The Void

      Если сравнить между собой все мечты и фантазии, которые были у Евы Поластри о смертельно опасной женщине, раннее именуемой Оксаной Астанковой, та, в которой они одни на плоту, посреди тихого и спокойного озера, безусловно, ее любимая. Разумеется, фантазировала она немало - и о кулинарных поединках, и о совместном праздновании Рождества, и даже о перерезанных глотках и переломанных ногах, - но лишь в этой фантазии ей кажется, будто она получает то, что ей нужно больше всего; окно в загадку по имени Оксана.       Они окружены туманом, берега не видно. Бирюзовая вода совершенно прозрачна. Они наедине, сидят лицом к лицу, в месте, где их никто не сможет прервать. И Оксана разговаривает с ней. Оксана рассказывает ей все, о чем она мечтала узнать. Она абсолютно спокойна, никому не угрожает, не угрожает Еве. Она с энтузиазмом делится своими секретами и правдой, и Ева слушает ее словно ребенок, которому рассказывают волнующую историю перед сном. И самое главное, что она полностью, без страха быть убитой, заполучила все внимание Оксаны.       В реальности нет ни тумана, ни озер, ни тишины, ни доверия, ни места, где время течет медленнее. В реальности Оксана уклоняется почти от всех вопросов, которые ей задает Ева. В реальности Оксана использует Еву, а Ева делает вид, что использует Оксану.       В реальности на дворе октябрь, они в отеле «Хильтон Олимпия» в Кенсингтоне, а Оксана сейчас в душе. Ева, полностью одетая, сидит на краю роскошной кровати в смехотворно дорогом и безвкусно украшенном гостиничном номере Оксаны. У нее зудит в конечностях, потому что она знает, что Оксана только что убила кого-то, но она не может заставить себя спросить ее об этом, не может сказать, что она понимает, она понимает, что делает Оксана.       Когда они встречаются, большую роль играет время; если целью Оксаны является кто-то важный, кто-то хорошо охраняемый, то они трахаются до того, как она совершает убийство, будто таким образом она сама готовится к грядущему. А когда ее целью является кто-то не такой важный, кто-то, чье убийство не займет много времени на планирование (или не будет настолько финансово выгодным), то сначала она делает свою работу, а уже потом хочет увидеться с Евой, чтобы, как она любит это называть, поразвлечься.       Возможно, ей нужно это для того, чтобы доминировать и контролировать, потому что само убийство было недостаточно захватывающим.       Именно это и происходит сейчас; убийство уже было совершено, и одна из них оттирает свою кожу, а другая царапает чуть ли не до крови.       Эти встречи начались в конце мая. Ева не рассказала Оксане о том, что она разобралась в образе ее действий; она беспокоится, что тогда это изменит это... чем бы это ни было, чем бы они ни занимались, потому что это не роман и явно не здоровые отношения, а попросить Оксану назвать вещи своими именами было бы сродни самоубийству: то, что Оксана прямолинейна, не значит, что она хочет, чтобы это понимали остальные. Она, должно быть, хочет чувствовать, будто ведет себя инстинктивно, пусть даже этот шаблон повторяется уже каждые несколько недель. Ева вполне уверена в своих догадках. В конце концов, она уже несколько месяцев изучает Оксану.       Внезапно она понимает, что больше не слышит струи воды. Проходит лишь минута или две, прежде чем Оксана открывает дверь в ванную и входит в номер, одетая в красивый махровый халат, с мокрыми, но явно расчесанными волосами. У нее на макушке красуется более темное, влажное пятнышко волос, тем самым подчеркивая структуру ее лица. Она останавливается, будто пытается понять, что видит перед собой.       - Ты здесь, - почти удивленно говорит она.       - Ну да. Очевидно.       Ева прикусывает язык; она не хочет казаться такой разочарованной. Она не видела Оксану почти месяц, но каждый день разговаривала с ней в своей голове, рисуя анимированную картину того, как пройдет эта встреча; вопросы, которые она задаст, если ей хватит на это смелости.       Начало было положено не очень хорошее, и она прочищает горло.       - Я, э-э... взяла ключ на ресепшене. Знаю, что пришла рано... ну, очень рано. Извини.       Еве хотелось увидеть, сможет ли она добиться какой бы то ни было реакции от Оксаны, если отойдет от намеченного шаблона.       - Ничего страшного, - говорит Оксана, совершенно не беспокоясь о том факте, что Ева заявилась к ней в номер без стука. Она подходит к мини-бару, приседает и принимается копаться в его содержимом, в итоге, кажется, останавливаясь на бутылке «Вдова Клико». Она откупоривает бутылку с такой ловкостью, будто открыла уже тысячу бутылок в своей жизни. Ева вспоминает тот холодный день в Париже; сильный ветер, высокие потолки, полный бутылок холодильник, покрытый разлитым шампанским пол.       - Ты что-то празднуешь?       Ева хочет дать Оксане возможность рассказать ей, что она сделала, передать ей рулевое колесо и позволить ей вести этот разговор туда, куда того хочется Еве.       - Я всегда что-то праздную, - она отпивает «Клико» прямо из горла, часть напитка стекает по ее одежде. Она ахает, будто уже давненько не пробовала чего-то такого божественного. - Прекрасная ночка. На такую не жалко потратить немного хорошего шампанского.       Иронично, но сегодняшняя лондонская ночь действительно великолепна.       - У тебя всегда прекрасные ночки.       - А в этом дерьмовом городе - почти никогда. Почему тут постоянно идет дождь? Это так скучно. Держу пари, у вас таких ночек никогда не было. Не понимаю, как ты вообще сюда переехала.       Чувство вины.       - Я познакомилась с Нико.       И это действительно все, что ей понадобилось для переезда: любовь и обещание быть рядом и в болезни, и в здравии. То, что она делала сейчас, больше походило на болезненную часть обета.       - Ага, - Вилланель делает глоток, не предлагая шампанское Еве, даже не смотря на нее. Вместо этого она выглядывает в окно на Кенсингтон-Хай-Стрит и его двухэтажные дома. - И как он поживает?       Ева не хочет разговаривать об этом; если они не будут разговаривать о Нико, то она сможет притвориться, будто они в другом измерении, в пространстве, где то, что она делает, не считается прелюбодеянием, извращением и безумием, не говоря уже о том, что это просто неправильно. Она сможет сделать вид, что он не сидит дома, не ждет ее возвращения.       - Пожалуйста, не делай этого.       - Нет, ты права, - скривив лицо, тут же говорит Оксана. - Мне вообще плевать.       Ева подозревает, что это не вся правда, но решает отпустить этот вопрос для своего же блага. Оксана по-прежнему не смотрит на нее, и Ева изучает ее профиль; уличные огни на ее бледной коже, лишенное всякой косметики лицо. Она выглядит такой молодой, и Ева чувствует себя такой старой. Слишком старой, чтобы поспевать за ней, но она все равно этого хочет. Она опасается, что это желание будет таиться в ней до тех пор, пока у нее не начнет ломить кости - если, конечно, Оксана проживет столько лет.       Потому что она может и не дожить до старости. Если кто-то, похожий на Еву, поймает ее, то кто же знает, на что будет способен этот человек.       Она решает сменить тему разговора. Она берет в руки паспорт Оксаны, открывает, чтобы взглянуть на его содержимое. Где-то неподалеку, наверное, разбросано много таких паспортов. На фотографии волосы Оксаны темного цвета, а лицо более полое, более голодающее. Грета Мюллер, написано в графе с именем. Год рождения совпадает с ее настоящим.       - Так ты теперь немка?       - О, я могла бы быть немкой, - отвечает Оксана и подмигивает ей. Ева чувствует облегчение, и часть напряжения, наконец, спадает. Приятно делать вид, что это просто молодая девушка, светящаяся после душа, который она решила принять после изнурительного и долгого рабочего дня. Все это в некоторой степени правдиво, если только не задумываться об этой работе дольше секунды.       - Немецкий язык по-настоящему агрессивен, - продолжает Оксана. - Думаю, он прекрасно мне подходит.       Ева согласно кивает и старается не думать о Берлине, старается не думать о стыде, постоянно угрожающем постучаться в дверь ее разума. Она пытается думать об озере и его гладкой поверхности под их плотом. Она могла бы превратить эту кровать в плот. Могла бы, если бы ей это позволила Оксана. Но Оксана хочет другого, и спокойствие не имеет к ее желаниям никакого отношения.       Ева закрывает глаза. Сколько же всего ей нужно узнать, сколько всего ей хочется понять, и от этого в животе порхают бабочки и ползают тараканы, потому что она была бы счастливее, будь у нее эти знания, она бы чувствовала себя более полноценной. Это правда, но тогда как она будет относиться ко всему остальному в жизни, понимая, что жизнь зародила что-то столь смертоносное внутри кого-то столь привлекательного и прекрасного?       Это единственное, что мешает ей выпалить сотню вопросов, и потому вместо этого она говорит:       - Расскажи мне что-нибудь.       Лицо блондинки становится пустым.       - Что?       Ева тщательно пытается подобрать слова, которые не испортят этот момент.       - Расскажи мне что-нибудь о себе. О том, как прошел твой день, или что-нибудь из своей жизни. Расскажи мне что-нибудь, даже если думаешь, что это не имеет никакого значения.       В груди ломается еще один кусочек льда. Она справится. Она достаточно храбрая, чтобы исполнить это маленькое желание.       - Пожалуйста, - с надеждой добавляет она.       Оксана полностью к ней поворачивается, задумчиво смотря ей в глаза. Без сомнения, она тоже рассчитывает всевозможные варианты развития событий, если она на самом деле расскажет что-то личное Еве. Но Ева ждет, дает ей столько времени, сколько ей нужно. От мягкого освещения в комнате у Оксаны блестят глаза. Она их закатывает и опускает бутылку.       - Ты знала, что большинство людей думают на своем родном языке?       Ева хмурится. Да, она где-то об этом читала. Она думает на английском, и потому кивает.       Оксана поджимает губы.       - Мне снятся сны на нескольких языках. Видимо, это редкость.       Затем она принимается ждать, настороженно сузив глаза, будто ожидает, что Ева раздует слона из этой маленькой мухи информации.       Вот только муха эта не мала. Эта муха оставляет значительную вмятину в ее доспехах, она делает маленький шаг к тому, что лежит под холодным, твердым железом.       У тебя бывают сны обо мне? Ева хочет задать этот вопрос, хочет спросить, на каком языке она говорит во снах Оксаны, видит ли она в них Еву. Она хочет спросить, снился ли ей когда-нибудь сон, где они сидят рядом друг с другом, окруженные ничем, кроме воды.       - Это... необыкновенно.       А еще неудивительно; в этой женщине нет ничего заурядного.       Оксана кивает.       - Какие сны тебе снятся?       Как только эти слова покидают ее уста, она понимает, что переступила черту, и, судя по взгляду на лице Оксаны, она соглашается с ней. Она закрывается, словно щитом, и абстрагируется от этого злоумышленника, которого пригласила в свой гостиничный номер.       - Я не в настроении для светских бесед, Ева. Если бы мне захотелось выпить чаю и обсудить смысл жизни, то я бы пригласила кого-нибудь другого.       Она подходит ближе и останавливается в нескольких шагах от Евы. Ева ненавидит тот факт, что одной лишь мысли о другом человеке достаточно для того, чтобы все внутри перевернулось, а к горлу подступил комок.       Оксана обходит кровать, исчезая из поля зрения Евы. Матрас слегка прогибается. Оксана взбирается на кровать и подползает к женщине со спины. Она подкрадывается к ней, будто собираясь напугать. Но когда ее руки наконец достигают цели, они не наносят внезапного удара, не причиняют боли. Они не спеша ласкают плечи Евы, пробираются сквозь ее распущенные волосы, слегка царапают кожу головы, и пульс Евы слегка учащается.       И «слегка» превращается в «очень сильно», когда она слышит, как Оксана развязывает пояс на своем халате, а затем спускает его со своих плеч. Ева чувствует своей спиной тепло и мягкость и закрывает глаза. Она представляет тот грубый мазок; тот шрам на закрытом одеждой позвоночнике Оксаны.       Но то, что она закрыла глаза, не значит, что она перестала чувствовать запах Оксаны. А ее запах повсюду. Он проникает в ноздри Евы, отдает гулом в ее голове. Боже, она так сильно ненавидит их обеих, ненавидит себя за то, что нуждается в Оксане, ненавидит Оксану за то, что она дает ей то, что ей нужно.       Не существует в мире реабилитации для женщин, которые стали зависимыми от человека. Не существует групп поддержки для людей с таким уровнем одержимости. Она совсем одна со своей грязной привязанностью, а Оксана даже не может понять, что это такое, насколько это больно. Она лишь наслаждается этим, играя на Еве как на скрипке; по-детски не боясь порвать струны.       - Ты хоть понимаешь, что я с тобой сделаю? - шепчет ей в ухо Оксана. Она говорит низким, бросающим вызов тоном, будто Ева должна опасаться грядущего.       Ева открывает глаза, когда по ее телу пробегают мурашки. Этот голос. Она хочет разорвать рот Оксаны, просунуть руку в ее глотку и вырвать голосовые связки за то, что они способны делать с ее телом такое. Ее собственный голос ей не помощник, так что она просто медленно сует свою руку в сумку и достает оттуда ножик, завернутый в пурпурное полотенце. Она кладет его на подушку рядом со своим бедром и замечает, как рука блондинки тянется к оружию.       Оксана разрывается смехом. Этот звук отдает эхом в ушах Евы, заставляет чувствовать себя униженной.       - Вау, - она замолкает, чтобы бросить полотенце на пол. - Давненько в кровати не было меня, тебя и ножа. Мне это нравится.       «Заткнись», - хочет закричать Ева, потому что это уже слишком - Оксана смеется над тем, что не доставляет ей самой никакого удовольствия. Это утомительно, опасно, абсурдно, развратно и боже, ей это нужно. У нее учащается дыхание, и она поднимает руки, чтобы убрать волосы в пучок, чтобы они не мешали.       - Не порежь меня.       И тут же лезвие ножа оказывается у ее горла.       - Ты мне не указ, - звучит низкий шепот у ее уха. Оксана подчеркивает вес своих слов, проведя своим мокрым языком по шее Евы, а затем убирает оружие в сторону.       Кожа пылает там, где коснулся ее нож. Оксана, находясь позади нее, начинает снимать с нее одежду, мрачно посмеиваясь ей в ухо.       Интересно, какое оружие она использовала, когда убила кого-то пару часов назад? Может, нож? А, может, просто задушила. Внезапно она почувствовала облегчение от того, что Оксана приняла душ; на ее коже не осталось никаких следов от убийства.       Оксана проскальзывает рукой по ее животу и расстегивает ее брюки, но не засовывает руку внутрь. Еве хочется застонать, но она не может себе этого позволить; она всегда оказывает небольшое сопротивление, будто бы говоря Оксане, что у нее все еще осталась доля контроля, что она сама принимает решение провести с ней ночь, а не поддается ее желаниям, хотя они обе понимают, что Оксана не делится контролем. Ни с кем.       - Скажи мне, как сильно ты меня хочешь, - выдыхает она в ухо Евы. У нее озорной тон, но она серьезна; Оксана не шутит, когда дело касается ее истинного эго. Ева знает, что не стоит причинять ей боль, когда это действительно важно, знает, что та хочет почувствовать себя центром ее вселенной, хочет сломить ее, лишить ее защиты, обладать ей.       Но простое и правдивое «очень, очень сильно» никак не может выйти у нее изо рта, и потому она хватает правую руку Оксаны и просовывает ее к себе в брюки. Позади слышится удовлетворенное мычание. Ева краснеет, когда пальцы блондинки начинают играться с влагой, краснеет от того, как быстро она сдала позиции на этот раз.       Ева знает, как все пройдет. Она столько раз практиковала этот опыт у себя в голове, будучи на работе, пялясь в монитор; Оксана позабавится с Евой, а Ева постарается оказать ей сопротивление, но в итоге проиграет эту битву. Когда это закончится, Оксана получит удовольствие, а затем исчезнет до следующего раза, когда ей закажут убийство человека в Англии.       И Ева пойдет домой и будет делать вид, что это не пожирает ее каждую минуту каждого дня. Она заползет в кровать, ляжет рядом со своим мужем и будет думать, происходят ли эти встречи просто потому, что она не любит его настолько, насколько думает.       Оксана тянет женщину назад, на кровать. Ева держит свои глаза открытыми, смотря на обнаженное, коварное существо над собой, а затем на нож. Не важно, сколько будет кричать на нее ее разум, она позволит Оксане играть с ее телом так, как ей того захочется, с оружием, которое, в конечном счете, является серьезной причиной этой договоренности.       Словно тигр, Оксана начинает двигаться, начинает пожирать Еву, будто не ела неделю. Ева пытается вырваться от ее голодного рта, пытается поднять руки, чтобы оттолкнуть ее, но не может.       Вместо этого она поднимает руки к своему лицу, чтобы на него не светил свет от люстры сверху. Вот бы она могла закрыть и все остальное, особенно в своей голове, превратить эту кровать в плот из шелковых простыней.       Если сосредоточиться, то можно услышать, как плывет кровать. Но окружает ее не туман, она не в спокойном, тихом озере с доброй и честной Оксаной. Она совсем одна на своем плоту, а темный шторм угрожает опрокинуть ее корабль.