Наступление каникул навело Альфреда на две мысли: первое — ему придётся уехать, второе — скоро конец года. А значит, Иван заканчивает тут учиться и тоже уедет, и эта мысль сковывало всё Альфредово сознание в морозящем паническом страхе, и думать об этом не хотелось совершенно. Их вялая попытка обсуждения дальнейших планов особо ни к чему не привела, и Альфред решил, что ещё не время. Он подождёт, когда их отношения станут более крепкими, когда они друг к другу привыкнут и об общем будущем можно будет говорить увереннее, но такого будущего будто и не предвиделось даже.
Альфред остался в школе до последнего. Не смотря на все просьбы, ему не разрешили остаться, поскольку явных причин на то не было, а все попытки нарушить закон и остаться пресекались. И Альфред тянул до последнего, у него осталось время на то, чтоб побыть с Иваном вместе, все их соседи по комнатам уже разъехались.
Иван принёс пару баночек газировки, и этот непонятный полупрощальный вечер стал не таким тоскливым. И всё же это чувство безнадёги, какой-то непонятной тоски слишком нагнетало. Возможно, беспокоился только Альфред, Иван выглядел так, будто план у него есть, но Альфреду он не нравится. Альфред жил в каких-то своих лёгких фантазиях: Иван закончит учиться, подождёт его, а потом они вместе уедут в Америку. Он даже был бы непротив, если бы Иван ждал его в Америке, опуская из внимания все те трудности, которые придётся преодолеть.
Разговор шёл ровно, с Иваном в целом было даже удобно молчать. Без чувства неловкости и необходимости заполнить эту тишин. Альфред мог теперь чуть ближе прижаться, водить пальцами по ладони, стараясь не цеплять рукава свитера, помня о шрамах под ними. Да и видеть их не то, чтоб сильно хотелось — всё внутри до сих пор сжималось от одних только мыслей об этом.
— Очень жаль, всё-таки, что мне не получилось остаться тут, — Альфред тихо хмыкнул, укладывая голову Брагинскому на плечо. Тот смотрел на то, как по его ладони водят пальцами, и неуверенно дёрнулся, пожимая плечами.
— Ну, ты делал что мог, но это надо было делать раньше.
Это могло бы быть обидно, но Иван всегда говорил прямо. В большинстве случаев, по крайней мере, и если это не касалось тайн его жизни. Альфред поджал губы.
— Ну, хорошо, что мы живём в век технологий, можно будет созваниваться каждый вечер, тут разница небольшая в принципе по времени, да?
— Часов семь, но да, — Иван слабо улыбнулся, — буду просыпаться и желать тебе спокойной ночи или типа того.
Альфред тихо засмеялся, потираясь щекой о плечо, бросив взгляд на Ивана. Тот всё также сидел и смотрел на ладонь, и Альфред возобновил движения.
— Ал, — Иван снова заговорил минут через пять, вытаскивая Джонса из своеобразного транса. Тот кивнул с тихим «м?», не прерываясь, — ты мне правда не доверяешь?
Альфред прикрыл глаза, втянув носом воздух. Нужно подбирать слова, чтоб эта машина спонтанных реакций по имени Иван Брагинский не сдетонировала. Он аккуратно провёл пальцами вдоль ладони, переплетая их и выдохнул, чуть отстраняясь, но пока не глядя на Ивана.
— Ты же сам говорил, что всё плохо. Что у тебя всё не под контролем и тд, и я… Ну, я правда боюсь. Мне хочется верить, что мы справимся, но у меня не всегда получается.
Иван замолчал, и Альфред тоже, и на несколько секунд правда стало страшно. А потом Брагинский поднёс чужую ладонь к губам и коротко поцеловал, но это ощущалось, будто с Альфреда сняли тонны оков. Он выдохнул, улыбаясь довольно и снова прижался ближе.
— Мне жаль, что я заставил тебя так волноваться, — начал говорить Иван, — но тебе стоит привыкнуть. Или просто смириться.
И снова ощущения скованности, холодного взрыва где-то внутри и медленного падения.
— С чем смириться?
— Альфред, ну, — то, как спокойно и расслабленно говорил Иван даже раздражало. Нельзя же так, у Альфреда сердце вот-вот остановится, а для Брагинского тут всё словно в порядке вещей, — я не верю, что у меня получится. Поэтому… Я думаю, понятно, что под конец этого года мы расстанемся, да?
И если до этого Альфреду казалось, что он падает, то сейчас он просто рухнул, переломав все кости. Дышать стало сложно, он практически слышал своё сердце в ушах, сжимая крепче чужую руку для осознания реальности — Иван совсем не был против этого.
— Нет-нет, стой… Ты… Нет, ты же не…
— Альфред, — теперь в голосе русского звучала ещё и усталость, — мне с тобой очень хорошо. Но ты же сам должен понимать…
— Нет, блин! — Альфред отстранился резко, выпуская чужую руку, и сел напротив, глядя Ивану в глаза, — нет, я не понимаю! Нет никакой необходимости расставаться. Ну да, я ещё два года буду тут, но мы же… Мы можем общаться, а потом… А потом хочешь, я к тебе приеду? Если хочешь, буду жить в России, с тобой. Ну, чего-нибудь придумаем, это же не проблема?
Вся уверенность и весь запал Альфреда разбились, упав осколками под ноги, об этот взгляд, с которым Иван посмотрел на него. В нём читалась эта почти снисходительность к чужой наивности и собственное горькое разочарование, такое болезненное отчаяние и будто бы правда он знал, как всё будет. Это гасило запал, это вселяло в Джонса чувство такого же отчаяния. А вдруг всё? Правда всё? Ещё полгода, и он не увидит Ивана никогда. Вдруг это — их последнее Рождество? А может и в принципе последнее свидание.
Альфред обещал себе держаться. Ради Ивана, он не имел права давать слабину, иначе треснет вообще всё. Иван едва ли держался бы, если бы не Альфред, тот был уверен в этом, но сейчас он чувствовал как всё рушится, как впиваются осколки в ноги и делать шаг навстречу мучительно больно, и желания идти всё меньше.
— Альфред, — Иван протянул руку и осторожно накрыл своей ладонью чужую, и Альфред даже поборол в себе желание отдёрнуть руку, просто уставившись на неё, — я говорил тебе, что это всё непросто.
— Ты говорил, да, — голос прозвучал тише, чем хотелось. Будто и сил на громкость, не осталось. А Иван продолжал смотреть с сочувствием и усталостью, и это делало ещё хуже, — а зачем тогда всё это было сейчас, если это уйдёт вникуда?
— Ну, — Иван слабо пожал плечами, — какие отношения вообще так доходят до конца? Сам посуди. Я не хочу, чтоб у тебя всё закончилось на мне, должны быть варианты и дальше. И будет, куча вариантов, намного лучше.
— Да ты придурок полный, мне не нужный лучше! — почти выкрикнул Альфред, от этого непонятного ощущения почти что предательства. — Мне ты нужен. И отношения с тобой. И это для меня лучшее, мне другого не надо.
Иван качнул головой.
— Тебе и сравнить-то не с чем. Поэтому так говоришь. Ты уже сейчас не справляешься, а потом…
— Да я справляюсь! Прекращай, пожалуйста, у нас же всё хорошо.
— Ты уедешь, а я перережу себе горло, и что ты сделаешь?
Альфред замолк, глядя на Ивана в шоке. И то, как спокойно и холодно тот это сказал пугало вдвойне, не давая даже засомневаться в этих словах.
— Тогда я не уеду, — почти шёпотом ответил Альфред, — спрячусь в шкафу, без разницы. Ты что говоришь такое?
Он снова бросил взгляд на шею, коротко и быстро, вспоминая спрятанный под шарфом шрам. Может, Иван уже пытался?
Видя, что Джонс на грани истерики, Иван смягчился и, выдохнув, подвинулся ближе, прижимая его к себе.
— Прости, — он говорил тихо, но Альфред не верил в искренность, при этом цепляясь в Ивана так, будто тот умрёт, если его отпустить, — я не собирался тебя пугать. Я не хочу тебе делать больно, Ал…
— Тогда зачем делаешь? — Альфред почувствовал, что голос дрогнул и заткнулся, зажмурив глаза. Иван тоже замолчал. Он прижимал Альфреда к себе, поглаживая по спине и волосам, успокаивая.
— Прости, я глупостей наговорил, — через несколько минут укачиваний он снова заговорил, — иногда заносит. Извини. Это первый раз, когда у меня
так. Я очень… Не хочу, чтоб тебе было больно, и не знаю, как помочь. Даже если я хочу, даже если… если мне нравится твоя эта глупая мечта про «подождать»…
— Ничего она не глупая.
— …я всё равно не верю, что справлюсь. Понимаешь? И мне кажется, что лучшим решением было бы разойтись так, оставить этот школьный роман в прошлом и двигаться дальше. Тебе — особенно. И даже не оглядываться, будто бы меня и не было никогда.
— Если тебя не было, то не было моей первой настоящей любви и лучшего парня в мире, хоть и придурка, — Альфред отстранился, хмуро глядя в чужие глаза. Такие безумно красивые, что хотелось банально смотреть в них вечно, — я люблю тебя, почему это для тебя ничего не значит?
— Это значит. И ты значишь. И поэтому я…
— И поэтому замолчи. Нет, я даже слушать не буду. Не сейчас. Меня завтра везут в аэропорт, я могу улетать домой и сидеть на каникулах, зная, что между нами всё кончится… или уже кончилось, и что вернусь я ни для того, чтоб провести ещё полгода с тобой, а чтоб провести полгода в одном с тобой здании. Нет, так не пойдёт вообще. Если ты наложишь на себя руки, я сделаю то же самое, Брагинский, и уже в загробном мире — если он есть — ты от меня не отвертишься.
Иван молчал несколько секунд, а потом слабо улыбнулся.
— Надеюсь, его нет. Страшно представить, какой ты злой, когда не сдерживаешь себя никак.
***
Уезжать, ожидаемо, было больно и сложно. Альфред убедил Ивана пообещать ежедневный видеосозвон, обмен сообщениями в течение дня, а если Иван не ответит — Альфред вернётся ближайшим рейсом. Пока непонятно как, но по ходу дела разберётся. И первые два дня Альфред получал сообщения почти каждый час. Ивану, по большей части, было скучно, и он писал обо всём подряд — это немного утомляло, но в целом успокаивало. Значит, всё в порядке. Альфред постарался выбросить из головы их последний диалог и свои тревожные мысли, на какое-то время получалось, но ближе к ночи опять становилось сложно. Спасали сообщения от Ивана, глупые переписки ни о чем, и обмен фото. Альфред показывал свой дом и свою семью, Иван присылал, в основном, виды снежного двора Хармона.
Про эту ситуацию, конечно же, знала Эмили. Не рассказать ей Альфред просто не мог хотя бы по причине того, что у него не было привычки держать от сестры что-то в секрете и, к тому же, ему надо было кому-то высказываться. Правда, Эмили воспринимала это всё совсем не так, как Альфреду хотелось бы, и через какое-то время стала заводить пластинку с «он манипулятор он тебя просто использует» и всё такое. Это злило. А ещё злило то, что частично Альфред даже был с ней согласен: Иван в самом деле иногда скатывался в манипуляции, и Альфред заметил это, когда рассказал всё Эмили.
Но это ничего особо не меняло. Он не собирался с Иваном расставаться, и причина «в таком случае он точно себя убьёт» была на втором месте. В самом деле, Альфред его любил. По-настоящему, и эта любовь ему позволяла ещё сильнее ударяться при падении, каждый раз, когда приходилось спускаться с небес на землю. Возможно, про это и говорил Франциск. Возможно, об этом переживал Иван. Было страшно, на самом деле думать, чем это может закончиться. Если для Альфреда
вот это первая и последняя настоящая любовь? А если у неё не будет счастливого конца?
«Какие отношения вообще так доходят до конца?»
Это периодически всплывало в памяти, резало больно, било больно, заставляя переживать лишний раз о том, что Альфред на пути вникуда. Что его школьная любовь останется в школе, забудется, рассыпется, и рана от неё затянется, оставив после себя только едва видимый шрам. И от этого хотелось кричать и выть, потому что так нельзя. Это неправильно, но сколько бы Альфред не пытался убедить себя в том, что всё хорошо, он сам меньше в это верил. И пришлось уговорить родителей отправить его обратно пораньше, благо в этом отношении правила не были достаточно строгими, главное провести на каникулах хотя бы неделю из двух предложенных. И поскольку Иван всё-таки писал и звонил, резких причин, конечно, срываться не было, но это уже желание Альфреда — скорее увидеться со своим парнем.
***
Перед возвращением Альфред проснулся почти за три часа до будильника от кошмара, написал сразу же Ивану и поднялся, умыться и прийти в себя. Эмили, которой перед самолётом спать не надо было, ещё не ложилась, поэтому поймала Альфреда у выхода из ванной комнаты и потащила на кухню, чего-то перекусить самой.
— Чего проснулся так рано? Боишься будильник проспать? — она нырнула в холодильник, высматривая, чего бы ей хотелось с собой взять. Альфред прислонился к кухонным тумбам, глядя перед собой. Есть ему не хотелось, но постоять на шухере мог. — Или ты не ложился?
Он хмыкнул. На самом деле и говорить не особо хотелось, даже вспоминать, но картинки сами всплывали перед глазами, заставляя в очередной раз сердце биться быстрее.
— Сон плохой снился.
— Про твоего этого суецидника?
Альфреда передёрнуло. Эмили не нравился Иван, но она ткнула в больное место. Перед глазами снова Иван, на кровати, в крови, с перерезанным горлом.
«и что ты сделаешь?»
Абсолютная беспомощность. Что он сделает? У него есть вообще хоть какой-то шанс ему помочь? Хоть как-то вразумить? Вытащить из этого всего? Или его судьба это просто смотреть и ждать, когда будет тот день, после которого у них не будет уже ничего?
— М, я поняла, — Эмили закинула в рот пару орешков и достала газировку, — по твоему лицу видно. Не отвечай. И что, это нормальные отношения что ли по-твоему? Ты так за него трясёшься, спать не можешь, а он что? Он это вообще ценит?
Альфред не ответил тоже. Телефон завибрировал сообщением
«ты чего так рано проснулся?» и Альфред выдохнул. Дышать стало будто легче, он смотрел на телефон несколько секунд, а после набрал
«Я тебя очень люблю» и убрал телефон в карман обратно.
— Алло, приём, — Эмили щелкнула пальцами перед его лицом. Ругаться с ней не хотелось, Альфред покачал головой, не желая продолжать разговор и вернулся в комнату.
Телефон в кармане завибрировал коротким
«я тебя тоже»
