Падая

— Какие смешные часы! — заметила она. — Они показывают число, а не час! — А что тут такого? — пробормотал Болванщик. — Разве твои часы показывают год? — Конечно, нет, — отвечала с готовностью Алиса. — Ведь год тянется очень долго! — Ну и у меня то же самое! — сказал Болванщик. Алиса растерялась. В словах Болванщика как будто не было смысла, хоть каждое слово в отдельности и было понятно. — Я не совсем вас понимаю, — сказала она учтиво. — Соня опять спит, — заметил Болванщик и плеснул ей на нос горячего чаю.

Гермиона кричит. Она падает, падает, кажется, что она падает вечность, а на деле — миг, потому что она всё ещё видит, как ухмыляется эта жаба Амбридж. И Гермиона успокаивается, осознавая, что даже если это конец, то глава невыразимцев наверняка знает, кто виноват в её падении. И Амбридж понесёт наказание. Гермиона падает, падает, падает… А затем пустота. . . . . . . Всё вокруг серое. Серый туман сгущается и полностью заполняет собой пространство. Она не видит ничего в этом сером тумане. Здесь нет ни людей, ни ориентиров, ничего нет. Только пустота и серый туман. Она закрывает глаза и снова открывает их, чтобы проверить: вдруг что-то изменилось. Она что-то чувствует, но лишь на мгновение, а потом снова пустота. Пустота. И серость. . . . . . Часы. Часы большие и выглядят довольно старыми. Но все же они скорее похожи на огромные карманные часы, нежели на настенные или напольные. Только часы не ходят. Гермиона думает, что кто-то забыл их завести. Гермиона движется к часам, но как только протягивает руку, чтобы завести их, в серости начинает что-то шевелиться, и её снова откидывает назад. . . . . . Гермиона падает. По крайней мере, она думает, что падает. Она знает, что падала, когда попала сюда, и знает, что не приземлялась и никуда не попадала, поэтому предполагает, что всё ещё падает. И будет продолжать падать, пока её не остановит какая-нибудь внешняя сила. Гермиона задаётся вопросом, не является ли серый туман той самой силой, что заставляет любого, попавшего сюда плыть и перемещаться, словно сквозь желе. Эта мысль успокаивает её, но в следующий миг она моргает и вспоминает, что ощущения при свободном падении и плавании весьма схожи. Гермиона падает, падает, падает… И кричит. . . . . . Пока Гермиона падает, она думает. Она думает обо всём, чем могла бы заниматься. Она могла бы изучать дементоров — она уверена, что это порождения магических деяний, движимых ненавистью и прорывающих дыру в ткани реальности. Она могла бы расспросить Винки; она думает, что если задаст правильные вопросы, то сможет разгадать тайну магии крови, которая связывает домовых эльфов с хозяевами. В конце концов, она могла бы просто общаться с друзьями, смеяться и жить нормальной жизнью, без Темных Лордов, Пожирателей и смерти. Она не думает о том, что было. Воспоминания растворились внутри, но она этого не замечает. Она не думает о том, что будет. Будущее — загадка, но она не старается её разгадать и не осознает, что совершает ошибку. Есть только сейчас, сейчас — что есть, чего нет и что может быть. И в этом сейчас Гермиона падает. . . . . . Часы. Часы большие и выглядят очень старыми. Они серебряные и похожи на карманные, только очень, очень большие. Но часы не ходят. Стрелки стоят на месте, и секундная, и минутная. Гермиона думает, что кто-то забыл завести часы. Поэтому они и не ходят. Гермиона недоумевает, что за человек мог бы заводить такие часы. Она задаётся вопросом, стоит ли ей их заводить, но часы уже остаются позади, их нет. . . . . . Гермиона падает в тумане. Нет ничего, кроме серости. А Гермиона падает. . . . . . Парень. Гермиона использует слово «парень», потому что он кажется слишком взрослым, чтобы называться мальчиком, но слишком молодым, чтобы можно было назвать его мужчиной. Но парень есть, она видит его здесь и сейчас. У него чёрные волосы и голубые глаза. Он одет в чёрную мантию, которая свободно развевается вокруг него в невесомой пустоте (о невесомой пустоте Гермиона думать не хочет, иначе снова начнет кричать). Похоже, он примерно одного с ней возраста. Гермиона подплывает к нему. Парень выглядит потерянным и с ужасом смотрит в её глаза. Он начинает кричать. Гермиона тоже кричит. . . . . . Часы. Гермиону терзает смутное чувство, что она уже видела эти часы раньше, но мысль ускользает, и она не может вспомнить. Часы больше похожи на карманные, только крупнее, и совсем не похожи на те часы, которым полагается быть такого размера. И Гермиона думает, что кто-то забыл их завести — часы идут неправильно. Они на самом деле неисправны. Стрелки часов идут не вперед, а назад, отсчитывая секунду за секундой в обратном направлении. Гермиона вздыхает, а парень падает.  — Я уже в сто пятьдесят седьмой раз вижу эти часы. Гермиона удивляется.  — Откуда ты знаешь? — спрашивает она. Парень окидывает её странным взглядом.  — Я помню, — говорит он. И Гермионе становится грустно.  — А я не помню, — отвечает она. — Не могу вспомнить ничего. Есть только сейчас. Парень мрачно улыбается.  — Помнить — это единственное, что я могу, — говорит он. — Я даже помню, как был тобой. . . . . . Гермиона падает. Её знакомый тоже падает. Гермиона кричит. Сложно не кричать, когда ты летишь в пустоту навстречу своей гибели. Её знакомый маниакально смеётся. Его смех похож на безумный, и Гермиона думает, а не сошел ли он с ума от этого серого тумана? Она полагает, что так оно и есть, и ему, скорее всего, стоит обратиться к целителю. Она задумывается, как он сможет обратиться к целителю, если они падают в пустоту и вокруг нет ни единой души. Она кричит. Он смеётся. Они падают. . . . . .  — Сложно было уничтожать крестражи? — спрашивает он. — Я всегда хотел уничтожить один. Гермиона смотрит на него, но его глаза закрыты.  — Я уничтожила крестраж? — спрашивает она.  — Да, Гермиона, — говорит он. — Ты и твои друзья уничтожили все крестражи. Гермиона удивляется.  — Разве я называла тебе своё имя? — спрашивает она.  — Тебе незачем это делать, — говорит он. — Когда я смотрел на тебя, я был тобой в каком-то смысле. Я словно переживал каждую деталь твоего прошлого и я помню его. Я помню, как к тебе обращались по имени. Я помню, как ты подписывала свои домашние задания. Я помню даже улыбку твоих родителей, когда они выбирали тебе имя сразу после твоего рождения. Гермионе интересно, где сейчас её родители. Должно быть, они у нее когда-то были, она знает. Но сейчас она не может их вспомнить.  — Я не могу ничего вспомнить, — говорит она. — Я знаю только, что я Гермиона, и всё.  — Ты не помнишь ничего, кроме своего имени? — нахмурившись, уточняет он. — Совсем ничего?  — Я помню только слово «Гермиона», — повторяет она. — И я помню падение. Они молчат. Гермиона не спрашивает его имя, а сам он не называет. Они падают. . . . . . Чужая рука накрывает её глаза, и Гермиона удивленно фыркает.  — Видишь? — требовательно спрашивает её знакомый. — Разве так не лучше?  — Я не понимаю, — отвечает она. — Сейчас я ничего не вижу.  — Да, но разве сейчас ты не можешь думать? — спрашивает он. — Разве не можешь вспомнить? И Гермиона внезапно понимает, что может. Она помнит, как попала к невыразимцам. Они задавали ей вопросы и, похоже, были весьма впечатлены ответами. Их главный составлял официальное предложение о работе, а её в это время знакомили с окружающей обстановкой. Она как раз изучала руническую вязь на каменной Арке, когда появилась Амбридж и столкнула её внутрь. Гермиона помнит её глаза: они горели безумным огнём, а сама Амбридж была похожа на сумасшедшую. Гермионе кажется, она помнит, как невыразимец, с которым она была, с криком бросился на Амбридж, но к тому времени она сама уже падала и кричала, поэтому точно вспомнить не может.  — Меня столкнули, — говорит Гермиона и удивляется тому, с какой силой звучит её голос. — Эта жаба Амбридж меня столкнула!  — Меня тоже столкнули, — произносит её знакомый. — Я нашёл кое-что могущественное и забрал, чтобы спрятать. Человек, кому принадлежала эта вещь, узнал об этом и в качестве наказания столкнул меня в Арку Силы.  — В Арку Силы? — удивляется Гермиона. — Но меня столкнули в Министерстве.  — Возможно, их несколько, — предполагает он. Гермиона вздрагивает. Мысль о том, что существует несколько арок, открывающих врата в небытие, ей совсем не нравится. . . . . .  — Почему, когда я закрыла глаза, это помогло? — спрашивает Гермиона, не поднимая ресниц. — Зачем ты накрыл рукой мои глаза?  — Я думаю, мы по-разному воспринимаем время, — говорит он. — Когда я смотрю на тебя, я не просто вижу тебя, я вижу абсолютно всё, что когда-либо происходило с тобой.  — Что ты имеешь в виду? — спрашивает Гермиона  — Я кричал, когда увидел тебя, — отвечает он. — Я кричал, потому что видел твоими глазами, видел битву за Хогвартс и Пожирателей смерти, прорвавшихся в замок, видел дракона в подземельях Гринготса и сражение в Отделе тайн. Всё это было так реалистично, что я не мог не кричать. Гермиона изумлена.  — Как ты мог это видеть? — восклицает она. — Это не нормально. Похоже на ретроспективное восприятие, когда человек знает о прошлом то, чего знать не может. Это один из феноменов человеческой психики, очень редкий. Он смеётся, но это отнюдь не весёлый смех.  — Понятия не имею, — отвечает он. — Это случилось после того, как я начал падать. Гермионе не нравится вспоминать о падении. Её охватывает паника, и она открывает глаза. Она больше не помнит, что падает. Только серая пустота и симпатичный попутчик рядом с ней. Она улыбается ему, но его глаза закрыты.  — Ты снова открыла глаза? — спрашивает он. Гермионе нравится его глубокий бархатистый голос.  — Так и есть, — говорит она. — И что? Он вздыхает. . . . . .  — Значит, прошлое — это единственное, что ты видишь, — размышляет Гермиона. Её глаза закрыты. — Когда ты смотришь на меня, то видишь только то, что происходило со мной раньше.  — Верно, — говорит её знакомый.  — Но ты не видишь меня прямо сейчас?  — Да, — подтверждает он. — Я думаю, что время не идёт, пока мы падаем. Мне кажется, что мы вне времени.  — Как можно быть вне времени? — спрашивает Гермиона. — Время линейно, оно беспрерывно движется в одном и том же направлении. Разве есть такое место, где не существует времени?  — Есть, — мрачно отвечает её знакомый. — Здесь. Гермиона задумывается.  — Возможно, это могло бы объяснить окружающую нас пустоту, — признаёт она. — И символичность часов.  — Ты тоже видела часы? — спрашивает он. — Могла бы и сказать!  — Я не могла вспомнить, — возражает она. — Я начинаю вспоминать только с закрытыми глазами.  — Ладно, что там с часами? Что они делали? Гермиона пытается вспомнить.  — Они… ничего, — вспоминает она. — Они не ходили. Как будто были сломаны, или их забыли завести.  — Возможно, мы ещё увидим их, — вздыхает он. — Тогда я тоже смогу на них посмотреть. Гермиону охватывает страх.  — Но… если я открою глаза, я снова всё забуду, — произносит она. — Я забуду, зачем должна смотреть на эти часы. Снова забуду. Не вспомню. Он берет её за руку и легонько сжимает. Она чувствует тепло его руки, и это тепло её успокаивает.  — Не волнуйся, — говорит он. — Я запомню. Гермиона открывает глаза. . . . . . Часы. Часы большие и выглядят довольно старыми. Но все же они скорее похожи на огромные карманные часы, нежели на настенные или напольные. Только часы не ходят. Гермиона думает, что кто-то забыл их завести.  — Ты права, — говорит её знакомый. — Стрелки совсем не движутся.  — Они сломаны, — отвечает Гермиона. — Кто-то забыл их завести.  — Закрой глаза, — просит он. Она закрывает.  — Часы подтверждают теорию, — говорит он. — Как я и думал, ты видишь только настоящее, то, что происходит сейчас. Ты не можешь видеть ни прошлого, ни будущего. Теперь, когда ее глаза закрыты, его слова обретают смысл.  — Обычно люди не видят ни прошлого, ни будущего, — возражает она. — Это не совсем верное объяснение того, что со мной происходит.  — Справедливо, — говорит он. — А как бы это описала ты? Гермиона задумывается.  — Это как… если бы я была слепой, — говорит она. — Когда мои глаза открыты, я слепа к прошлому и будущему. Как будто их не существует.  — Хорошее объяснение, — говорит он. — А когда открыты мои глаза, единственное, что существует — это прошлое. Нет ни настоящего, ни будущего.  — И что нам теперь делать? — спрашивает Гермиона. Её голос дрожит, и где-то глубоко внутри она злится на себя за свой страх.  — Мы останемся вместе, — твердо произносит он, и Гермиона чувствует, как он тянет её за руку и прижимает к себе. Его руки согревают, и Гермиона чувствует себя в безопасности. — Ты будешь видеть настоящее, а я позабочусь о прошлом. Она ещё продолжает злиться на себя за страх, но в то же время наслаждается его заботой. И Гермиона сильнее прижимается к нему. . . . . . Глаза Гермионы закрыты. Она беседует со своим знакомым. Он рассказывает ей всё, что знает о домовых эльфах, а она, в свою очередь, делится с ним тем, что узнала о магии, привязывающей их к семьям чистокровных волшебников. Они говорят о магах, говорят о маглах, говорят о зельях и говорят о силе. Они говорят о жизни, говорят о любви, говорят обо всём и ни о чём одновременно. Они падают. Но теперь они падают вместе. . . . . . Глаза Гермионы открыты. Она в объятиях своего знакомого, но сердце подсказывает ей, что он не просто знакомый, этот мужчина значит для неё гораздо больше, чем просто знакомый. Его глаза закрыты, но он улыбается.  — Я чувствую, что ты удивлена, — произносит он. — Чем?  — Мне кажется, что я знаю тебя целую вечность, — говорит она. Он смеётся.  — Вполне возможно, — говорит он. — Кто знает, сколько мы уже так падаем, в объятиях друг друга, минуя то одни часы, то другие. Она задумывается.  — Вечность с тобой — звучит не так уж и плохо, — говорит она. — Я чувствую, что действительно хочу… провести с тобой вечность. Он снова смеётся.  — Закрой глаза, любимая, — просит он. — И ты вспомнишь всё, чего хочешь на самом деле. Она закрывает глаза. Воспоминания врываются в её разум — кто она и как здесь оказалась — и мгновение спустя ей овладевает смущение.  — Я… Я не… — заикается она. Он смеётся.  — Я чувствую румянец на твоем лице, — поддевает он её. — Тебя смущает признание в том, что ты хочешь провести со мной вечность?  — Как будто у меня есть хоть какой-нибудь выбор, — парирует она, не обращая внимания на горящие щёки. — Либо вечность с тобой, либо вечность в одиночестве в этой пустоте. И ты ещё будешь упрекать меня за то, что я выбрала быть с тобой? Она чувствует, как он ухмыляется.  — Нет, — говорит он с улыбкой и притягивает её к себе ещё ближе. — Я ни в чём тебя не упрекаю. . . . . . Чуть позже. Глаза Гермионы закрыты.  — А как же будущее? — спрашивает она. — Как мы сможем его увидеть?  — Вместе, с закрытыми глазами, — отвечает он. Гермиона обдумывает его ответ.  — Хотя я не думаю, что это имеет значение, — говорит он. — Здесь нет будущего, только часы и пустота. Она вздыхает.  — Наверное, ты прав. . . . . . Глаза Гермионы открыты. Она в объятиях мужчины. У него чёрные волосы и сильные руки. Гермионе тепло в его руках.  — Твои глаза открыты, — весело говорит он. — Я всегда чувствую, когда ты открываешь глаза. Гермиона не понимает, какое значение имеет то, что её глаза открыты, но не обращает на это внимания. Её мысли занимает мужчина, который обнимает её. Она медленно проводит рукой по его лицу, касается щеки. Кожа под её рукой гладкая и мягкая. Гермиона удивлённо рассматривает мужчину.  — Что ты делаешь? — насмешливо спрашивает он, не открывая глаз.  — Я чувствую, что западаю, — говорит она, и он смеётся.  — Ты падаешь, — говорит он. — Мы целую вечность падаем.  — Нет, — говорит Гермиона. — Это совсем другое чувство, я уверена.  — Другое? — он подначивает её. — И какое же? Гермионе кажется, что он красив. Она смотрит на его чёрные волосы и бледную кожу, и отмечает, как чётко они выделяются на сером фоне. Она проводит рукой по его щеке, прежде чем ответить.  — Я чувствую, что западаю на тебя. Гермиона ощущает, как он напрягается в её объятьях, но ей совсем не страшно.  — Закрой глаза, — просит он. — Повтори это ещё раз, только с закрытыми глазами.  — Нет, — отвечает Гермиона.  — Пожалуйста, — умоляет он.  — Нет, мне нравится смотреть на тебя, — говорит она. — Зачем мне закрывать глаза?  — Это важно для меня, — срывающимся голосом произносит он. — Пожалуйста, Гермиона. Что-то в его тоне заставляет её задуматься.  — Если я закрою глаза, ты скажешь мне, чувствуешь ли, что тоже западаешь? — спрашивает она. Он смеётся, но смех его звучит отнюдь не весело, а отчаянно и обречённо.  — Я уже запал, Гермиона, — говорит он. — Я уже давно без ума от тебя. От этих слов сердце Гермионы бьётся чаще. Она смеётся и притягивает его к себе, чувствуя, как от счастья начинает кружиться голова.  — Поцелуй меня, — просит она. Он вздыхает.  — Закрой глаза.  — И тогда ты меня поцелуешь?  — Если ты всё ещё будешь этого хотеть. Гермиона закрывает глаза. Через некоторое время она приходит в себя, и буквально ощущает его напряжение. Он мягко касается её губами, и с них срывается отчаянный стон желания быть ближе, чувствовать тепло и любить. Он крепче прижимает её к себе, углубляя поцелуй, и внутри неё разгорается пожар. Она больше не может ни о чём думать, несмотря на то, что всё ещё держит глаза закрытыми. . . . . . Глаза Гермионы закрыты. Его глаза тоже закрыты. Её одежда обмотана вокруг щиколоток, его одежда тоже привязана к ногам, чтобы не упала. Она проводит руками по его гладкому сильному телу. Её прикосновения заставляют его дыхание сбиваться и вызывают приглушённые стоны. Он вздрагивает, когда она прижимается к нему, и резко втягивает воздух, когда она направляет его руку вниз живота. Его пальцы словно обладают магией. Она кричит, и её стоны тонут в окружающей их пустоте. Её глаза закрыты. Она не видит ни серого тумана, ни вездесущей пустоты. Есть только он, он прикасается к ней, он внутри неё, и ничего другого не существует. Её глаза закрыты, как и его. В мире, существующем лишь для них, они занимаются любовью и падают. . . . . . Глаза Гермионы закрыты. Она снова одета, он — тоже. Она расслабляется в его объятиях, наслаждаясь послевкусием их близости. Его дыхание глубокое и спокойное, какое бывает во сне, хоть здесь и нельзя спать. Его руки сжимают её чуть сильнее, чем раньше, а его улыбка — чуть шире. Она чувствует, что он на самом деле любит её. Он чувствует, что она тоже его любит. И кажется, что будущее больше не имеет никакого значения. . . . . . Глаза Гермионы закрыты, и у неё возникает мысль.  — Ты когда-нибудь видел другие часы? — спрашивает она. — Не такие, как наши? Она чувствует, как он морщит лоб, раздумывая над её словами.  — Не могу сказать точно, — отвечает он. — Может быть. Почему ты спрашиваешь?  — Я думаю, существуют ещё одни часы, — говорит ему Гермиона. — Должны существовать. Часов должно быть трое.  — Почему? — спрашивает он.  — Время состоит из трёх частей, — объясняет она. — Прошлое, настоящее и будущее. Если ты видишь прошлое, а я вижу настоящее, значит здесь должен быть кто-то ещё, тот, кто видит будущее.  — Думаешь, нам нужно найти кого-то ещё? — спрашивает он.  — Я думаю, нам нужно найти третьи часы, — отвечает она. Он вздыхает.  — Действуй. Гермиона открывает глаза. . . . . .  — Видишь что-нибудь? Гермиона смотрит по сторонам.  — Нет, ничего. Он вздыхает. Они падают. . . . . .  — Часы.  — Что они делают? Гермиона вытягивает шею.  — Они не идут. Стрелки стоят на месте. Он вздыхает, и его дыхание щекочет ей кожу.  — Ладно. Гермиона касается губами его лба. Она не знает, почему он вздыхает, но точно знает, что хочет помочь ему развеять тоску и разочарование. Он улыбается после её поцелуя, и у Гермионы замирает сердце.  — Ты такой красивый, когда улыбаешься, — говорит она, и он смеётся. . . . . .  — Часы!  — Что они делают? Гермиона смотрит.  — Они идут назад, — удивленно говорит она. — Я думаю, они сломаны.  — Это мои часы, — говорит он. — Посмотри, есть ли другие? Гермиона послушно смотрит. . . . . . Ничего нет. Гермиона говорит ему об этом, но он просит её не закрывать глаза и продолжать смотреть. Гермиона интересуется, почему он не может посмотреть сам, и он говорит, что если откроет глаза, то потеряется в её прошлом, но она не видит в этом совершенно никакого смысла. Однако в его голосе слышится мольба, и она чувствует, что любит его, поэтому выполняет его просьбу, и продолжает смотреть. Часов много. Большинство из них не ходят. Некоторые идут назад. Но серого тумана и пустоты гораздо больше, чем часов. Они падают. . . . . . Гермиона смотрит в туман. Она тормошит обнимающего её мужчину, который слегка дремлет. Он приближается к ней и выглядит довольно сонным.  — Хм?  — Мне кажется, — она снова вглядывается в туман, — мне кажется, я вижу часы.  — Что они делают? — спрашивает он.  — Ничего особенного, — говорит она. — Они просто идут как обычно. Он замирает.  — Стрелки двигаются вперёд? Она моргает, вглядываясь в туман.  — Да. . . . . .  — Нам нужно попасть туда, — говорит он и отклоняется так, чтобы их тела были направлены в сторону часов. — Здесь есть воздух, потому что мы можем дышать, а значит, должно быть что-то вроде сопротивления воздуха, которое и поможет нам переместиться. Гермиона наклоняется вместе с ним. Она держит глаза открытыми и смотрит на часы. . . . . . Часы другие, они идут вперед. А потом весьма неожиданно появляется мужчина. У Гермионы перехватывает дыхание. Мужчина выглядит безумным — его длинные, лохматые волосы беспорядочно свисают с головы. Он очень худой, а на его мантии зияют дыры от попавших в неё заклинаний. Его глаза закрыты, и он что-то тихо напевает себе под нос. Гермиона пытается понять, как он может помнить слова песни.  — Эй! — кричит она ему. — Привет? Мужчина в недоумении поворачивает к ней голову.  — Привет, — отзывается он. — Здесь кто-нибудь есть?  — Да, мы здесь, — кричит она. — Я — Гермиона! Мы тоже здесь. Его лицо изумлённо вытягивается.  — О, Мерлин, — говорит он. — Ты — Гермиона Грейнджер?! Гермиона закусывает губу.  — Я не уверена, — признаёт она. — Но я знаю, что я — Гермиона. Странный мужчина смеётся.  — Продолжай говорить со мной, детка, — произносит он. — Я перемещусь и присоединюсь к вам. Медленно, падая в пустоте, они приближаются друг к другу. Теперь они падают уже втроём. . . . . .  — Не могу поверить, что ты здесь! — восклицает Гермиона. Её глаза снова закрыты, и она вспоминает, что знает этого мужчину. — Конечно, мне следовало бы догадаться, ведь я своими глазами видела, как ты провалился в Арку! Сириус смеётся.  — Это странное место, Гермиона. Так что не стоит себя осуждать.  — Поверить не могу, что человек, которого мы искали — мой ненаглядный братец, — ворчит другой мужчина, но Гермиона чувствует, что на самом деле он рад слышать голос Сириуса. — Ты видишь будущее, да?  — Да, — мрачно произносит Сириус. — Раньше здесь был кое-кто другой, он видел прошлое, и мы объединились, чтобы попытаться отсюда выбраться.  — Почему у вас не получилось? — спрашивает Гермиона.  — Потому что рядом с нами не было того, кто мог бы видеть настоящее, — отвечает Сириус. — Думаю, это самое сложное. На самом деле это было ужасно, я с самого начала знал, что он никогда не сможет выбраться отсюда. Я понял это в тот миг, когда посмотрел в его глаза.  — А на нас ты ещё не смотрел? — спрашивает Гермиона.  — Честно говоря, я боюсь, — признаётся Сириус. — Боюсь увидеть, что мы обречены остаться здесь навсегда. Гермиона крепче обхватывает мужчину, которого обнимает.  — Мы всё равно будем вместе. Сириус смеётся, и его смех звучит удивлённо, но в то же время восторженно.  — Ты влюблена в моего брата, — заключает он. — Как давно это с тобой, Гермиона? Гермиона задумывается над ответом.  — Целую вечность, — говорит она.  — Уже довольно давно, — говорит он Сириусу, и Гермиона слышит в его голосе нежность. — Хотя, это весьма забавно. Она даже не спросила моего имени!  — Я знала, что забуду его, как только открою глаза, — говорит ему Гермиона. — Это неправильно — забывать имя человека, которого любишь, поэтому я и не хотела его знать! Мужчина, которого она обнимает, смеётся.  — Я знаю, что ты можешь забыть, — произносит он, касаясь её носа своим. — И поэтому я здесь. Я помогу тебе вспомнить. У Гермионы перехватывает дыхание. Она открывает глаза.  — Как тебя зовут? — спрашивает она. Впервые за долгое время он тоже открывает глаза. Их глубокий синий цвет завораживает Гермиону.  — Регулус, — отвечает он.  — Я люблю тебя, Регулус, — говорит она, и сердце вторит её словам. А в следующий миг мужчина, находящийся рядом с ними, делает вид, что его сейчас стошнит, и они все вместе начинают смеяться. . . . . .  — Сделай это, — говорит Гермиона. — Открой глаза, Сириус.  — Иначе мы так никогда и не узнаем, — убеждает его Регулус. — Скажи нам, что ты видишь.  — А что, если нет никакой надежды? — в отчаянии говорит Сириус.  — Мы не узнаем, пока ты не попробуешь, — логично замечает Гермиона. — То, что ты увидишь, может помочь нам понять, как отсюда выбраться. Гермиона чувствует, что Сириус колеблется.  — Пожалуйста, — просит она. — Если это поможет, мы тоже откроем глаза.  — Ладно, — вздыхает Сириус. Гермиона открывает глаза. Вокруг них пустота. Они втроем, и они падают сквозь серый туман. Глаза Регулуса открыты. Он смотрит на брата, и Гермиона буквально чувствует его напряжение. Её интересует, не собирается ли он снова кричать, и она проводит руками по его спине, чтобы помочь ему успокоиться. Она хочет, чтобы ему было хорошо. Глаза Сириуса открыты, только он смотрит на неё. Наконец, Регулус берёт себя в руки.  — Закройте глаза, — призывает он их. — Расскажите, что видели. Гермиона закрывает глаза.  — Я не знал, что ты был в Азкабане, — говорит Регулус брату. — Это было… это было жутко. Непередаваемо жутко. Мне так жаль…  — Это уже в прошлом, — голос Сириуса звучит неловко. — В любом случае, в этом нет твоей вины. Пауза.  — Гермиона… Гермиона задерживает дыхание.  — Что?  — Ты вытащишь нас отсюда! — торжественно произносит Сириус. — У тебя всё будет хорошо, и у Регулуса, и у меня, мы все будем в порядке, пока держимся вместе. В её смехе звучит неприкрытое счастье, Регулус тоже радостно смеётся. Их заразительное веселье передаётся и Сириусу, и он тоже начинает смеяться. Они обнимаются все вместе, они счастливы. Гермиона думает, что не всё ещё потеряно. Что в её жизни будет что-то ещё, кроме пустоты, Регулуса и часов. Она наконец приземлится. . . . . .  — Тебе нужно сбить настоящие часы, как только ты их заметишь, — говорит ей Сириус. — Целься точно в циферблат.  — Что значит настоящие часы? — спрашивает Гермиона, вглядываясь в туман.  — Это часы, у которых не движутся стрелки, любимая, — отвечает Регулус. — Просто наблюдай, хорошо? Она смотрит в пустоту. В ней лишь туман.  — Я не могу понять, почему вы двое не можете смотреть вместе со мной? — говорит она.  — Ты особенная, — говорит ей Регулус. — Только ты можешь это сделать.  — Ты должна прорваться сквозь барьеры Времени и вернуть нас в настоящее, — добавляет Сириус. — Мы с Регулусом будем следить, чтобы нас не засосало в прошлое или не выбросило в будущее, но ты должна вытянуть всех нас в настоящее. Гермиона совершенно не понимает, о чём они говорят.  — Я вижу часы, — говорит она. . . . . . В её ушах раздаётся крик. Не-могу-не-хочу-не-остановлюсь… Она скрипит зубами, но терпит боль. …боль-боль-УЖАС-боль-боль-боль-боль-боль-боль… Мучительная боль сжигает её изнутри. Реальность подавляет её сущность, пытается вырвать из тела. Она словно падающая комета, каждая частичка которой светится, сгорает и распадается на пути к Земле. Она терпит из последних сил, сосредоточившись на цели. Найти-проход-какой-нибудь-проход-вытащить-нас-отсюда-вытащить-нас-вытащить-нас… Она смутно осознает, что рядом кто-то есть. Кто-то пытается усмирить терзающий её огонь. «Всё в порядке, Гермиона, — внезапно слышит она. — Я смогу оградить тебя от прошлого». Миг — и жар действительно уходит, но на смену ему приходит леденящий душу холод. Лёд сковывает внутренности, её зубы стучат, ледяная тьма сливается с окружающей пустотой, и они вместе мчатся ей навстречу. Холод гораздо хуже, гораздо страшнее, и Гермиона взвывает, мечтая вновь оказаться в мучительном плену огня. «Чёрт! Держись, Гермиона!» Она понимает, что рядом с ней кто-то еще, и они постепенно отгоняют холод. «Ладно, с этим справились, — говорит другой человек. — Сейчас всё должно быть в порядке». Гермиона моргает. Её разум совершенно чист. Она оглядывается по сторонам, пытаясь вспомнить, что должна была сделать. В ее сознании мелькает мысль: «Найти выход», но она не понимает зачем. Но всё равно ищет. Она падает. Она тянет за собой двух человек, держа их за руки, но даже не оглядывается назад. Только вперед. Она летит сквозь тоннель красок и образов. Некоторые из них олицетворяют людей, свершающих великие, но ужасные дела. Другие образы туманны, они показывают, что могло бы случиться, если бы был сделан иной выбор. А некоторые образы рекурсивны. В них бесчисленное количество раз дублируют себя образы людей со сверкающими золотыми ожерельями. Гермиона не заостряет внимание на образах и красках, она ищет только проход, через который можно выскользнуть. Она видит дыру и, не раздумывая, ныряет в пустоту. «Вот оно!» Что-то меняется, и они падают, падают… Раздаётся громкое «уф-ф», кувырок, и, путаясь в собственных руках и ногах, они приземляются на жёсткий деревянный пол. Упав, Гермиона прокатывается кубарем и ушибает бедро, а где-то рядом ругается Сириус, который, вероятно, тоже пострадал. Гермиона смотрит на их проход.  — «Еиналежеечяр огеома сеш авон оциле шавеню авыза копя?» — нахмурившись, читает она.  — Закрой глаза, любимая, — призывает её Регулус, и она закрывает, а потом начинает смеяться.  — Значит, зеркало Еиналеж — это межпространственный проход за пределы Времени?  — Почему бы и нет? — весело отзывается Регулус. Гермиона улыбается, и тут её осеняет:  — Мы в Хогвартсе, — говорит она. — Я видела парты и доску, мы, должно быть, в одном из старых классов.  — Слава богу, мы там, где нет этого проклятого тумана, — вздыхает Сириус. — Какая разница, где именно?  — Ну… — протягивает Гермиона, подбирая нужные слова. — Здесь есть Время. И здесь реальное настоящее, а не просто пустота. Регулус сразу понимает, что она имеет в виду.  — Хочешь знать, что ты сможешь увидеть? Гермиона кивает. Регулус находит её руку и легонько сжимает.  — Давай, — говорит он ей. — Посмотри на меня. Гермиона открывает глаза. . . . Однажды, когда Гермионе было шестнадцать, она ходила на концерт вместе со своей кузиной. Друг кузины отказался в самый последний момент, а мама не отпускала её одну, поэтому и позвала Гермиону, которая как раз в это время вернулась домой на летние каникулы. На концерте было не так уж и плохо, но слишком шумно. Окружающие их люди постоянно прыгали и пили, отчего Гермиона большую часть времени чувствовала себя неуютно, но спрятанная под одеждой волшебная палочка придавала ей немного уверенности. Но в какой-то момент толпа затихла, со сцены зазвучала песня. И это была настоящая магия. Она не походила ни на волшебство, которое Гермиона изучала в Хогвартсе, ни на магию домовых эльфов, ни на что-либо подобное. Это была безмолвная, непостижимая магия, которую она не могла ни объяснить, ни определить. И пока она слушала, как играют музыканты, эта магия поглощала все ее естество, а разум был чист от назойливых мыслей. Музыка словно была частью ее самой, песня полностью ее завораживала. Но песня в конце концов закончилась, толпа вокруг бешено закричала, и Гермиона несколько раз моргнула, возвращаясь в реальность. Ни одна из последующих песен не была наполнена и каплей того волшебства, в котором можно было раствориться. И хотя по дороге домой после окончания концерта Гермиона чувствовала себя вполне нормально, воспоминания об этом терзали её всю ночь. И сейчас, глядя на Регулуса, она словно вновь переживает тот момент. Только музыка больше не была частью ее самой. Она сама — часть Регулуса, она видит его насквозь. Регулус умный, образованный, хитрый и решительный. Его страшит будущее и то, как они будут жить дальше. Он завидует брату, и ему хочется знать, почему Сириус должен был быть будущим, почему именно он должен был быть частью чего-либо. Он переживает, что Сириус очарует Гермиону, и тогда он потеряет себя. Он думает о том, как трудно им будет приспособиться к жизни, практически в слепую, но убежден, что Гермионе будет проще, раз она может видеть настоящее. Регулус ненавидит Темного Лорда, и он рад, что смог увидеть его поражение глазами Гермионы. Регулус вспыльчивый и горячий, и выводить его из себя — довольно рискованно. А в ярости Регулус ещё более страшен; он может в мгновение ока успокоиться и говорить ледяным тоном до тех пор, пока не будет исправлено то, что, по его мнению, было сделано против него. Гермиона видит Регулуса. Она видит его насквозь: его мысли, его характер, его секреты, его мечты, его стремления, его любовь. Она видит его целиком, и он при всём желании не сможет ничего от неё скрыть. Где-то внутри мелькает мысль о том, каково это — быть Богом. Регулус задумывается, смотрит ли она на него по-прежнему, нуждается ли еще в его помощи с воспоминаниями.  — Закрой глаза, любимая, — произносит он вслух. Гермиона моргает и опускает веки. Ей требуется несколько долгих мгновений, чтобы прийти в себя.  — Я видела тебя, — говорит она. — Я видела тебя насквозь. Регулус не совсем понимает, а Гермиона не может подобрать слов, чтобы объяснить точнее. Она смотрела ему в глаза и чувствовала, что была Регулусом, была частью его подсознания, но на словах это звучит глупо, поэтому она и не говорит.  — Я люблю тебя, — произносит она вместо этого и обвивает руками его шею. Регулус целует её, и она понимает, что это действительно любовь. Он видел каждую частичку её прошлого, а она видит его насквозь в настоящем и отчаянно любит, невзирая на все его недостатки. Сириус начинает многозначительно покашливать, но Гермиона не обращает на него никакого внимания и снова целует Регулуса. . . . Гермиона проводит Регулуса и Сириуса по школе. Ей сложно. Сложно вспомнить свою цель, сложно вспомнить, куда и зачем она идёт. Но Гермиона полагает, что справится с этим, если будет соблюдать осторожность, ведь всё это, в конце концов, — лишь часть её настоящего. Гермиона подходит к Большому залу и и слышит сдавленный вскрик.  — Мисс Грейнджер! Гермиона дважды моргает, и это простое движение век помогает вспомнить.  — Профессор МакГонагалл, — выдыхает она. Профессор МакГонагалл спешит к ней, а Гермиона опускает глаза и внимательно рассматривает пол под своими ногами.  — Гермиона, что… Это Сириус Блэк? — удивленно восклицает она. — Гермиона, от тебя уже месяц не было никаких вестей! Куда ты пропала?  — Месяц? — Гермиона смеётся, но это не совсем нормальный смех, граничащий с безумием. — У меня такое чувство, что прошли годы.  — Гермиона! Что происходит? Что с тобой случилось? Гермиона поднимает на неё глаза и видит. Минерва Макгонагалл напугана. Она беспокоится, что Гермиона либо сошла с ума, либо провела чрезвычайно темный магический обряд, раз воскресла из мёртвых, да ещё и притащить с собой давно погибших братьев Блэк. Она размышляет стоит ли вызвать авроров, но не похоже, чтобы Гермиона представляла какую-то угрозу, поэтому для этого ещё будет время, если, конечно, Гермиона действительно в себе, а не безумна. Минерве МакГонагалл девяносто пять, она бесплодна и испытывает некоторое влечение к мадам Розмерте. Но это страшная тайна, о которой никто не должен знать. Гермиона моргает и надолго закрывает глаза. А когда открывает — её взгляд снова устремляется в пол.  — Это слишком долгая история, — говорит Гермиона, обращаясь к профессору МакГонагалл. — Если вы вызовете авроров и невыразимцев, я расскажу её всем сразу за чашечкой чая. . . . Невыразимцы ошарашены возвращением Гермионы, а узнав подробности — приходят в восторг. Они говорят, что никому и никогда не удавалось вернуться из-за завесы. Её появление в компании двух друзей порождает множество теорий об Арке и природе Времени, и невыразимцы не могут усидеть на своих местах от переполняющей их энергии и желания немедленно приступить к исследованиям. Авроры удивлены ещё больше, они подозревают неладное и приходят в ярость, когда узнают, как именно Гермиону столкнули в Арку. Они пытаются понять, почему Амбридж удалось избежать наказания, ведь невыразимцы уверяют, что сообщили об исчезновении Гермионы по всем подобающим правилам. Начальник Аврората требует немедленно найти Амбридж, и Гермиона смотрит прямо перед собой в само настоящее и видит. Она говорит, что Амбридж в Министерстве магии, просматривает законодательные документы под личиной некой Элли Дидербах. Разъяренные авроры спешат в Министерство. Гермиона, Регулус и Сириус следуют за ними, а невыразимцы замыкают цепочку. . . . Они находят Амбридж и созывают срочное заседание Визенгамота. Амбридж обвиняется не только в попытке убийства Гермионы Грейнджер, но и во множестве других преступлений во время войны. Гермиона рассказывает судьям свою историю, но Амбридж пытается оправдаться и уверяет, что просто была зла и ничего не знала о возможностях Арки. Она рассказывает Визенгамоту, как росла с предубеждениями о чистоте крови и даже не подозревала о том, что это неправильно, как она боялась, когда Тёмный Лорд захватил власть, и что другого выбора у неё просто не было. Гермиону начинает мутить от её слов. Регулус сжимает её руку, а Сириус участливо похлопывает по плечу. Выслушав Амбридж, глава Визенгамота обращается к Гермионе.  — Хотите ещё что-нибудь добавить? Пауза. Без слов, без предварительного сговора, без взглядов украдкой. Всё происходит в одно мгновение, словно так и должно было быть, словно нет в мире ничего более естественного — в едином порыве, Гермиона, Регулус и Сириус встают, берутся за руки и открывают глаза. Если раньше видеть настоящее казалось чем-то невероятным, то происходящее сейчас — просто ошеломляет. Гермиона может видеть не только всё, что представляет из себя Долорес Амбридж, она видит нити, тянущиеся от настоящего к её прошлому и будущему.  — Она пытала волшебников, — произносит Регулус, глядя перед собой невидящим взглядом. — Во время войны она пытала волшебников в камерах предварительного заключения просто ради забавы.  — И она не сожалеет об этом, — говорит Гермиона, глядя на Амбридж.  — Она надеялась увидеть их смерть, — добавляет Сириус и взгляд его становится туманным. — Она хотела это увидеть.  — Она думала, что падение в Арку убьёт тебя, — говорит Регулус. — Она думала, что если избавится от тебя, то её не поймают, она сможет уйти безнаказанной.  — Она всё ещё отчаянно ненавидит меня, — говорит Гермиона. — Она всё ещё отчаянно ненавидит маглов и маглорожденных. Она не может измениться.  — Её мать никогда не внушала ей этой ненависти, — говорит Регулус. — Тёмный Лорд никогда не требовал её помощи. Она вызвалась сама.  — Все её действия пропитаны ненавистью, жестокостью и злобой, — заявляет Гермиона. — Так что же с ней делать?  — Азкабан? — предлагает Регулус. — Туда, где по её прихоти оказались многие?  — Азкабан лишь сильнее разожжёт её ненависть, — говорит Сириус, глядя в будущее. — Она будет считать себя мученицей и умрёт, чувствуя себя оправданной.  — Дементоры? — спрашивает Регулус. — Лишение души?  — Если её поцелует дементор, она просто исчезнет, так и не познав настоящего наказания. Это будет просто конец.  — А может лишить её магии? — предлагает Гермиона, глядя на страхи Амбридж. — Превратить в сквиба или магла? Сириус молчит.  — Лишение магии полностью изменит её, — наконец провозглашает он. — Она будет ненавидеть себя саму, и будет всё отрицать. Растеряв остатки достоинства, она пойдет за помощью в приют для бездомных, и там, постепенно, она станет другим человеком. Она узнает ближе людей, которых желала уничтожить, примет их помощь и в итоге станет одной из них. Она справится со своей ненавистью, и никогда больше не потревожит волшебный мир. По залу суда разносится шёпот, Регулус и Сириус закрывают глаза. Гермиона смотрит на Амбридж, просто смотрит невидящим взглядом.  — Гермиона, — зовет её Регулус, и она вспоминает, что должна делать. Гермиона выходит вперед, не отрывая взгляда от Амбридж. Амбридж вжимается в стул, кричит, и от страха срывается на ругань, но она крепко прикована к стулу и не может освободиться, не может спрятаться за страхом и ненавистью, когда Гермиона видит её насквозь. Гермиона останавливается перед Амбридж и медленно, не отводя глаз, окунается в её сущность. Она проскальзывает по воспоминаниям, по потоку сознания, пробирается сквозь ненависть, через сердце туда, где теплится огонёк магии, и для неё не составляет труда выдернуть его, как сорняк. Зал изумлённо затихает, Амбридж кричит, а её магия рассеивается в вихре искорок и синих бабочек.  — Ну вот, — говорит Гермиона, чувствуя небывалую усталость. — Всё кончено. Она идёт к своему месту, спотыкаясь, но Регулус рядом и шепчет что-то ободряющее, когда она с закрытыми глазами возвращается к своей скамейке. Пока она приходит в себя, суд выносит решение: Амбридж приговаривают к изгнанию из волшебного мира, и её палочка подлежит уничтожению. Гермиона понимает, что Визенгамот посчитал справедливым воплощённое ими наказание. Такое решение оказалось самым верным. А потом она задумывается о том, что бы произошло, не согласись суд с их действиями. Хотя, конечно, назад ничего не вернуть, ведь магия Амбридж уже развеялась, и это необратимо. . . . Невероятно, но после слушания их всех отпускают. Только Визенгамот хочет обсудить случившееся с невыразимцами более подробно. Гермиона опасается, что их с Регулусом и Сириусом ждет наказание за действия, на свершение которых у них не было прав, но этого не происходит. Они могут возвращаться домой. Гермионе возвращаться некуда, но это это не проблема — Регулус сразу приводит её в дом номер 12 по площади Гриммо и уверенно ведет наверх в свою спальню, хотя Гермиона знает, что его глаза должны быть закрыты. Сириус идет с ними, но он занимает свою комнату. Гермиона и Регулус остаются одни. Они молча обнимаются. Слышится шорох одежды, они падают на пыльную кровать и придаются любви — медленно, нежно, не открывая глаз. А потом они тихо переговариваются, раскрывая друг другу секреты, которые смогли увидеть.  — Кингсли хотел пригласить тебя на свидание перед тем, как ты пропала, — говорит ей Регулус.  — Амелия Боунс боится выступать на публике, — говорит Гермиона.  — Глава невыразимцев бросает крыс за Арку, чтобы посмотреть, что с ними будет.  — Мадам Валур не носит одежду под мантией. Они разговаривают до поздней ночи, пытаясь принять себя такими, как они есть. Гермионе странно слышать, что Регулус чувствует себя неуверенно.  — Ты единственная из нас, кто вообще может нормально видеть, — говорит он. — Мы с Сириусом теряемся во времени, стоит лишь открыть глаза. Зачем я тебе нужен?  — Ты помогаешь мне помнить, — говорит Гермиона, целуя его. — Да, я могу видеть, но это не имеет значения, если я не буду понимать то, что вижу. Ты даёшь мне настоящее, в котором хочется жить, и будущее, ради которого стоит жить. Он снова целует её, обхватив руками её лицо, потом целует сильнее, яростнее, и она кричит, когда он жёстко вдавливает её в матрас, заявляя права на каждый сантиметр её тела, чтобы она знала, что принадлежит лишь ему. . . . Со временем всё меняется. Регулус и Сириус учатся ходить с открытыми глазами. Это сложно, но возможно — им просто нужно сосредоточиться на одной секунде в прошлом или в будущем. Они могут сбиваться до тех пор, пока не начнут ходить осторожно, не заглядывая в глаза случайным прохожим. Вместе у них получается лучше, держась за руки, они направляются в Косой переулок за рождественскими подарками, и Гермионе интересно, не проклинают ли они людей, отпускающих шуточки в их адрес. Гермиону навещают друзья, и очень удивляются, когда она отказывается открывать глаза в их присутствии. Особенно это задевает Рона — он думал, что они снова будут вместе. Гермионе сложно объяснить своё поведение. Дело не в том, что она не любит их, как раньше, говорит она им, а в том, что любит слишком сильно и не может вторгаться в их личную жизнь подобным способом. Она не хочет знать их самые потаённые секреты, их тёмные желания, их грехи, их ненависть и их претензии, обращённые к ней самой. И она лучше узнает, как они изменились, глядя на фотографии, чем будет рисковать дружбой и смотреть им в глаза. Но Гермиона всё же соглашается взглянуть на живот Джинни и сообщает счастливым Поттерам, что у них будет сын. Проведя бесчисленное количество исследований ее состояния и состояния братьев Блэк, невыразимцы продолжают исследовать Арку и Время. Но Гермиона знает, что больше не сможет работать в Отделе Тайн. Тем более, если верить слухам, Отдел магического правопорядка собирается предложить ей, Регулусу и Сириусу возглавить новую правовую систему. Демонстрация в зале суда впечатлила членов Визенгамота, а идея создания идеальной системы правосудия всегда их прельщала. Психическое состояние Сириуса по-прежнему оставляет желать лучшего, но он постепенно приходит в норму. Впервые посмотрев на него в настоящем, Гермиона ужасается количеству шрамов на его душе. Утрата другого его знакомого, там, за Аркой, почти свела Сириуса с ума. Гермиона знает, что он всё ещё винит себя за то, что тот человек никогда не сможет выбраться. Но со временем Сириусу становится лучше — он старается наладить отношения с другими людьми и начинает с Гарри — по четвергам они вместе пьют. Сириус становится настоящей звездой в магловском баре, куда они часто захаживают, благодаря своей способности каждый раз безошибочно угадывать победителя спортивных игр. Гермиона видит, что Сириусу льстит это внимание. Регулус, наоборот, твёрд, как скала, и крепко стоит на ногах. Глядя на него, Гермиона видит разгорающийся огонь его любви, его стремление быть достойным её и желание обладать ей, когда он смотрит на неё краем глаза. Он помогает ей вспомнить, если она забывает, что делает, и не даёт забыть, к чему она стремится (быть счастливой, изменить мир к лучшему, учиться). Гермиона и Регулус вместе работают над заклинанием, которое бы позволило им видеть не открывая глаз, и хотя пока им ещё не удалось добиться нужного результата, Сириус не сомневается, что скоро они это сделают. Несмотря на то, что Гермиона многое забывает, она всегда помнит одно: Имя Регулуса. Она знает, что Регулус не обидится, если она вдруг забудет, но она видит его радость каждый раз, когда вспоминает и зовёт его по имени, и чувствует, как внутри него разгорается пожар, когда она вспоминает, кто он для неё. Гермиона смотрит на падающий за окном снег и размышляет о переменах. Её жизнь сильно изменилась, но как ни странно, она не чувствует этих перемен. Ей кажется, что так было всегда, и мысль о том, что когда-нибудь всё снова изменится, её не беспокоит — всё, что на самом деле важно, происходит сейчас. Она слышит, как открывается дверь и радостно оборачивается.  — Регулус?  — Не смотри! — говорит он ей, и она со смехом опускает ресницы. — Тебе придётся какое-то время держать глаза закрытыми, любимая, иначе сюрприза не получится.  — Какое-то время — это минуты или часы? — спрашивает она.  — Эм… возможно и дни. Гермиона смеётся.  — Кольцо в твоём кармане имеет к этому какое-то отношение? С губ Регулуса срывается витиеватое ругательство, и Гермиона расценивает это как согласие. Она открывает глаза и смотрит на него с нежностью.  — Ты не должна была знать, — ворчит он. — Я хотел сделать тебе предложение в свете волшебных огней в рождественскую ночь.  — Полагаю, я узнала о том, что ты хочешь на мне жениться в тот момент, когда эта мысль только пришла в твою голову, — с улыбкой произносит она. — Я видела это внутри тебя, когда мы вместе гуляли по Хогсмиду. Лицо Регулуса удивленно вытягивается.  — Да, именно тогда я и решил, что хочу жениться, — говорит он. — Ты обязательно должна знать всё? Она смеётся, и в следующую секунду он тоже начинает смеяться.  — Ладно, пусть это уже не сюрприз, — говорит он, опускаясь на одно колено, — но это исходит от самого сердца. Гермиона, ты выйдешь за меня замуж? Он не смотрит ей в глаза. Он почти никогда этого не делает — его сознание слишком чувствительно к зрительному контакту, равно как и её нереальная способность видеть людей насквозь. Гермиона обращает к себе лицо Регулуса так, чтобы их взгляды встретились, и его глаза расширяются. Гермиона улыбается, зная, что он окунается в её прошлое, чувствует её безграничную любовь и испытывает её эмоции. Это не похоже на то, что происходит с ней, когда она смотрит на него, но что-то общее всё равно есть. Когда Регулус приходит в себя и закрывает глаза, его дыхание становится тяжёлым, а на ресницах выступают слёзы. Гермиона ловит их губами.  — Ты задал мне вопрос, — напоминает она ему. Он улыбается, а затем смеётся.  — Задал.  — Да, — просто отвечает она, и он притягивает её и глубоко целует, прямо здесь, на полу. Гермиона отвечает на поцелуй, прижимаясь к нему всем телом, и Регулус целует её ещё яростнее, попутно выражая надежду на то, что Сириус не вернётся домой и не увидит, что они занимаются любовью на ковре перед камином. Но Гермиона не хочет думать о том, что может произойти. Какая разница? Важно лишь то, что происходит сейчас — сладость поцелуев, то, как она тает в его руках, и желание, вспыхивающее в его глазах, когда он смотрит на её грудь — только это сейчас имеет значение.