Возрождение смерти.

— Я же обещал тебе, — говорит Намджун и смотрит на Чонгука, — что ты выживешь. Чонгук, у которого в жилах кровь стынет из-за гнева Намджуна, не смеет лишнего слова сказать, глаз поднять и посмотреть на своего якобы спасителя. Он сидит у грязного матраса на таком же грязном полу и поджимает колени к груди, пока старший разбирает оружие. Хобби Намджуна. Забавно, что в такое время, когда за окном творится ужасный хаос, люди умирают и возвращаются к жизни, жрут друг друга, он нашел себе хобби. Хуже всего этого то , что человек не видит человека в другом. Все настолько сильно изменилось, что нет доверия ни к кому, даже к себе. Чонгук хотел умереть, и он бы умер, если бы Намджун не успел его спасти. В тот момент, когда ходячие были уже близко, Намджун появился из ниоткуда, расстрелял тех, кто уже со стоном, перемешанным с хрипами, тянулись к нему костлявыми руками, на которых кожа гнилая, разорванная и вонючая, они стучали зубами и грозились вот-вот укусить и разорвать плоть, а серые и безжизненные глаза не выражали абсолютно ничего. Ким схватил его за руку и заставил бежать за ним прочь. Умереть вот так, то есть быть съеденным ходячими, самое ужасное, что может быть, но Чонгуку это показалось самым правильным после всего того, что они вытворяли с ним. Убивали и детей, и женщин, чтобы потом съесть. Этого требовал голод. Воровали, предавали, подставляли, и все это, чтобы выжить самим. Все это вытворял Намджун, а Чонгук так, просто постоянно рядом. — Я не хотел выживать, — бормочет парень куда-то в пустоту, — ты снова решил за меня. — Я не спрашивал тебя, — его тон другой, голос не выражает ничего хорошего, только то, что он невероятно зол, — я сказал, будешь жить, — откладывает пистолет и подходит к парню, — а ты не послушался, — встает напротив, смотрит на младшего и садится перед ним на корточки, после запускает пальцы в темные волосы. И так всегда. Чонгук молчит, Намджун указывает. Лучше бы он не встречал Намджуна, не спасал ему жизнь и не привязывал к себе, тем самым сам привязываясь. Нельзя было давать монстру второй шанс на жизнь. Нельзя было вытаскивать его из-под костлявых рук смерти. Нельзя было, а Чонгук спас, помог и сам умер, и умирает до сих пор. Намджун тот, от голоса которого небо содрогается, земля дрожит, а ад ликует, потому что слышать его, своего повелителя, для преисподней — награда. Тихо выдыхает, когда старший сжимает его волосы в кулак. Стонет из-за боли, когда он резко дергает назад и заставляет смотреть на себя. В его глазах адское пламя своими язычками до Чонгука добирается и сжигает, внутрь пробирается и все истребляет, а Чон терпит, если не стерпеть, Намджун придумает наказание намного хуже, чем стать ужином для ходячих. Хотя наказание уже в действии, Ким заставляет жить того, кто хочет умереть. Чонгук хватается за его руку, просит отпустить, но для старшего его просьбы — пустой звук. Намджун приближается к его лицу и нежно касается губами скул, щек, затем доходит до губ, но не целует. — Мы обещали жить, — шепчет старший и смотрит в глаза, что уже полны слез, — а ты не хочешь. — Потому что уже невозможно… — все-таки убирает его руку и зло на него смотрит, — я чувствую себя монстром похуже тех, что ходят по улицам. Мы такое творили… невинных убивали и… Намджун усмехается, а у Чонгука мурашки, от которых он чуть ли не дрожит. Ким на себя не похож, он будто из самого ада, будто Чон шутит, а его это веселит. Младший отошел бы от него, убежал бы, но он всегда находит, всегда заставляет глотать ком и давиться слезами. — Ты делал это со мной. Ты убивал беременных, убивал младенцев и ломал конечности женщинам вместе со мной, — схватив его за горло и сжимая пальцы, сквозь зубы ему говорит, — если ты думаешь, что я один такой плохой, ты ошибаешься. Ты хуже, потому что, прикрываясь мной, ты вытворяешь такое, ты спас меня из-под тех обломков, чтобы жить самому. Чтобы в нужный момент бросить и убежать. Но вот не задача, не вышло, — его глаза, сверкнув безумством, смотрят на дрожащие губы младшего, и нет для Намджуна картины лучше, чем эта. — Это не так… — хватаясь за его руку, говорит и пытается ее убрать, но чужие пальцы смыкаются сильнее, и младший задыхается. — Не ври хотя бы себе. Ты пытаешься избавиться от моей руки, а говоришь, что хочешь умереть. Я ведь убью тебя, если захочу. Он не врет, Чонгук знает. — Я не хочу умирать от твоей руки, — хрипит парень и царапает его руку, — лучше… быть съеденным ими… Намджун хмыкает и скалится, и этот зверский оскал портит красоту его лица. — Тогда будешь жить, а попытаешься сделать такую глупость, — напоминает утренний инцидент, когда Чонгук чуть не стал завтраком для ходячих, — умрешь от моей руки. Ким резко убирает руку, младший сразу начинает жадно глотать воздух и ложится на пол. Кашляет, а старший отходит. — Ублюдок… — Мы скоро будем в лагере, — подходит к комоду, у которого ранее стоял, и берет части пистолета, начиная собирать его заново, — а там много людей и оружия. — Откуда ты знаешь? В лагерях проводят проверку новых членов. Нас тоже проверят и не примут, — выговаривает Чон, прожигая в мощной спине мужчины дыры. — Примут, если ты лишнего не ляпнешь,— через плечо на него смотрит и улыбается, — а ты же хочешь с языком остаться? Лично я хочу, потому что целовать тебя с языком приятно. Парень запинается, назад чуть отползает и отводит взгляд. — Вот и хорошо.