***
«Всё становится более странным, я даже теперь не понимаю своих товарищей-феодалов, которые говорили мне, что с Поко я слишком любезен. Они говорят мне это очень часто, пытаясь заставить меня его хоть раз как-либо болезненно наказать, но я почему-то не решаюсь на это. По крайней мере, я не соглашаюсь, у меня совершенно нет интузиазма.» «Вот-вот, и поэтому всё так странно: я ведь являюсь чуть-ли не самым крупным феодалом, и имею право делать с моим слугой что угодно, но делать мне это что-то мешает. И это что-то во мне.»***
В общем-то, сейчас это уже не важно. Шесть лет спустя мы потерпели "новую эру", и это довольно-таки сильно на нас отразилось. У меня появился свой за́мок, и я стал полновластным правителем этой страны. У короля не было детей, а всех по его роду уже истребили, он передал свою власть в мои руки. Поко долго и очень верно мне служит, и я решил сделать из него своего дворецкого. Конечно, многие людишки начали шептаться по поводу всего этого, мол тот факт, что я взошёл на престол, а парень мне всё ещё служит слишком подозрителен, но я не собираюсь их слушать.»***
Господин сейчас находится на кухне. Я наливаю ему красного вина. Он говорит мне «— Скоро наступит ночь, можешь идти.", сказав «— Как скажете.», я напоследок бросаю неловкое «...Спокойной ночи, господин.», иду в свою комнату. «Да, у меня есть комната. В за́мке господина много комнат, и моя — двадцать девятая, она находится справа по коридору. Она самая маленькая, и является практически последней комнатой, практически самой дальней от комнаты моего господина. (если учесть, что комнат всего — тридцать одна.) Господин выделил мне личное пространство, и я этому очень благодарен. Эта комната довольно-таки тёмная, в ней есть письменный стол, моё банджо (да-да, сейчас господин разрешил мне найти занятие по душе, и я занимаюсь музыкой), небольшой диван, на котором я обычно сплю, и два шкафа — с одеждой и книгами, и окно, которое обычно зашторено шторами цвета тёмно-красной розы. На столе хаотично разбросаны несколько листов бумаги, на которых таким же хаотичным, мелким и непонятным почерком написаны какие-то рифмующиеся строки. Да, я сочиняю стихи. Но это ещё не самое страшное, ведь я понял, что каким-то образом по уши влюбился в своего господина. Ох, чёрт, как так получилось? Не знаю. Я никогда и никому не показываю свои стихи, как и мои чувства. В общем-то, делать этого я не обязан. И да, вместо того, чтобы спать, — я сочиняю строки о моём возлюбленном господине. Я страдаю бессонницей. Ну-ну, прошу, не судите меня. Как можно его не любить? Он ведь так прекрасен, и не только внешне, но и внутренне: он имеет фиолетовые, мягкие бархатные волосы, белоснежную кожу и большие, выразительные янтарные глаза. Однажды я целую ночь писал стих, и честно, — господин очень беспокоился, когда увидел на моём лице не только большие веснушки, но и сине-сиреневые синяки под глазами. Но я успокоил его тем, что я просто не выспался, кожа под глазами слишком светлая, вот и создаётся такое впечатление, будто я устал... Он так добр со мной... ...Ах, простите, я совсем забылся. В моей комнате есть лестница, что ведёт на крышу. Он иногда даже разрешает мне прогуливаться несколько часов. И я тогда, не теряя времени, иду в знакомый мне лесок. Я иду к горам, а точнее к знакомому мне обрыву. Я сажусь на самом его краю, и наблюдаю горы. Они кажутся мне такими властными, массивными и могущественными... Прям как господин. Далее я смотрю в обрыв. Такое странное ощущение. Кажется, будто ты сейчас упадёшь, но ты не падаешь. Очень затягивает... На протяжении стольких лет я контролирую ситуацию, и стараюсь сделать всё, чтобы господин ничего не заподозрил. Надеюсь, он ничего не узнает...»***
«Сейчас, я пью красное вино и какие-то глупые мысли забрели мне в голову, я снова не могу понять, почему он мне служит. Честно, я вообще не понимаю, почему я иногда задаюсь вопросами о нём. Я всё-таки, как никак, намного выше его по рангу. Но любопытство, или что-то большее взяло верх надо мной, и как-то, когда он шёл рядом со мной, я спрашиваю: — Поко, почему ты ни разу не пытался меня убить, когда всё время был ко мне так близок? — А...разве я должен?..я всё-таки...— неловко помедлив, он сказал «П-простите, мне надо идти..», и, больше не вымолвив ни слова, как бы я не выпытывал из него всю информацию, выполняя свою работу он скрылся где-то на просторах за́мка. «Странно, очень странно.» Тут я выхожу из своих мыслей и чуть-ли не прыснув вином, которое сейчас пью, понимаю: привязанность.