминает, как впервые встретился с Вороном, как стал членом организованной преступной группировки, как рос под крылом вора и убийцы, который учил жить по понятиям, делиться и развивать мозги и физическую силу, защищать своих. Вспоминает Хосока. Ребят, с которыми бок о бок ходили на стрелки, на делёжку территории, под пулями свистящими. Вспоминает, как стрёмно было ходить под эти пули, когда понял, что любит мелкого пацана, засевшего в сердце болючей занозой. Проезжая одинаковые обшарпанные подъезды, ловит завистливые взгляды местной шпаны, узнавая в этих гопниках таких же, каким был и он когда-то. Озлобленные от голода и жестокости этого мира, пытающиеся выбиться в люди. Тэхён останавливает машину. Смотрит прямо перед собой и гладит кожу любимого руля, прощаясь. — Спасибо, дружище, — шепчет, касаясь татуированными пальцами рычага передач. Гук не мешает прощаться. Он выходит из автомобиля, ухмыляясь хмурым взглядам, которыми окидывают его пацаны. — Как жизнь, братва? — закуривает сигарету Ви, с прищуром сканируя каждого из них. — Нормально. А ты чего, дядя, хотел что? — встаёт с корточек, видимо, главный из них, шмыгая носом. Для каждого из них такие вот вычурные, с иголочки мужчины — опасность, ненависть и кумиры. Всё в одном лице. Черное длинное пальто Змея взлетает на ветру, распахиваясь. Чёрные брюки и бежевая водолазка с высоким горлом. Дорогие часы на запястье. — Денег заработать хотите? И машину в придачу, — предлагает Тэ, зная ответ, затягивается сигаретой сильно, чтобы выпустить большое облако дыма в лицо ошалевшему от предложения пацану. — Убить кого надо? — подозрительно спрашивает тот. — Нет. Но сделать вид, что человек умер. Сработать надо будет качественно, итог проверят серьёзные люди. Справитесь? — с ухмылкой. Он видит, как разгорается интерес в глазах напротив, и сбивает пепел с сигареты, облизывая губы. — Подробности? — заинтересованно уточняет братва. Тэхён рассказывает. Сразу после он берёт за руку своего любимого, не стесняясь демонстрировать ориентацию, и прогулочным шагом осуществляет последний променад по местам былой славы. Чуть позже его люди провезут их по городу, чтобы оба могли попрощаться. Ни одному из них не тяжело оставлять эту разруху в прошлом, но они находят в себе силы поблагодарить это гнилое пространство, провонявшееся смогом заводов, за то, что нашли друг друга. Когда в новостях прогремит новость о смерти одного из самых опасных преступников, тело которого было найдено в его машине за городом уже мёртвым, мир, запутанный иллюзиями, вздохнёт с облегчением, а молодые пацаны успешно отпразднуют начало своей новой жизни. В этот день Ким Тэхён официально прекратит своё существование в родной стране.***
Судьба (из к/ф Бумер 2) Снежные хлопья кружат, оседая на дутую куртку. Чонгук задирает голову к верху и, не сдержавшись, ловит их языком. Он кружится, скользя ботинками с массивной подошвой по едва очищенной от осадков дорожке перед домом, и чуть не падает в сугроб, увлёкшись. Знакомый смех мурашками отдаётся в теле, и он оборачивается. — Тебе уже двадцать восьмой год, а ты как ребёнок, — подходит к нему Ким. — Не вижу поводов не быть им, — улыбается Гук, касаясь холодными пальцами тёплых щёк. — Замёрз? — уточняет Тэхён, тут же ловя его ладони, чтобы согреть в своих, касаясь каждого пальчика поцелуями. — Немного, — завороженно наблюдает младший за действиями любимого мужчины. Уже пора бы привыкнуть, но каждый раз до дрожи, до внутреннего, такого заторможенного: «За что мне так повезло?». Он не знает ответ, но счастливо улыбается, по-кроличьи. — Зайчонок мой, — улыбается ему Тэ, — идём в дом. В их новом доме почти уютно. Почти, потому что они двое мужчин, и для них уютно, это когда носки лежат не по всему дому, а в одном месте, когда есть чистые кружки, и да, они повесили занавески, но только после того, как соседка застала их за удовлетворением внезапно настигнувшей страсти. Вместо чая они греются объятиями друг друга, жаркими поцелуями, непристойными касаниями. Уже столько времени вместе, но насытиться друг другом всё ещё никак не получается, да они и не спешат. Чонгук зацеловывает каждый из шрамов Тэхёна, некрасивыми воспоминаниями о самом страшном дне оставленные на его теле. Тэхён до умоляющих ноток в голосе любимого мальчика ласкает его, изощрённо доставляя удовольствие, мучая, держа на грани. Они обожают такие дни, когда могут наслаждаться друг другом часами, вновь и вновь исследовать, казалось бы, уже давно знакомые тела, касаться губами каждой частички кожи, вылизывать признания в любви, не стесняясь ничего. Им так хорошо вместе, что даже когда ссоры (они бывают, да, с их-то характерами), когда не ладится что-то (они в чужой стране, которая за несколько месяцев всё ещё не стала своей, Тэхён ненавидит неродной язык, но учится принимать всё это ради своего мальчика, ради их безопасности), когда усталость, полнолуние или ещё какая-то неведомая хрень, заставляющая испытывать негативные эмоции, они оба не рушат шквал этого дерьма друг на друга, не обижаются на сорванную, порой, резкость, не убегают друг от друга, крича, что конец, точка. Нет. Они знают, что пройдёт, что вместе столько прошли, что какой там конец? У них только всё начинается. Впервые оба отдыхают, учатся жить без постоянной борьбы за эту самую жизнь и даже добреют. Именно к такому выводу приходит Гук, наблюдая однажды, как его суровый мужчина, гроза преступного мира в прошлом, ласково сюсюкает с их собакой. — Fuck me, daddy, — томно прикрыв глаза, скулит Чонгук. — Блять, — останавливается Тэхён, только что очень даже качественно втрахивающий его в их кровать, — ты чё решил меня грёбаному английскому посреди секса учить? — Любимый, — вздыхает, открывая глаза, Гук, — это всего лишь мотивация. Что плохого? — Ты издеваешься надо мной? — сердито хмурится Ким. Младший кусает губу, рассматривая своего мужчину, прежде чем стоном выдать: — Папочка-а, daddy, трахни меня, сейчас же. Глаза мелкого хитреца горят, отражая разгорающийся пожар в медовых, которыми его затягивают в удовольствие, рыча, сдаваясь: — You kill me when you make me do it*, — на ломаном английском, честно стараясь, но отвлекаться от ощущений сжимающегося вокруг его члена сфинктера не хочется. И Чонгук знает отлично, что потом получит ещё и порку в качестве наказания за свою наглость, за настойчивость, с которой приучает своего Daddy к новому языку, вместо родного матерного, так что от предвкушения закатывает глаза и подаётся жадно навстречу, насаживаясь, царапает спину мужчины, от которого, что наказания, что поощрения — чистый кайф.***
Dead to Me (Slow+Reverd) — Может, экстрасенсом пойдёшь? У тебя неплохо получается, — вчитывается в строчки вакансий на экране Пак. — Сладость, ты дошутишься — выебу, — забирает из его рук телефон Юнги. — Эй, я не дочитал! — возмущается блондин, волосы которого теперь приобрели нежно розовый оттенок. — Там реально хорошие деньги предлагают. Ну, что тебе стоит поиграть роль? — Я, по-твоему, вообще ни на что гожусь больше? — рычит Мин. — Ты невыносим, — закатывает глаза парень. — Не понимаю, почему ты не соглашаешься вступить в долю с Тэхёном, он же звал тебя. — Подачки принимать, отлично, — ворчит брюнет, хмуро листая предложения, одно другого унизительнее. — Не понимаю, почему ты видишь это именно так. Он объяснил достаточно доходчиво, что ценит твой ум. О каких подачках речь? — сахарная вата встаёт со своего насиженного места, чтобы оседлать капитана в отставке и зарыться в его волосы, пропуская пряди сквозь пальцы. Юнги откладывает телефон, вздыхая. Он поднимает взгляд на своего любимого человека, поджимая недовольно губы. Не скрывает сомнения, тревоги. Не надевают маску надменности. Он откровенен перед своей сладостью, который долго этой самой откровенности добивался, терпя все защитные колючки мужчины. Ладони Юнги ложатся на поясницу розововолосового, прижимая ближе к себе. — Думаешь, стоит попробовать? — Уверен, — кивает, мягко улыбаясь, Пак. Его пальцы, унизанные серебряными кольцами, касаются лица, которое он считает самым красивым наперекор его владельцу, который по-прежнему убеждён, что урод. Невесомыми касаниями стирает все сомнения, ласкает, гладит, признаётся без слов в любви, пока капитан не сдаётся, утягивая в поцелуй. Нежный, неспешный, тягуче-сладкий до поджимающихся на ногах пальчиках. Только когда Пак откровенно стонет в его рот, покачивая тазом, потирается своим возбуждением о его, Юнги разрывает поцелуй, чтобы подхватить на руки и донести до кровати. В их однокомнатной студии всё близко, но, если бы и пришлось нести своего любимого далеко, Мин держал бы его в своих объятиях столько, сколько необходимо. Опрокидывая сахарного, улыбающегося парня на спину, вминая его в кровать, он ложится сверху, покрывая поцелуями свою любовь, своё сокровище, дар, который великодушно боги, вселенная, или кто-то ещё оставили ему, чтобы узнать, наконец, что такое Жить. Он нежен в каждом своём касании, даже когда Пак просит погрубее, он издевается над своей сахарной ватой, мучая бесконечными ласками до тех пор, пока тот не взрывается криками, покрывая его матами вперемешку с признаниями в любви, и седлает его сам, чтобы укусить смеющиеся на всё это губы. Когда они лежат после, обессиленные, взмокшие и абсолютно счастливые, Чимин, ведя дорожку из солёных капель на теле своего мужчины, выдаёт предложение о заработке: — А может, порнхаб? Юнги замирает на секунду, превращаясь в мумию. Столбенеет, буквально ощущая, как замирают шестерёнки мозга, чтобы толкнуться и со скрипом в бешеном ритме раскрутиться в доли секунд, на выдохе уточняя: — Ты охуел? — Я пошутил, — смеётся Чимин, подскакивая с кровати, потому что знает точно: сейчас ему достанется. Он обожает такого разъярённого Юнги. После этого на его теле расцветают засосы, и Пак учит своего мужчины не извиняться за них. Уже столько времени прошло, а Мин всё ещё избегает оставлять следы на теле любимого, потому что перед глазами — все те гематомы, кровоподтёки, которыми было покрыто родное тело, когда его доставили в больницу после самого ужасного дня. — Завтра позвоню Тэхёну. Обещаю, — подхватывает его на руки, впечатывая в стену и жадно набрасывается с поцелуями брюнет. — Сегодня, — стонет, млея от своего мужчины, Пак. — Сегодня мы будем очень сильно, очень долго заняты, — шепчет Юнги, оставляя первый укус на теле Чимина.***
— Можно с вами познакомиться? — женский голос заставляет высокого, привлекательного брюнета обернуться. — Со мной? — уточняет мужчина, приподнимая идеально красивые брови. — Да, — кивает девушка, смущённо улыбаясь. — Ох, я не думаю, что… — Он занят, — грубо прерывают милое извинение. Девушка оборачивается и ошарашенно смотрит на грозного мужчину, чуть выше ростом красавчика, с которым она пыталась познакомиться. — И-из-звините, — лепечет, заикаясь и безбожно краснея, девушка и спешно удаляется, скрываясь в толпе. — Тебя на пару минут нельзя оставить, — хмурится Намджун. — Ты напугал её, грубиян, — смеётся Джин, обвивая рукой крепкую шею своего мужчины. — Нечего подкатывать к чужим парням, — рычит бывший майор, собственнически прикусывая кожу чуть ниже скулы. — Варвар, — улыбается брюнет, запуская длинные пальчики за ворот рубашки дикаря. В ответ ему лишь жадный звук засоса и тихий стон наслаждения. — Джуни, — шепчет Сокджин, прикрывая веки, чувствуя, как заводится. Рука его мужчины крадётся, сжимая его талию, по плоскому поджарому животу, и касается ширинки. — Чёрт… Намджун тащит его на выход, Сокджин упирается, шёпотом требуя: — Я хочу здесь. В ответ на ошарашенный взгляд Джуна брюнет лишь улыбается, склонив голову к плечу, как бы сочувствуя: «Бедный, давно пора бы привыкнуть». Чего они только не испробовали в сексе за всё время вместе. У Намджуна никогда не было такой разнообразной сексуальной жизни ранее. Они выходят из душного клуба, раскрасневшиеся, взъерошенные, с опухшими искусанными губами, смотрят друг на друга с такой любовью, что прохожие останавливаются, восхищаясь ими. Они просто не знают, что эти двое только что абсолютно нескромно, слишком громко и горячо трахались в кабинке туалета. Намджун ведёт по чёрным волосам Джина, смахивая снежинки, смотрит в сияющие глаза любимого и предлагает: — Давай поженимся? — И детей заведём? — хмыкает Сокджин. — Хочешь — заведём, но сначала пройдём терапию и тест на готовность стать родителями, — серьёзно заявляет когда-то сломанный мужчина, теперь — самый сильный и счастливый человек. — А ты хочешь? — осторожно спрашивает Джин, не решавшийся ни разу поднять этот вопрос. Рано же. Да и вообще… — Я немного боюсь, — честно признаётся Нам. — Но уверен, что нам стоит подготовиться к этому и просто сделать это без спешки. Вдвоём. Осознанно. — Я так сильно люблю тебя, — шепчет брюнет, обхватывая лицо майора ладонями. — Очень взаимно, безумно сильно, люблю тебя до луны и обратно, — улыбается ему Джун. Они возвращаются домой в обнимку, по-детски ловя снежинки широкими ладонями, останавливаясь, чтобы поцеловать друг друга и рассмеяться тому счастью, которое их окутывает. Странно осознавать, что в родной стране их бы осудили, веди они себя так открыто. Здесь же, на чужбине, они чувствуют себя по-настоящему свободным. — Завтра приготовлю пирог, который любит Чонгук, и свиные ушки, как любит Юнги, и позвоним им, позовём в гости. — Как скажешь, любимый, я не против, — жмёт его крепче к себе Намджун, ловя себя на мысли о том, какая интересная штука судьба. Он жил в иллюзии света, защищая, как ему казалось, свою страну, а в самый сложный период его жизни те, кто, казалось, сама тьма, защитили его, подарили новую жизнь, новый шанс начать с чистого листа и стали самыми близкими, которых и не было-то толком никогда.P.S.
А что если всё на самом деле иначе? И выбранные идеалы — иллюзия? Иллюзия света. Иллюзия тьмы. Как легко запутаться в ярлыках, которыми люди привыкли обвешивать друг друга и всё вокруг. Порой очень больно признавать ошибки, тяжело извиняться, сложно увидеть реальность, не окрашивая её ни в белый, ни в чёрный. Но если снять все эти навязанные ограничения, заставляющие видеть мир однобоко, возможно, жить станет легче и наконец получится счастье? Пусть ваш путь освещает ваш свет и ваш человек, который будет с вами, несмотря ни на что.