Побеги виноградной лозы

Дни в долине Погребального дозора летят незаметно: одна неделя сменяет другую, а три — плавно перетекают в месяц. Это и мало, и невероятно много. Всего тридцать дней... целых тридцать дней. Феннориан будто заново дышит полной грудью и никак не может надышаться: они с Шеларией почти всегда вместе, если у неё нет важных дел. Чаще всего они гуляют в долине, иногда сидят в архиве, где Феннориан с разрешения старших дозорных изучает сохранившиеся документы и записи. Иногда, ночью, взбираются на самый верх, на стены долины — ветер там сильный, жестокий и сухой, и сечёт мелкими песчинками кожу, но какой вид открывается!.. Бескрайнее море песка, тёмный купол неба с бесчисленными песчинками-звёздами и горная гряда далеко на северо-западе, где стоит гарнизон Бангкорай. Феннориан показывает Шеларии созвездия и рассказывает ей ричменские предания о "небесных историях", как называют их предельцы.  Счастье переполняет Феннориана и ослепляет, растапливает и скрепляет заново. За всю свою недолгую, но весьма насыщенную событиями жизнь он никогда не чувствовал себя таким… целым, полным. Таким настоящим. Кажется, что он может провести целую вечность в долине Погребального дозора, наслаждаясь ленивыми, но радостными, яркими днями… он ведь и правда может. А Шелария нет. Неудивительно, что мысли о смерти посещают Феннориана время от времени: где, как не в древней вампирской могиле, предаваться мрачным размышлениям? Они горчат на языке, когда Шелария целует его, хотя её губы сладкие и отдают виноградным соком. Они холодят пальцы, когда Феннориан берёт её за руки, хотя сердце у него горячее и всё ещё гонит кровь.  Феннориан не говорит об этом — слишком страшно, — но тень той же тревоги встречает порой во взгляде Шеларии. Это тоже неудивительно. В конце концов, не сомневаются только полные идиоты, а у Шеларии ум острый, пытливый, она всё время всё ставит под вопрос, даже догматы дозорных, хотя на них она выросла. Что уж говорить о нём…  — Какие у тебя были глаза? — спрашивает она как-то. Они сидят у воды, в тени пальм и персиковых деревьев, слушают вечерний хор насекомых, что выползли из укрытий в конце очередного жаркого дня. Другие дозорные тоже тут, отдыхают, смеются чуть поодаль. — Я имею в виду, до…  Феннориан напрягается, сам не зная почему. В конце концов, что такого в её вопросе — он сам задавал его и Гвендис, и Адусе, и Мелине. Интересно же узнать, какими они были раньше. И всё же он напрягается, ёрзает на каменной скамье и чертит носком на земле неровный круг, не спеша отвечать. Шелария хмурится.  — Голубые, — наконец, сообщает Феннориан. Получается гораздо жестче, чем он рассчитывал.  Ночь постепенно оттесняет день, и воздух холодеет. Порыв ветра приносит откуда-то прохладу, Шелария обнимает себя руками и смотрит на него, явно пытаясь представить, каким он был. Конечно, не-овампиренным он был бы гораздо привлекательнее — со всех сторон! Это нормально, что живое тянется к живому. Она замечает его настроение — Феннориану редко удаётся скрыть свои эмоции полностью, — и молча кладёт голову ему на плечо, шутливо толкает в бок.  — Эй, я просто спросила. Мне и теперешние нравятся.  — Спасибо. Феннориан беззлобно фыркает, расслабляется, приобнимая её за плечи. Кто-то из дозорных берёт в руки регардский инструмент, напоминающий лютню, но звучащий немного иначе. Игривая весёлая мелодия стелится по воде, путается в ветвях персиковых деревьев… Разговор не вяжется — но, пожалуй, иногда и не нужно говорить.  _____________________ Следующим утром Шелария, как обычно, занята сперва утренней молитвой, затем боевыми упражнениями, после — завтракает и приступает к работе. Дел у неё много: она в ответе за часть рекрутов, распределяет их обязанности, обучает, контролирует…  Феннориан в это время предоставлен себе. За месяц дозорные привыкли к нему, хоть и продолжают сторониться — большинство из них редгарды, для которых вампир не очень-то отличается от ра-нету, ожившего трупа. Да что они понимают!.. Его это устраивает, пусть в кругу семьи от одиночества и общественного неприятия он успел отвыкнуть.  С утра выпив крови из зачарованного флакона, освежившись и приведя себя в порядок, Феннориан гуляет по верхней галерее, вырезанной прямо в скале, наблюдая за кипящей в долине жизнью. Проходя мимо молитвенного зала, где дозорные собираются утром и вечером, он слышит часть разговора. Шелария спорит с кем-то. Подслушивать нечестно, однако Феннориан, исполняя роль разведчика дома Рейвенвотч, редко чувствовал из-за этого угрызения совести.  Он тих и умеет быть незаметным, потому подбирается ближе и непринуждённо прячется за спиной статуи йокуданского воина. — ...и ты не знаешь его, — говорит Шелария, и сразу понятно, о ком. Феннориан не видит её, но может представить, как гневно хмурятся её брови и как она резко, порывисто жестикулирует. — Но я знаю таких, как он, — второй голос мужской, низкий и хриплый. Он принадлежит одному из старших дозорных. Феннориан напряжённо впивается пальцами в жёсткий песчаник статуи, и его ногти оставляют там белые следы. — Если бы не он, я бы здесь не стояла. И ты бы тоже не стоял — от долины бы просто ничего не осталось. — Может, твой вампир и проявил благородство, да только это не отменяет проклятия Бала. Я не буду нянчиться и бегать за вами, как параноидальный настоятель монастыря; делай, что хочешь. Но помни моё слово: если впустишь его в сердце, рано или поздно пожалеешь. Он проклят, неживой. Хочешь или нет, но это в его природе: все они желают одного — передать болезнь другому, и он обязательно предложит… — Ничего больше не хочу от тебя слышать! Шелария, шумно выдохнув, проносится мимо, и мелкие косички, собранные в высокий хвост, яростно хлещут её по плечам. Феннориан стоит на месте какое-то время, затем бесшумно уходит другой дорогой. Ему не обидно, нет… ладно, скамп побери, обидно до такой степени, что его всего трясёт, а в груди бурлит.  Дозорный и правда не знает, какой он и что у него на уме, и потому беспокоится, только и всего. Не сомневаются только полные идиоты, и только полные идиоты доверяют малознакомым вампирам. Его замечания не лишены резона, но… — Пошёл ты, — шепчет Феннориан, чтобы отвести душу, и ему ненадолго становится легче.  "Проклятый", как же… учитывая, сколько хорошего он в итоге обрёл — семью, друзей, новую жизнь и дом, место в мире, — вампиризм стал скорее благословением, как бы кощунственно это ни звучало. И Шеларию он встретил — и спас, — потому что был вампиром. Феннориан давно уже увидел в своей странной жизни хорошие стороны — без вампиризма, без Рейвенвотчей он, верно, так и остался бы в Альдкрофте, выбил бы с боем лицензию алхимика… варил бы сейчас матросам антипохмельное зелье да микстуры от кашля. А может, всё сложилось бы куда лучше, но какая разница? Даже будь у него возможность вернуться назад во времени, он не стал бы что-то менять. Не теперь. Впрочем, не всем и не всегда вампиризм в радость. Уж точно не верующим редгардам. Как и для большинства альтмеров, к примеру, Мундус для них — ошибка предков, темница, чистилище для душ, обманутых Сепом. Дальние берега, куда проводит умерших Ту'вакка, для них не только достойное посмертие, но и убежище от Сатакала, пожирающего старые миры. Стать вампиром и навечно быть привязанным к Нирну (с альтернативой в виде Хладной Гавани) для них куда хуже окончательной смерти. Феннориан никогда бы не предложил... Целый день Шелария его избегает так, что и священный кот Ту'вакки наверняка завидует её скрытности. Как ей удается это в закрытой долине, Феннориан даже не пытается понять. Сам он, наоборот, ищет встречи: приходит к тому месту, где они впервые поцеловались, спускается в оазис, даже пробует расспросить других дозорных, но они предсказуемо говорят, что Шеларию не видели. Не нужно много думать, чтобы понять, что они лгут. Обычно Феннориан легко находит, чем себя занять, но мысли его всё время возвращаются к подслушанному разговору, и ни на чём сосредоточиться не получается. Он не находит себе места весь день, и лишь под вечер, когда солнце уже спряталось за песчаниковые стены долины, встречает Шеларию недалеко от врат в наново запечатанный погребальный комплекс, где заперт прах Серой Рати. Она сидит на камне, закрыв голову и лицо шарфом, и кивает ему вместо приветствия; Феннориан, держась тени, подходит ближе. — О чём задумалась?  Шелария пожимает плечами и открывает лицо. Она выглядит несколько подавленной, но больше — раздражённой, хотя его появлению искренне рада. — Ты же слышал всё, да? — она кладёт подбородок на сжатые в кулаки ладони, глядя перед собой. — Я заметила тебя за статуей тогда. Ему немного стыдно за это, однако ответить Феннориан не успевает. — Представляешь, он сказал, что за связи с нежитью меня стоило бы изгнать из ордена. Меня!  — Он беспокоится о тебе. — Он упрямый осёл, — отрезает Шелария, сердито надув щёки. — И лжец к тому же: нет такого пункта в правилах. Прецедента не было. — Да уж, вряд ли кто-то ожидал, что он появится, — Феннориан смеётся, но она остаётся серьёзной. Он нервно вздыхает и закладывает руки за спину, как обычно делает Верандис, когда старается быть невозмутимым. — Думаешь, мы правильно делаем? — спрашивает Шелария, глядя на стену с вырезанным в камне символом Погребального дозора. Она взволнованно трёт ладони, и тонкие колечки едва слышно звякают, удараясь друг о друга. — То есть… это так сложно. Дело не совсем в том, что ты вампир. Ты нравишься мне, очень. Ты же понимаешь, правда? Я ведь состарюсь; для тебя это будет всего лишь мгновением, а другого я не могу дать.  — Значит, это будут лучшие мгновения. Я серьезно, — он вскидывает подбородок. — И я не хочу совсем лишиться их только из-за страха, что когда-нибудь они закончатся. Они останутся в моей памяти и в моем сердце… и ты останешься, Шелария. Знаешь, как говорят? Человек жив, пока жива память о нём. Я буду помнить тебя… надеюсь, что вечно. И это единственное бессмертие, которое я смею тебе предложить.  Шелария улыбается робко и счастливо, затем встаёт с Феннорианом вровень и  заправляет ему волосы за острое ухо. Пальцы у неё горячие… Губы у неё сладкие, как спелый, напоенный солнцем виноград.