***
Август, пять месяцев до релиза «Порчи» Дазаю требуется мгновение, чтобы понять, где он находится, когда он просыпается, что глупо, потому что он находится в своей собственной спальне в своей собственной квартире. Общежитие Чуи стало их неофициальным местом работы, и он оставался там почти каждую ночь. Он теперь очень хорошо знаком с большим уродливым диваном Чуи. Это проще, чем идти домой посреди ночи. Сказать, что их писательский график неустойчив, было бы большим преуменьшением. Однажды они прожили две недели без малейшего намека на прогресс, а потом закончили три песни за три дня. Вдохновение накрывало Чую внезапно, и он мог потратить всю ночь на то, чтобы правильно написать песню, когда у него появлялось настроение. Дазай был бы недоволен процессом, если бы они не увидели никаких результатов. Но правда в том, что альбом складывался так, что даже Дазай должен был признать, что в нем есть какая-то реальная субстанция. Оставшись один, он поймал себя на том, что напевает эти песни. Вчера они с Чуей пораньше легли спать, поскольку достигли пустого места, а Чуя продолжал отбраковывать каждую идею Дазая для его заполнения. В начале Дазай спорил с ним, но теперь он знает, что лучше не оставлять что-то, когда это не соответствует «виденью» Чуи. Один и тот же спор снова и снова научил его тому, что лучше попробовать что-то новое, чем продолжать настаивать на своем. После «Порчи» Дазай задался вопросом, будет ли их альбом состоять только из горьких и злых баллад, но остальные песни, которые они закончили, варьировались от охваченных тоской пограничных рок-песен до быстрой поп-музыки и медленной и меланхоличной музыки. Дазай назвал это эклектикой, а Чуя — скопищем. Из-за этого они не могли найти название для альбома. Чуя притащил большую доску в свою гостиную, которая служила им растущим списком треков, местом для работы над текстами и списком потенциальных названий альбомов (и рисованием, когда Дазаю становилось скучно). Фаворитами Дазая были «Чертовски глупо», «Вещи, которые нужно слушать вместо сна» и «Слизняк и Макрель». Чуя даже не пытался стереть их, пока они не были связаны с собачьей кличкой. Дазай выходит из спальни и направляется на кухню. Одна из худших частей пребывания у Чуи — его одержимость чаем. Тот никогда не пьет кофе. Дазай подумывал о том, чтобы перетащить к нему свой кофейник, но он все еще утверждает, что не живет там. Таким образом, у него либо болит голова от отсутствия кофеина, либо он страдает от употребления чая. — Наконец-то ты проснулся. Дазай не гордится звуком, который он издает при этих словах. Резко обернувшись, он видит Чую, сидящего на диване и наблюдающего за ним с ухмылкой. Дазай быстро пытается отдышаться. Его сердце все еще бьется тревожно быстро. — Как ты сюда попал? — требовательно спрашивает он, входя в гостиную. Остановившись, он прислоняется к одному из кресел, сузив глаза при взгляде на Чую. — Ты сделал копию ключа от моего дома, — отвечает Чуя, явно гордясь собой. — Все честно. Дазай закатывает глаза: — Почему ты здесь? — Я хотел тебе кое-что показать, — от волнения Чуя отбрасывает свое превосходство. Он тычет пальцем в стопку нот, лежащую на кофейном столике Дазая. — Я не мог заснуть и в конце концов написал вот это. Я думал, что твоя бессонная задница тоже встанет, но, видимо, ошибся. Дазай вздыхает, но хватает листы и начинает читать. Песня называется «Пробуждение». Он медленно учится всем тонкостям языка Чуи при написании нот, но все еще нелегко собрать все его мысли и каракули в одно связное музыкальное произведение. Дазай хмурится, пытаясь разобрать предоставленную песню. — А что значит «С»? — спрашивает Дазай, перелистывая вторую страницу. Песня начинается с тихого джаза и переходит в жесткую игру на электрогитаре, а текст гласит: «Знаешь ли ты, когда можно струсить и пойти домой? Что ж, ответ — никогда». — Саксофон, — отвечает Чуя, как само собой разумеющееся. Дазай фыркает: — Тогда, наверное, нам придется пойти в офис и найти кого-нибудь, кто сыграет эту партию. По крайней мере, первое прочтение многообещающе. — Ха, — Чуя поднимает бровь. — Я был почти уверен, что ты умеешь играть на саксофоне. Это похоже на одну из тех вещей, которые ты скрываешь только для того, чтобы потом застать людей врасплох. Дазай закатывает глаза, бросая ноты обратно Чуе. Он улыбается, возвращаясь на кухню за кофейником. — Давай сначала заедем к тебе. Я хочу забрать свой кофейник. Меня тошнит от твоих травяных напитков.***
Сентябрь, четыре месяца до релиза «Порчи» Чуя не обязан отчитываться Дазаю, куда он идет. Они не проводят вместе каждый день, а если бы и проводили, то наверняка убили бы друг друга. Чуя зависает с Тачихарой больше времени, чем Дазай когда-либо. Он также иногда заходит в офис, чтобы поприставать к Хироцу. Чуя вообще-то дружит с кучей сотрудников PMR, имена которых Дазай даже не знает. Тем не менее, раздражает, когда у Дазая есть что показать ему, а приходится ждать. Он придумал новую идею для песни и назвал ее «Дождь за окном». На самом деле он почти уверен, что с ней все в порядке. Прошло уже два месяца, и он чувствует, что уже может предсказать, как Чуя отреагирует на песню, прежде чем даже сыграет ее для него. Какое-то время Дазай забавлялся тем, что менял все диски в общежитии Чуи так, чтобы они оказались не в тех ящиках, но он закончил с этим, и теперь ему стало скучно. Перед Дазаем стоял открытый ноутбук, но он не хотел сейчас работать над чужой музыкой. Он уже подумывал о том, чтобы попытаться найти Слизняка самостоятельно, когда дверь открылась. — Где ты был? — спрашивает он, явно выражая свое раздражение чужим отсутствием, и откладывает ноутбук на кофейный столик. — В кино. Потом у меня была встреча с Мори, — Чуя с легким стуком захлопывает дверь. — Теперь у тебя личные встречи с Мори? — Дазай делает вид, что ему противно, но он чувствует тревогу. Он не хотел, чтобы Мори вонзил свои когти в Чую. Они и так ладят гораздо лучше, чем хочется Дазаю. — Это не было запланировано, — говорит Чуя, скидывая ботинки у двери. Он кажется взволнованным. — Я водил Элизу на какой-то дурацкий детский фильм. Это было ужасно, и музыка была невыносима. Но она одинокая девушка, понимаешь? Так что я не возражаю, — Чуя пересекает комнату и перегибается через край кресла, хмуро глядя на Дазая. — Но когда я высадил ее в PMR, Мори был там, и у него была идея для песни. Он хочет, чтобы мы исполнили дуэтную версию «Золотого демона». Это отличная идея, которая делает Дазая глубоко несчастным. Чуя, очевидно, тоже несчастен, хотя и по другим причинам. — И теперь ты должен просить у Коё разрешения? Выражение лица Чуи темнеет еще больше: — Нет, он уже это сделал. Она согласилась. Непрекращающаяся вражда Чуи с Коё — это мина, которую Дазай изо всех сил старается избежать. Дазай подслушал разговор между ней и Мори еще в июле в офисе после того, как они решили записать альбом дуэтом. Коё подошла к Мори, чтобы сказать ему, что это не очень хорошая идея. — Мне показалось, ты считаешь, что Чуя и Дазай лучше работают вместе, — Мори невинно улыбнулся. — Я имела в виду, что они могли бы быть более продуктивными, если бы не проводили все свое время в ссорах, — ответила Коё, сохраняя напряженную позу. — А не выпускать альбом вместе. Ты действительно считаешь, что разумно соединить этих двоих? — Это была их идея, — сказал Мори, как будто не имел никакой власти в принятии окончательного решения. — Кроме того, мне как-то дали совет: только алмаз может отполировать алмаз. Дазай ушел от разговора еще более рассерженный на них обоих. Он никогда не рассказывал об этом Чуе. — А, — вот и все, что он произносит. — Неважно, — сердито говорит Чуя. — Ясно, что вы все думаете, что это чертовски хорошая идея, так что мы вполне можем это сделать. — Я могу найти причины, почему это плохая идея, — предлагает Дазай, сохраняя нейтральный тон. Чуя хрипло вздыхает, но качает головой. — Нет, это хорошая идея. Я просто хочу… — он снова вздыхает и подходит к белой доске. — Неважно, это не имеет значения. Чуя добавляет что-то в список треков, почти яростно сжимая маркер. Сейчас у них девять песен — десять, если все пройдет так, как предполагает Дазай. — У меня есть идея для названия альбома, — объявляет он, вспомнив, что Мори говорил про них. Дазай не считает их алмазами, это точно. Но они были двумя половинками чего-то. — Выкладывай, — Чуя перемещается, чтобы начать записывать в месте, отведенном для потенциальных названий. — Двойной черный, — говорит Дазай уверенным голосом. Это название чувствуется иначе, чем то, что он предлагал раньше. Оно уместно. Чуя не записывает. Вместо этого он поворачивается к Дазаю, его глаза возбужденно горят: — Соукоку. Дазай только ухмыляется. Чуя улыбается в ответ и издает смешок. Он снова поворачивается к доске, стирая рукавом их многочисленные варианты. Вместо них он пишет предложенное Дазаем название над остальными песнями, делая его официальным. Двойной Черный.***
Октябрь, три месяца до релиза «Порчи» Коё пристально наблюдает за ним поверх чашки. За многие годы она научилась выглядеть устрашающе, и Дазай не был застрахован от ее холодного взгляда. Он до сих пор не понимает что здесь делает; он просто знал, что, когда Коё вызывает тебя, лучше всего появиться. Дазай сильно сомневается, что она хочет поговорить с ним о дуэтной версии «Золотого демона», учитывая тот факт, что она не говорила об этом даже с Чуей. Ее согласие на то, чтобы они исполнили эту песню, похоже, наоборот увеличило количество противоречий между ней и Чуей, вместо того, чтобы все исправить. Коё не посчитала нужным упомянуть, к чему эта встреча, просто спокойно налила им обоим чаю, когда пришел Дазай. Она отпила из своей чашки почти сразу же после того, как наполнила ее; наверняка кипяток. Дазай боролся с тем, насколько он впечатлился этим — неразумно хвалить людей, когда ты не уверен, чего они от тебя хотят. В то время как Чуя и Коё очень близки (или были и будут снова, поскольку Дазай уверен, что один из них сломается и извинится достаточно скоро), он лично никогда не проводил много времени с этой женщиной. Коё работала в PMR до Дазая, и она не сделала ровным счетом ничего, чтобы узнать его, когда он только присоединился. Хотя Дазай не винил ее за это: он не стал бы стараться узнать человека, которого Мори привел с собой, когда взял на себя управление компанией. Большинство сотрудников PMR предпочло избегать Дазая во время этого дерьмового шоу перехода. Что было к лучшему, и однажды все просто уладилось само собой. Но, так или иначе, они с Коё никогда не ладили, и Дазай не думал, что это изменится. Дазай считает ее невероятно талантливой и достойной своей должности руководителя, но не очень любит Коё как личность. И он абсолютно уверен, что это взаимно. Его участие в инциденте в Южной Корее тоже не помогло их отношениям улучшиться. — Я когда-нибудь говорила тебе, что однажды пыталась покинуть Port Mafia Records? — спрашивает Коё, нарушая тяжеловесное молчание. Ее тон небрежен, а выражение лица нейтрально. — Я слышал об этом, — отвечает Дазай, подражая ее беззаботному тону. — Но только не от тебя. О случившемся известно большинству людей, работающих в PMR, но при Коё это предпочитают не упоминать. Кроме того, естественно, что это была одна из первых вещей, которую Мори рассказал ему о Коё Озаки. Проблемы с лояльностью, как он выразился. — Мне было шестнадцать, и я была влюблена, — Коё произносит последнее слово так, словно подобные чувства — болезнь. — Одновременно прекрасный и ужасный вид любви, который заставляет тебя чувствовать себя так, будто это единственная вещь в мире. Я была убеждена, что ее достаточно, и отказалась от контракта со звукозаписывающей компанией лишь из-за обещания. — Я была дурой и вернулась в Лос-Анджелес через два месяца, — продолжает Коё, глядя на свой чай так, будто это ее более молодая версия. — Когда я вернулась, старый босс не переставал напоминать мне о моей ошибке. Мори — нет, он использует это только тогда, когда ему что-нибудь нужно от меня. Ясно, что она предпочитает путь Мори, даже если тот проникает глубже под кожу, поскольку владеет информацией, как точным оружием. Это был Мори, сердечный и веселый Мори. До того момента, как ему нужно было стать кем-то другим — тогда он становился самым злобным и жестоким человеком на свете. Дазай видел, как он разрушал карьеру музыкантов, заключал сделки с самой презренной толпой людей, дабы преуспеть в бизнесе, и использовал свои связи для контрабанды за границу не только музыки. Нет такой черты, которую Мори не переступил бы, чтобы получить то, что он хочет. Дазай уже давно оставил попытки решить, какая сторона Мори истинная. Того факта, что он мог так легко сменить светлую на темную, было достаточно, чтобы Дазай не доверял ему. Ему было все равно, нарушает ли Мори или другие люди закон, он просто знал, что должен быть осторожен, если не хочет, чтобы Мори однажды сломал Дазая, если это соответствует его целям. — Я не хочу, чтобы Чуя повторил мои ошибки, — говорит Коё, наконец-то добравшись до сути рассказа. Она смотрит прямо на Дазая с серьезным выражением лица. Это было частью проблемы с ее лояльностью. В конечном счете, Коё ставит себя и тех, кого она считает своими, выше всего остального, включая Port Mafia Records. Она давно заявила права на Чую, и, несмотря на продолжающуюся ссору между ними, она явно все еще думает о нем как о ком-то, кого ей нужно защищать. — И зачем ты мне это рассказываешь? — ровным голосом интересуется Дазай. Конечно, он знает, почему, но он заставит ее произнести вслух, даже если это будет похоже на то, что он втыкает нож в собственную колотую рану. — Вы двое очень близки. Думаю, будет лучше, если вы не станете сближаться еще больше, — она произносит это, как предложение, но смахивает оно на явное предупреждение. Глаза Коё суровы, когда она смотрит на него; ее поза напряжена. Дазай смеется, только наполовину принужденно. — Ты думаешь, это возможно? — вопрос явно издевательский. Он недооценил наблюдательность Коё. Было бы лучше развеять эти ее мысли, прежде чем они пойдут дальше. Дазай определенно не хотел, чтобы она делилась ими с кем-то еще. Мысль о том, что она расскажет Мори, вынуждает его приложить все усилия, дабы сохранить хладнокровие. Он отставляет свой нетронутый чай в сторону, чтобы объясниться раз и навсегда; тон теряет всякие следы легкости: — Чуя — один из величайших активов PMR, но его самая большая слабость — это он сам. Если бы я не вмешался, он бы разбился и сгорел в одиночестве. Я не хотел тратить впустую усилия, которые мы вложили в него. Для меня было бы нехорошо, если бы один из музыкантов, которых я порекомендовал, стал таким разочарованием. Коё слушает его внимательно, лишь слегка нахмурившись в конце. — Полагаю, это к лучшему. — Тогда почему ты расстроена? — переспрашивает Дазай, возвращаясь к своему фальшиво веселому тону и улыбке. — Меня тревожит, как сильно ты иногда напоминаешь мне Мори, — говорит Коё, не обращая внимания на то, что ее слова для него, как пощечина. Дазай продолжает улыбаться: хоть чему-то его научил Мори. — Я не расстраиваюсь из-за себя, я рада, что ты не портишь отношения подростковыми фантазиями. Мне просто жаль Чую — он думает о тебе больше, чем просто инструмент для достижения успеха. Дазай не позволяет ничему из того, что он чувствует, отразиться на его лице. Он пожимает плечами, притворяясь равнодушным. — Это Лос-Анджелес. Если бы это был не я, то кто-нибудь другой. — Ах, но это ты, — замечает Коё. — Возможно, я должна сообщить Чуе твое мнение о нем, — добавляет она легким, но опасным голосом. — Возможно, я должен сообщить Чуе, что ты снова принимаешь решения за него, не советуясь с ним, — возражает Дазай. Он ухмыляется, когда Коё немного вздрагивает. — Именно так вы и оказались на расстоянии друг от друга, не так ли? — Думаю, мы закончили, — говорит Коё ледяным, как вьюга, голосом. Ее глаза сужаются, и если бы Дазай был слабее, он бы согнулся под тяжестью этого стального взгляда. Но работа под началом Мори имела свои преимущества. — Я еще не допил свой чай, — он невинно улыбается. — Ты даже чай не любишь, — огрызается Коё. Она глубоко хмурится, раздраженная тем, что потеряла самообладание, после чего восстанавливает его, чтобы отпустить Дазая. — Возьми с собой, если хочешь. Мне кажется, тебе нужно закончить альбом. — Все в порядке, я не очень хочу пить, — отвечает Дазай на ее предложение, поднимаясь на ноги, и одаривает Коё еще одной широкой улыбкой. — Спасибо за совет, Озаки. Та не отвечает. Просто смотрит на него, когда он выходит из офиса. Дазай не оглядывается. Его мозг уже занят вычислением дальнейших шагов. Очевидно, что нужны какие-то изменения.***
Начало декабря, полтора месяца до релиза «Порчи» Запись альбома стала мучительно скучной. Она была более интересной, когда записывались он и Чуя. Сколько раз он заставлял Чую повторять одни и те же слова просто из-за того, что он якобы фальшивит. В конце концов Чуя в приступе ярости швырнул в него чрезвычайно дорогое звуковое оборудование. (Хотя он вел себя по-другому во время записи «Порчи». Дазай ограничил слушающих людей только до тех, кто был необходим в комнате. Они разобрались со всем этим довольно быстро, потому что песня состояла только из двух наборов вокала и фортепиано. Однако в студии все еще висело напряжение. Чуя изо всех сил старался принять все комплименты, поэтому Дазай сделал это за него. Он был счастлив покончить с этим) Но те времена остались позади. Вокал, фортепианные и гитарные партии, которые играл Чуя, были закончены. Теперь они записывали все инструменты, на которых Дазай и Чуя не будут играть сами. Чуя даже не появляется, чтобы послушать. Сначала он делал это каждый день, но потом разочаровался, слушая, как Дазай постоянно регулирует одни и те же строки в песне, пока полностью не удовлетворяется. Теперь Чуя ждет, пока Дазай сочтет часть законченной, прежде чем одобрить ее. Обычно у него нет никаких изменений (а его немногие были раздражающе проницательны). Дазай должен радоваться, что Чуя не отвлекает его. Это к лучшему. Он может лучше сосредоточиться без его лая над ухом. Теперь, когда они закончили писать, Дазаю больше не нужно проводить время в общежитии Чуи. В последнее время он его вообще-то почти не видит. Однако прослушивание небольших фрагментов одних и тех же песен изо дня в день начинает утомлять. Дазай разваливается в кресле в студии звукозаписи, которую они использовали. В данный момент он один, наконец-то закончил ту часть, над которой они работали, и отослал всех прочь, чтобы спокойно подумать. Он закрывает глаза рукой, когда слышит, как открывается и закрывается дверь в студию. Дазай надеется, что тот, кто вошел, увидит позицию, в которой он находится, и повернется, чтобы уйти, не побеспокоив его. — Ты хочешь выбраться отсюда? — спрашивает знакомый голос, разрушая все надежды. Чуя тычет его в руку, пока Дазай не опускает ее, чтобы посмотреть на него. Одет Чуя небрежно — значит, не работал. Он ухмыляется, и Дазай вздыхает на его предложение. — Хочу ли я уехать, чтобы меня потом преследовала какая-то пиявка, которую они назначат возить нас? — спрашивает он, закатывая глаза. — Нет, спасибо, Вешалка для шляп. — Я не планировал просить об этом, — Чуя держит что-то в правой руке, и как оказывается — это водительские права. На них даже есть фотография Чуи, что он самоуверенно и демонстрирует. Дазай выпрямляется, более чем шокированный: — Как ты получил лицензию? Могут ли твои крошечные ножки дотянуться до педалей? — Перестань быть мудаком, или я оставлю твою забинтованную задницу здесь, — отвечает Чуя, протягивая руку, чтобы помочь ему подняться. — Ты идешь или как? Дазай подозрительно прищуривается, игнорируя его руку. — У тебя нет машины, — или, по крайней мере, Дазай надеется, что у него ее нет, надеется, что он не был таким невнимательным. — Нет, — глаза Чуи озорно загораются. — Но на стоянке полно фургонов компании. И что ты думаешь? По дороге сюда я нашел пару ключей. Довольно неосторожно с их стороны оставлять ключи там, откуда их кто-нибудь может легко забрать, — он убирает руку, чтобы порыться в карманах, а затем торжествующе показывает связку ключей. Дазай ухмыляется в ответ. У Чуи было много разных сторон, и в то время как любимицей Дазая всегда была музыкальная, мятежный подросток Чуя ушел от него не так уж далеко: — Показывай дорогу, Чиби. Они выходят на стоянку и, сдерживая смешки, забираются в один из черных фургонов. Чуя, кажется, совершенно непринужденно поправляет сиденье (Дазай отметил бы, как близко он находится к рулю, если бы Чуя не был непосредственно ответственен за машину и, следовательно, за его жизнь в данный момент) и зеркала, плавно сдавая назад и выезжая со стоянки. Он не спрашивает Дазая, куда тот хочет поехать, очевидно, уже имея в голове пункт назначения. — Как ты научился водить? — интересуется Дазай, наблюдая за Чуей, который одной рукой держится за руль, а другой опирается на карниз водительского окна; вид у него расслабленный и довольный. Он не нервничает, что обычно делают неопытные водители. Но Дазай наверняка услышал бы, если бы кто-то из PMR учил его. — Как я уже сказал, PMR оставляет много фургонов компании просто стоять там. Было нетрудно одолжить один незамеченным, — Чуя слегка смеется. — Я начал учиться, как только мы вернулись из турне. К тому же в последнее время у меня было много свободного времени. Макрель, которой провоняло мое общежитие, исчезла. Его слова не звучат, как обвинение, но все равно заставляют Дазая защищаться. — Я работаю над нашим альбомом. То, что ты решил, что твоя роль закончена, не означает, что остальные могут расслабиться. — Ты ведешь себя, как одержимый ублюдок, — закатывает глаза Чуя. — Все было бы уже кончено, если бы ты не был так чертовски придирчив. Клянусь Богом, ты чуть не довел этого барабанщика до нервного срыва. — Я не собираюсь выпускать худшее, — раздраженно говорит Дазай. — Он профессионал и не должен так плохо воспринимать конструктивную критику. Чуя снова смеется, качая головой: — Ты назвал его заурядным идиотом с ритмом мокрой швабры. — С ним было трудно, — Дазай переводит взгляд на окно. Они ехали к побережью, и он до сих пор не уверен, куда точно они направляются. — Он почти ушел, и ушел бы, если бы я не пошел за ним и не извинился за то, что ты такой урод, — говорит Чуя то, чего Дазай не знал. — Я сказал ему, что ты тупой перфекционист с огромной палкой в заднице и чтобы он не принимал это близко к сердцу. — Мори уволил бы его, если бы он ушел, — произносит Дазай, не уверенный, как он относится к тому, что Чуя убирает за ним беспорядок за его спиной. — Не вынуждай людей увольняться, потому что ты придурок, — командует Чуя, смотря на него, пока въезжает на стоянку за обветшалым киоском с мороженым. Дазай даже не находит вывеску с названием этого места. Единственные другие машины на стоянке, вероятно, принадлежат сотрудникам. Он сомневается, что это место получает прибыль, даже если сейчас не декабрь. Чуя припарковывает фургон на месте впереди, выключает машину и поворачивается к Дазаю: — Какое мороженое ты хочешь? Хотя не бери в голову, я просто принесу тебе самый отвратительно сладкий вкус, который у них только есть. Чуя не дает ему шанса ответить, и Дазай остается смотреть, как он выпрыгивает из фургона и уходит. В отместку Дазай портит вентиляцию, чтобы она ударила воздухом в Чую, когда он снова заведет машину. Через несколько минут Чуя возвращается к машине с рожками в каждой руке, один из которых выглядит шоколадным, а другой — радужным. Он пихает оба Дазаю, забираясь обратно в фургон. — Будь хоть раз полезен. Дазай закатывает глаза, но забирает мороженое. Он устраивает большое шоу, облизывая их оба. Чуя не выглядит удивленным, вместо этого он сосредотачивается на том, чтобы вернуть вентиляционные настройки в нормальное состояние, прежде чем снова завести фургон. Дазай надувает губы, облизывая уже только свой рожок (не то чтобы он когда-нибудь признается Чуе, что ему нравится его вкус). Чуя везет их чуть дальше по кварталу, к другой стоянке для общественного пляжа. Он припарковывается на краю, где нет других машин. Из окон открывается прекрасный вид на океан. Это напоминает Дазаю порты Йокогамы; возможно, именно поэтому Чуе так понравилось это место. — Боишься припарковываться рядом с другими машинами? — спрашивает Дазай, протягивая Чуе его рожок, уже наполовину избавившись от своего. — Заткнись и ешь мороженое, Макрель, — Чуя выключает фургон, оставляя радио, и откидывает спинку сиденья, чтобы закинуть ноги на приборную доску. Он выглядит совершенно расслабленным, нежась в лучах солнца, льющегося сквозь ветровое стекло, и покачивая ногой в такт песне, звучащей по радио. Дазай демонстративно отворачивается и смотрит на волны: — Кстати, как ты нашел ту свалку? Она просто кричит о нарушении санитарных норм. — Ширасе работал там пару лет назад, — отвечает Чуя. — Мы все ходили туда и получали это дерьмо бесплатно. Дазай уже давно не слышал, чтобы он упоминал кого-то из членов Овец — с тех пор, как он написал о них песню. Чуя тогда бросил листы с текстом в Дазая, на которых было написано «Гораздо труднее отличить волков от овец, чем вы думаете», и сказал: «Это либо хорошая песня, либо просто мелкая чушь. Разберись и дай мне знать». (Оказалось, что и то, и другое) Но Дазай никогда не слышал, чтобы Чуя говорил о них без горечи, как сейчас. Это заставляет его задать вопрос, который всегда его интересовал: — А почему ты стал клавишником Овец? Чуя делает паузу, чтобы бросить на него грязный взгляд. — Потому что мы все были гребаными друзьями? Я знаю, что для тебя это понятие чуждо. — Не будь тупым, — Дазай легко игнорирует оскорбление. — Я спрашиваю, как, когда тебя взяли в группу, Ширасе оказался вокалистом? — он доедает свой рожок и стряхивает крошки на пол фургона. Чуя фыркает, а его губы приподнимаются в ухмылке. — Потому что Ширасе был единственным, кто не умел играть ни на одном инструменте, и это была его группа. Никто не хотел с ним ссориться. К тому же мы не так уж серьезно относились к музыке. Мы, конечно, болтали о том, чтобы вырасти и стать знаменитыми, но в основном занимались музыкой просто ради развлечения, — он откусывает большой кусок мороженого, пока улыбка медленно сползает с его лица. — Или мне так казалось. Дазай ничего не отвечает. По его личному и профессиональному мнению, все Овцы были идиотами. Тот факт, что они отпустили Чую без боя, доказывал это. Конечно, он манипулировал ими, но они знали Чую много лет. Дазай не знал его так долго, но он никогда бы не допустил такой ошибки. Песня по радио меняется на что-то новое: — Я думаю, что они наблюдают за нами. Не дай им поймать себя на обдумывании преступления, если хочешь жить, — Дазай немедленно стонет. — Фу, выключи это! — требует он, нахмурившись из-за чересчур драматичных слов и раздражающей и повторяющейся музыки, сопутствующей им. Чуя убавляет громкость, поднимая брови. — Не поклонник Джорджа Оруэлла? — 1984 год очень неприятно слушать, — заявляет Дазай. — Это даже хуже, чем «Скотный двор», хотя я и не думал, что такое возможно. — Ты вообще слушаешь музыку, когда не работаешь? — спрашивает Чуя, запихивая в рот последний кусок рожка и вытирая руки о толстовку. — Зачем мне тратить на это время? — интересуется Дазай в ответ, закатывая глаза. — Ты невозможен, — Чуя поворачивается в кресле, чтобы окинуть его испытующим взглядом. — У тебя должна быть любимая песня. Дазай отвечает ему скучающим взглядом: — У меня ее нет. Чуя прищуривается, но Дазай не реагирует, на что тот раздраженно фыркает и достает телефон. Затем он протягивает руку через Дазая, чтобы открыть бардачок и взять кабель для подключения его к машине (тот факт, что он знает, где находится кабель, означает, что он говорил правду о своих привычках заимствовать фургон). — Должно же быть что-то, что тебе чертовски нравится, — тянет Чуя, прокручивая свой плейлист. — Сейчас я включу тебе свою любимую песню. Я не знаю, насколько ты знаком с японской музыкой, но это песня группы под названием Luck Life, «Namae wo Yobu yo». — Я назову твое имя, — переводит Дазай, когда Чуя наконец находит песню, которую искал. Дазай не думает, что она ему понравится, но он хочет услышать, какую песню Чуя выбрал в качестве своей любимой. Он не удивился бы, если бы Чуя выбрал песню PMR или одну из песен Коё — он был таким сентиментальным. Песня начинается мягко, с привлекательного гитарного бита. Тарелка и бас включаются как раз перед тем, как вокалист начинает петь. Boku ga boku de irareru Riyuu o sagashiteita Anata no mune no naka de Ikiteiru boku ga iru no naraba Kurayami mo nagai sakamichi mo Koete ikeru you na Boku ni nareru hazu — Чуя, это так слащаво, — говорит Дазай, перекрикивая музыку, когда начинается припев. — Никогда бы не подумал, что ты любитель баллад. — Namae wo yobu yo, anata no namae wo, — подпевает Чуя, игнорируя Дазая. Он прекрасно знает слова. — Anata ga anata de ireru you ni. Я назову имя, твое имя, чтобы ты остался тем, кто ты есть, мысленно переводит Дазай. Это была хорошая песня, даже если она была немного драматичной на вкус Дазая. Чуя не понимает, почему Дазай не слушает музыку, но и Дазай не понимает, почему Чуя слушает музыку, когда каждая версия каждой песни, которую Чуя исполняет сам, без особых усилий становится лучше. Дазай знает, что он талантливый певец, но он не похож на Чую. Голос того… У Дазая не часто отсутствуют слова для чего-либо, но он никогда не мог описать, как пение Чуи заставляет его чувствовать себя. Он знает Чую уже больше года, слышал, как тот поет часами напролет, слышал, как он звучит пронзительно и бесчисленно фальшиво. Но эффект еще не прошел. Дазай глубоко хмурится: такие мысли тревожат. Несмотря на все усилия, которые он прилагает, он все еще продолжает сближаться с Чуей больше и больше. Гребаная Коё, вбивающая ему в голову идеи, без которых было бы намного лучше. И даже если Дазай думал о таких абсурдных вещах, это просто невозможно. Не было никакого способа, чтобы Дазай когда-либо дал Мори подобную вещь. Он может точно представить, как это будет происходить, как Мори будет пользоваться ею, чтобы получить желаемую реакцию. Все в них станет частью его игры, все станет манипуляцией. Дазай предпочел бы ничего не иметь, чем иметь это. Тем не менее, когда Чуя делает такие вещи, как похищает его и поет ему в украденных фургонах перед океаном, когда солнце освещает его, и его голос — единственное, на чем сосредоточен Дазай, трудно вспоминать обо всем этом. Но Чуя был прав, попытка отвлечься от препарирования их альбома нота за нотой — не самая хорошая стратегия. А избегать Чую, вдобавок ко всему остальному, было просто скучно. Чуя неправильно истолковывает выражение лица Дазая, думая, что тот оценивает музыку, которую они слушают, а не ругает себя за глупость: — Да пошел ты, классная песня. — Хорошо, я включу Чуе свою любимую песню, — Дазай хватает чужой телефон и легко находит нужную. Он широко улыбается Чуе, когда та начинается, и увеличивает громкость. Сегодня пятница, и это была адская неделя, раздается из динамиков. Дазай громко смеется, а Чуя хмурится и делает потише. — Я чертовски ненавижу тебя, — говорит Чуя резким тоном, что только заставляет Дазая улыбнуться шире. — Давай закончим наш альбом, Чиби.***
Ночь на 24 января, несколько часов до релиза «Порчи» — А что, если все возненавидят наш альбом? — спрашивает Чуя. Он расхаживает взад-вперед по гостиной общежития. Дазай лежит на диване, чрезвычайно спокойный, несмотря на все возрастающее чужое беспокойство. — Я имею в виду, кто вообще выпускает музыку как дуэт? Кем мы себя возомнили, чертовыми Братьями Гримм? И это гребаное спонтанное фортепианное Соло, о чем я только думал? Почему ты позволил мне это сделать? — Чуя, все будет хорошо, — категорично отрезает Дазай, закатывая глаза. Он устал даже просто смотреть на него. — Разве я когда-нибудь лгал тебе? — Да, типа каждый долбаный день, — машинально отвечает Чуя, не останавливаясь. — Я когда-нибудь лгал тебе о музыке? — исправляется Дазай. Это заставляет Чую сделать паузу и нахмурится, пока он обдумывает заданный вопрос: — Нет. — Тогда доверься мне, — Дазай поворачивается, чтобы посмотреть прямо на Чую. Он говорит честно, без обмана и манипуляций. — Люди не возненавидят его; тот факт, что дуэты менее распространены, является одной из причин, по которой он наоборот понравится, и фортепианное соло — это то, что делает песню особенной. А теперь перестань драматизировать. — Черт, — ругается Чуя. Он делает глубокий вдох, но, по крайней мере, перестает мельтешить. Затем он направляется на кухню, и Дазай слышит, как он начинает возиться с чайником. — Не пей кофе, — кричит Дазай, поворачиваясь так, чтобы полностью лечь на диван, и достает телефон, чтобы проверить электронную почту, в основном о завтрашнем релизе. — Не веди себя, как моя мамочка, это жутко, — отвечает Чуя так, чтобы его голос был слышен. — Сделать тебе немного? — Я не забочусь о тебе, но я ответственный владелец домашнего животного. У нас завтра длинный день, и мне нужно, чтобы моя собака выглядела наилучшим образом, — говорит Дазай. — И можешь оставить свою отвратительную горячую воду с листьями себе. Чуя игнорирует его, а Дазай отвечает на пару писем. К тому времени, как он заканчивает, Чуя ставит две кружки на кофейный столик. Дазай собирается возразить, что он не хотел никакого дурацкого чая, но потом понимает, что это горячий шоколад. Он не заметил, когда Чуя купил его. Дазай берет свою кружку, чтобы скрыть за ней улыбку, поднимая чашку в сторону Чуи в качестве единственной благодарности. — Ты действительно совсем не нервничаешь? — интересуется в это время тот, усаживаясь на кресло рядом с диваном. Его вопрос прост: Чуя не спрашивает, почему Дазай не нервничает, просто хочет знать, нервничает ли он вообще. — Я не формирую свое мнение о себе под влиянием музыкальных воззрений других, — тянет Дазай, рискуя обжечь язык о горячий шоколад. К счастью, Чуя не кипятил свой чайник до такой высокой температуры, как Коё, и все, что он получает — это вкус шоколада. — Я видел достаточно отбросов, чтобы не придавать им большого значения. — Значит, тебе все равно, что люди подумают об альбоме? — Чуя осторожно поворачивается в кресле так, чтобы его ноги свесились за подлокотник, но он все еще сидит достаточно ровно, чтобы не пролить ни капли своего чая. — Я имею в виду, что с точки зрения бизнеса я инвестирован, — Дазай делает еще один глоток. — Но я знаю, что все будет хорошо. Музыкальная индустрия вовсе не так сложна, как принято считать. — Ты настолько уверен? — Я мог бы объяснить все связанные с этим факторы, но это просто наскучило бы тебе, — говорит Дазай и добавляет, прежде чем Чуя разозлится, — и помимо всего этого, это просто действительно хорошая музыка. На самом деле у меня есть стандарты, и они соблюдаются. Лицо Чуи начинает светиться, более беззаботно, чем обычно. Он кажется менее напряженным, в чем и заключается смысл комплимента (даже если это правда). Он продолжает пить чай в спокойном удовлетворении. Закончив, Чуя поднимается на ноги и потягивается: — Ты остаешься? Дазай чуть не выплюнул горячий шоколад, который только что выпил. За все те многочисленные разы, что он ночевал здесь, Чуя никогда не был таким вежливым и гостеприимным. Дазай судорожно сглатывает. — Уже поздно, — отвечает он нейтрально. — Тогда увидимся утром, — Чуя слегка зевает, проводя рукой по волосам и идя в ванную. Дазай смотрит ему вслед, чувствуя, как в груди что-то сдавило. Борясь с этим чувством, он выключает свет в главной комнате и возвращается на диван. Дазай накрывается одеялом, оставшимся на диване (он отказывается думать о нем как о своем, даже если больше никто не использует его), и поворачивается лицом к спинке, пытаясь устроиться покомфортнее. Будь он умнее, он бы уже давно ушел и спал в своей совершенно удобной постели. Несмотря на это, Дазай засыпает невероятно легко, с привкусом горячего шоколада во рту. Он даже спит дольше, чем обычно, и, когда открывает глаза, в комнате ярко светит солнце, а Дазай чувствует себя по-странному хорошо отдохнувшим. Он хватает свой телефон и не удивляется, увидев, что тот полон уведомлений. Но есть одно, которое особенно выделяется: приглашение на встречу от Мори без каких-либо подробностей, кроме описания. Турне.***
Двойной Черный, Чуя Накахара & Осаму Дазай 1. Дождь за окном 2. Обман фальшивого цветка 3. Заходящее Солнце 4. Без возвращения 5. Пробуждение 6. Стыд и жаба 7. Нет места чувствам 8. Некоторые люди — спички, некоторые — пироманы 9. Мертвый Яблочный Пирог 10. Ноль 11. Золотой Демон (Версия Двойного Черного) 12. Гораздо труднее отличить волков от овец, чем кажется 13. Порча