Я прокричал твое имя по радио

— Это не будет похоже на турне Коё, — говорит Хироцу, шагая рядом с ним к лифту отеля. Они входят, и он нажимает кнопку верхнего этажа. — Я серьезно. Тогда я позволил себе проявить снисходительность к вам обоим, потому что вы не участвовали в выступлениях. Но теперь, когда вы являетесь музыкантами, у вас не будет такой свободы, как раньше. Чуя едва сдерживает вздох. Хироцу читал ему лекции с тех пор, как они закончили шоу. Они уехали из Лос-Анджелеса в Сан-Диего, так что это их первая настоящая ночь в турне. Дазай каким-то образом исчез после выступления, вероятно, чтобы избежать этой самой лекции, которая раздражает почти сильнее, чем обычная болтовня Хироцу. Они добираются до своего этажа, и Чуя ведет их к номеру комнаты, указанному на его ключе. Хироцу следует за ним. — Port Mafia Records возложила на вас большую ответственность, — продолжает Хироцу, не смущенный отсутствием ответа от Чуи. — У нас будет плотное расписание и охрана. Так что у нас нет времени на ваши с Дазаем проделки. Чуя прикладывает ключ к замку, придерживая дверь открытой для Хироцу, как только загорается зеленый. Старик кивает в знак благодарности, когда входит, все еще разговаривая (хотя Чуя вроде как не вслушивается). Он оглядывает комнату, оказавшись внутри. Удобная двуспальная кровать доминирует в этом пространстве. Вид из окна потрясающий, Чуя ясно видит океан в лунном свете. Это вполне себе апгрейд по сравнению с его гостиничными номерами из последнего турне. Здесь практически мини-гостиная. Чуя вроде как привык к роскоши от PMR на данный момент, но это все равно вызывает улыбку на его лице. Пока его взгляд не возвращается к кровати и он не осознает тот факт, что она одна. — Чуя, ты вообще меня слушаешь? — спрашивает Хироцу, заставляя его оглянуться. Он хмуро смотрит на него очень знакомым взглядом. — Частично, — честно отвечает Чуя, пожимая плечами. Он садится на край кровати. Он устал от игры и многочасовых встреч и приветствий, которые они устраивали перед выступлением. Хироцу испускает глубокий вздох, тоже знакомый. — Ну что ж, отдыхай. Я пришлю тебе по электронной почте маршрут на неделю. Ты знаешь, где Дазай? Почти как по вызову, дверь гостиничного номера открывается с достаточной силой, чтобы врезаться в стену, что, без сомнения, было сделано намеренно. Дазай входит в комнату, руки в карманах, широкая улыбка на месте. Он снова в своей обычной одежде, и его волосы выглядят влажными. Чуя еще больше раздражен тем, что тот принял душ, в то время как он был вынужден сидеть здесь в своей потной концертной одежде и слушать Хироцу. — Упс. Я всегда недооцениваю свою силу, — говорит Дазай, широко улыбаясь им обоим. — Где ты был? — спрашивает Чуя, закатывая глаза. Он нисколько не удивился, что Дазаю удалось без особых усилий получить ключ от его номера. — Дазай, как раз вовремя, — говорит Хироцу, хмуро глядя на стену, в которую врезалась дверь. — Я как раз рассказывал Чуе о том, что на этот раз у нас нет неограниченного бюджета на ущерб отелю. — Ты хочешь сказать, что я пропустил часть твоей лекции? — спрашивает Дазай, притворно надув губы. Его вызывающее поведение вызывает небольшое фырканье со стороны Чуи, которое он пытается скрыть. Дазай подходит и садится на кровать рядом с ним, едва заметно подмигивая. — Вы двое, — начинает Хироцу, прежде чем глубоко вздохнуть. — Мы можем обсудить это утром. Завтра рано вставать. Я жду, что ни один из вас не будет выглядеть лишенным сна. После этих словах Хироцу поворачивается, чтобы уйти. Чуя прощается, Дазай решает промолчать. Он закидывает ноги на кровать и садится лицом к Чуе, скрестив их. — Не думаю, что мне когда-либо желали хорошо поспать с таким презрением, — Дазай слегка ухмыляется. Затем он оглядывает комнату, и его улыбка исчезает. — По-видимому, музыканты, которые возглавляют турне, не вынуждены делить комнаты, чтобы сэкономить деньги. — Я заметил, — говорит Чуя, сохраняя нейтральный тон. Они с Дазаем спали порознь с тех пор, как вернулись из последнего тура, хотя, если бы Дазай остался и услышал Чую из гостиной, он бы разбудил его. Кровать была слишком маленькой для двух человек, но они играли в видеоигры или слушали музыку, чтобы отвлечься, или Дазай притаскивал несколько одеял и спал на полу несколько ночей. Хотя это случалось довольно редко. После того, как он перестал писать «Арахабаки» и покончил с «Порчей», ему уже не снилось столько кошмаров. Кроме того, когда Дазай был далеко или спал в собственной квартире, иногда он просто просматривал их. Но теперь, когда он почти каждый день играет «Порчу», они снова вернулись. Чуя ничего не говорил об этом Дазаю и не собирался сейчас. — Так не пойдет. Нам понадобятся смежные комнаты. На случай, если нам понадобится обсудить музыку, — говорит Дазай таким уверенным голосом, что если бы Чуя его не знал, он бы и не понял, что тот лжет. — Конечно, — легко соглашается он, не утруждая себя тем, чтобы скрыть, как благодарен за это. Он никогда бы не попросил Дазая сделать это для него, но то, что он готов — сняло напряжение, о котором Чуя даже не подозревал. — Я дам знать Хироцу. Но сегодня я останусь здесь, — объявляет Дазай, ложась на кровать. Он улыбается Чуе, как будто без слов знает, насколько он ценит это. — У тебя из окна гораздо лучший вид. — Я тебя не останавливаю, — Чуя встает и направляется в ванную. — Я собираюсь принять душ. Не бросай меня снова с Хироцу, придурок. Хироцу был прав, когда говорил, что это не будет походить на турне Коё. Во-первых, всякий раз, когда его и Дазая нет на сцене, они все равно должны быть где-то. Они дают бесчисленное количество интервью и телевыступлений. Если они не на интервью, то раздают автографы или фотографируются. Если они не делают ничего из этого, они застряли в автобусе или в самолете. Прошло всего пару недель, но Чуя уже находит все это немного удушливым. Сейчас у них очередное интервью, и Чуя безумно скучает. Интервьюер ни в чем не виноват. Они просто постоянно задают одни и те же неинтересные вопросы, снова и снова. Чуя не получал удовольствия от медиа-тренингов, но высиживал все. Это действительно было полезно. Он знает, как избежать вопросов, на которые не хочет отвечать, как подобрать лучшие реплики для телевидения или радио. Он также знает, как важно поддерживать хороший имидж для успеха альбома. Чуя не возмущается из-за того, что ему приходится тратить столько времени на интервью. Он негодует, когда интервьюеры почти не говорят о музыке. — Кто-нибудь из вас с кем-нибудь встречается? — спрашивает радиоведущая, ведущая их передачи. Ее зовут Нора Робертс. Чуя встречает так много людей каждый день, что трудно уследить за ними всеми (по крайней мере, для него, Дазай невероятно хорош в этом). Чуя смеется, искренне, но сохраняя дружелюбие: — Как ты думаешь, когда именно у нас будет время на свидания, если мы возглавляем турне? — Так вы оба одиноки? — спрашивает Нора с ноткой озорства в голосе. — Да, мы оба одиноки, — говорит Чуя, все еще сохраняя легкий тон. Дазай закатывает глаза. Чуя пинает его под столом. — А что вы ищете в партнере? — Нора, кажется, не замечает их отсутствия интереса к теме, или ей просто все равно (Чуя, честно говоря, уважал бы ее больше, если бы это было последнее). — Не знаю, хороший музыкальный вкус, — слабо предлагает он. — Это скучно, — заявляет Дазай плаксивым голосом. — Задавай мне вопросы о Чуе, а Чуе — обо мне. Нора на мгновение растерялась, но, похоже, восприняла это спокойно: — Тогда ладно. Ну что ж, начнем с простого. Чуя, какая любимая еда Дазая? — Дазай любит все сладкое, но его любимая еда — консервированные крабы, — легко отвечает Чуя, не скрывая в своем тоне, насколько отвратительным считает этот выбор. На лице Дазая мелькает удивление, и Чуе приходится сдерживать смех. Дазай может быть более наблюдательным, чем Чуя, но Чуя прилагает в десять раз больше усилий. К тому же этот парень хранит у него в квартире кучу всякой всячины. Нора улыбается и поворачивается к Дазаю: — Дазай, а какое любимое хобби у Чуи? — Чуя тратит почти все свое время на музыку, — уверенно отвечает Дазай, — он просто одержим ею. Если он сам не пишет и не поет, то слушает чужие песни, — он пожимает плечами и добавляет, — но я думаю, что помимо музыки его любимое хобби — это видеоигры. Не то чтобы он был очень хорош в них. — Я буквально надрал тебе задницу этим утром, — говорит Чуя, прежде чем Дазай продолжает. Это было самым ярким моментом его дня, когда он победил в битве зомби, пока они ехали в автобусе. — Счастливая случайность, — беззаботно произносит Дазай. Чуя снова пытается пнуть его под столом, но Дазай убирает свои ноги с его пути. Чуя едва удерживается, чтобы не упасть со стула. Нора смеется, скорее весело, чем раздраженно. Или, может быть, она просто ожидала этого — их препирательства стали тем, чем они известны. Подшучивание, как называет это Хироцу. Единственный способ пережить дерьмо Дазая, как называет это Чуя. — Какая у Дазая любимая песня? — спрашивает Нора, снова адресуя вопрос Чуе. Чуя стонет. — Дазай самый придирчивый человек на планете, когда дело касается музыки. Он почти ничего не любит, — жалуется он. — Но ему нравятся Нацумэ Сосэки и Мурасаки Шикибу. На этот раз это больше, чем вспышка удивления. Дазай выглядит даже немного впечатленным. Однако он быстро скрывает это. — Когда вы проводите столько же времени, сколько я, слушая музыку, вы склонны быть более избирательными, — Дазай плавно скрывает осуждение в голосе. — У нас как раз есть время еще на пару вопросов, — говорит Нора, пробегая глазами по списку. — Это то, о чем многие ваши поклонники хотят спросить. У вас обоих такой уникальный внешний вид. Каково происхождение шляпы и бинтов? — Шляпа была подарком, — Чуя отвечает на первую часть быстро, но нормально, а затем меняет тон на гораздо более холодный. — Что касается другой части, пас. — Значит, вы все еще отвечаете друг за друга? — спрашивает Нора, пытаясь обратить все в шутку. — Я, блять, сказал «пас», — резко отвечает Чуя, не отступая. Он пристально смотрит на пожилую женщину, и она, кажется, поражена его реакцией. — А зачем тебе вообще знать больше о шляпе Чуи? — спрашивает Дазай, пытаясь разрядить напряжение в комнате. — Она такая некрасивая. В самом деле, ее надо сжечь. Не стоит его поощрять. — Боюсь, это все, что у нас есть на сегодня, — тон Норы немного напряжен. Однако она быстро приходит в себя и снова говорит спокойно. — Спасибо вам обоим за то, что пришли сюда и приняли участие в шоу. — Было очень приятно, — отвечает Дазай легким тоном и широко улыбается. — Да, спасибо, — говорит Чуя, пытаясь сделать то же самое, но не слишком справляясь. — А теперь давайте послушаем альбом, о котором никто не может перестать говорить. Двойной Черный и их «Порча». Нора нажимает на кнопку, и звук голоса Чуи наполняет пространство строками «О, дарители темной немилости», прежде чем Нора щелкает другим выключателем и отключает звук из звукозаписывающей будки. Дазай встает, протягивая Норе руку, и снова благодарит ее. Чуя делает то же самое (потому что он гребаный профессионал, черт возьми). Ни один из них ничего не говорит друг другу, пока они идут к машине и садятся на заднее сиденье. Хироцу остается, чтобы выразить собственную благодарность, которая теперь, вероятно, включает в себя извинение (Чуя не сожалеет). Водитель тоже должен быть с Хироцу. — Все это время я думал, что ты овчарка, — натянуто произносит Дазай, нарушая молчание. — Но оказалось, что ты сторожевая собака, которая нападает, когда ее хозяину угрожают. Чуя поворачивается, чтобы посмотреть на него. — Ты когда-нибудь угомонишься со своими гребаными собачьими шутками? — рявкает он. — Я сам могу сражаться, — категорично заявляет Дазай. Его глаза холодны, когда он смотрит на Чую. — Надеюсь, — Чуя усмехается. — Это была не битва, это была какая-то мелкая радиоведущая, которая больше заботилась о нашей личной жизни, чем о нашей музыке. Она может отвалить. — Ты никогда не спрашивал о них, — произносит Дазай после долгой паузы, старательно лишенным эмоций голосом. — Ты пытаешься меня о чем-то спросить, Дазай? — Чуя поворачивается, чтобы взглянуть на него пустыми глазами. — Просто наблюдение, — говорит Дазай все еще бесстрастным голосом, но его рука слегка дергается. — Ну, держи свои дерьмовые комментарии при себе, — Чуя отворачивается к окну. — У нас еще миллион этих дурацких интервью.

***

Апрель, два месяца с момента релиза «Порчи» Независимо от того, что происходит в промежутках вне концертного времени, независимо от того, насколько Чуя злится на Дазая, все это исчезает в ту же секунду, когда они вместе выходят на сцену. Это неизбежно. Чуя пытался сохранить свой гнев, но у него никогда не получалось. Голос Дазая сливается с его в их первой гармонии, и тот всегда ускользает. Все остальное дерьмо, с которым они мирятся во время турне, стоит пребывания на сцене. Чуя даже согласен страдать от «Порчи» ночь за ночью, если получает это. Он может справиться с постоянными кошмарами, если в обмен будет чувствовать себя таким живым во время игры. Они заканчивают шоу в Далласе, Техас. Все, что им осталось, — это «Пробуждение», а потом «Порча» на бис. Странно, что эта песня одновременно и самая любимая, и самая нелюбимая у Чуи. Он ненавидит воспоминания, которые она вытаскивает наружу, ненавидит, что это вызывает у него сны о свободном падении в воздухе, когда он не может двигаться, и криках его матери — последнем, что он когда-либо слышал от нее, оглушающих все вокруг. Но Дазай там. Только они, Чуя за роялем и Дазай, как правило, сидящий на нем. Он ощущает его присутствие на протяжении всего процесса. Эта песня — также шанс высвободить его чувства во время сольного выступления. Не очень хорошие чувства, но в какой-то степени это освобождает — иметь возможность выпустить их на волю, когда Чуя проводит большую часть своего времени, избегая их. Затем, Дазай начинает играть промежуточные ноты, что поражает Чую каждый раз одинаково, несмотря на то, сколько раз уже они это проигрывали. Это как… Музыка так редко бывает идеальной, и Чуя не ожидает, что она будет, но в тот момент она идеальна. Он вытирает пот с лица и берет стакан воды, пока Дазай разговаривает с толпой, прежде чем они начнут следующий номер. К этому моменту он уже сбросил большую часть своей одежды, оставшись только в белой футболке (высококачественной белой футболке, которая была тщательно подобрана гардеробщиками). Дазай почему-то никогда не бывает таким же потным и все еще в рубашке и галстуке. Чуя делает последний глоток, прежде чем поставить бутылку и подойти к нему. — И вот мы в Та Проме, храме в Камбодже, где снимали «Расхитителя гробниц», — рассказывает Дазай, легко удерживая внимание толпы. — И вы, очевидно, не должны лезть ни на что из этого, буквально везде есть знаки, говорящие об этом. Поэтому первое, что делает Чуя, это сразу же забирается на верхушку самого первого сооружения, которое мы видим, и кричит: «Отсоси, Лара Крофт», — Дазай очень нелестно изображает голос Чуи, высоко и раздражающе. Публика смеется вместе с ним. Чуя закатывает глаза и вздыхает через нос, скрещивая руки на груди и бросая на Дазая глубоко равнодушный взгляд: — Ты закончил? — Но я еще даже не дошел до той части, где Чуя испугался обезьян в Ангкор-Вате, — хнычет Дазай, драматично надув губы. — Во-первых, у этих тварей могло быть бешенство, и я имею полное право избегать их, — возражает Чуя. — Во-вторых, мне стоит рассказать историю о том, что произошло, когда мы были в Таиланде? Дазай выпрямляется, поправляя микрофон: — Ладно, хватит болтать, давайте вернемся к шоу! Но вместо того, чтобы объявить о «Пробуждении», он поворачивается к Чуе с расчетливым выражением на лице, которое мгновенно напрягает его до предела. У Дазая такой вид только тогда, когда он что-то замышляет. — Чего ты хочешь? — ровным голосом спрашивает Чуя. — Мы всегда играем любимые песни Чуи, — невинно произносит Дазай. — Думаю, будет справедливо, если мы сыграем одну из моих. Они всегда проигрывают полный альбом во время концерта, и Чуя добавляет пару каверов, чтобы разбавить его. Они много чего берут у других музыкантов PMR, в частности, Коё. Или они будут играть старую классику вроде «Убить пересмешника» или «Над пропастью во ржи». Дазай никогда не вносил никакой вклад, кроме как отклонял предложения и не делал собственных. — Это потому, что я заранее спрашиваю группу и убеждаюсь, что все все знают, — говорит Чуя. У Дазая даже не было любимых песен, Чуя едва ли видит, как он реагирует на музыку других. Самая высокая похвала, которую он когда-либо слышал от Дазая — это «неплохо, но не отлично». — О, не беспокойся об этом, — Дазай пренебрежительно машет рукой. — Я сделал запись, под которую мы можем петь! — невинный вид Дазая портит ухмылка. Глаза Чуи расширились, когда он понял, что тот имеет в виду: — Ты этого не сделал. Дазай стреляет из пальчикового пистолета в левую сторону сцены, сигнализируя кому-то, и трек начинается. Это даже не игра Овец, что означает, что Дазай, должно быть, записал самого себя, сыгравшего все части, и собрал их вместе. Видимо, он замышлял это уже какое-то время. — Сегодня пятница, и это была адская неделя, — радостно поет Дазай, глядя прямо на Чую. Чуя сдается, как всегда. — Такое чувство, что я застрял в полосе проигрышей, — поет он в ответ, криво усмехаясь. Улыбка Дазая становится еще шире. Следующие строки они поют вместе, глядя друг на друга и противно раскачиваясь взад-вперед. — Но сегодня вечером мы все изменим. Нет ничего, что могло бы удержать меня. Их взгляды встречаются перед началом совместной партии. Бровь Дазая с вызовом приподнимается. А Чуя никогда не отказывался от вызова, особенно от него. Поэтому, когда начинается припев, они танцуют, над чем работали в июне. Все это мгновенно возвращается. Они двигаются полностью синхронно, выкрикивая строки песни. (So turn down the lights, and turn up the music) Так что выключи свет и включи музыку (Tell all your friends, tell everyone) Расскажи всем своим друзьям, расскажи всем (Dance ’til your feet are covered in bruises) Танцуй, пока твои ноги не покроются синяками (We’ll keep going ’til we see the sun) Мы будем продолжать, пока не увидим солнце Они выглядят совершенно нелепо, и толпа в Техасе никак не может понять, какую песню они играют, но публика кричит и смеется. Они радостно топают, скользят и трясутся по сцене вместе. — Потому что жизнь лучше, — Дазай размахивает руками. — Жизнь просто лучше, — Чуя драматично вращается по кругу. — Жизнь лучше, лучше, лучше, — поют они вместе, подпрыгивая друг с другом. — Жизнь лучше с маленькой вечеринкой, — тихо заканчивает Дазай, пожимая плечами. Чуя не может сдержать смех, который вырывается у него при виде этого. Ему приходится бороться, чтобы удержать себя в руках, когда Дазай пускается в свободный танец перед следующим куплетом, гарцуя по сцене. Толпа поглощает это, и энергия в комнате заразительна. Чуя, наконец, берет себя в руки, все еще улыбаясь и качая головой. Они с Дазаем встречаются взглядами через сцену. Его волосы в беспорядке — результат того, как он их уложил, и выступившего пота. Он идет по платформе обратно к Чуе с той небрежной свободой, которой никогда не обладает вне сцены. Дазай выглядит невероятно довольным, и в этом нет ничего фальшивого, на этот раз он не устраивает шоу только для зрителей. Чуя может сказать, что он настоящий. Он никогда не видел, чтобы глаза Дазая выглядели такими живыми. Внезапно это поражает Чую. Чуя хочет… Ну, он хочет. Он хочет с отчаянием, удивительным в своей интенсивности. Он пытается немедленно отмахнуться, но это ошеломляет. Он не может отвести взгляд, несмотря на все чувства, которые пытается подавить. Но Чуя никогда не имел привычки лгать, даже самому себе. И, уж конечно, он никогда не умел лгать себе, когда дело касалось музыки. Так много воспоминаний проносятся в его голове. Сколько раз он говорил себе, что это всего лишь Дазай. Все те мысли, которые скрывались под поверхностью в течение… Гораздо большего времени, чем он готов был принять прямо сейчас. Оказывается, нет просто Дазая, на самом деле именно Дазай кажется самым важным компонентом. Чуя всегда считал Дазая привлекательным, даже когда им было по пятнадцать. Он вспоминает, как впервые увидел его странным темноволосым мальчиком, выглядевшим неуместно в костюме. Однако в то время он больше беспокоился о своем работодателе и о том, что от него одни неприятности. И это притяжение никогда по-настоящему не исчезало, просто оно всегда казалось менее важным, чем все остальное, что происходило. Черт возьми, скорее всего, нет такого времени, когда он хотел бы получить это прозрение, но на сцене в середине песни — самое худший возможный момент. Блять, блять, блять, блять, думает он про себя. Этот Дазай не просто привлекателен прямо сейчас, он порочно ошеломляющий, неземной и человеческий. Это слово поразило Чую, как ведро ледяной воды, вылитое ему на голову. Это отсекает любые наивные шепотки надежды, которые он мог бы начать рассматривать. Дазай — его партнер, он не может все испортить. Он слишком полагается на него. Без него Чуя не смог бы даже написать альбом, не говоря уже обо всем, что произошло с тех пор. Он не собирается рисковать самым важным человеком в своей жизни ради… Ради собственного эгоизма. Дазай впускает его в отличие от всех остальных, он дает ему некое непоколебимое доверие. Чуя не может разрушить это. Он не потеряет Дазая. Он не может. (Где-то в глубине его сознания звучит тихий шепот о том, что существа наподобие него не должны играть в такие связи, в любом случае, все, к чему ты прикасаешься, ты разрушаешь.) К счастью, его тело намного умнее его мозга и переходит ко второму куплету, как будто ничего не изменилось, полагаясь больше на мышечную память, чем на активное обдумывание шагов. Он почти не пропускает бит, быстро теряя себя в противной песне снова. К тому времени, как они дошли до второго припева, улыбка на его лице, когда Дазай смотрит на него, становится искренней. Он не может сопротивляться чувству счастья; не тогда, когда он на сцене с Дазаем, не тогда, когда Дазай — это та редкая версия головокружения, которую он почти никогда не получал. Они заканчивают песню на финальной совместной партии, растягивая последние ноты, и принимают позу. Толпа восторженно хлопает и кричит. Возможно, они только что вызвали всплеск продаж малоизвестной песни Овец. Странная ирония судьбы, после того как те обвинили его в том, что он заботится только о себе. Дазай кланяется и весело благодарит публику. — Да, спасибо, спасибо. Видишь ли, Чуя, я знал, что мой выбор победит, — он поворачивается к Чуе, все еще широко улыбаясь. Чуя бросит это, решает он. У него большой опыт в этом деле. До сих пор это помогало ему проходить через все. Что такое симпатия по сравнению со всем остальным? Вместо своих мыслей Чуя сосредотачивается на оценке того, что происходит. Он улыбается Дазаю в ответ (и если будет немного больно, он тоже к этому привыкнет): — Спасибо всем, что ублажили его. А теперь давайте сыграем песню, которую вы, ребята, знаете немного лучше. Вот и «Пробуждение». Чуя просыпается от того, что Дазай трясет его за плечо, и прерывисто вздыхает, приходя в себя. Черт возьми, это уже третья ночь подряд. Они становятся все более частыми, и это просто чертовски здорово, ведь он так любит проводить весь свой день на работе, а потом не спать. Он сердито трет глаза, когда Дазай открывает рот. — У тебя их стало больше, — говорит он, выглядя совершенно проснувшимся. Его голос звучит нейтрально, но в нем чувствуется напряжение. Рука Дазая задерживается на плече Чуи. — Кошмаров. Чуя отталкивает его руку и едва сдерживается, чтобы не впиться в него взглядом. — И что? — интересуется он так холодно, как только может, и заставляет себя сделать еще один глубокий вдох. Он вообще не хочет вести этот разговор, особенно посреди ночи, когда он только что проснулся от гребаного кошмара. — Должна быть причина, — говорит Дазай, не замечая четких я не хочу говорить об этом сигналов. Или замечает, но игнорирует. — Я, блять, должен объяснить тебе это по буквам? — спрашивает Чуя, на этот раз не сопротивляясь желанию впиться в него взглядом. — Если бы я был в состоянии понять, мы бы не разговаривали об этом, — Дазай отбрасывает притворное спокойствие и слегка хмурится. — Ты думаешь, что играть «Порчу» — это развлечение для меня? — Чуя издает горький смешок. — Это в буквальном смысле просто выставлять худшие гребаные части себя перед аудиторией каждый вечер. Так что да, у меня было больше кошмаров, — он закатывает глаза, глядя на свои руки, которые теребят одеяло. — Я уберу ее из сет-листа, — предлагает Дазай через мгновение, как будто это возможно. Чуя думает, что он шутит, но тот совершенно серьезен. Во всяком случае, он выглядит решительным. — О, Боже, не будь идиотом, — говорит Чуя, качая головой. — Я не собираюсь рисковать нашей карьерой только потому, что мне неудобно. Все в порядке. — Что же мне тогда делать? — спрашивает Дазай, изменив решимость на раздражение и, возможно, гнев. Его глаза сужаются, и он почти хмурится. — Спи в другой комнате, если тебя это так беспокоит, — саркастически предлагает Чуя. Это не его работа — заботиться о комфорте Дазая из-за его кошмаров. Он отворачивается, чтобы снова лечь, грубо поправляя подушку. Дазай хватает его за плечо и тянет назад, чтобы они снова оказались лицом к лицу. — Ты думаешь, мне весело видеть тебя таким? — интересуется Дазай, шокировав Чую количеством эмоций в голосе. Это не просто гнев, это беспокойство, удивительно обезумевшая версия. — Я просто хочу что-нибудь сделать. — Ты уже помогаешь, — тихо признается Чуя, отводя взгляд, чтобы посмотреть на свою подушку, все еще зажатую в руках Дазая. Было бы слишком — смотреть на Дазая прямо сейчас. — Когда ты здесь, это помогает. — Этого недостаточно, — тоже тихо произносит Дазай. Это заставляет что-то сильно сжаться в животе Чуи. — Для меня — да. Это больше, чем я когда-либо получал, — Чуя снова поднимает глаза и грустно улыбается Дазаю. — Ты не сможешь меня вылечить, Дазай. — С тобой все в порядке, черт возьми, — говорит Дазай хриплым голосом. Он почти никогда не ругается, отчего ситуация становится еще неприятнее. Ты ошибаешься, мысленно повторяет Чуя. Но он не спорит, он знает, что это ни к чему их не приведет. Он поднимает руку, чтобы убрать руку Дазая со своего плеча и медленно переплести их пальцы. Дыхание Дазая на мгновение меняется, но он не протестует. Весь гнев, кажется, исчез из него. Он медленно ложится, не выпуская руки Чуи, и подталкивает его, чтобы они могли разделить одну подушку. Это не лучшее положение для сна, но ни один из них не отстраняется, пока не засыпает снова. Когда он просыпается на следующее утро, Дазай уже как обычно встал. Через открытую дверь Чуя слышит, как он печатает на своем ноутбуке, находясь в другом гостиничном номере. Несмотря на их плотный гастрольный график, Дазай все еще находит время, чтобы работать над проектами, которыми он занимался до того, как они уехали, утверждая, что он не хочет, чтобы другие люди забрали их и тем самым разрушили (Чуя считает, что это просто потому, что он помешан на контроле). На подставке для телевизора его ждет кружка чая, и он улыбается. Он выпивает его, готовясь к новому дню. Они больше ничего не обсуждают. Однако Дазай, как правило, больше крутится вокруг Чуи во время «Порчи». Он всегда сидит, облокотившись на пианино, и все его внимание сосредоточено только на нем. Чуя не уверен, что Дазай чувствовал, когда играл эту песню раньше, но теперь в ней есть элемент беспокойства, которого раньше не было. Странно, что дискомфорт Дазая заставляет его чувствовать себя немного лучше. До сих пор Дазай редко спал в соседней комнате. По-настоящему это случилось только в начале тура, когда они из-за чего-то поссорились после концерта. Затем, когда кошмары Чуи начали усиливаться, Дазай полностью покинул другую комнату. Он даже больше не утруждал себя оправданиями, он просто автоматически ложился спать на противоположной стороне кровати Чуи. Теперь это даже не другая сторона. Дазай всегда перекидывает ноги или руку через Чую, прижимаясь бинтами к его телу. Как будто он пытается напомнить Чуе, что он здесь, с ним, не говоря ни слова. Что если Чуя может чувствовать его физически, это показывает, что он не один. Чуя тянется к контакту, благоговейно впитывая предложенный комфорт (хотя, вероятно, не должен). Кошмары никуда не исчезают, но с ними, кажется, легче справиться. — Мне сказали, что с вами двумя будет трудно, — говорит репортер Николас Спаркс, сидящий в кресле напротив. Они бездельничают на кушетке за кулисами, до начала шоу и работы с прессой в перерыве еще несколько часов. — Он должен нам это рассказывать? — спрашивает Чуя Дазая, глядя на него, а не на репортера. — Вы можете пресечь разговор и не отвечать ни на один из вопросов, — говорит Николас Спаркс (Чуя не может поверить, что это не вымышленное имя), не теряя уверенности. — Я чувствую, что он не должен рассказывать нам этого, — отвечает Дазай Чуе, тоже не поворачиваясь. — Вы оба довольно молоды, — Николас слегка повышает голос, что является интересной тактикой по привлечению их внимания. — На самом деле, многие музыканты, с которыми подписывает контракт Port Mafia Records, как правило, моложе восемнадцати. Некоторые люди предполагают, что PMR использует детей в своих интересах, заманивая их в ловушку контрактов еще до того, как они достаточно повзрослеют, чтобы начать разбираться в них. Что вы думаете об этих обвинениях? — Благодаря PMR я впервые в жизни получил стабильность, — спокойно говорит Чуя, несмотря на то, что этот вопрос приводит его в ярость. — Рюро Хироцу, помимо того, что он мой близкий друг, является моим законным опекуном. Я больше никому не доверю заботиться о моих интересах. У меня есть жилье, еда, все, что мне может понадобиться. PMR даже позаботилась о том, чтобы я получил аттестат. Честно говоря, они сделали для меня больше, чем когда-либо делала система приемных семей. Чуя не скрывает от мира тот факт, что раньше он был сиротой. Мори предложил это как вариант, но Чуя отказался. Его не волнует, что люди знают. Найти информацию не так уж сложно, и Чуя в любом случае предпочел бы быть открытым. Однако люди обычно не используют это знание для того, чтобы быть отстойными по поводу его прошлого. — Мои родители знают и одобряют мою карьеру, — просто говорит Дазай. Чуя быстро смотрит на него, прежде чем отвернуться, чтобы не попасть в эту ловушку ранее неизвестной информации. — Значит, ни у кого из вас нет проблем с негативной репутацией и слухами, которые окружают Port Mafia Records? — спрашивает Николас, едва заметно улыбаясь. — PMR всегда была добра к нам, — Чуя тоже улыбается, но совсем не по-доброму. — А слухи — это всего лишь слухи. — Лейблу Port Mafia Records повезло, что у него есть такие верные исполнители, — произносит Николас явно насмешливым тоном. Чую не волнует, сколько у него глупых читателей, он готов стереть эту глупую ухмылку кулаком, но Дазай заговаривает первым. — На самом деле, с нами не трудно, — начинает он, и Николас может быть старше, но никто не насмехается лучше, чем Дазай. — Мы прошли медиа-тренинги, чтобы другие не пытались воспользоваться нами только потому, что мы молоды. Мы не отвечаем на ваши вопросы, потому что они были четко перечислены в подготовительном документе, как то, о чем не следует спрашивать, который, я знаю, предоставила вам PMR. Так что вы либо прочитали его и проигнорировали, либо даже не читали, что уже кажется непрофессиональным. — Ты ребенок, — Николас старается звучать пренебрежительно, но его лицо заметно покраснело. Чуя гадает, злость это или смущение. — Что ты знаешь о профессионализме? — Я намного моложе тебя, — соглашается Дазай, безмятежно улыбаясь, — Но посмотри, кто лучше справляется в своей области. Лицо репортера напрягается, и он глубоко хмурится. — Спасибо, что уделили мне время, — натянуто говорит он, не дожидаясь ответа, и встает, чтобы уйти. — Нет, спасибо вам, — кричит Дазай вслед его удаляющейся фигуре. — Спасибо, Спарки, — Чуя радуется, когда мужчина немного спотыкается, но продолжает идти. — Вот придурок, — фыркает Чуя. Он устраивается поудобнее, прислонившись к подлокотнику дивана и вытянув ноги, запирая тем самым Дазая в клетку. Дазай кивает и тоже перестраивается, опираясь на другую руку. Они замолкают на мгновение в свое новоприобретенное свободное время. — «Стритфайтер»? — спрашивает Чуя. — «Стритфайтер», — соглашается Дазай. Они оба вытаскивают телефоны и начинают игру, пытаясь практически уничтожить друг друга. Чуя проводит большую часть дня (и каждую ночь) с Дазаем. Они делают вместе все: телевыступления, каждое интервью, встречу и приветствие. Чуя также наслаждается временем «для себя». Он любит обедать с Хироцу, возиться на барабанах с Тачихарой, или редко его и Коё расписания совпадают так, чтобы он мог встретиться и с ней. Дело в том, что нет смысла скучать по Дазаю. Это турне так сильно отличается от предыдущего. Они здесь уже больше месяца, и отсутствие свободы начинает действовать Чуе на нервы. Иногда он даже забывает, в каком штате они находятся, — так мало времени они тратят на то, чтобы что-то увидеть. Не говоря уже о том, что многие из них не имеют выхода к морю, а это понятие Чуя не рассматривал всерьез, пока не столкнулся с ним. Кто захочет жить там, где нет воды? К счастью, теперь они снова на побережье, хотя он предпочитает Западное. — Чего это ты такой хмурый? — интересуется Дазай. Он собирает свои последние вещи, разложенные в гостиничном номере, и упаковывает их. Сегодня они уезжают из Майами в Тампу или, может быть, в Орландо. Все это сливается воедино. Чуя, растянувшись, лежит на кровати в своем костюме. Ему кажется, что это хандра. Он садится, глядя на Дазая. — Это просто отстой, понимаешь? В прошлый раз, когда мы были в турне, мы, блять, действительно что-то делали, — произносит Чуя с явным разочарованием в голосе. — Я ненавижу планировать каждую секунду дня. Мы почти не видим тех мест, которые посещаем. — Это звучит на грани неблагодарности, Слизняк, — Дазай ухмыляется. — Не то, что я ожидал от самого преданного PMR человека. — Заткнись, — резко говорит Чуя. Он подается вперед, чтобы встать с кровати, и хватает свои вещи, которые уже упаковал. — Значит, ты даже немного не сошел с ума? Дазай пожимает плечами: — Я ожидал, что это будет по большей части скучно. Чуя закатывает глаза. Что и следовало ожидать от Дазая. Он первым выходит из гостиничного номера, не придерживая за собой дверь и позволяя ей врезаться в Дазая. Небольшой писк, по крайней мере, вызывает у него смех. Они отправляются в еще один полный день путешествия, будучи Двойным Черным. Чуя посчитал, что тема закрыта. Затем, на следующее утро, он просыпается от того, что Дазай трясет его, что было бы нормально, если бы не тот факт, что ему в кои-то веки не снится кошмар. Судя по розовому свету, заливающему комнату, еще очень рано. — Какого хрена? — спрашивает Чуя, все еще полусонный. — Давай, Чиби, — говорит полностью проснувшийся Дазай. — Одевайся. — Сейчас всего лишь, — Чуя делает паузу, чтобы проверить время на телефоне. — Чертовы пять тридцать утра. Нам не нужно вставать еще несколько часов. Я знаю, что ты можешь работать, вообще не поспав, но не все же такие. Дазай вздыхает и хватает Чую за руку, грубо потянув на себя и вынудив принять сидячее положение: — Я думал, тебе нужен шанс что-то сделать. Это в значительной степени будит Чую. — Какого рода вещи? — Не узнаешь, пока не встанешь, — насмешливо говорит Дазай и разражается смехом, когда Чуя отталкивает его. Тот встает с кровати. Дазай уже достал ему одежду. Обычно Чуя огрызается на него за то, что он рылся в его вещах, но сейчас ему слишком любопытно. Одежда простая, джинсы и черная футболка. Он смотрит на фиолетовую шляпу, тоже лежащую там. — У тебя слишком приметные волосы и еще более уродливая шляпа, — Дазай надевает где-то отысканную новую шляпу ему на голову. Чуя закатывает глаза, поправляя ее, чтобы было удобнее. Он мог бы упомянуть, что бинты Дазая намного более приметны, чем все, что он носит. Дазай, кажется, пытается спрятать их под белыми длинными рукавами (серьезно, как ему никогда не бывает жарко). Они выходят из гостиничного номера, что все еще не говорит о том, куда они направляются, и спускаются на лифте на первый этаж. Дазай первым выходит из отеля, с легкостью избегая общения с кем-либо в вестибюле. Они идут не меньше десяти минут. Чуя перестает спрашивать Дазая, куда они направляются (потому что он, очевидно, все равно не ответит), и просто наслаждается тем, что находится снаружи. Он все еще слишком уставший для настоящего разговора. Несмотря на ранний час, уже тепло, но это все равно приятно. В городе по большей части тихо. Однако вокруг них уже происходит некоторая активность: предприятия начинает открываться и люди идут на работу. В конце концов Дазай затаскивает его в старую закусочную на углу. Чуя не уловил названия, прежде чем они вошли внутрь. Колокольчик звякает над их головами, когда они открывают дверь. Место довольно маленькое. Удивительно, но они там не единственные посетители. Двое мужчин постарше пьют кофе за стойкой, а женщина, сидящая в одиночестве, ест огромную стопку блинов по другую сторону. Чуя все еще обрабатывает информацию, когда Дазай берет его за руку и тащит в кабинку, одну из немногих не возле окна. Чуя усаживается на свое место, продолжая оглядываться вокруг. Из задней комнаты выходит официантка и сразу же подходит к их столику, опуская перед ними два меню. — Доброе утро, дорогие, — произносит она с легким южным акцентом. На ее бейдже написано «Аннабет». — Могу я принести вам что-нибудь выпить? Чуя открывает меню в поисках напитков. — У вас, ребята, есть чай? — Сладкий чай? — интересуется Аннабет. Чуя хмурится: почему эти люди должны портить чай кусочками сахара? — Он возьмет воды, — Дазай закатывает глаза. — А я — кофе и воду. — Конечно, — говорит Аннабет, улыбаясь им, прежде чем вернуться на кухню. — Я мог бы выпить кофе, — замечает Чуя. — Я достану тебе один из твоих экстравагантных травяных напитков позже, — Дазай пролистывает меню. — Я не хочу выслушивать твои жалобы. Из всех вещей, в которых можно быть снобом, ты выбираешь чай. Чуя фыркает и сам начинает читать меню. У них есть стандартный завтрак: яйца, вафли, блинчики. На лицевой стороне меню это заведение обозначено как закусочная «Саншайн», вполне подходящая и типичная для Флориды. Аннабет возвращается с напитками и ставит их перед ними: — Вы двое готовы сделать заказ или вам нужна еще пара минут? — Я возьму блины, — говорит Чуя. Они отлично смотрелись на тарелке девушки за стойкой. — И порцию картофельных оладий. — Вафли, — просит Дазай. — Со взбитыми сливками? — спрашивает Аннабет, забирая меню. — О, да, — Дазай широко улыбается, и Аннабет улыбается в ответ. Чуя закатывает глаза. Конечно, Дазай закажет что-нибудь, похожее на десерт. — Хорошо, я передам заказ, — говорит Аннабет. — Это не займет много времени. Чуя благодарит ее и поворачивается к Дазаю, как только она уходит. — Ну? — Ну? — повторяет Дазай, откидываясь на спинку стула и скрещивая руки на груди. — Тебе вдруг захотелось поесть в закусочной? — интересуется Чуя. Он опирается локтем на стол, подпирая голову рукой. — Чиби сказал, что чувствует себя ограниченным, — напоминает Дазай, и это на самом деле не то, что сказал Чуя, но примерно то, что он имел в виду. — Вот я и решил вывести собаку на прогулку. — И твое решение таково? — Чуя жестом указывает на ресторан вокруг них, на изношенную кабинку, в которой они сидят, на потрескавшиеся солнечные картины на стене. — Это место открывается в пол шестого утра, как правило, довольно тихое, и средний возраст его клиентов — шестьдесят пять лет, — Дазай кладет отвратительное количество сахара в свой кофе, прежде чем сделать глоток. Тогда Чуя понимает, что он имеет в виду. Это такое место, где их вряд ли узнают. Это шанс для них выйти на улицу и просто побыть немного самими собой. Дазай понял, чего на самом деле хотел Чуя: остаться наедине и получить хоть какую-то гребаную передышку без всяких ожиданий, нависших над ними. Чуя смеется, даже не удивляясь, что Дазай так хорошо его читает. Единственное, что его удивляет, это когда Дазай успел найти это место. Коё не ошиблась на его счет, он увертливый. Но Чуе нравится это в нем, особенно когда он использует свою увертливость, чтобы за спиной Чуи делать для него такие вещи. (В идеале он должен стать менее привязанным к Дазаю, менее зацикленным на нем. Пока что это нихрена не работает.) Чуя делает глоток воды, расслабляясь на своем стуле. Дазай продолжает спокойно пить кофе напротив него. — Моя мама любила такие места, — произносит Чуя, стараясь звучать небрежно. Дазай застывает с чашкой кофе на полпути ко рту. — Она ненавидела сетевые рестораны. Она была большой любительницей поддерживать странные местные заведения. — Мы можем уйти, — медленно предлагает Дазай, все еще держа кофе в воздухе. — Нет, — Чуя качает головой. — Я не имел в виду ничего плохого. Она не… Мне нравилось бывать с ней в таких местах. Дазай громко ставит свою чашку на стол: — Я собираюсь сказать нечто ужасное. — С каких это пор тебя это останавливает, Скумбрия? — спрашивает Чуя, улыбаясь ему. — Я ненавижу твою мать, — говорит Дазай с той ненавистью, которую Чуя видел у него только по отношению к Мори, и эта ненависть даже может превзойти ее. — Мне не жаль, что она умерла. Если бы этого не случилось, я бы сам ее убил. — Это… Да, это довольно ужасно, — соглашается Чуя. Наверное, пиздец, что это делает его таким довольным. Он отпивает еще немного воды. — Ты никогда не спрашивал о моей семье, — Дазай смотрит на стол, а не на Чую. Тот вздыхает. Он думал, что был предельно ясным, но он может сказать это вслух, если понадобится: — Захочешь — расскажешь. — Тебе совсем не любопытно? — спрашивает Дазай. Он поднимает голову и бросает на Чую испытывающий взгляд. — Мне чертовски любопытно, и ты это знаешь, — Чуя пожимает плечами. — Но я знаю, что лучше не пытаться вытянуть из тебя что-то, когда ты этого не хочешь. — По сути, они неплохие люди, — произносит Дазай через мгновение. Лицо Чуи делается пустым, открытым для всего, чем Дазай готов поделиться. — Они просто не созданы для того, чтобы быть родителями. — Забавно, как часто это случается, — горько фыркает Чуя. — Ты все еще разговариваешь с ними? — Только когда это абсолютно необходимо, — Дазай слегка ерзает на стуле. — Юридические документы и все такое. Нас всех это устраивает. — Хм. Похоже, они отстой, — говорит Чуя. — Подходящее описание, — Дазай немного смеется. Легкое напряжение исчезает, когда из кухни появляется Аннабет с едой. Стопка блинчиков еще больше, чем он думал, а вафли Дазая увенчаны грудами взбитых сливок и клубники. — Вот, ребята. Могу я принести вам что-нибудь еще? — Нет, спасибо, этого достаточно, — говорит Чуя, уже поливая сиропом свои блинчики. Он даже не был настолько голоден, когда они только пришли, но теперь он в предвкушении. — Ну, если что-то понадобится, просто крикните, — Аннабет направляется к женщине за стойкой и подливает кофе пожилым мужчинам. Чуя решил, что тема закрыта, поэтому удивился, когда Дазай снова заговорил между откусываниями своей вафли: — Мои родители пихали меня в музыку больше, чем кто-либо, дабы занять меня хоть чем-то. — Сколько тебе было лет? — спрашивает Чуя. Он даже не помнит, сколько ему было лет, когда мама начала учить его играть на пианино. Словно это всегда было частью его жизни. — Десять, — отвечает Дазай. Он не выглядит счастливым, но продолжает рассказывать. — Не думаю, что они ожидали, что я приму ее так близко к сердцу. Никто из них не проявлял к этому никакого интереса. — Тогда ты оказался вундеркиндом, — говорит Чуя, понимая, к чему все это ведет. — О котором каким-то образом прознал Мори. Дазай вонзает вилку в свой следующий кусок вафли, вероятно, сильнее, чем нужно: — Ага. Я до сих пор не знаю, как ему удается отслеживать музыкантов. Понятия не имею, как он узнал, что ты прячешься среди Овец. — Он знал, кто я, — говорит Чуя, борясь с собственным дискомфортом. — Я имею в виду, кем я был на самом деле. Он знал, кто моя мама. Он сказал мне об этом, когда мы встретились в первый раз. — Меня это не удивляет, — мрачно произносит Дазай. Затем он поднимает голову, на его лице появляется растерянное выражение. — Подожди, что ты имеешь в виду под «кем я был на самом деле»? — Он знал мою старую фамилию, Кашимура, — медленно и немного неловко признается Чуя. Он был уверен, что Дазай в курсе. Тот открывает и закрывает рот, явно понятия не имея об этом. — У тебя фальшивая фамилия, — безучастно произносит он. — Она не фальшивая, — говорит Чуя, слегка раздраженный. — Она настоящая, теперь эта фамилия стоит во всех моих документах. Я не хотел, чтобы после всего случившегося меня связывали с Кашимурами. Лицо Дазая озаряется пониманием. Он фыркает: — Знаешь, сколько часов я мог бы сэкономить, если бы знал? Чуя тоже смеется. — Может быть, это научит тебя не быть таким любопытным ублюдком, — телефон Чуи жужжит, но это просто Тачихара, пославший ему песню, которую он упоминал прошлой ночью. Чуя откладывает мобильник, чтобы послушать ее позже. — Кто-нибудь будет интересоваться, где мы? — У них нет никаких оснований полагать, что мы не в отеле, — говорит Дазай. Он почти закончил с едой и теперь собирает то, что осталось на тарелке, в пирамиду из вафель и взбитых сливок. — А наши телефоны не покажут, что это не так? — интересуется Чуя. Он и сам начинает наедаться. Он всегда ненавидел тратить так много еды впустую, хотя это старая привычка с тех пор, как он жил на щедрость других, бросив свою последнюю приемную семью. Дазай усмехается. — Я отключил GPS на наших телефонах несколько недель назад, — он допивает кофе и откидывается на спинку стула. Чуя вздыхает и кладет вилку: — Не трогай мои вещи, Скумбрия. — Не ставь такие очевидные пароли, Слизняк, — Дазай делает знак официантке, чтобы та принесла счет, который он оплачивает наличными. Чуя поднимает брови. — Если ты идешь инкогнито, не оставляй карточный след, — просто говорит Дазай. Чуя качает головой, но следует за ним из закусочной обратно в отель. В городе больше бодрствующих, чем раньше, поэтому они держат головы опущенными, когда идут, и стараются поменьше болтать. В отель они возвращаются без всяких помех, проскальзывая мимо людей в вестибюле. Чуя тянет Дазая к лестнице, а не к лифту, хотя тот и дуется (ленивый мудак). Они быстро переодеваются в своем гостиничном номере в свои обычные вещи. Чуя меняет фиолетовую шляпу на свою обычную, думая об Артуре. Он хотел сделать шаг ему на встречу, но пока не нашел ни времени, ни слов. Чуя вроде как сорвался на него, когда они встретились. Но ему не хочется извиняться, он не сожалеет. Поэтому он продолжает откладывать. Они с Дазаем спускаются вниз, чтобы встретиться с остальной частью сопровождающей их команды за роскошным отельным завтраком. Чуя теряет Дазая в толпе, но хватает фрукты и садится рядом с Хироцу (да, он только что поел, но они выглядят хорошо). Старик приветствует его усталой улыбкой: — Это все, что ты съешь? — Я в порядке, — говорит Чуя, отправляя виноградину в рот. Появляется Дазай, ставя перед Чуей принесенную чашку. Это чай, который он обещал. Чуя благодарно салютует ему ей, после чего делает глоток. Чай все еще довольно горяч, но не кипяток, как у Коё. Дазай толкает Чую, чтобы сесть рядом с ним, и смотрит на его тарелку: — Почему ты все еще голоден? Твое тело такое крошечное. Где ты хранишь всю еду? Чуя бросает несколько виноградин ему в лицо. Хироцу громко вздыхает. Это начало еще одного дня в турне. Однако они обзаводятся еще одним ритуалом. Дазай тащит Чую в странные, отдаленные места, когда у них возникает период затишья. Иногда это раннее утро, иногда середина ночи или ранний полдень. Им не всегда удается остаться неузнанными, но по большей части их оставляют в покое. Они ходят в кафе, в лазертаг, где они единственные игроки, и даже однажды в музей (где они играли в игру, которая состояла в том, кто исполнит наилучшую выходку, прежде чем их выгонят). В то время как они теперь даже более заняты, чем раньше (особенно когда им приходится бежать, чтобы успеть на мероприятие, потому что они слишком долго дурачились), Чуя намного счастливее. Это заставляет его чувствовать себя более самим собой, когда у него появляется возможность просто потусоваться. Настроение Дазая нелегко определить, но Чуя может сказать, что тот тоже это ценит. По крайней мере, он надеется, что Дазай находит это менее скучным. Его любимое времяпрепровождение с Дазаем все еще на сцене, но эти моменты тоже неплохи.