***
Годжо сладко спал, пока не почувствовал, что сирена очнулась и принялась с любопытством его ощупывать. Какой игривый. Годжо приоткрыл один глаз. «Игривый» почему-то более походил на «находящийся в глубоком шоке на грани паники». Интересно, какие у него глаза? Если пестрые, такие же, как его хвост, то он за себя не отвечает. Веки приоткрываются, но слишком на короткий промежуток времени, и русал ничего не успевает рассмотреть. Гето говорил, что тому нельзя смотреть на яркий свет, но русалу так хочется увидеть вблизи его радужку (а насильно открывать веки он считает жульничеством и неинтересным). Белобрысого слегка беспокоит истеричное барахтанье сирены в его объятьях. Может, он слишком сильно сплел хвосты и больно прижал плавник? Не то чтобы Сатору русал с пониженной социальной ответственностью, что сплетает хвосты с первым встречным, но опыт у него имелся, и мужчина был уверен, что, как всегда, сделал все в лучшем виде. Лицо напротив напряжено, ресницы, чуть светлые на концах, дрожат, веки открываются. Карие… Ну, в конце концов, не всем же иметь такие потрясающее, переливающиеся, словно драгоценные камни, небесно-голубые глаза? Да и когда эти глаза подернутся поволокой и их заполнят похоть и желание, то они будут прекрасны. Эту теорию Годжо жизненно необходимо доказать. Очень нужно. Но не сейчас. Ладонь с длинными пальцами заботливо закрывает глаза от солнечного света. Он хочет легко поцеловать в висок, спускаясь ниже к жабрам, проводя губами по краям, неглубоко проникая языком. И ласкать долго, чтобы тот растаял, разомлел, безумно впиваясь в волосы и прижимая лицо ближе к шее, прося не останавливаться. Ох, как же хорошо, что они принадлежат разным подвидам и у белого жабры не на шее, а на ребрах. Поэтому сирена сможет ответить ему такого же рода лаской, проходясь пальцами по грудной клетке, задевая чувствительную кожу и надавливая на края жабр, вызывая восхитительную сладкую дрожь. Русал сглотнул вязкую слюну. Он уже начинал врать себе, что оргазм лечит головную боль и он просто ОБЯЗАН облегчить страдания сирены, что еще к тому же так соблазнительно извивается, но его альтруистические порывы оборвала череда вопросов. И не игривых по типу «Ох, а почему ты, такой красивый, прижимаешься ко мне?», «Почему мое сердце бьется чаще от твоих прикосновений?», а тревожные, словно он ударился головой и совершено не понимал, что с ним произошло. А, стойте… В принципе так, наверное, и есть. Но первый вопрос Годжо понравился. Он с радостью расскажет, насколько он потрясающий. Да вот только сирена пропустила мимо ушей все важные титулы, от которых обычно других трясет (от ужаса по большей части, ведь они понимают, что перед ними Вестник, Смотрящий и Чтец, а значит псих с водорослями и древний тьмой вместо мозгов). Годжо не потребовалось много времени, чтобы сложить вместе все фрагменты. Его интерес к «Чистейшим», странное поведение, когда понял, что русал не под его контролем. «Грязнохвостый», видимо, натерпелся от этой гнили унижений. Теперь понятно, почему сирена убегала. Хотя сама мысль о том, что его могли причислить к «Тупейшим», отвратительна, но другого объяснения не находилось. Вопрос состоял только в том, насколько сильно те успели подпортить его сирене жизнь. — Похоже, ты хочешь поподробней. Для тебя начну с начала, — Годжо опустил руку с гребня на бедро и принялся играться с пестрым плавником, сдавливая у основания или пропуская между длинных пальцев. Джого было сейчас не до того. Он был слишком ошарашен тем, что те, кого он помнил, как непобедимых и могучих русалов, были побеждены. И еще тем, что прямо сейчас он встретился с причиной их гибели. — Моё знакомство с ними началось тогда, когда они пытались меня завербовать, все-таки у меня большое влияние, но вышла проблемка — они, — белохвостый не удержался от недоброго смешка, вспоминая о тех временах, — пытались меня контролировать. И их ужасные стереотипы, что увлечение людской культурой — позор для русалов. А еще они любили полакомиться людьми, а я нахожу это отвратительным и ничем не отличающимся от каннибализма. Рыба рождается в большом количестве, и между ними нет сильных уз, как у людей. А ведь тех, кого они ели, ждали дома, — беловолосый мечтательно закрыл глаза, представляя картину людской жизни. — Они бы сошли на берег, с грохотом открывая тяжелую дубовую дверь. Их бы ждали жены с их маленькими икринками и мальками и теплыми сытными комьями земли и другими штуками в тарелках. Или что там люди едят? В печке бы лежал кот и уютно трещал. Муж бы принес денег, и они… ну что-то, наверное, сделали… Я бы даже сказал, что их узы прочнее, чем у рыболюдей, — Сатору погрузился в представления о счастливой наземной жизни. Наверное, увидь фантазии Годжо шатен, что прожил на суше много лет, проглотил бы язык от удивления. — Так, я отвлекся. А и еще чистейшие злились, что я называю сирен, русалок и других высших созданий океана рыболюдьми. И вторая главная причина, почему я к ним не присоединился — потому что они меня бесят, — русал сильнее сплел хвосты и невольно усилил хватку на бедре, больно загибая плавник Джого. — Куча избалованных «чистокровных» русалов, что не были не просто в дальних морях, даже на глубины не заплывали, — шатен невольно вздрогнул. Веселость и мечтательность исчезли, оставив холодное презрение и ненависть. — Чистая чешуя! Пусть фугу в жопу засунут! Хотел бы я посмотреть на их хуи, когда они увидят глубоководных рыболюдей с их темными мягкими хвостами, что светятся в темноте. Сразу бы забыли о своих стандартах красоты. А северно-атлантических с ядовитыми, как у медуз, ажурными жгутами, что оплетают хвост наподобие кружева? Южные из теплых вод с яркими пестрыми хвостами? Бесит. Тупая икра. Убивают всех без разбора, а других заставляют прислуживать. А самое интересное знаешь что? — в голосе послышалась какое-то истеричное веселье. — То, что наверняка за этим скопищем молодых придурков стоят главы родов, что просто хотят под предлогом борьбы за чистоту сплотить разрозненные кланы чистохвостых и новыми силами расширить свое влияние, заодно приобретая рабов. Годжо понял, что слишком сильно сжал плавник, когда острый край проколол кожу. Боль отрезвила, заставляя прийти в себя. Джого почувствовал запах крови, он слегка запаниковал и попытался отодрать руку от глаз, чтобы посмотреть, что происходит. Годжо обиженно прояснил ситуацию: — Ты причинил мне боль своим пестрым охуенным плавником. А я тебя еще спасаю… — Что ты с ними сделал? — нетерпеливо перебил Джого, стараясь пропустить мимо ушей факт, что русал сделал очередной подкат. — Ну молодёжь запер на несколько недель в подводной пещере, завалив вход камнями, чтобы успокоились, а предводителям устроил очень быстрый спуск на дно. Чтобы поумнели. Правда, они не захотели, точнее, уже не могли его покинуть, так что можно сказать, обезврежены. А вот главы клана, — Джого по голосу слышал, что беловолосый снова начал заводиться. Годжо тоже это заметил и, чтобы успокоиться, убрал наконец-то руку с глаз. — Только глаза не открывай. Гето прямо сказал, что нельзя с головой и лекарствами, что он дал, — и зарылся рукой в каштановые кудри, пропуская сквозь пальцы и приятно почесывая кожу головы, тем самым успокаиваясь. Джого так делал с кошкой, и та мурчала. Джого не кошка, но, наверное, он тоже должен так делать? Если он не сделает это, будет грубо? Ему непривычна вся эта сложившаяся ситуация, но он боится оскорбить русала. Годжо не понимал, почему сирена начала тихо рычать. Но по лицу он мог точно сказать, что ему не неприятно. Да и тихое низкое рычание приятно отдавалось в груди, и, чтобы усилить эту приятную вибрацию, Годжо сильнее прижал к себе шатена. Белохвостый понял, что опять отвлекся от темы, и попытался вспомнить, на чем остановился. — Было прекрасное предложение, подкупающее своей простотой: перебить их. Да вот только проблему это не решит. Так что остается только сидеть на скале смирно и грозить им пальчиком, чтобы не шалили. Правда, стоит пропасть на пару лет, и они опять начинают бузить, — Годжо тяжело вздохнул и положил голову Джого себе на плечо. — Вот пропал я на тридцать лет, и появились их чистейшие. Как же решить эту проблему… — мужчина водил рукой по спине у основания плавника, чувствуя, как шатен все больше расслабляется, по размеренному дыханию и спокойному сердцебиению русал понял, что тот, скорее всего, снова заснет. Годжо, скорее, почувствовал, чем услышал болезненное шипение. Он перехватил руку шатена, что тянулась потереть разболевшиеся глаза. — Джого, ты очень непослушная рыбка, — произнес Годжо с наигранной строгостью. — Я потерял к тебе доверие, и поэтому… Непослушная сирена почувствовала, как ему натягивают что-то вокруг головы. Он потрогал пальцами странную материю, но не смог ничего сказать о ней, кроме того, что это очень плотная ткань. — Тебе повезло, что у меня тоже чувствительные к свету глаза, и порой я надеваю повязку. Кстати, эти придурки считали, что ношение ткани тоже порочит русалов, — Годжо расправлял повязку, проверяя, чтобы она была плотно прижата к глазам. — Стой, откуда ты знаешь мое имя?.. Шатен не мог видеть, как Годжо лукаво улыбнулся, хитро прищурив глаза. — Да так, один знакомый сказал. Неожиданно их подхватило сильное течение, выбивая из холодного потока. — Очень самовлюбленный знакомый, который любит, чтобы я называл его полным титулом. В голове пронеслась фраза: «Скажи, хочешь вернуть связь с океаном?». — Эмм, можно спросить? Годжо вопросительно промычал, подняв бровь. Как вежливо, однако. — А что ты делал у берега? — Ел устриц. — А почему тебя не было там раньше? — Потому что раньше я не ел устриц. Какие странные вопросы у тебя. Джого стушевался, но он не мог отступить. — Я просто к тому, что ты случаем не знаком с Дагоном? — почти шепотом произнёс шатен. Годжо засмеялся. Не короткий смешок, а оглушительный хохот. Джого снова захотел выбраться из хватки истерично ржущего русала, и у него это получилось. Правда, белохвостый был совем этому не рад. Настолько, что прекратил смеяться. — Да у тебя стальные… ладно, это людская метафора. Да ты, смотрю, дерзкий, раз называешь Нашего Древнего Повелителя Глубин по имени. Я не буду отставать от тебя, — Сатору задумчиво покрутил кончиком плавника, пытаясь переплюнуть дерзость сирены. — ДОГИ! Сильнейшее холодное течение стремительно их закрутило. Джого в поисках хоть какой-то опоры вцепился в весело хохочущего русала. — О, а мы, похоже, разозлили его. Он и акул к нам прислал. Мне, к слову, не получится их отогнать, так как они под Его контролем… Ну, ты готов плыть так быстро, как только сможешь? Джого резко побледнел. От холода его трясло, а из-за резкого стремительного вращения и так больная голова нещадно кружилась. Он чувствовал, что его сейчас стошнит. Годжо обеспокоенно посмотрел на побледневшую сирену, что не могла нормально сохранять равновесие, и, погладив по спине, сказал: - Ну если не можешь, не надо, но тогда обхвати меня крепче. Джого готов был преодолеть робость, если это позволит ему не плыть сломя голову. Русал прижал его за талию к себе и сделал глубокий вдох. Из-за повязки на глазах сирена чувствовал себя дезориентированным и беззащитными. Он попытался снять ее, но получил от Годжо смешок и удар по ладоням. — Непослушный. Плохой, непослушный Джого. Я уже придумываю для тебя наказания. Ну и заодно награду для себя за разборку с этими акула… О, они уплыли, даже не пришлось полностью призывать трезубец. Видимо, Дог… в общем, пошутил. Наступило затишье. Головокружение отступало, и Джого захотел отстраниться от русала, что снова принялся нагло оплетать его. — Ты можешь меня отпустить. Годжо ответил «могу» и продолжил водить руками по ребрам. Особенно смущало то, что тот уткнулся носом в шею в опасной близости от чувствительных жабр. Шатен снова начал испытывать смущение с отвратительным желанием остаться. Он уперся руками в бицепсы и попытался выбраться из объятий, но ладони соскользнули, перемещаясь на ребра. Пальцы скользким движением прошлись по жабрам на груди, вырывая из белохвостого низкий стон, который восхитительной вибрацией отдался на чувствительной шее, стимулируя жабры. Джого снова запаниковал и принялся сильнее давить на грудную клетку, не соображая, что лишь ухудшает свое положение. Сатору лизнул жабры и жалобно прохрипел: — Какая шаловливая сирена. Джого понял, что, видимо, нужно перестать давить на жабры русала, и попытался вместо этого остановить юркие ручки, что выводили узоры на хвосте, лаская нежные чешуйки на пояснице. — Прекрати, пожалуйста. Годжо недовольно оторвался от своего занятия по изучению замечательных золотистых чешуек на талии сирены и помутневшим взглядом посмотрел на шатена. — Почему? — Ну я не могу. — Почему? — Я не хочу говорить об этом. Джого был рад, что на нем повязка и никто не видит его взгляда. Он почувствовал, как его лицо мягко обхватили ладонями. — Это же из-за них, верно? Короткая пауза, и снова настойчивое: — Это не твое дело. Годжо старался сохранять спокойствие. Он стар и мудр и не хочет найти тех русалов и проткнуть трезубцем. Нет. Прям нет. Тяжелый вздох. — Хорошо, хотя бы поцелуй. Джого нервно сглотнул и помотал головой. — Без языка, — Годжо не планирует отступать. И снова нет. — В висок! Целомудренно и невинно! — Зачем тебе? — возмущено вскрикнул Джого. Русал видел сквозь повязку сведенные к переносице брови. Годжо наклонился к самому уху и с улыбкой произнес: — Ну ты мне нравишься. Хочу тебя трогать. Чтобы тебе было приятно. Что в этом такого? Джого стало очень неприятно от его слов. Он терпел тесный контакт с этим русалом из-за страха, что тот может запросто его прибить за непослушание, потом он был слишком шокирован, чтобы предпринять попытку улизнуть. Сейчас же мужчина не нашел ни одной причины терпеть неприятные ему прикосновения. Неприятные даже не физически, а психически. Годжо не нужно было видеть глаза сирены, чтобы понять: не отпустит — пожалеет. Он со вздохом развел руки, позволяя Джого стремительно отплыть на несколько метров. — Эм... То есть, я не имел в виду то, что тебе не нравится, — русал хотел подплыть к шокированной сирене, но та отплыла еще дальше. — Хорошо, если хочешь, можешь держаться на расстоянии. Только не отплывай от меня далеко, договорились? — Годжо говорил с мужчиной, словно он маленький ребенок. — Скажи, ты хорошо ориентируешься в море? Джого поджал губы и помотал головой. Он не видел смысла врать в этом плане. — И да. Если что, Дагон говорил о тебе. О том, что ты слегка, — Сатору покрутил ладонью, подыскивая нужное слово, — дурачок. Но я не ожидал, что все будет настолько плохо. Даже у селедки связь лучше. Скажи, а ты хочешь, чтобы я отвел тебя обратно? Я могу. Утвердительный кивок. Джого было очень некомфортно. Вдалеке от дома, облапан, унижен. — Вот и ладно. Только я сам не помню, куда нам плыть, так что, возможно, мы поплутаем некоторое время, — соврал белобрысый. Он прекрасно ориентировался и мог бы доставить сирену обратно за один день. Но не хотел. Мужчина наверняка после такого приключения еще несколько дней не спустится к нему в воду.***
Вскоре Джого смог снять повязку, и у русала больше не было причин, по которым он мог случайно столкнуться с ослепленной сиреной, как бы невзначай проводя руками по смуглой коже. Сатору вцепился в рыбу острыми зубами и оторвал кусок, из-за чего его голову окутали алые нити. Голубые глаза кокетливо посмотрели на сирену, а из приоткрытого рта вылетел ворох блестящей рыбей чешуи. Джого снова не понял странное поведение своего спутника. А тот тем временем просто хотел продемонстрировать ловкость своего языка. Но... русал был красив, и от этого становилось не по себе. Глядя на великолепный белый хвост, что отдавал перламутром, хотелось методично вырывать себе чешуйкой за чешуйкой, а лучше вновь надеть повязку, чтобы не видеть навязчивого спутника. Но, к несчастью, сирена слишком долго смотрела на Годжо, так что образ отпечатался в мозгу. Джого мог закрыть глаза и с точностью воспроизвести мельчайшую подробность внешности, мимики и, Посейдон, даже голос. Ужас. Его психика подвергалась нападению со всех сторон. Его постоянно касались. ОН постоянно видел даже с закрытыми глазами беловолосую рыбешку. Ему постоянно пытались объяснить какую-то бессмыслицу про океан. "Ну смотри, ты можешь черпать жизнь из океана, для этого тебе всего лишь надо...", далее непонятная жестикуляция и описания процесса с помощью "хдыщ," "сось", "хвать". Вот вроде бы начало интересное, а продолжение то еще дерьмо. Сатору первый изобрел понятие кликбейта. Он может собой гордиться. Также любил он и непонятные метафоры. "Как ты не понимаешь? Представь, будто ты девушка, которую ухажер ведет за руку. И ты легкой походкой слепо следуешь за ним. И твои плавники — это ухажеры. Ты просто должен чувствовать, как они говорят тебе как плыть." И так прошло несколько дней. Джого не понимал ничего. Белохвостый собрался опять объяснить все сначала, но, наткнувшись на полный муки взгляд, решил помочь другим способом. В конце концов, ну не получается у Сатору объяснить так, значит нужно устроить ученику погружение. В буквальном смысле. — Дай свою руку, — Годжо приглашающе раскрыл ладонь. — Быстро сплаваем, а потом я покажу дорогу домой, —встретившись со скептическим взглядом сирены, русал лукаво улыбнулся и добавил. — Не стоит стесняться. Джого аккуратно коснулся белой ладони, и от этого робкого лёгкого прикосновения и напряженно сжатых губ у Сатору дернулся плавник. Шатен думал, что он опять покажет какое-то быстрое течение и они уплывут, но вместо этого русал резко рванул вниз. Джого почему-то доверял этому бесящему хвостатому. В конце концов, он знает, что делает. Может, там что-то интересное или полезное, и он хочет это показать. Ну не может же Годжо навредить ему. Давление воды становилось больше. Света меньше. Темнота гуще. Чувство времени пропало. Дышать сложнее. Двигаться тяжело. И шум. Какой-то шум в ушах, который Джого сначала не воспринимал всерьез. Но теперь… Это шепот. Шепот множества голосов. Ото всюду. Изнутри его головы. На незнакомом языке, который, кажется, невозможно воспроизвести. А его уносит все глубже. Мысли путаются. То ли от нехватки кислорода, то ли от этих пробирающих насквозь звуков. Джого резко согнулся, останавливаясь. И это было ошибкой. Вода, находящаяся под большим давлением, с силой надавила на жабры, причиняя ужасную боль. Но белые руки аккуратно вернули мужчину в прежнее положение головой в бездну, и боль прекратилась. — Ну что же ты, осторожней надо быть, Джого, — послышался заботливый укоряющий голос. Он почувствовал, как его плотно прижимают к телу русала. Лицом к лицу. Слова давались с трудом. — Мне нехорошо. Я хочу на поверхность. Мы же туда плывем? Тихий смех. В глазах стало проясняться, и он разглядел лицо Годжо, которое еще не поглотило мрак. Губы в веселой усмешке, белые волосы и голубые…. Черная. Абсолютно черная радужка, что сливалась со зрачком. Как у Дагона. Шепот усиливается. Голова болит. Грудь болит. Все словно стремится распасться на части. Ужасная тошнота. И шепот. К нему присоединился знакомый голос, что громче всех остальных. Это Годжо с ним разговаривает. Его губы двигаются, и изо рта доносится ужасный язык. Язык, от которого Джого не просто не по себе. Страшно. Нет, он в ужасе. Сколько они плывут? Он давно не видит ничего кругом. Он… А кто он? Пытается вспомнить, но шепот мешает. Он близок к чему-то. Все ближе и ближе. Что это? Кто это? Он не знает. Это большое и древнее. Очень темное. Оно не просто большое. Оно вне понятия размера. Джого знал, что еще немного — и он утонет. Его окончательно затянет это нечто. Годжо почувствовал, что уже хватит. Он положил руки на шею сирены, защищая жабры, и повернул к поверхности. Он-то потерпит боль, а вот, чтобы Джого что-то повредил, не хотелось.***
— ТЫ РЫБАНУЛСЯ?! — Гето ошарашенно смотрел на то, как Сатору, оплетая бредившую сирену, тихо плавал под потолком пещеры. — Я, значит, решил вылечить его по твоей просьбе, а ты потом затаскиваешь его в бездну? ЕГО? В БЕЗДНУ? У него связь с океаном, как… — Гето попытался подобрать нужный эпитет, но он был слишком ошарашен поведением друга. — Он не выберется, понимаешь? Ты что, так сильно хочешь иметь тупой коралл, который только и может, что шептать? Годжо, кажется, не слушал гневного осьминога. Все его внимание было сосредоточено на Джого, чьи глаза были заполнены прекрасным оттенком черного с примесью золота и капелькой алого… или карминового? Годжо пытался разобраться. — Гето, у него больше алого или карминового? — русал наконец-то соизволил сплыть с потолка, чтобы посоветоваться с полуосьминогом, но тот забился в дальний угол пещеры. — УБЕРИ ЕГО ОТ МЕНЯ! Все вы, спустившиеся на дно, с водорослями вместо мозгов. Видите какие-то оттенки во тьме. НЕТ ИХ, ПОНИМАЕШЬ, НЕТ! Чернота! Просто черные, чтоб тебя, глаза… — Гето с надеждой вгляделся в лицо друга, а потом отвернулся, устало потирая виски. — Да и ты сам еще не отошёл. У тебя только один глаз наполовину вернулся. И убери этого шептуна уже! – полуосьминог с отчаянием закрыл уши. — Только вы, фанатики, переносите язык глубин. Уходи! Годжо прижал к себе свою сирену и закружил в подобие танца над потолком пещеры. — Ах, трусливая осьминожка Гето. Сам ты так и не смог хотя бы приблизиться к мраку глубин. А он такой молодец. Не без моей помощи, конечно, — самодовольно прибавил русал. — Для тебя это шепот, а для меня, — Годжо нежно провел губам по щеке Джого. Он так и не закончил фразу, продолжая внимательно вглядываться в глаза напротив. — Как призма пропускает солнечный свет, раскладывая его на цвета, так и мы пропускаем тьму сквозь себя. Правда, в отличие от призмы, у каждого это индивидуально. И он… Ах, — Годжо прекратил кружить под потолком и снова крепко оплел хвостом шатена, гладя его по щеке и убирая волосы с лица. – Так красиво сияет. Его глаза так же прекрасны и необычны, как его хвост. И шепот. Какие красивые вещи он говорит. Мне кажется, я больше не смогу его отпустить. — Какие? — скептически произнес Гето. Годжо звонко рассмеялся на вопрос непосвящённого. — Это сложно передать. Ты не представляешь, насколько примитивен наш язык. Насколько глупо общаться словами. Это лучше. Даже не чувства, оттенки чувств. Сразу и картина, и цвета, и движение. Ну наверное, это можно перевести, как "Спасибо, что любишь меня". Ему было очень не по себе от всех этих непонятных рассуждений о дне, мраке и океане. Он не то чтобы отрицал, нет. Слишком близко он был знаком с теми, кто так и не вернулся из тьмы. Гето просто старался всеми силами игнорировать эти древние штуки. Он знал, что как только темнота исчезнет из глаз Сатору, тот станет прежним, а на все расспросы будет лишь хитро улыбаться и снова подбивать Гето спуститься ко дну. А пока он просто свалит отсюда. Потому что эта белая тварь начала отвечать своему дружку тем же шепотом, сводящим с ума. Перед тем как свалить, полуосьминог задал последний вопрос. Голос упорно не хотел слушаться. — Ч-что ты будешь делать, если он не отойдет? Гето почувствовал спиной взгляд черных глаз. — Нууу, что мы будем делать? — небольшая фраза, прерываемая шепотом. Гето с ужасом заметил, что они не перебивают друг друга, и, если бы не ужас, захватывающий разум, от языка древних, можно было подумать, что они и правда говорят. — Мы вернемся на глубину, — голос Годжо был мечтательный. — Будем плавать вместе посреди бесконечной черноты. А потом спустимся на самое дно, к самому сердцу. Там холодно, но я думаю, что вместе не замерзнем. Снова началось осмысленное перешептыванье. Гето этого и боялся. Он резко развернулся и поглядел на друга. Тот опять смотрел в глаза сирены и нежно целовал костяшки пальцев на руках. — В прошлый раз ты пропал на тридцать лет! А в этот раз на сколько? — Возможно, сто? Возможно, не поднимусь. Не знаю… О, ты посмотри, он обнял меня в ответ, — радостно воскликнул русал. — Тьма стала немного сходить. Совсем чуть-чуть. Джого, ты такой молодец, — в голосе русала была неподдельная радость. — Когда ты вернешься со дна, все, кого ты знал, умрут. Годжо вздрогнул, и полуголубой-получерный глаз уставился на Гето. В них читалась грусть. — Все вы умрете когда-нибудь. А все потому, что вы боитесь спускаться. Не понимая его тьму, вы не возьмете достаточно сил у океана для вечной жизни. А вот Джого сможет. Он останется со мной. И снова шепот. Наверное, потому что говорилось о нем, полуосьминог в первый раз в жизни понял древний язык. Совсем немного. Но этого хватило. Чувство скорби со множеством оттенков и примесей других разных чувств завладели душой Гето. Смутные образы и картины словно транслировались в его мозг. Да. Обычным языком такого не передать Но даже ради такого он не захочет погрузится в тьму к Годжо.