Arcade — Duncan Laurence
С оглушительным треском, кажется, заполнившим всю комнату, миска падает на кафельный пол, раскатываясь и издавая ещё несколько неприятных звуков. Фрукты разлетаются по пыльному полу, и некоторые из них закатываются под кухонный стол, вне зоны досягаемости. Чуя мирно опускается на колени и пытается собрать их все обратно в миску, однако накатившие на глаза слёзы мешают ему видеть что-либо перед собой. Вокруг все плывет, смешивается и даёт очень не чёткие окраски. Колени начинают гудеть после пары минут ползаний на полу, но мальчишка не поднимается, слепо водит руками, не смея поднять голову. Струи слез стекают по его щекам, обжигающе, но всхлипов он не издаёт, держится. Он чувствует как за ним наблюдают тяжёлым и надменным взглядом и будь на то воля мальчика, он бы сейчас же провалился сквозь землю. Собрав все то, что смог разглядеть и нащупать, Накахара поднимается, стараясь сделать максимально непринужденное лицо, но выходит из ряда вон плохо. Он смиренно опускает голову и убирает миску на кухонную тумбу, пряча руки за спину и потирая их от волнения. Стоять ровно и смело выходит с большим трудом, ноги становятся ватными, а обида тягуче отдаёт по всему телу, застревая где-то в горле. — Мам, я не хотел, — робко начинает Накахара, несмело поднимая голову. Однако во взгляде напротив он не видит ни ласки, ни материнской любви. В них мрак, всепоглощающая ненависть и осуждение. Он не знает что добавить, как не сказать лишнего и не рассердить маму ещё больше, поэтому дальше просто молчит, нервно кусая губы. — Вечно ты все портишь, — женщина вздыхает. — Иди к себе и ложись спать, — в голосе сталь, не терпящая никаких пререканий. Чуя ещё на секунду поднимает голову, всматривается в лицо матери, надеясь что все это шутка, розыгрыш, но ему уже пора оставлять свои надежды. Как бы наивная детская душа не надеялась, это будет повторяться вновь и вновь. Слова матери бьют сильно, остаются отпечатком в памяти и пробудут там ещё долго. Он все портит? «Да, Накахара Чуя, ты все портишь.» Мальчик как можно скорее уходит с кухни, и только тогда, когда пересекает порог своей небольшой комнатушки, хотя раньше здесь был чулан, даёт волю эмоциям. Он чувствует обжигающие слёзы на щеках, которые стекают вниз к шее. Чувствует как ещё немного, и его сердце разорвётся, останется пустым местом где-то в груди и это даже не детский драматизм. Почему именно он? «Потому что ты все портишь, Накахара Чуя». Эхом слова матери, произнесённые не раз, снова мигают чем-то красным в подсознании и ещё долго будут напоминать о себе. А ведь и возразить нечего, Чуя ещё совсем юн, чтобы понимать хоть что-то в этом мире, а потому слова родной матери будут для него чистой монетой, написанной правдой. Стерев слёзы тыльной стороной ладони, мальчишка садится за стол, который занимает больше половины пространства в комнате. Он несмело, дрожащими руками тянется к карандашам и черкает ими на листке бумаги. Рисовать он ещё толком не умеет, но мечтает найти себя в этом, потому как рисование успокаивает его, даёт дыханию восстановится, а слезам прекратить так отчаянно течь. Однако, тяжелые шаги где-то за пределами комнаты заставляют Накахару вздрогнуть, отложить своё прежнее занятие, потому что ему велели спать, даже если этого абсолютно не хочется, Чуя молча отключает свет, наблюдая за тем, как единственная лампочка в центре комнаты меркнет и ложится в свою кровать. Он не хотел, он правда не хотел. Ему от роду всего пять, точнее должно быть пять через пару часов и Чуя никак не хотел злить маму, он искренне надеялся, что ему хотя бы раз в году разрешат не спать до полуночи, а после он мечтал поесть торта с родителями. Но он все испортил. Так думает сам мальчик, потому что некому объяснить ему, что его вины тут нет. Он просто спросил, когда же придёт отец и одним вопросом вывел мать из равновесия, в награду получив сильный шлёпок по рукам. Следствием была опрокинутая миска и обида, огромная, затаившаяся в детской душе обида. Дети не выбирают в какой семье им родиться, они не решают : будут они желанными или же нет. Они в целом никак не могут себе помочь, появляясь на свет. Кому-то везёт : их любят, дают талантам развиться, гордятся и оберегают, а кому-то везёт меньше. Или не везёт совсем. И Чуя был как раз таки из тех неудачников. Он ещё не знал, не понимал почему все так, но это уже сильно сказывалось на нем, на его восприятии себя и мира. Первая ненависть, которую познал Накахара — ненависть к самому себе. А дальше было больше. Он не был желанным ребенком, скорее был (не)счастливой удачей, случайностью, не более. Отец не жаловал его, пусть Накахара и был его точной копией внешне. Ну, а мать иногда проявляла к нему лояльность, но это иногда было очень-очень редко. Так Чуя и рос, он не слышал сказок на ночь или колыбельных, не получал много игрушек и в целом был недостаточно любим, недостаточно родным, он — синоним недостаточности. В детский сад мальчишка не ходил, во двор выходил гулять крайне редко и совсем понятия не имел как себя вести с другими детьми. Он то робко за ними наблюдал, то слишком навязчиво пытался подружиться, а после понял: дружба — глупость. Ее не существует. С такими мыслями мальчик и погрузился в сон. На часах время стремительно близилось к двенадцати ночи, прибывал новый, но уже испорченный день. Сегодня Чуе целых пять лет, сегодня у него праздник, который зовётся "день рождения" , если праздником‐то можно назвать. Если честно, он крайне сомневается. Чуя не помнит своих предыдущих дат, не помнит праздников вообще. Он просто знает, слышал по телевизору или от родителей, что такие праздники есть. А чтобы праздновать их, да и тем более всей семьей — нонсенс. Когда родители глубоко несчастливы в браке, детям счастья не будет. Время бьет за полночь и Чуя полностью погружается в сон, закутавшись в тёплый, шерстяной плед и подмяв ноги под себя. Сны снятся ему часто, даже очень, и каждый раз они разные. В одном из них Чуя видит старого убранства помещение, в котором не был никогда раньше. В другом же : изящного рода дворец, в котором, как ему кажется, он правитель. В третьем же : он стоит у большого, в полный рост зеркала и видит себя уже повзрослевшего, но от чего-то потерянного. Чуя не знает, что означают его сны, но они продолжают каждую ночь приходить к нему, раскрашивая ночной мрак яркими цветами. Но в этот раз все случается совсем иначе. Чуя оказывается где-то, где точно не был раньше. Мальчик априори редко где бывал, поэтому его это никак не удивляет, он лишь пытается оглядеться по сторонам. Однако, всему обзору мешают две большие, нависающие прямо над ним, темные фигуры, похожие на чьи-то силуэты. Недолго всматриваясь, он узнаёт в них своих родителей. Те от чего-то переглядываются, смотрят на него белыми, ярко выраженными на чёрных силуэтах глазами. После же они отдаляются, оставляя Чую совсем одного в этой тьме. Накахара не хочет оставаться там, в этом скудном месте, а потому рвётся вперёд, бежит за ними, пытаясь ухватиться за подол одежды и попросить остановиться, попросить не уходить. Он и сам не замечает, как начинает отчаянно ворочаться на кровати, комкая в руках плед и пытаясь ухватиться за подушку, бормоча себе под нос и прося не уходить. Однако в следующую секунду его кошмар обрывается. Он чувствует, как чужая, тёплая ладонь опускается ему на лоб, легким движением убирая с лица рыжие пряди. Кто-то успокаивающе поглаживает его лицо ладонью, тихо нашептывая где-то над ухом. — Я никуда не уйду. Чуя не знает почему, но ему становится моментально спокойнее и легче. Он словно выдыхает, давая себе же возможность отдышаться, и в этот момент сознание юного мальчика понимает, что все то был сон. Кое-как приоткрыв глаза, Чуя пытается разглядеть человека рядом, однако силуэт оказывается ему чужим, абсолютно незнакомым. Он пытается вглядеться, чтобы увидеть все яснее, но не узнаёт в очертаниях ни мать, ни отца. Силуэт кажется слишком худощавым для отца и более, чем мужским для матери. Да и голос в его подсознании, очевидно, не был знаком ему прежде, хоть таковым и казался.Summertime Sadness — Lana Del Rey
Лунный свет лучами, с углового и маленького оконца, начинает проникать в комнату, освещая некоторые места. И как только тот касается лица незнакомца, он понимает, что прежде не ошибся. Страх окутывает юного мальца и тот, подрываясь с кровати, бежит к выключателю, чтобы полностью разглядеть незнакомца. Свет неприятной вспышкой озаряет комнатушку и заставляет сощуриться, однако Накахаре нет сейчас до этого дела. Он хватается за все, что только может, впервые радуясь тому, что его комната непосильно мала и все вещи буквально находятся по соседству друг с другом. Теперь же он швыряет это все в незнакомца, желая защититься. Так в парня летят книги, фломастеры, игрушки, ботинки из ближайшего угла. Летит все, а Чуя даже не пытается услышать того, что незнакомец говорит. Незваный гость прикрывает лицо, умело уворачиваясь от таких презентов, однако пару вещей таки задевают его, заставляя почувствовать неприятную боль. Чуе же все равно, попадает он сейчас или нет, он жмурится и просит всех богов о том, чтобы все это оказалось сном. Нельзя сказать, что незнакомец его пугает, скорее Чуя просто не знает как реагировать, пытаясь сделать хоть что-то. Мальчишка так бы и продолжал швырять вещи куда-то вперед, однако в один момент под рукой ничего не остаётся, все валяется на полу и только сейчас, встав в отважную позу и уставившись в парня напротив, он может его разглядеть. Тот высокий, выше его собственных родителей, а ещё худощав. Одет тот совсем не современно, и пусть не юнцу судить о моде, но такой бежевый плащ он видел в какой-то старой, записанной ещё на кассету мелодраме, которую когда-то смотрела мама. Под плащом у парня на высокой посадке светлые брюки, синяя рубашка и плотно прилегающий к телу темный жилет, а ещё подвеска на шее. Чуя бы назвал цвет его глаз и волос коричневым, не зная, что такой зовётся шатенистым или карим. Парня, кажется, абсолютно не заботит, что тот находится в чужом доме, словно все так и должно быть, он все так и планировал. Его только немного смущает столь нескромный и оценивающий взгляд детских глаз, серьезно, Накахара, кажется, даже не моргает. — Ну приехали, — недовольно фыркает он, отряхиваясь и морща лицо. — Прекращай так на меня смотреть, я, конечно, люблю внимание, но это невежественно, — он не звучит осуждающе, как звучал бы строгий голос отца или нетерпеливый матери. Он словно шутит, совсем не злится и даже не осуждает. Накахара было открывает рот, чтобы что-то сказать, как дверь в его комнатушку резко раскрывается, заставляя мальчика наконец-то сдвинутся с места. Осознав только сейчас, что своими воплями и швыряниями, он поднял шум и разбудил мать, Чуя отходит в центр комнаты, до которого буквально было шага два, и становится совсем рядом с ночным гостем. Дверь широко распахивается, показывая совсем негодующую мать в своём проеме. — Ты что здесь устроил? — женщина начинает переходить на повышенный, даже истеричный тон, оглядывая весь беспорядок комнаты. — Быстро наведи порядок и ложись спать, иначе ты доиграешься, молодой человек, — строго добавляет она и Чуя немеет от шока. Он только молчаливо мотает головой, переводя взгляд то на незнакомца, то на мать, всем своим видом спрашивая, что за черт происходит. Но странный вид ребёнка остаётся проигнорированным и кажется женщина только больше закипает от злости. Незнакомец же улавливает негодующий детский взгляд и лукаво улыбается, перебирая пальцами по воздуху и как бы говоря: «Да-да, привет». Дверь в комнату оглушительно захлопывается и теперь Чуя окончательно ничего не понимает. Он сошёл с ума, как люди в тех страшных фильмах? Или быть может мама таки видела этого человека, но ей стало все равно? Миллион вопросов, а ответ ходит прям рядом, собирает разбросанные вещи и убирает их по местам. В этот момент наблюдательный Накахара замечает, что на руках и шее парня стянуты бинты и выглядят они крайне не новыми, но и не слишком старыми. Зачем они вообще, остаётся вопросом без ответа. Незнакомец же, убрав все вещи, хотя, скорее небрежно запихав их по углам, потягивается и заключает руки в замок за головой, осматривая сначала всю комнату, а затем и Чую. — Так, ну давай познакомимся, — тот подходит ближе и Чуя недоверчиво отшатывается назад, упираясь спиной в низкую кровать. Ему некуда бежать. Выйти из комнаты — создать лишний шум и снова получить нагоняй от матери, которая бредням сына не поверит. Драться с незнакомцем – глупо, что он, пятилетний мальчик низкого роста, может сделать против такой каланчи? Ровным счетом ничего. — Я Осаму Дазай, твой воображаемый друг. Сказал как отрезал. Чуя Накахара, строптивый мальчик, из не очень благополучной семьи, был далеко не первым подопечным Дазая, однако встречи именно с ним Дазай так ждал. И если мальчишка, что сейчас недоверчиво щурит свои голубые очи, ничего об Осаму не знает, тот знает о нем все. Работа такая, ничего не поделаешь. Первое знакомство – это всегда интереснее всего, обычно дети либо отчаянно и испуганно плачут, что выходит проблемой, либо радуются и сразу же принимают парня за нового друга. Но реакция Накахары отличается от обычной. — А другого друга мне можно? — Прости, что? — Дазай, опустившийся на одно колено, чтобы быть с Чуей вровень, немеет от шока и кажется даже обижается. Он драматично хватается за сердце, которое у него уже давно не бьется по–настоящему, и ударяет себя по лбу. — Ты сейчас серьезно, мальчик? — Ты какой-то сомнительный, — спокойно выдаёт Чуя, видимо поверив в то, что Дазай и правда его воображаемый друг. Накахара слышал о таком у многих детей, смотрел даже мультфильмы такого рода, но там воображаемые друзья были непонятного вида, смешные и странные. А этот, как бы язык не поворачивался, выглядит нормальным живым человеком. И если сравнивать с другими взрослыми, которых встречал Чуя, этот абсолютно несерьёзен. — Сомнительный? — Дазай по-совиному хлопает глазами, недоумевая. — Друзей не выбирают, как и родителей. Так что всех посмотреть тебе нельзя, принимай меня, — его последняя фраза звучит крайне по-детски и это даже забавляет маленького Накахару. — Я бы хотел выбрать себе других родителей, — грустно оглашает он, и бывший незнакомец меняется в лице, становясь неописуемо серьёзным и даже настороженным. Чуя чувствует себя отчасти виноватым, даже если перед ним его воображаемый друг, разве он может его огорчать? И вообще, когда это Чуя его придумал? Ещё одни вопросы без ответов. — И что мне с тобой делать? — А что обычно делают с друзьями? — Чуя присаживается на край кровати, упираясь коленями в плечи Дазая, тот же, в свою очередь, приподнимается и протягивает младшему свою большую, по сравнению с накахаровской, ладонь. — Просто доверься мне, я ведь сказал, что никуда не уйду. Выдуманные друзья слов не нарушают, — Чуя протягивает свою руку в ответ и вложив ее в дазаевскую, кивает, все так же проницательно смотря. Он непосильно серьёзный порой. В этот момент между ребёнком и духом заключается неоглашаемый контракт, который теперь не расторгнуть. И пусть Чуя сомневается, ему жутко одиноко, и даже если Дазай - это всего лишь плод его воображения — он совсем не против. Тот обещал не уходить и возможно от детской наивности, или, быть может, по любой другой причине, но Чуя верит ему.***
West Coast — Lana Del Ray
Чуя просыпается от чужого женского голоса, очень неохотно поднимаясь. Он не выспался после вчерашнего инцидента и ещё долго лежит в кровати, смотря в одну точку. Пытается сфокусировать взгляд на лампочке в центре комнаты, но не выходит. За окном раннее утро, часов таки семь-восемь, а откуда-то с кухни слышен привычный шум воды. Перед глазами немного плывет, голова побаливает и осознание тяжёлым комом накатывает только спустя пару минут. Воображаемый друг. Ему кажется, что все что было вчера — сон, галлюцинация, иллюзия. Называйте как хотите. Из размышлений его вырывает противный слуху голос няни, что ни свет, ни заря явилась в их квартиру, гремя посудой. Неохотно поднимаясь, Чуя шаркает тапочками по полу, направляясь в ванну, и только там, оставшись на пару минут с самим собой, он вновь и вновь прокручивает вчерашнюю ночь. Гостя с утра не оказалось, даже намёка на его присутствие не было, и потому события ночи ещё больше кажутся чем-то нереальным. Из мыслей мальчишку снова вырывает недовольный голос, правда теперь он принадлежит матери, которая ещё не ушла на работу. Чуя быстрыми шагами идёт на кухню, откуда доносится невероятно манящий запах только что приготовленной еды. Вчера он остался без ужина, а потому сейчас умирает от голода. Осторожно заглядывая на кухню, в нем ещё томится надежда, что там его поджидает сюрприз, все-таки у мальчика сегодня особенный день. Однако все надежды разрываются в клочья, оставляя после себя ничего. Но Чуя смирился, он слишком рано познал несправедливость мира, слишком рано повзрослел. Тяжело выдохнув, он натягивает на себя радость и уходит на кухню, где на его появление никто особо не реагирует. Приличных лет женщина, которая работает у них няней, и которую Чуя на дух не переносит – Озаки сан, стоит у плиты, готовя завтрак. Отец и мать сидят за кухонным столом по разные стороны, уткнувшись в свои гаджеты. В воздухе так и витает атмосфера напряжённости, однако Накахара все ещё пытается не отчаиваться. Он радостно подрывается с места и подбегает к отцу, запрыгивая тому на колени. Отец подхватывает мальчика, однако даже не улыбается ему, просто оценивающе смотря поправляет скомканную пижаму. Мать тоже отвлекается от своего телефона, сверля их взглядом. На душе становится неприятно тревожно. Чуя понимает, что оба родителя снова в ссоре, но старается сбавить обстановку своим присутствием. Как жаль, что этого недостаточно. — Папа, я очень скучал по тебе и ждал тебя вчера! — обхватив шею отца, заверяет Чуя и ни на секунду не врет, все так и было. Отец появлялся дома редко, не брал выходных и часто уезжал в командировки. Мама была дома чаще, иногда брала отгулы, но это никак не скрашивало ситуацию. В остальные же дни за ним следила Коё, которая была немного моложе его матери и приходилась маленькому Чуе няней уже около трёх лет. Чуя не посещал детский сад, как все остальные дети, однако оставлять маленького ребёнка одного было слишком рискованно, да и любому дитю нужно развитие, а родители Чуи были слишком заняты для этого. Поэтому недалеко живущая соседка, без работы, но с опытом в воспитании детей была очень кстати. Та же, будучи сама мамой, подрабатывала у них и часто приводила свою дочь к ним. Чуе не нравилась Коё, пусть и ненависти к ней он не питал, но и совсем не жаловал. Та была очень строга, постоянно нудила о манерах и доставала мальчика. Дочь же ее, Кека, была скромной и местами забитой девочкой, с ней Чуя быстро сдружился, но та была нечастым гостем в их доме. В основном оставаться с Коё приходилось один на один. И все-таки иногда, в отличие от матери, к Озаки можно было найти подход. Она могла что-то разрешить или простить мальцу, стоило ему назвать ее ласково сестрицей. Но такой приём работал крайне редко и для себя он прозвал няню-надзирательницу старой каргой. Коё во всем была непреклонна, считала что только ее мнение по-настоящему верное, и это очень раздражало мальчика, который хотел свободы. В итоге любая, даже редкая ласка от няни воспринималась им в штыки. Чуя верил, что, быть может, где-то в глубине души она и была добра, но все три года, что он ее помнит, она была придирчива и воспитывала Чую по всей строгости, запрещала и иногда прибегала к насилию. В такие моменты, плевать было, что именно благодаря ей, он впервые взялся за карандаш и полюбил рисование. Что только благодаря ей научился читать и писать. В каком-то роде она была ему той самой мамой, которой родная мать стать не смогла. Он все равно не мог полюбить ее, а уж тем более открыться ей, поэтому все, что оставалось Накахаре, это пакостить, пытаться хоть как-то устроить бунт и по итогу быть за это закрытым в комнате. Но сейчас не об этом. — Я тоже скучал, сын, — сухо, безэмоционально звучит из уст Накахары старшего. Тот отпивает дешевый кофе из кружки, что-то недовольно бурча. — Пап, а мы будем как-то отмечать мой день рождения? — вопрос звучит совсем невинно, Чуя буквально загорается, смотря на отца, словно умоляя. Тот молчит, только неодобрительно выгнув бровь. — Так, это что ещё за разговоры, — в диалог резко включается и мать Чуи, уловившая недовольство отца. Она всегда пытается угодить ему, буквально позволяет вытирать об себя ноги, считая, что так она заставит мужа полюбить себя, но увы. — Ты ещё более избалован, чем я думала. Не смей даже зарекаться о подобном, день рождения – это самый обычный день, а не праздник. Ты ничего не сделал, чтобы получать подарки. Это мне должны говорить спасибо, я мучалась, рожая тебя, но даже этого я не слышу. — Но ведь… — Чуя не знает что и сказать, он растерян. Шум от готовки стихает и Коё молчаливо подает на стол яичницу, стараясь игнорировать напряжение, которое растёт в геометрической прогрессии. Накахара шмыгает носом и на еду уже и смотреть не хочет, ему от чего-то становится противно, он сыт по горло. — Никаких но, за такие разговоры ты будешь наказан, — строго оглашает мать, поднимаясь с места. За ней встаёт и отец, спуская сына на пол. Тот даже не смотрит в его сторону, абсолютное безразличие. Озаки стоит где-то за спиной и ей до скрежета в сердце жаль мальчишку, но лезть в чужую семью она подавно не хочет, продолжая отмалчиваться. — Мы уходим, вернёмся к вечеру. Коё-сан, проследите за порядком и сегодня никакого телевизора, — Накахара осмеливается поднять глаза и впервые так ненавистно смотрит на родную маму. — Он совсем не ценит, что имеет, — жалуется та уже мужу, покидая квартиру. Чуя стоит ещё пару минут, поджимая кулаки. Махнув рукой на приготовленный завтрак, к которому так никто и не притронулся, он уходит в комнату, сопровождаемый взглядом няни. Как же ему надоела эта горечь. Он ей питается и ему больно. Чуя просто хотел немного радости, а сейчас, когда его распирает от несправедливости этого мира, он невольно вспоминает о вчерашнем воображаемом друге, оглядывая комнату. Но никого поблизости не оказывается. — И все-таки это была просто галлюцинация, — рухнув спиной на кровать, вслух проговаривает Чуя. Он старается думать, что сейчас его это никак не заботит, просто мысли, хотя отчасти грустно, что даже воображаемой дружбы не существует. Во что вообще ему верить? — Я не галлюцинация, — раздаётся откуда-то сбоку и Чуя медленно, подобно сове, поворачивает голову. Перед его взором предстаёт вчерашний незнакомец, сидящий на полу и перелистывающий какую-то детскую книгу со стола Чуи. И когда он только успел? — Что за, — Накахара вскакивает с места, не на шутку пугаясь и издавая испуганный, громкий вопль, чем видимо и привлекает внимание Коё, которая тут же отзывается с другой стороны двери. — Нет, все в порядке, — неохотно выдаёт Чуя, который минуту назад не на шутку так перепугался. Он хотел, чтобы Осаму оказался тут, но не верил, что это может произойти. Мальчик громко выдыхает и убедившись, что няня ему поверила, злобно скалится в сторону абсолютно спокойного Дазая, который выглядит скорее как элемент декора, чем как человек. — Врать не хорошо, Накахара Чуя-кун, — Осаму буквально чеканит чужое имя, потому что вчера младший так и не представился, однако это отходит на второй план. Мальчишка решительно подходит к гостю и протягивая к нему палец, тыкает того в щеку, пытаясь убедиться : не мерещится ли ему. На удивление Чуи, Осаму вполне себе осязаемый, тёплый и кожа у него приятная. Но дабы убедиться Чуя тыкает ещё раз и кажется входит в азарт, повторяя действие раз за разом, пока его запястье не перехватывают. — Ты во мне дыру проделаешь! — Уходи, — мальчик сам удивляется, как абсолютно не страшится Дазая, он спокойно, даже как-то по-хозяйски опускается рядом с ним и забирает у того из рук книгу, закидывая ее на стол. Злоба испаряется, в детском сердце эмоции меняются постоянно. — Но я ведь только пришёл, что уже выгоняешь? Разве ты не сам хотел, чтобы я появился? — Если тебя увидят, то будет плохо, поэтому уходи, — в эту секунду детский голосок Накахары звучит крайне умилительно, Дазай клянётся, он захотел жить заново. — Ты что, ещё не понял? Меня видишь только ты, потому что я твой воображаемый друг. Я могу брать предметы, могу быть осязаем, но никто кроме тебя этого не поймёт, — украдкой поясняет парень, активно жестикулируя. Все таки Чуя ребёнок, им нужно раскладывать все по полочкам. — То есть, ты мое воображение? — Дазай кивает. — И ты и правда просто пришёл, чтобы быть моим другом? — и снова кивок. — Ты что-то вроде собаки? — Осаму на автомате кивает, и только потом, услышав заливистый смех ребёнка, понимает, что сглупил. Это дитё намного смышлёней всех остальных. — И что мне с тобой делать? — Я могу с тобой играть. Могу читать, рисовать и проводить время так, как тебе вздумается, — на лице Дазая тёплая, радушная улыбка и Чуя, относившийся ко всему скептически, решает, что такой друг всяко лучше чем никакой вообще. Он уже собирается что-то сказать, как его громким голосом окликает няня, напоминая, что Чуе ещё сегодня с ней заниматься. Он совсем этого не хочет, потому что каждое такое занятие, сводится к тому, что Коё нахваливает свою дочурку и опускает Чую, сравнивая их. Это раздражает и не даёт никакой мотивации, однако мальчишке выбирать не приходится. — Я вернусь через несколько часов, ты будешь здесь? — с долькой надежды спрашивает младший, оборачиваясь к гостю на все сто восемьдесят. — Я никуда не уйду.***
The monster — Eminem ft Rihanna
Верно говорят, что чужие дети быстро растут — так оно и есть. Чуя буквально рос на глазах Осаму, казалось бы, вот они только познакомились и Накахара мало-мальски начинал ему доверять, а вот уже с того дня прошло целых четыре года. Сам Чуя заметно подрос, стал ещё более напористей и немного счастливее. Ситуация с родителями не менялась, те только ещё больше стали пропадать на работе, бывая дома в редкие выходные и абсолютно игнорируя друг друга. Мать все также продолжала срывать зло на маленького Чую и каждый раз это заканчивалось тем, что Накахара перечил ей и отправлялся в свою комнату, оставаясь без ужина. А вот уже в комнате, он, запрыгивая на колени Дазая, долго и тихо жаловался на несправедливость, стараясь не заплакать, а Осаму его внимательно слушал, поглаживал по голове и успокаивал. Это работало. В дни, когда Чуя оставался без ужина, Дазай самолично выходил из каморки, как он сам прозвал комнату ребёнка, и воровал что-то с кухни, принося Чуе. Родители особого значения этому не придавали, были слишком увлечены и заняты выяснением отношений. Чуя рос не только физически, но и умственно, Осаму привил ему любовь к чтению и каждый раз, когда Накахара заканчивал читать очередную книгу, они часами ее обсуждали, часто дурачась. Сейчас же, мальчишке уже девять лет, он посещает начальную школу, а после неё возвращается домой, где его уже не ждёт няня. Заметив самостоятельность сына, да и в силу финансовых проблем, расходы пришлось сокращать по максимуму, а потому Озаки была уволена. Изредка мальчишка встречал ее на лестничной клетке, та приветливо ему улыбалась, а вот Чуя только злобно скалился и отмахивался. У Накахары не было друзей, он все ещё не знал, как знакомиться и как находить общий язык, но с некоторыми одноклассниками он неплохо ладил. Например, Рампо Эдогава, одаренный мальчик сидевший рядом, сначала подшучивал над Накахарой, считая того глупцом. Однако стоило ему получить отпор, как он тут же зауважал мальчишку. О том, что отпор Рампо Накахара давал не один, а под чутким чужим руководством, мы умолчим. Он вообще больше никогда не был один, Дазай всегда был рядом. Не всегда виден, но всегда ощущаем, чисто на интуитивном уровне. Он сопровождал Чую в школу, сидел возле него на уроках и иногда подсказывал некоторые ответы. Хотя часто из чистой вредности, делал это неверно, ставя мальчишку в неловкое положение. Он шёл с ним домой, помогал с домашней работой, и много, просто без умолку разговаривал. И Чуя к нему привязался, сильно и намертво. Он уже не представлял ни дня без Осаму, привык к его бубнежу, присутствию, успокаивающим объятиям и ласке. Дазай не был похож на человека ласкового и нежного, но с маленьким Чуей он был таким, словно старался возместить все то, что Накахаре так не хватало. — Волнуешься? — Осаму идёт совсем рядом, постоянно мотаясь из стороны в сторону и надоедая Чуе. Тот опускает глаза на свои несколько потрёпанные ботинки, отряхивает подол школьной рубашки и поправляя громадный портфель. — Ни капли, — Накахара только отмахивается от надоедливого, словно комара в летний зной, Дазая и задирает голову повыше, ускоряя шаг в сторону школы. Пусть Осаму и прав. Он действительно волнуется, все-таки это его первый день в средней, абсолютно незнакомой, школе. Новое общество для ребёнка всегда стресс, Чуя просто боится получить осуждение, не оправдать ожидания. В начальной школе он был практически лучше всех в учебе, очень быстро все улавливал, особенно любил решать примеры и задачки, да и в целом был очень старателен. От чего-то Накахара верил, что будь он лучшим, его родители будут гордиться им. Однако, те оказались скупы на похвалу и все заслуги Чуи принимали как что-то должное, словно то и не требует стараний. Быть не хуже всех — единственное, чего мальчик так отчаянно желает и может быть, сейчас разница между ним и сверстниками не яро бросается в глаза, но чем старше дети, тем жёстче их нравы. Чуя знает, что он не совсем такой, как остальные. Он не ходит в новой форме каждый год, признаться честно, его одежка доживает свой третий год. Он не носит еду в школу, как то делают другие дети, да и карманные деньги ему дают не часто. Его не забирают после занятий, а родители не являются на собрания. Учителя уже окрестили его как ребёнка из неблагополучной семьи, увидев как тот шугается практически всего, пытаясь защититься. По Чуе видно, что его бьют и это замечают и другие дети. Сейчас в жизни их семьи чёрная полоса, хотя она по-моему и не заканчивалась. — Волнуешься? — принявшись снова за своё, старший пытается разглядеть на лице Чуи какие-либо эмоции. Тот не особо умеет их сдерживать и скрывать, а потому Дазай сразу же понимает, что что-то не так. Он ведь все видит и все знает. Он слышит о чем говорят родители, когда Чуя спит или моется. Он не раз становится свидетелем того, как мать Накахары отвешивает ему пощечину, причитая о какой-то дерзости. Прекрасно замечает новые синяки на теле Чуи, полученные после «важного» разговора с отцом, куда мальчишка настоятельно просит Дазая не соваться. Просто не хочет, чтобы тот видел, хоть и осознаёт, что Дазай всё прекрасно понимает. Он жалеет его, сочувствует и злится на его родителей. Но что он, буквально плод воображения мальчика, способен сделать? Разве может он показать отцу Накахары каково это, когда на тебе вымещают гнев? Нет, ничего он не может. И это очень сильно его раздражает. — Да не волнуюсь я! — Чуя немного повышает голос, видимо от нервов и чувствует себя крайне неловко, замечая на себе странные взгляды прохожих. Пора прекратить общаться с Дазаем в людных местах. — Ну как скажешь, — Осаму выдерживает паузу. — Даже если ты переживаешь, тебе не стоит волноваться, потому что ты уже лучше всех. — Откуда тебе знать? — недоверчиво оглашает Чуя, остановившись и взглянув на рядом идущего Дазая. — Я много чего видел и много кого, но ты самый одарённый ребёнок из всех, что я встречал, — Дазай садится на одно колено перед младшим и треплет того по голове. — Верь в себя, Чуя-кун. Обещай мне. — Я обещаю, — надув щеки от смущения, бубнит Чуя, но все-таки соглашается с Дазаем и они подписывают обещание на мизинчиках.***
Дазай оказывается прав и все проходит не так плохо. Чуя блистает знаниями в первый же день, и теперь этот рыжеволосый мальчуган становится любимчиком некоторых учителей, да и одноклассники оказывается неплохими, за редким исключением. Акутагава с начальной школы, поворотом судьбы попадает в один класс с Накахарой, и тот даже рад, что есть хоть одно знакомое лицо. Пусть они никогда толком не говорили, но так становится немного легче. Дазай не отходит от Чуи всю первую учебную неделю, но не мешает, иногда театрально пуская слезу гордости, хотя больше придуриваясь. На людях Чуя с ним не говорит, максимум жестикулирует, а вот дома беседует без умолку, хотя обычно из мальчишки тяжело вытянуть и пару слов. Дазай называет это защитной реакцией и дабы выводить Чую на какие-то эмоции, намеренно его злит, но это так, будни. Во всем остальном же учеба даётся ему не трудно, дни проходят неплохо, однако всему хорошему рано или поздно приходит конец. В жизни Накахары Чуи точно. Дети — словно белый, чистый и новый лист, который родители заполняют своими собственными красками. По поведению ребёнка можно сразу понять в какой семье он живет и как себя чувствует. И если такие, как Акутагава, чаще просто не создают шума и лишних проблем, являясь моментами чересчур робкими. То такие как, Тачихара Мичузу, на удивление, друг того самого Акутагавы, порой путают все границы и проявляют излишнюю жестокость. — Сгинь с места, — голос Мичузу звучит резко, он говорит приказывая и угрожая. Его действительно многие боятся, мальчишка он жуткий, и знает такие слова, которые всем остальным в жизни не слышались. Глупый до чёртиков, и просто ищущий способ самоутвердиться. Для многих он совсем непонятный, для Накахары же как открытая книга. Тот ещё в самом начале показал свою дурную сторону, от чего наш герой и сделал вывод в разговоре со своим вымышленным другом. Однако Дазай только помотал головой и заключил, что те чем-то похожи. Чуя, естественно, был совсем не согласен. И вот сейчас, когда он ополчился против одноклассницы, все остальные мирно наблюдают за этим со стороны, не желая вмешиваться. Тачихара же одаривает гневным взглядом уже съёжившуюся от страха девочку, резким пинком отшвыривая ее портфель в сторону. Тот отлетает на пару метров и все содержимое девичьей сумки разлетается по классу, закатываясь под чужие парты. — Но это мое место, — очень тихо, практически неслышно говорит девчушка, стараясь не отводить взгляд. Она в растерянности от чужого напора и вот-вот точно расплачется. — Эй, заканчивай, — толпа школьников, собравшиеся в одному углу, резко расступаются, пропуская рыжую макушку вперёд. — Тебе что, другого места не найдётся? — Чуя звучит очень смело, он буквально закипает от только что увиденной картины. Быть может, Накахара много с чем ещё не знаком в этом мире, может быть он много чего не понимает, но защищать слабых он всегда считал правильным. — Тебе то какая разница, коротышка? — одноклассник хмуро поворачивается к виновнику торжества, сократив между ними расстояние. — Или, быть может, тебе жить надоело? — Стой, как он тебя назвал? Коротышка? — так не вовремя рядом оказывается Дазай, абсолютно невидимый для всех, кроме одного единственного мальчика здесь. Тот заливисто смеётся с нового прозвища Накахары, кажется, совсем игнорируя конфликтную ситуацию. — Завались, — шипит Накахара, так чтобы его было слышно только незваному гостю. — Здесь куча мест, куда ты можешь сесть, — фыркает рыжеволосый. — Каждый может обидеть девчонку, найди себе кого-то по зубам. А иначе я за себя не ручаюсь, — поворачиваясь к нарушителю спокойствия, Чуя встаёт в защитную позицию, выставляя кулачки вперёд и злобно скалясь. Дазай, который наблюдает за сей картиной, клянётся что Чуя сейчас похож на маленького рыжего то ли тигрёнка, то ли котёнка. — У тебя духа не хватит сделать мне что-то, коротышка, — отрезает одноклассник, задирая ногу и подошвой наступая на стул, где некогда сидела одноклассница. Напряжение в классе растёт. Юан, бывшая только что жертвой обидчика, отдаляется от них, собирая разлетевшиеся вещи обратно в сумку. Одноклассники только наблюдаю за исходом событий, желая зрелищ поинтереснее. И зрелище происходит, потому что в следующую секунду Накахара отбрасывает своей ногой чужую со стула, подлетая и взяв Тачихару за воротник. — Хватит. Тачихара в долгу не остаётся, остальные одноклассники начинают издавать различного рода звуки, кто поддерживающие улюлюкает, желая продолжения и драки. А кто-то невольно охает, потому что резко замахнувшись, Мичузу ударяет Чую где-то в районе скулы и тот не сумев устоять на ногах, падает на пол с сильным грохотом. Чуе будет больно, потом, не сейчас, сейчас он под адреналином и боль ощущается слабо. В глазах немного плывет, но для Чуи это привычно. Он поднимается на ноги и только собирается ответить обидчику, как над ухом раздаётся знакомый голос. — Ваш учитель идёт, не опускайся до его уровня, Чуя, — Дазай звучит растерянно, вид побитого Чуи, у которого глаза излучают агрессию, его не на шутку настораживает, однако он старается оставаться непреклонным и не поддаваться эмоциям. Дазай не врет, учитель и правда в следующую секунду оказывается у входа в класс, неодобрительно осматривая толпу, а затем примечая, что все столпотворение образовалось возле двух конкретных детей. Тачихара замечает учителя не сразу, все ещё разъярённо дышит, испепеляя взглядом Чую, пока тот отряхивая ладоши на секунду ловит взгляд одноклассника и улыбается. Он все понял, спасибо Дазаю. — Учитель, Тачихара распускает руки! — Чуя мигом поворачивается к сенсею, и смотрит абсолютно невинным взглядом, выражающим растерянность. Дети вокруг расступаются, дабы не оказаться под горячей рукой учительницы, а Тачихара заметно теряется, не ожидая от одноклассника такой подставы. — Он выгнал Юан с места, а затем ударил меня, когда я вступился, — и слова Чуи звучат так убедительно, особенно на фоне растерявшего Мичузу, что ему верят. — Ты пройдёшь со мной, Тачихара-кун, — взяв ученика за ухо, Йосано сенсей не церемонится и выводит мальчугана из класса. Все облегченно выдыхают. Чуя потирает место удара, которое болит не на шутку, и невесомо шепчет «Спасибо», зная, что его услышат. Когда Накахара снова тянется к ушибу, его руку перехватывает чужая, маленькая и приятная на ощупь. — Чуя-кун, ты в порядке? — обеспокоено спрашивает Юан, чувствуя себя очень виноватой. Она не до конца знает, как себя вести, но ей невероятно приятно, что Накахара встал на ее защиту. — Все в порядке, — Чуя натягивает самую лучезарную улыбку из всех, скрывая за ней боль и пытается отмахнуться от девушки, однако та оказывается настойчивей, чем кажется. По итогу, Чую отводят в медпункт, прикладывают лёд и на радость Чуи, отёк оказывается не сильным и остаётся только небольшого размера синяк, который медсестра маскирует под пластырем. Медсестра осматривает его тело на наличие ещё каких-либо ушибов и очень неодобрительно косится, находя на теле мальчишки синяки. Те не выглядят новыми, словно находятся на этапе заживания, но ещё болят, если судить по шипению, издаваемому самим Накахарой. На все вопросы он только отмахивается, стыдливо опускает глаза и говорит, что просто очень неуклюж. Ему ни классный руководитель, ни медсестра не верят, особенно после того, как Чуя отчаянно просит не впутывать в историю родителей и не сообщать им. Но пока закрывают на это глаза, всем хватает своих проблем. Остальной школьный день Чуя пропускает, поэтому он очень удивляется, когда возвращаясь в пустой класс, замечает там Юан. Та предлагает пойти им домой вдвоём и оказывается очень милой в общении. Чуя искренне радуется, что смог с кем-то найти общий язык. Правда, его кое-что напрягает. Точнее отсутствие кое-кого. С того самого момента Дазай пропал из зоны видимости и если раньше, в такие моменты он был ощущаем где-то рядом, то сейчас его словно абсолютно нет. Неужели когда у человека появляется первый друг они теряют того самого воображаемого друга? И как вообще люди становятся этими воображаемыми друзьями? Накахара не на шутку задумывается.***
Another Love — Tom Odell
— Осаму, ты здесь? — Чуя тихо заходит в свою комнату, но ему никто так и не отвечает. Он зашёл домой ещё минут двадцать назад, однако так и не смог полноценно поесть, то ли обстановка молчаливых родителей, которые не придали значения пластырю на лице, напрягала, то ли отсутствие старшего. Чуя склонялся ко второму, потому что к первому привык. Отбросив школьную сумку, Накахара ещё раз пробежался по комнате глазами, однако поиски оказались безрезультатными. Дазай появлялся когда сам того хотел и исчезнуть мог абсолютно так же, но он всегда присматривал за парнишкой, а сейчас ощущалась какая-то пустота. Чую накрыло с новой волной горького ощущения одиночества, но он всяко откидывал все сомнения, упрямо уверяя себя, что Осаму скоро окажется тут. А пока Чуя подождёт, раскинувшись на своей кровати и прикрыв глаза. Мысли медленно перетекли к сегодняшнему дню, он думал обо всем. О Тачихаре, которого больше не видел и которому пришлось вероятно не сладко. О Юан, которая была Чуе безмерно благодарна. Она милая, с яркими, необычного цвета волосами, тем самым напоминая и самого рыжего мальчишку. У неё большие глаза, широкая улыбка и куча озорства во взгляде. Она нежная и хрупкая, как настоящая принцесса и волей-неволей, Чуя представляет себя героичным принцем рядом с ней. Он вспоминает чем подобные истории заканчиваются и невольно краснеет. — О чем задумался, Чуя-кун? — Накахара резко открывает глаза, услышав знакомый голос и, кажется, с облегчением выдыхает. Дазай предстаёт во всей красе, одетый как всегда, но от чего-то взволнованный. Тот присаживается на край кровати, как бы говоря, что готов слушать младшего. — Где ты был, Осаму? — Чуя приподнимается на локтях, и подгибает под себя ножки, занимая совсем немного территории кровати, особенно рядом со столь большим Дазаем. — Я говорил тебе не звать меня по имени, я ведь старше! — Дазай возмущённо надувается, хмурясь. — И я задал тебе вопрос, — щёлкнув Чую по носу, добавляет старший. — Я просто задумался о сегодняшнем дне, — Чуя в небольшом замешательстве и это не утаивается от чужих глаз. — Ну так где ты был? Я подумал, что ты исчез. — Исчез? — Дазай заливается смехом. — Куда бы я мог деться, Чуя-кун? — Не знаю, ты бы мог просто исчезнуть. Испариться. Ты ведь всего лишь плод моего воображения, да? — Ты прав, — Дазай взбирается с ногами на кровать, садясь напротив мальчишки. — Я всего-то плод твоего воображения, так что никуда я не уходил, просто не показывался. Я ведь говорил, что не оставлю тебя. — Никогда не оставишь? — младший недоумевая почёсывает затылок. — А у всех детей есть воображаемые друзья? Или они исчезают после того, как у детей появляется первый друг? — У всех детей есть такие друзья и нет, они не исчезают от появления реального друга. А что, у коротышки появился друг? Или быть может подруга? — Не зови меня так! Я не коротышка и никто у меня не появился! — Чуя возмущено хлопает ладонями по коленям Дазая, однако тот не реагирует. — Просто сегодня, когда ты неожиданно пропал, я подумал что это из-за того, что я подружился с Юан. Но мы не друзья. Ты мой друг, Осаму, — слышите громкий стук? Это сердце Осаму Дазая не выдерживает детской милоты. — Прекращай называть меня Осаму, — в этот момент Дазай понимает, что пора объяснить смышлёному подопечному что и как устроено. Но его на пару секунд сбивает прилив эмоций, Чуя впервые назвал его своим другом и это отдалось приятным ёканьем сердца и теплотой в душе. — У всех детей, как я уже сказал, есть придуманные друзья. Но и мы берёмся не просто так. — А откуда? — Не перебивай, — приложив указательный к губам, продолжает Дазай. — Мы просто души и мы тоже когда-то были живыми людьми. Ты ведь уже слышал про рай и ад? Мало кто знает, что есть ещё куча миров, куда отправляются человеческие души после смерти. Я лишь знаю то, что те, кто умер не своей смертью — становятся вольными душами, а потом могут стать друзьями детям. — Умершие не своей смертью? Какой, например? — Чуя заинтересовано склоняет голову. — Умершие от чужих рук, например : от рук убийцы или же те, кто убил себя сам. Они все становятся вольными душами, привязанными к земле. — Получается и ты умер не своей смертью? — юному Накахаре становится немного не по себе. Он смотрел пару раз фильмы с приведениями, но те всегда были прозрачными, а Дазай очень даже осязаемый. Получалась какая-то неувязочка. — Да и я умер не своей смертью, но тебе рано ещё об этом знать, — предсказывая вопрос младшего, сразу же проконстантировал Дазай, не желая вдаваться в подробности. — Почему тогда именно ты попал мне? — Это случайность. — А у тебя были до этого другие дети? — Да, были. Я умер ещё сто лет тому назад, — то-то Чуе его плащ казался старомодным. — Но они уже не помнят меня. Когда детям исполняется тринадцать лет, они перестают в нас нуждаться и мы уходим. — То есть и ты уйдёшь, когда мне будет тринадцать? — Дазай не думает, что сказал это зря, раньше он этого детям не раскрывал, те бы не поняли, однако Чуя, не демонстрирующий особой привязанности к Дазаю, казался ему тем, кто легко примет правду и потому он кивает. — Я не хочу, чтобы ты уходил, Осаму. Дазай невольно охает, когда Чуя впервые за долгое время их сожительства, сам тянется к нему и очень крепко обнимает. Как бы Накахара не упрямился, он был тем, кто хотел нежности и ласки, а Дазай, в свою очередь, старался его этим окутать. И Чуя уже давно перестал думать о днях, в которых нет Дазая. Он и правда не хочет, чтобы тот уходил. Старший крепко обнимает его в ответ, заправляя длинноватые пряди волос за ухо мальчика и улыбаясь самой тёплой улыбкой. Ему кажется ещё чуть-чуть и он треснет от счастья на лице. Осаму и сам уходить не хочет, но в слух сказать это так и не решается, просто довольствуясь моментом. — Осаму. — Мм? — Чуя не вырывается из объятий, только устраивается поудобнее на коленях старшего, поворачиваясь к нему лицом. — А что значит любить кого-то? Как можно понять, что ты любишь кого-то или тебе кто-то нравится? — любознательно хлопая глазами, заинтересовано спрашивает младший. — А с чего ты вдруг? Колись, тебе понравилась та девочка с твоего класса? — Дазай удивлён такому вопросу, хотя пора уже привыкнуть, что Накахара, который сам себе на уме, может выдать все, что угодно. — Я вот и пытаюсь понять нравится она мне или нет. Вдруг я ее люблю и не знаю об этом? — Чуя вообще не шутит, даже не представляя, как забавно звучат его слова. Дазай же не удерживается и начинает смеяться, вызывая чужое недовольство. — Да прекращай уже! — Ладно, прости, — Осаму переводит дух, успокоившись. — Любовь и симпатия – это разные вещи. Симпатия у тебя может быть к большому количеству людей, как просто к приятным друзьям и так далее. Любовь же – это более серьезно. Я не могу тебе точно сказать, что это. — Разве ты не все знаешь? — Дазай отрицательно мотает головой. — Я знаю, что любовь – это когда ты без человека не можешь. Мама как-то раз говорила так, а потом добавила, что папа без нее может. — В какой-то степени она права, любовь – это когда хочется, чтобы человек был всегда рядом. Чтобы не уходил, он словно всегда приносит тебе чувство комфорта и спокойствия, понимаешь? — и Чуя понимает. — Забота, поддержка — это все тоже любовь. Когда ты даже не смотря на плохие стороны человека, принимаешь их. Раньше люди говорили, что любят не за что-то, а вопреки. — Тогда Юан я не люблю, — Чуя задумывается о родителях, о всех кто его окружает и думает о том, любил ли он кого-то действительно. — Я тебя люблю, Осаму. Сегодня у Дазая будет инфаркт, гарантировано. — Правда что-ли? — на самом деле парню очень приятно. Он никогда не чувствовал себя настолько живым, приходясь мёртвым. — Это, увы, не та любовь. Но и я тебя люблю, Чуя-кун. — Ну и пускай не та, за то она есть прямо тут, — Чуя очень мило и по-детски, хлопает себя по груди, в месте где находится сердце. — Когда ты станешь старше – ты поймёшь как различается любовь, а пока кому-то явно пора садиться за уроки и идти спать. Недовольный возглас остаётся проигнорированным и вечер так и заканчивается. Чуя делает домашнюю работу, Дазай наблюдает за ним и много думает. Любовь? Если бы у него спросили сто лет назад, когда он ещё был жив, о любви, он бы точно назвал всего лишь одно имя. И Дазай невыносимо скучает, но старается забыть об этом, вот уже как сто лет старается. Чуя попросил его не уходить, а Дазай ничего не ответил, потому что не хочет врать. Сейчас, когда Накахара после тяжелого дня привычно посапывает в чужих объятиях, пока Дазай укладывает его в кровать, старший думает, что времени еще много. Чуе всего девять лет от роду, у них ещё четыре долгих, совместных года друг с другом. Однако, время не щадит никого, ни людей, ни обстоятельства. И как жаль, что его нельзя просто так остановить.