Помнишь Тьму?

       Educa te ipsum!

Воспитай самого себя!

      — Как думаешь, матушке понравится? Она любит цветы, — букет полевых цветов представлял собой буйный калейдоскоп красок.       — Не уверена, что сейчас подходящий момент, молодой господин, ваша матушка… — Оана отвела взгляд от меня, ее лицо приобрело грустный, даже немного усталый вид. Такое выражение было у каждого из слуг замка, стоило разговору или делу коснуться моей матери. — Насколько мне известно, не так давно ее покои покинул наш господарь, и она в плохом… настроении.       — Тогда нам нужно его поднять! Побежали, Оана!       — Молодой господин, не бегите…       Она действительно плакала. Лежала, уткнувшись красивым лицом в постель.       — Матушка! Посмотри, что я принес тебе! — услышав мой голос, мама затихла, даже оторвалась от подушки и села. Ярко-зеленые глаза блестели даже будучи заплаканными, бледная кожа под ними покраснела, как и острые скулы со вздернутым носиком. Каштановые волосы разметались и слегка выбились из прически, но это не убавляло величественности и красоты матушки. — Это цветы, я сам их собрал.       Пухлые губы искривляются в отвращении, вместо меня молдавская княжна смотрит на мою няню:       — Ты почему его сюда привела?! — взвизгнула матушка. Прекрасное лицо скорчилось и изуродовалось от желчи, которая слышна была ее в словах. — Я просила не трогать меня после его прихода! Ты, безмозглая уродина!       Оана сгорбилась от обращения. Не знаю, почему мама так говорит, Оана очень даже красивая и мне нравится, она добрая.       — Сейчас же забери этого щенка! А если кто-то войдет сюда без моего разрешения еще раз… — в зеленой радужке плескалось безумие, — я прирежу себя!       — П-простите, княжна, я сейчас же уведу княжича Влада, — няня поклонилась.       — Не произноси это проклятое имя! — я даже не понял, что произошло: матушка слишком быстро схватила со своего столика зеркальце и кинула точно в голову Оане.       Треск, и осколки осыпались на лицо няни, кромсая кожу. Кровь хлынула на платье служанки.       — Мама! Не расстраивайся! Хочешь, обниму тебя?! — я крепко обхватил тонкую талию мамы, но она оттолкнула меня так, что я упал, распластавшись на полу.       — Не трогай меня! Выродок…       — Госпожа, не надо так, если господарь узнает…       — Да что он еще может мне сделать? Запереть? Он запер. Лишить всего? Лишил. Снова обрюхатить? Так он уже это сделал! Я не рожу ему снова! Нет…       — Госпожа, — Оана, казалось, совершенно забыла о своем лице, она упала на колени около застывшего меня, обняла, закрывая, но это лишь сильней разозлило мать.       Она Горгоной — из мифов, что мне рассказывала няня — подлетела к нам и, схватив меня за руку, дернула так, что я услышал хруст в плече. Боль жаром разлилась по телу, я заплакал.       — Госпожа, он ни в чем не виноват, он маленький еще. Лишь пять лет отроду, ничего не понимает.       — Я думала: рожу, избавлюсь от гнили в своем теле, и он отпустит меня, но нет, он лишь сказал мне… Ты знаешь, что он мне сказал? Что я могу отдыхать, пока не понадоблюсь снова! Пока снова не появится нужда в наследниках, — она впилась своими ногтями в мои плечи и шею, трясла меня, как куклу, а ее глаза продолжали гореть праведным гневом, направленным на все живое. — Ты ведь не дышал сначала, я даже обрадовалась, что таких, как он больше не станет, но нет… Ты задышал! А я уже готова была тебя сама придушить, тварь ты демонова!       — Госпожа!       — Отец твой дьявол! И Ты такой же! Я проклинаю тебя, я проклинаю вас всех! — сильная пощечина ощущалась, как падение с лошади. Даже удивительно, как в такой хрупкой женщине было заключено столько сил. Кожа на лице сразу же онемела, во рту собралась кровь, она хлынула из носа, а из глаз — слезы.       Тогда мне не было понятно, почему мама меня не любит, ведь я все делал, чтобы угодить ей, учился прилежно, старался крепко держаться в седле, запоминал этикет и другие языки. Вел себя правильно.       «За что, мама?»       Она ударила меня по лицу еще несколько раз, и каждый из них я позволил нанести, ведь… это мама, я не мог обидеть ее. Может, у нее было плохое настроение, или мое появление ее чем-то расстроило? Но когда она в очередной раз занесла надо мной руку, послышался грозный низкий, а самое главное спокойный голос:       — Василиса…       От одного слова в покоях замерла жизнь. Гнев матери сменился лютым страхом, окрасившим некогда красивые глаза. Краски сошли с женского лица, губы затряслись. Матушка сжала ладонью ту руку, коей била меня, плечи заходили ходуном от того, как часто она хватала ртом воздух. Такая сильная еще минуту назад, сейчас выглядела ужасно слабой и забитой. Мама сгорбилась, зашаталась и попятилась назад, пока не уперлась в столик. И все это от одного слова.       В дверях стоял отец гордый и сильный. Одной своей фигурой он заполонил весь проход в мамины покои. Черные волосы затянуты кожаным жгутом, темная короткая борода окружала расслабленные губы. Густые брови кидали тень на такие же, как у меня глаза. Сталь во взгляде это не просто выражение, взгляд отца буквально сверкал серебром. В его осанке была сталь, широкие плечи почти упирались в дверные косяки, что для меня, мальчишки, было просто невероятно.       Отец по обыденности был одет в черное, я слышал, как он говорил Мирче, что на черном не видно крови, ни твоей, ни твоих врагов. Ну а если хочешь показать свою победу — продемонстрируй отрезанную голову недруга. Видимо отец хотел отправиться куда-то конной прогулкой, потому что застежкой в виде головы дракона был застегнут плащ. На руках — кожаные перчатки, на ногах высокие сапоги.       Папу не зря прозвали Драконом, закованный в кожу, спокойный снаружи, но гневный внутри, он действительно напоминал это мифическое существо. И отца боялись все в замке. Мама захныкала, когда одна за другой перчатки были сняты и отброшены на постель, туда же полетел и плащ. Его шаги отдавались громкий ударом наковальни, настолько тихо вел себя каждый из нас.       — Мирча, забери брата, — приказ, не терпящий возражений.       — Да, отец, — я даже не заметил брата, пока он не подошел ко мне и не поднял с пола.       — Все вон, — сапоги отца захрустели по зеркалу, заставив няню откликнуться.       — Господин, тут стекло. Я сейчас же уберу.       — Позже, Оана, сначала я поговорю со своей женой.       — Не надо, — я не узнал голос матери, она подняла руки перед лицом, прикрывая его, по ее щекам лились бурные потоки слез, но даже всхлипов было не слышно. — Пожалуйста…       Отец подходит к матери почти вплотную, на его фоне — она маленькая и хрупкая. Его огромная ладонь легла на ее живот, и большой палец заскользил по ткани платья. Кажется, в тот момент матушка задвигала губами, читая молитву.       — Она тебе не поможет, — контрастом было то, как отец смотрел на маму, и как ласково произнес он слова. — Я же Дьявол, моя милая, — он склонился к ее уху, но мы все услышали его слова. — И рожать ты будешь мне демонов, пока я так хочу. Мирча…       Брат буквально силком потащил меня к двери, няня выбежала следом.       — Мирча, — позвал я старшего брата, — мама нас не любит?       Только отойдя на достаточное расстояние, брат остановился и опустился передо мной на колено, осматривая мое лицо.       — Крупно тебе досталось, да, Владик? — мы были с ним копии отца, мама не забывала упоминать это каждый раз, когда князя не было рядом. Только у брата добрый взгляд. Мирча коснулся моей щеки, и я дернулся от боли. — Она всегда в плохом настроении, братик, не ходи к ней.       — Я хотел порадовать ее, цветов насобирал…       Брат грустно посмотрел на меня, хотел что-то сказать, но нас перебивает звонкий шлепок и звук бьющегося стекла, а позже вскрик матери. Хотел было развернуться, но Мирча крепко держит меня за плечи.       — Слушай меня, Влад, — он быстро взглянул на дверь и вернул свое внимание ко мне, — ты должен стать сильным, во что бы то ни стало, брат! Только так ты сможешь диктовать условия своей жизни. Только и только в этом случае, у тебя будет шанс на то счастье, что ты хочешь, и никто не сможет этого у тебя отнять. Ты — Дракул, как я, как отец! Мы — Драконы, и мы пожираем всех, кто готов посягнуть на то, что принадлежит нам.       — Дракул, — голос Луки вырывает меня из воспоминаний.       «Почему я вообще это вспомнил?»       — Дракул? — Тень не оставляет попыток достучаться до меня. — Что с тобой? Выглядишь паршиво.       — Внутри так же, так что не обращай внимания, где они? — после рассказанного Филиппом, мы сразу же направились по следу предателей.       Мессалина, Иори и Ивле — подручные Цезариона, но они быстро разбежались, кто куда после того, как ОН разорвал их предводителя на Лите. Сейчас же мы с Лукой и Дамиром направились к моройке. Только вот то, что нашли Тени, никому из нас не понравилось.       — Кто-то зачищает хвосты, — констатирует Дамир.       В длинном помещении явно была оргия, судя по количеству обнаженных тел. Другое дело, что все они были мертвы и разорваны на части, а хозяйка этой вакханалии занимала почетное место. Прямо посередине залы возвышался кол, на котором было нанизано тело. Острее выходило из черепа Темной, можно даже было рассмотреть светлые волосы, застрявшие в древке. Ее грудь была вспорота, а сердце отсутствовало, в раскрытых объятиях сломанных ребер. Она была главным украшением своего вечера, завораживающая и вызывающая отвращение одновременно.       — Дракул, кто-то уподобился тебе? Или ты сам с ней расправился? — Коссей не может обойтись без шуточки в чей-то адрес. Тот, кто мертв давно, не может успокоиться и продолжает надсмехаться над смертью. Хотя именно поэтому он и шутит.       — Это не я, старик, ты видел мои работы, — подхожу к телу Мессалины и зарываюсь в давно остывшее тело рукой, кое-что ощупывая. — Если бы это сделал я, то раздвинул ребра шире, — за пальцами тянется слизь, в которую уже обратилась кровь, — сердце, может быть, и вырвал бы, но тело наколок бы так, чтобы древко было видно через сломанные ребра, кишки пришлось бы вынуть, они мешали бы композиции. Да и само острие — тупое, вон как выломало череп, — осматриваю голову в том месте. — Либо кто-то спешил, либо… новичок.       — Что более вероятней?       — Второе, — смахиваю бурую жижу с пальцев, и вдруг вижу кое-что в приоткрытом рту трупа. Аккуратно изъяв клок бумаги — разбираю.       «Лада».       — Что там? — Коссей осматривает другие трупы, но когда я не отвечаю, оглядывается на меня. Он один из немногих, кто может прочесть на моем лице то, что я предпочел бы скрыть, но не сейчас. Протягиваю клочок бумаги колдуну. — Интересненько… Убивать ради мертвеца довольно странно.       — Меня интересует другой вопрос: с чего бы это оставлять и откуда они знают? Сначала Цезарион про княжну, мороя и стрыг, а теперь это.       — Что-то мне подсказывает, что мы можем найти подсказки у других друзей Сына Нила.       Нас отвлекает смешок Луки. В ответ он лишь пожимает плечами и выдает:       — Да я только что понял, что это самый большой член в ее жизни.       — О, Тьма, — кажется, Дамир закатил глаза на шутку Тени.       — Не, ну а что? Она их очень любила, я еще очень удивлен, почему это нет статуи огромного достоинства, которому она могла бы поклоняться, — носферату складывает руки на груди. Он что? Обиделся на то, что с его глупой шутки никто не посмея…       — Хах, довольно забавно, Лука, — Коссей злорадно хихикает, но замечает мой взгляд и пожимает плечами. — Если быть честно, то я тоже удивлен отсутствию огромных чресл.       — Дамир, я здесь единственный, который не думал увидеть статую огромного члена? — еще один Тень стыдливо отводит глаза:       — Про нее много слухов было…       — О, да ладно! — каждый из трех компаньонов смотрела куда угодно, но не на меня. Мессалина действительно была той еще шлюхой, но…       «Вы только взгляните на нее, она не в его вкусе. Худая, ни груди, ни бедер… хотя, может она неплохо сосет?»       … она посмела скверно отзываться о Змейке на Лите…       «Что такое, княжна? Ты так стонала под ним во время Литы, что я бы не сказала, что тебе было противно под ним».       … пусть и с пустышкой, но она подставила Владу!       — Плевать на нее, — каждый удивляется моей резкости, но кивают. — Пусть здесь все осмотрят, уверен, что больше ничего не найдем, но проверить стоит. Тот, кто это все устроил — сильный Темный, может он и насаживает людей на кол впервые, но других убили очень быстро и ловко.       — Я сообщу Теням, — Лука кидает последний взгляд на Мессалину, а после исчезает. Он знает наш маршрут, поэтому быстро возвращается, когда мы находим еще один труп другого последователя Цезариона.       Иори, как и Темная до него, был мертв. Сердца не было, но вместе с тем все его тело было разорвано, будто самурая казнили четвертованием с использованием лошадей, но какие лошади в каменном замке?       — Все остальные: слуги, домашние — мертвы, — констатирует Дамир, а я подхожу ближе к голове Иори, насаженную на такой же кол, как и Мессалина.       Действуя наугад, проверяю рот мертвеца — тот же клок бумаги, пропитанный кровью, но читаемый.       «Елизавета».       — Князь?       Бумага комкается в моей хватке, поворачиваюсь, чтобы встретиться взглядом с Коссеем. Он все понял. Опять девчонка. Первым именем она представилась. Второе — дал я. Тогда…       — К Ивле! Живо! — теперь я точно был уверен, что больше мы ничего не найдем на местах убийств, кроме записок, оставленных именно мне. Меня хотят вывести из себя, карая врагов моим способом убийства. Как и сказал Дамир: они убирают следы, но зачем тогда оставлять имена Змейки? Показать, что они знают о ней? Указать на то, что они знают кто она?       Тьма расступается, и перед нами предстает новая, но все та же картина: труп без сердца, во рту записка.       «Владислава».        Они знают о ней! Они знают ее имена, и им даже известно в каком порядке она их получила! На Лите была маска, кроме Батори никто из Теней не знал о девчонке. Я скрываю от Темных даже то, кто я такой, но три трупа как-то узнали, рассказали Филиппу. Кто еще мог знать? Растрепали ли они еще кому-то? Ситуация требует, чтобы я тут же бросился что-то предпринимать, но именно этого от меня и ждут.       — Колья, убийство предателей, которые могли бы что-то рассказать мне, имена, Коссей, — ведьмак подходит ко мне и кивает.       — Чтобы расшевелить тебя — да. Чтобы оступился — да. Я тебе сейчас скажу, а ты думай сам. Кто бы этого не сделал, он оплошался, может раньше этот некто и знал, что произойдет и когда, но не сейчас. Это жалкая попытка найти того, кого они потеряли, через тебя. Думаю, им известно о связи или другой возможности встреч между тобой и… — вокруг Ближний круг, но ведьмак все же не называет имени. — Но они не доступны им. Жалкая попытка разозлить тебя и заставить действовать на опережение, только вот они не в курсе про эмоции.       — Хочешь сказать, что расстояние сейчас…       — Да. Пока что это лучший фактор сдерживания, — Кощей обходит труп кругом, внимательно осматривая его. — Я заберу их, может смогу что-то выискать, ну а если повезет, то и оживить, хоть и без сердец — мало шансов.       — А я знаю, к кому стоит нанести визит. Уж больно она чиста во всей этой ситуации, такого быть не может.       — Князь, Темные потребуют ответа, кто и зачем расправится с тремя высшими, если не считать тех, кто был в момент казни рядом, — Лука прав. Если просто замолчать эту ситуацию, то это может вылиться в еще большую проблему спустя время.       — Если не выйдет разозлить, то как отвлекающий маневр — восстание или непорядки, — соглашается Коссей. Мне не до этого, но они говорят весомые вещи, нужно что-то делать.       — Пусть Тени узнают, когда это произошло. И объявите о том, что эти трое предатели, которые, — ведьмак хитро поднимает бровь, — и были теми, кто разносил заразу в виде стригоев. Раз нам дали такую возможность, то нужно выжить из нее все. Пусть каждый знает, что они все рассказали, и нам известно о приспешниках, о планах, и что пощады не будет никому. Для наглядности можно выставить головы. Несколько из них нам уже любезно помогли отсоединить от тел.       — А если будут конкретные вопросы?       — Пусть найдут в себе смелость явиться ко мне лично, я все им объясню, — Тени переглядываются и кивают, они, как никто другой знают, что явится ко мне и требовать что-то — смертельный приговор. За все шесть лет правления никому не пришла в голосу такая самоубийственная мысль. Отдав еще несколько приказов, отправляюсь к своей нелюбимой предательнице.       — Вла-ад, какой сюрприз, — тянет Батори. Эта женщина не может просто взять и быть скромной, обыденной. Даже сейчас, казалось бы, время не для визитов, но она сидит с убранными волосами, подведенными глазами и накрашенными — уверен — алым цветом губами. Ее тело не скрывала ткань, холодный расчет этой женщины сосредоточился в камине напротив ее кресла, поэтому, когда она встала, огни отчетливо вырисовывали ее силуэт. Когда-то он снился мне, сводил с ума и заставлял вторгаться с это тело снова и снова, едва ли делая перерыв на сон и еду, но мир не вечен, заканчивается и этот животный ажиотаж, страсть и желание.       Сейчас я не чувствую ничего, даже злости. Как-то мне сказали, что хуже ненависти есть только безразличие, так вот им и одариваю бывшую любовницу. И она это замечает.       — Вла-ад, — губы искривляются от звучания собственного имени. Задней мыслью подмечаю, что это в разы отличается от того, как тянет мое имя Змейка.       — Хватит, в этих жалких потугах нет смысла, Элизабет.       Она прижимается ко мне, заглядывает в глаза, ведет своими руками, что теперь отвратны мне, по моим плечам. Тянется и шепчет:       — Нет смысла, Влад, но ты же все-таки назвал мое имя, — ее пальцы расшнуровывают мою броню, скидывают капюшон. — Пойми меня, я была такой как ты, как наши братья, а теперь ты забрал у меня все, — наручи летят вниз. Она ловко справляется с заклепками и ремнями. — Я не обижена на тебя, понимаю, что порой мужчине важно отвлечься, возможно, опробовать кого-то другого, чтобы понять, что лучше уже не будет. Я могу простить тебе кражу моей силы, могу забыть девчонку, что привел с улицы, — броня падает к мои ногам, на теле остается лишь простая рубашка, но Батори быстро залезает под нее, слегка царапая низ моего живота. — Вернись ко мне…       Теперь и рубашка сброшена, холод целует шрамы на спине, пока женщина, к которой я ничего не испытываю, целует кожу над сердцем, оставляя алые отпечатки губ. Она мнит себя искусительницей, той, что может вскружить голову любому мужчине, но я вижу гниль в ее образе, пепел в ее поцелуях и яд в словах. Ей не нужен я, все чего так жаждет графиня — власть. В том числе и надо мной. Это роднит ее с Владиславой, но не более. Этих женщин нельзя ровнять, нельзя обижать одну, сравнивая с другой. Одна жаждет жить, чтобы править, в то время другая — править, чтобы жить. Они разные: к одной я пылаю чувствами, которые обжигают меня самого, когда она рядом, а ко второй глух, слеп и нем.       — Я помогла тебе победить братьев, когда они решили разойтись, разделить мир между всеми нами.       — Они не хотели разделить, не все, Батори, я защитил тебя от Габриэля.       — Он бы мне ничего не сделал.       — Он хотел убить тебя! — глупая сестринская любовь к кузену. — Обычно ты думаешь головой, так подумай ей сейчас. Почему он ничего не сказал тебе об отъезде, Элизабет? — радужку поглощает свечение, но я продолжаю. — Может из-за того, что он и не собирался брать тебя с собой? В тот момент он считал тебя больше моей любовницей, чем своей.       Злорадно скалюсь, когда Батори шипит на меня, но резко смолкает, стоит вспомнить, с кем она говорит и о чем.       — Он бы меня не бросил! — с вызовом, но уже не так открыто.       — Жаль, что ты не спросишь его об этом, — как бы между прочим отхожу от моройки в другую сторону, открывая ей спину.       — О чем ты?       — Они уже давно не передают энергию Отцу, а значит бесполезны для него…       — Нет… Ты не мог этого сделать! Только не с ними! Мы были семьей! Влад! — графин разбивается вдребезги, пролетев около моей головы в паре сантиметрах. — Ты не мог убить их!       — Против Отца не пойдешь, сестра. Каждый из них вынашивал план о предательстве. Не только меня. Каждый хотел придать каждого. И только мне это удалось.       — Ублюдок! — Батори налетела на меня с когтями, но ее ранг ниже моего, так что отбиться мне не составляет никаких трудностей. — Мы ведь хотели разъехаться, чтобы каждый стал Князем своей земли, отобрать у людей, что не ценят свои. И править, тайно или открыто, кто как захотел бы. Помнишь? Каждый был бы Князем, и тебе не пришлось бы думать о том, чтобы сдержать высших или низших.       — Ты меня не слушаешь, да? Габриэль уже все распланировал: если бы и пришлось делить земли, то только между нами четырьмя, между Князьями сторон света, а вы, Князья суток, остались бы не удел, потому что слабее нас.       — Нет… Габи никогда бы не пошел на такое…       — Пошел бы. Тебя не брали в расчет из-за того, что ты — женщина, разве он сам тебе не говорил, что женщина — это…       — … украшение для мужчины, — завершает за мной Батори, но затем мотает головой. — Нет, это он говорил, как комплимент, Влад! Он бы не поступил так, со мной! Он любил меня!       — Он. Просто. Трахал. Тебя. Мы оба…       Не будь я единственным оставшимся Первородным, пропустил бы этот выпад, но я именно тот, кем являюсь и только поэтому крепко сдерживаю рукой когтистые отростки, в которые превратились ногти графини.       Кожа на скулах трещит, когда челюсть неестественно вытягивается и опускается почти до груди. Зубы заостряются и укрепляются, готовые ворваться в плоть и вырвать ее с корнем. Уши тоже меняют форму, удлиняясь. Пусть я и забрал у нее силу Первородного, но в ней осталась изначальная сущность, которая сейчас и проглядывала сквозь кожу. Тоже самое происходит и со мной, когда ОН скользит по границе наших сознаний.       — Не смей, Батори! — мой голос проникает в ее сознание, сокрушая барьеры. Никто в здравом уме не может противиться этому древнему, как само время, порыву преклонения, ибо я молвлю голосом Отца. Те, кто слабее и те, кто ниже рангом обязаны подчинятся, что графиня и делает. Ее зубы клацают буквально в нескольких сантиметрах от моей шеи. Она пытается вырваться из моей хватки, но понимает бессмысленность и успокаивается, лишь прожигая меня угрюмым взглядом.       — Я не понимаю, Влад! Чем она лучше меня?! Почему ты так жесток со мной?! Почему? Когда мы были людьми, я думала, что сможем завести семью. Объединить рода!       — Ты думала, меня же такие мысли не посещали. Я никогда не видел свое будущее с тобой, Элизабет. Я не переношу предателей.       — Да что ты говоришь?! — вскипает Батори, она снова предпринимает попытку вырваться, и в этот раз я позволяю. Дама отшатывается от меня, вспоминает о гордости и задирает голову, чтобы высказать мне все в лицо. — Тогда почему тело твоей шлюшки с Литы все еще не представлено двору? Она предала тебя!       — Верно, — шаг, сбивающий Темную с толку.       — О-она рассказала все Ордену!       — Но никто не убит из Теней, — еще шаг, загоняющий ее сначала в ступор, а после в ловушку.       — Ты не слышишь?! Она… она… презирает тебя! Ей противен был секс с тобой!       «Попалась…»       Прижимаю стройное тело к стене, но не прижимаюсь к нему сам, просто выставляю руки по обе стороны от женской головы.       — То есть ты подтверждаешь, что была там? Предательница?       Батори лишь хищно усмехается, демонстрируя свои клыки:       — Как, мой милый Князь, я могла бы это сделать? Я дала клятву…       — Мне все рассказали. Мессалина. Ивле. Йоро. Каждый из них. В конце-концов даже перевертыш сейчас у меня, — она великолепно играет со своим телом, контролируя почти каждую его часть. Почти… — Мне рассказали и о нем. Тот, кто знал о приходе девчонки до ее прихода, — а вот сейчас Батори напряглась. В ее глазах читается растерянность и неверие. Она знает обо всем, а если и нет, то имеет несколько нитей, одна из которых точно приведет меня к цели. Нужно дожимать, нужно блефовать, пока не появится то, за что смогу сжать горло Батори!       — Ты не можешь причинить ей вред, верно, — наклоняюсь слишком близко к ее лицу. Дыхание смешивается, я чувствую аромат тела графини, слышу яростный бег крови по венам. И меня тошнит от каждого этого фактора. Хочется отстраниться, отойти на приличное расстояние, не позволять ей касаться себя. Та, что раньше могла не вылезать со мной из постели, теперь разит разлагающейся падалью. Этот смрад уже давно поселился в моем горле, и мысль о том, чтобы зарыться в волосы Змейки или в ее кожу, вдыхая — яркая, горящая и зудящая под кожей — взбудоражила меня настолько, что Батори не смогла этого не заметить.       — Я дала тебе… клятву, что не трону. Или что не отдам приказ, — голос понижен, в попытке сделать его сексуальным, но для меня это как ножом по стеклу. Руки темной ложатся на мой пах. — Я могу быть хорошей девочкой, Влад, а могу быть плохой. Ты только скажи, какой хочешь меня?       — Послушной, — голос более резкий, чем надо бы, но Батори скидывает это на очередную игру, и ухмыляется.       — Я буду послушной, мой Князь, — она тянется, чтобы я поцеловал ее, но вместо этого выпрямляюсь.       — В таком случае, слушаю твой рассказ о том, что они сделали с моей княжной.        — Пф, только если ты трахнешь меня!       — Я могу заставить тебя рассказать мне кучей других способов.       — А я могу наговорить кучу вариантов.       — Мне известно, что это ты подсказала, как именно можно похитить ее.       Батори лишь маниакально улыбается и чеканит:       — Только. После. Секса.       — Я не трахаю то, что было оттрахано многими.       Женский смех врезается в мои перепонки.       — В таком случае, и к ней ты больше не притронешься, — она подскакивает на носочки, чтобы приблизиться ко мне, — потому что к этому моменту ее должны были отыметь едва ли не несколько десятков раз!       Мое рычание заставляет ее отшатнуться от меня. Секундное замешательство, и Батори снова заходится смехом, но даже сейчас она насторожена и цепко следит за моими движениями.       — Что-то не так, Князь? Не нравится, что играют с тобой или с твоей игрушкой?       — Где она?! — стена рассыпается от удара кулаком, пыль и мелкие камешки осыпают Батори, и она зажмуривается.       Вспышка моего гнева удивительна даже для меня, кровь словно бы начала бежать быстрее, появилась жажда и нечто еще… что-то яркое и жаркое. Видимо это отражается на моем лице, так как Батори внимательно смотрит на меня, а после обхватывает ладонями и моляще просит:       — Пожалуйста, давай вернем то, что было между нами. Я обещаю, что больше ни за что не предам, мне никто не нужен кроме тебя, — оранжевый цвет исчезает, сменяясь серо-зеленым, как грязное болото. Тина, в сравнении с глубокой зеленью Влады…       Меня поражает мысль:       «Цвета?!»       А затем я понимаю, что испытываю эмоции. Только вот такое мне доступно лишь со Змейкой. Но ее здесь нет…       — Нет, — повторяю себе, но Батори принимает ответ на свой счет. Ее обаяние и ласка сменяется настойчивостью. Точно голодный зверь почуявший слабину со стороны другого хищника, — наносит удар. Увлекая меня в объятия, она проводит ногтями по моей спине, напоминая о днях, когда плети осман ласкали кожу.       — Нет… Брось, Влад, я готова простить шалость с моим низвержением. Девчонка тебе больше не нужна, она не подходит тебе, — мне хочется проткнуть пальцами ее глаза и вырвать их с корнем. Желание оторвать голову с каждой секундой переполняет чашу моего терпения. Клыки чешутся, а гортань сводит от желания вгрызться в ее сердце и упиться кровью. Отторжение и брезгливость от скольжения тонких, как черви, пальцев по моей коже заставляют внутренне кривиться и мечтать, о том, чтобы сбросить их. Чтобы вывести ее запах со своей кожи придется срезать ее с себя.       Хочу уткнуться носом в девчонку и вдыхать запах грозы и…       «Мята?»       Не веря, втягиваю воздух сильней. Гниль потихоньку затмевает мята! И свежесть грозы.       «Влада?!»       Голова уже дергается, тело готово следовать за ней и развернуться, но меня стопорят. Лишь немного меняю положение. Волосы скрывают то, что происходит сзади меня, но я знаю кто там! Улыбка сама сабой возникает на моем лице, знаю, что нахальная и вполне мальчишеская.       «Она сама пришла ко мне!»       Восторг и самодовольство переполняют меня, медальон на груди нагревается, а спиной чувствую ее взгляд!       — Милый, тебе стоит понять, что для тебя я сделаю что угодно, — Батори даже не понимает, что сейчас она — оружие, которым я пользуюсь. Позволяю ей прижиматься к себе, в это же время, упиваясь свежестью мяты. Перекатываю этот запах и сладкий вкус крови на языке. Тьма, это так приятно! Мою грудь обжигает ревность, но я хищно скалюсь, не отводя взгляда от Батори, когда понимаю, что это не моя ревность…       «Лгунья, Владислава, ты маленькая лгунья. Чувствуешь жалость ко мне? Тебе настольно неприятно видеть меня с Батори, что внутри просто кипит кислота ревности!»       Это нужно использовать.       — Вот как? В таком случае у меня для тебя плохие новости. Я найду Владиславу и верну, чего бы мне это не стоило, а ты поплатишься за все, что сделала, — она слышит это. Я знаю. Чувствую, как сердце заходится ходуном, как неверие и растерянность топят, увлекая с головой под воду эмоций, которые мы оба пытались похоронить: я, когда узнал о предательстве, она — сейчас, когда я — ублюдок по ее мнению.       «Так и есть, Змейка, даже сейчас, в безумной эйфории от твоего прихода, я просчитываю ходы, слова и поступки, с помощью которых смогу вернуть тебя».       Поэтому специально называю ее имя, что принадлежит и мне, что связывает нас воедино, имеет определенную сакральность, известную только нам. Имя имеет власть, оно то, что сопровождает нас на всем жизненном пути и влияет на саму судьбу. И у нас этот путеводитель один на двоих. Означает ли это, что ей суждено пройти тот же путь, что выпал мне?       — Я была твоей княжной, неужели ты забыл все те года?       ОН ощетинивается под моей кожей, и я едва ли не соглашаюсь с ним, в желании помочь Батори захлопнуть свою пасть.       «У нас только одна княжна!»       Несколько голосов соединяются в один. В этом мы неоспоримы и едины. За это будем убивать и пытать, мстить и наказывать! Нутро вибрирует от подавляемого клокота, но раздражение сходит на нет, когда слова срываются с моего языка, легко и свободно, что становится неожиданностью даже для меня:       — Наши с тобой года тлеют в моей памяти, в то время как пару месяцев с ней — горят диким огнем, не позволяя уснуть. Ты отобрала мою княжну, а я позволил тебе это сделать, больше такого не повторится. Впредь я буду рвать глотки всем, кто посмеет заикнуться о ней. И ты будешь первой.       Это… гребаное извинение. Перед ней. Не уверен, хватит ли мне сил попросить его у нее лицом к лицу, но как бы сказал Коссей: это уже что-то.       «Я безумно хочу вернуть девчонку. Знаю, что виноват перед ней, но тогда… мы оба повели себя глупо, особенно я. Почему она не сказала, что невиновна? Почему я не нашел ее лично и не заглянул в глаза, не прошелся по всем воспоминаниям, убедившись в ее невиновности? Почему? Потому что боялся подтверждения? Боялся предательства с ее стороны, ведь… даже Теней послал найти ее, а не убить…»       «Предан матерью, что не любила. Предан отцом, что отдал мальчишкой османам. Предан братом, что выбрал сторону врага. Предан здесь. Предан там. Предан везде. Признайся, Влад, ты ведь сам заблокировал эмоции, чтобы не чувствовать предательства от НЕЕ…»       «Да…»       «И она не предала…»       «Нет».       «Но предал ты…»       «Да…»       «Ее нужно вернуть. Она наша!»       Рычание оглушительно, но оно только в моей голове. Ментальные стены ходят ходуном, цепи натягиваются, ошейник впивается в плоть, но зверю все не по чем. Даже слабое сопротивление Батори не прерывает наше единство в одной маленькой цели.       «Она бесит меня! Давай прикончим ее!»       Хватка на шее графини становится невообразимо… красноречивой. На женскую панику мы отвечаем широкой улыбкой, которая пугает бывшую любовницу намного сильней, чем когти. Позволяю ЕМУ пробраться сквозь мой облик, не знаю точно, как это происходит: меняются глаза, заливая белок тьмой, или кожа натягивается, а клыки напротив оттягивают ее, выделяясь под скулами или еще как-то — похер! Главное, что это действует лучше сотни угроз. ЕГО все боятся, и она не исключение, даже наоборот, эта падшая готова была на любое извращение, кроме него. Она до жути боится меня в этом облике! Лишь Габриэлю хватало яиц, чтобы оставаться рядом.       — Т-ты не сможешь убить м-меня… я такая же, как и ты. О-отец будет в ярости!       Отцу плевать на нас, главное, чтобы оставались проводником энергии, и с этим я справляюсь полностью, даже с лихвой восполняя потерю сразу пятерых братьев и ослабление сестры! К тому же я заключил… хренову сделку! Так что Отец ничего не сделает, моя кровожадность спасала Валахию раньше, спасает меня и теперь.       — Правда думаешь, что ему есть дело до дочери, которая пала так низко? Ты давно бывала в Гробнице, Элизабет? Там многое поменялось и в первую очередь возможность войти. Раньше ты действительно была подобной мне: ярость и грация, алые, горящие кровожадностью глаза, а что теперь? Ты здесь! Едва ли более завидная участь, чем у наших братьев.       Я не могу запереть ее в Гробнице, дал клятву, но могу показать кому-то, как это сделать… Твою мать! Вот, как она обошла обет! Она не принимала личное участие, но нашептала тут и там, что именно и как нужно сделать! Ебаная сука!       — Я н-не трогала твою девчонку!       «Конечно, не трогала, иначе бы я вырвал тебе хребет раньше, чем ты раздвинула бы ноги передо мной!»       Теперь я не скрываю рычания. Не скрываю эмоций. Не молчу.       — Верно, она моя и всем следовало подумать дважды, прежде чем трогать ее.       Батори не держат ноги, она падает к моим сапогам, а я отмечаю, что она марает их своими прикосновениями, как марает собой грязь чистую обувь. Морщусь, делая пару шагов назад. Не хочу, чтобы она трогала меня.       «И больше не тронет, Змейка, это я тебе обещаю»       Забываюсь, и делаю шаг на разворот, но мое тело тут же сводит судорога, сдавливая все внутренности, но как резко боль пришла, так же резко и покинула, позволяя вдохнуть. Что за?..       «Ты решил раньше времени показать ей лицо, мальчишка?»       Щелкаю пальцами, и броня на полу растворяется черной дымкой, зато на мне возникает новая.       «Пошел ты…»       — Вла-ад, — голос Батори не вызывает ничего, кроме желания скривиться и сплюнуть на пол. — Влад, пожалуйста.       — Ты противна мне. Я сказал тебе это еще перед Литой: мы не любовники больше. Мы больше никто друг другу.       Объятия тьмы скрывают меня от рева графини. Мне плевать на нее, но не плевать на Владиславу. Я верну ее! Я хочу ее! И сделаю все, чтобы расположить к себе, любыми средствами.       — Я хочу увидеть ее.       «С ней сейчас Элиз…»       Это стопорит меня.       — Стоп, что? Откуда ты это знаешь?       «Элиз… Она часть тебя…»       — Ты, гребанный ублюдок, можешь контактировать с Элиз?! Поэтому так убеждал меня в невиновности Влады?! — стакан летит со стола в стену. — А раньше ты не мог этого сказать?!       «Мог, но тогда бы ты не помучился так, как мучаешься даже сейчас… Тебе полезно, меньше будешь возноситься, мальчишка…»       — Да пошел ты!       «Посылая меня, ты посылаешь се…»       — Да и хрен с ним! Хрен с тобой! Я хочу увидеть ее! Прямо сейчас!       Вместо ответа надо мной насмехаются:       «Ах-ха-ха-ха. Какая прыть!»       — Дев!       «Вот так дела… Решил, наконец-то назвать меня по имени, Вла-дик?»       Понимаю, что злиться на тьму не выход, ОН только специально будет извиваться, чтобы насолить.       — Я просто хочу увидеть ее, как и ты.       Тон становится резким и холодным. Еще минуту назад ОН смеялся надо мной, а сейчас в тихой ярости:       «Ты не знаешь моих желаний»       — Ты — я. Мои желания — это и твои желания. Так или иначе. А сейчас мы оба хотим увидеть ее.       Тихо. Слишком тихо. Поэтому я даже не сразу понимаю, что нахожусь уже не в своей комнате.       — Ладно, я устала, — она закуталась в одеяло почти с головой. Черные волосы разметались по подушкам, как ленты тьмы, что всегда сопровождают меня. Гипнотические глаза закрыты, длинные ресницы отбрасывают полумесяцы на ее щеки, делая лицо больше похожим на детское. Владислава забавно сморщила носик и пошептала сонным голосом:       — Спасибо, Элиз… за все время, что была рядом. И прости за то, что запульнула в тебя амулет.       Девушка-тень была рядом с Владой, она оберегает ее даже сейчас. Даже от меня. Элиз переводит взгляд, и мысленно я озвучиваю то, что заставляет кожу на пальцах покалывать от желания:       «Я хочу прикоснуться к ней. Позволь мне».       Тьма Змейки оборачивается, это делаю и я. В дальней части спальни девчонки, облокотившись о столик, стоит ОН, такой же, как и Элиз: сотканный из Тьмы и безликий. Силуэт не сводит с меня взгляда, словно бы размышляя: не послать ли меня, но, в конечном счете, через целую вечность, ОН кивает. И она протягивает ко мне руку, которую сжимаю своей, и вот я уже чувствую все, что чувствует стражница и вижу все, что видит она. Повинуясь моему желанию, обнимает Владу со спины, крепко и нежно. Я ее обнимаю. Это мои пальцы ласково проходятся по острой скуле, и мои губы целуют Змейку в уголок рта. Она чувствует это, вздрагивает, но не просыпается, хмурится и шепчет:       — Влад…       «Да, это я, княжна. Это я…»       Мне жаль, что я причинил ей лишнюю боль, что оттолкнул от себя, что бросил. Я исправлю это. Что-нибудь сделаю со сделкой Отца, отсрочу ее или приговорю к казни другую, найду такую же! Но не отдам ее.       Элиз в последний раз позволяет мне пройтись легким движением по бровям Змейки, и я отворачиваюсь от девушки, чтобы встретиться с частью себя самого.       «Нам многое нужно обсудить, Девкалион…»       ЕГО лицо не имело рта и глаз, но могу поклясться своей жизнью, силуэт из тьмы смотрел исключительно на меня и кровожадно усмехался.