Не так

Солнце светит в левый глаз, — просыпайся, рас-рас-рас… Утро-солнышко-будильник… Доброе утро, дорогие мечтатели! А вот и будильник. Подъем, рота. Подъем! Что-то у нас с утра мысли какие-то ебанашеские. Стоп! С чего это я так решил? И у кого это у нас? Стоп… Какое-то подозрительное состояние. И тело. И вообще… Странное какое-то утро. Так я… Упсь. Приплыли. Кто я? Тааак. Документы! Надо срочно найти документы! Опа! Паспорт! И так, открываем, читаем. «Александра Маняк, пол женский»… какой-какой год рождения? — приплыли. Надо сесть. Так мы еще не попадали. И что теперь? Я — Александра Маняк, мне шестнадцать лет, и я сегодня утром, проснувшись, понял, что у меня шизофрения. Потому что я думаю о себе в мужском роде, сам у себя проверяю паспорт по утрам, сверяясь при этом с настенным календарем, и шизею с факта: я — несовершеннозимняя тян. А может я просто словивший амнезию НЁХ, очнувшийся сегодня в теле этой тян? Кстати, тело-то ничего так, только вот-вот сделает пи-пи, прямо в пижамку… Ути-пути, тело, пошли, отведу тебя в туалетик, а потом мы что-нибудь придумаем. Не ссы, Санька, прорвемся! Не сказать, чтоб от такого оптимизма веяло здравомыслием, однако по фиг — карты сдали, играть сели, значим будем выплывать на том, куда влипли. Первым делом, Санька, не ссы! Я уже точно знаю, что вместе с тобой мы можем пользоваться твоими гаджетами, ориентируемся в твоих вещах и в твоем жилище, и вообще — мы живы. Дышим, мыслим, жрать хотим, следовательно существуем. Санька, ау! Иди ко мне, давай познакомимся, хоть расскажешь мне, куда это я попал и что тут вообще происходит. Санька! Санька?! Слышь, девчуля, отзовись, ну не мог я без тебя в твоей комнате твой паспорт найти! Ты где-то есть! Или что-то от тебя осталось… Не молчи! Санька, прием! Прием! Прием, девочка моя. Молчит. Да… Отсутствие контакта с носителем это плохо. Это дело осложняет. Знать бы еще откуда я все это знаю и почему так думаю. Да! Плохо быть ментальным глистом-паразитом и не помнить как им стал. Хотя… Нет. Что-то меня роль ментального глиста не устраивает. Вот совершенно не нравится. Полностью, то есть абсолютно. С другой стороны никакой другой тоже в голову не приходит. Да уж. Положеньице. Так, тело, или все же Санька? Оправились, курить не будем — тебе вредно, мне не стоит. Дальше-то что делать? С чего зайдем? Какие масти у нас нынче в козырях, а что у нас идет за фошки? Тишина в эфире. Ладно… Придется по ходу ориентироваться. Ничего, Санька, прорвемся. Только не стой столбом посреди санузла. Делай что-нибудь, двигайся. Вот, уже неплохо. Зубы чистить — это хорошо. Эт правильно! Щеток три, у тебя оранжевая, у кого-то еще зеленая и красная. Хорошо, что ты ее сама взяла, Санька, ты у меня умница! Только не замирай! Движение жизнь, бездействие — смерть! Мыслить — это не бездействовать, если что. А, Санька, как на счет вместе помыслить? Санька, прием! Прием… Опять глухо. Вот же черт! А ведь я знаю, точно знаю, Санька, что ты где-то есть! Зуб даю. Твой. Был бы свой — дал бы его. А так твой давать придется… Эх, Санька-Санька! А фигурка-ка то у тебя ничего так. Приятная. Дрищеватая, правда, и мышцы маловато, но все равно — симпатичная. И мордашка милая, подбородок с ямочкой, носик ровненький, глаза интересные: у зрачка карие, к краю — почти зеленые. И зубы целые, и волосы, хоть и покрашены, прямо скажем, так себе, но на ощупь приятные. Только не мытые и воняют дрянью какой-то. Пойдем-ка в душ, Санька. А потом мы с тобой найдем чем и где нас покормить, и начнем собирать информацию. Жизнь, здоровье, информация. Вот мы и первичные приоритеты расставили. Неплохо для такого утра. Как ты считаешь, Санька? Прием. Ох, да что ж ты на контраст так дергаешься! Чуть не грохнулись же! Первый раз что ли? Да ну? Это ж кайф! Ну? Чувствуй, тело! Каждую клеточку ж бодрит! Ничего. Я тя щас научу жить в удовольствие. И не тупи! Бери полотенце. Надеюсь это и правда твое. В смысле, наше теперь. Скелетик, кстати, прикольный, а полотенце надо бы пожестче завести. Ничего, я тебя еще научу кайф от жизни получать! Энергичней ручками, энергичней! Отлично. Теперь завтрак и зарядка. И сбор информации. Ну как, Санька, нравится тебе жить с утра? Нет, эт понятно, что сейчас и со мной в голове тебе оно не шибко нравится. Мне тоже, если откровенно. Я тебя в принципе спрашиваю. Мне так очень! Хрен его поймешь, правда, откуда я это знаю, но зуб даю. Даже два. Жизнь — штука офигительная! Идем жрать искать! Может еще чего нового узнаем. Например, кто эти женщина и мужчина, что вместе с нами тут проживают. Где они сейчас, и чем они готовы нам помочь, и стоит ли их в наши своеобразные факты жизни посвящать. И этот вопрос на очереди первый. Прием, Санька. Кивни хоть. Прием.

***

Яркий белый свет ударил по глазам. Щит частично поглотил выброс энергии, частично ослабил, но Николь все равно отбросило назад и на спину, дополнительно ударив болью от разряда компенсатора в солнечное сплетение. Дыхание перехватило, в глазах померкло. Корчась и беззвучно поскуливая, она судорожно пыталась преодолеть паралич диафрагмы и втянуть хоть немного воздуха. Соберись, тряпка! Если ты не сможешь продолжить бой сейчас, сдохнут все. Соберись и бей! Бей, сучья кровь! Еще висело в мысленном поле спокойное, будто за обеденным столом или в штабном корпусе обращение командира: «Виктор, Николь» И звенел, пронзая иглой, его резкий яростный приказ: «Сейчас!» И Николь знала, что Виктор успел выстрелить до того, как вал чужого воздействия обрушился на них. Он успел. Она тоже успела создать и отправить свое специфическое дополнение к кинетическому снаряду, сейчас ускоряющемуся по законам реактивного движения по направлению к цели, успела. Но остался последний импульс, который надо бросить в момент выхода на цель. В секунды этого звенящего «сейчас!». Время замерло, свернувшись в густой застывающий янтарь, и в нем стонущей, корчащейся мушкой зависла Николь. Щиты держались. Кокон свертки стонал и вибрировал, но дарил, длил для Николь эти секунды. Собраться, нацелиться и ударить. Ударить! И после этого все — можно и умирать. Главное успеть ударить сейчас! Николь знала, знала точно и доподлинно, кто растягивает для нее эти секунды, чья сила личности свернула время. Рядом в ментальном поле стонала, сжимая зубы Кэрри, мучительным волевым усилием держа ментальную сеть под ударом, сохраняя этот кокон. И Николь наконец-то оторвала руку от земли, приподняла голову и, нацелив палец вслед боеголовке, не доверяя сейчас своему ментальному восприятию, бросила завершающий активатор. И рухнула в слепящую боль. Кокон свертки распался одновременно с сотрясением грунта. Звук ударил позже. Если б не фильтры шлемофона, они все могли бы оглохнуть. Рев нагоняла череда подземных толчков, будто конвульсии умирающего животного. Значит им удалось! План капитана опять сработал и контролирующая башня-усилитель уничтожена. Кроме того, Николь могла бы поклясться, что и связанного с ней мага она достала. Неспешно выплывая обратно в мир осознанных реакций и сканируя окружающее менто-поле, она ощущала его блаженную чистоту, свободу от давящей угрозы. Она видела оплывающее и угасающее чужое враждебное сознание за горизонтом, в нескольких километрах позади башни, и ленивым движением воли погасила его окончательно. Теперь все. Тех противников из людей, кто не перестанет драться после снятия давления чужой воли, сейчас легко дозачистят парни из нечетных взводов. Второй и четвертый уже в тылу и ускоренно движутся к ставке командования врага. Сейчас пятьдесят человек более чем достаточно для контроля над местностью и обеспечения безопасного прибытия основных сил. Им удалось. Все получилось, как и было спланировано. Николь фиксировала эти факты реальности, отражающиеся в астральных пластах, с отстраненностью, свойственной только полностью выложившимся и победившим магам и богам. Николь подпрыгнула и рывком вскочила на ноги от пронзившего ее ужаса и отчаянья за секунду до исполненного муки крика Виктора: — Николь!!! Рядом Кэрри наоборот — всхлипнула и осела на землю, стягивая с головы шлем и закрывая ладонями лицо. Она все поняла и осознала на мгновение раньше. Но сейчас, впервые за восемь лет службы, несмотря на весь боевой опыт, она чувствовала себя девочкой потерявшейся в лесу. Штатный медиум-координатор роты она чувствовала присутствие людей гораздо лучше Виктора, даже лучше чем Николь. И она точно знала, что самой важной для нее сейчас и всегда искры жизни рядом больше нет. Виктор осторожно ощупывал, пытаясь закрыть кровоостанавливающими и регенерационными пакетами рану на груди у основания шеи на теле их командира. Джилли, шипя и матерясь, одновременно пытался вызвать криогенный стазис-модуль по рации и вколоть в безжизненное тело противошоковое, обезболивающие и стимуляторы. Кэрри знала, что теоретически у них еще есть время до физической смерти мозга и не менее точно знала, что для того чтоб воскрешение состоялось искра жизни должна теплиться, пресловутая душа должна быть где-то рядом, присутствовать. Сейчас же это было не так. И Кэрри разорвала координацию между всеми, кто находился рядом. Она удерживала свою дублирующую сеть между взводами, хотя и ослабила ее, зная, что без посторонних внефизических вмешательств они прекрасно, даже лучше и эффективнее, обойдутся стандартной техникой — хватит внутренних радио каналов боевой брони. Им всем даже лучше будет пока ничего не знать. Довершить свою победу, не ведая ее цены. И все же. Иррационально, вопреки всем знаниям и всему опыту, хотелось, как Виктору верить, что еще не все потеряно, рано сдаваться и можно еще что-нибудь сделать. Что может быть настоящее чудо, которое сможет для них совершить Николь. Та упала на колени рядом с Виктором, срывая перчатки и надрезая свое запястье, высвобождая свои личные жизненные резервы. Ее измазанные в крови ладони засветились голубым и лазоревым. Она прижалась губами к губам, на которых уже перестала пузыриться кровь и пыталась вдохнуть жизнь в мертвое тело. Джилли с отчаяньем смотрел на нее. Бот с модулем был уже в пути и надо было продержаться всего четырнадцать минут. Четырнадцать минут жизни отнятых у смерти. Чтобы сохранить, сберечь жизнь. Николь подняла бледное лицо и отрицательно покачала головой. Ее светло-голубые радужки почти исчезли за черной пустотой расширенных зрачков. Жизни, за которую можно было бы бороться, не было рядом. Точнее не было главной ее составляющей. — Николь! — Виктор рычал в ярости, огромным раненным тигром. Он не верил, не хотел верить. Просто не мог. Николь отдала бы всю свою силу, всю свою жизнь, если б могла, ради того чтоб исполнить его желание. Возможно, будь она обученным целителем, она бы сейчас отыскала ускользнувшую в небытие душу, сплела бы ее нити по разрывам с нервами физического тела, соединила бы ткани, починила б разрушенное, заставила бы остановившееся сердце осторожно биться в пространстве, от которого ее бы усилия отодвинули б осколки ребер. Если б она могла. Что толку быть сильнейшей чародейкой своего выпуска, седьмым номером золотого списка, если ты боевой маг и способна разрушать, а твои целительские навыки ограничиваются курсами первой помощи, начальным уровнем. Нет, будь душа тут, гори еще искра жизни, она сумела бы ее сохранить, поддержать, уберечь и не позволить погаснуть. Но как зажечь потухший огонь, как найти и вернуть то, что уже соскользнуло на иные пласты бытия, она не знала. Просто не умела. Не могла. — Николь, — Кэрри умоляюще смотрела на нее, и Джилли. Кэрри прикрыла глаза и опустошила свое сознание, открывая для Николь все свои резервы и возможности, всю свою чуткость медиума. Джилли взял за руку, отдавая жизненную силу, и Виктор. Тот ее едва не утопил хлынувшим потоком. Они жаждали от нее невозможного. Нереального. Настоящего чуда. Будто от доисторической деревенской колдуньи из древних легенд и сказок, которая может творить своим даром все что угодно, с равным успехом структуру вещества перестраивать, электроны по орбитам гонять, и кости в теле двигать и души в бездне находить. Они хотели. Ждали, просили. Они надеялись на нее. Жаждали чуда. И Николь рванулась следом за духом, пропавшим из доступных пределов астрала, туда где нет ничего, догнать его, до того как он сольется со всеобщей душой мира, растворится в ней и исчезнет. Чтоб вернуться куда-то в иное место, в иное время, в иное тело, чьи клетки едва-едва начали формироваться во что-то оформленное. Она не ощущала ничего кроме живого присутствия, слабого, едва различимого, она даже не была уверена, что у нее получилось, что эта отчаянная попытка сделать неведомое нечто, совершенно без правил, без техники, без знания, на голом желании и надежде, не угробила их всех. Совершенно исчерпанная она едва осознавала саму себя. Но Кэрри тяжело дыша улыбалась ей, хотя по лицу ее по-прежнему текли слезы, повисая капельками на кончике длинного носа, и погладила по руке. Или это была не Кэрри. Но все же она ощутила пальцами едва заметную пульсацию сосудов под кожей, увидела как дрогнули ресницы и едва приоткрылись глаза. Николь и Кэрри полностью ушли в процесс поддержания жизни в смертельно раненном теле. А Виктор был слишком рад, поэтому когда почти перед самым прибытием транспортного медицинского бота командир спецотряда особого назначения капитан Алекс Кейт снова приоткрыл глаза и едва слышно пробормотал: — Кто вы? Где я? — что-то неуловимо странное, неестественное и чужое в его интонациях, этом вопросе и голосе, показалось только лейтенанту Джиллеру Эванти.