Сердца из камня и стали

      Тони смотрел на чертово письмо. Бумажное письмо, написанное неровной рукой темно-синими чернилами, с парой клякс здесь и там, со смятым уголком прямо под его ладонью. Простой тетрадный лист, каких он не видел уже, кажется, тысячу лет. Тони ненавидел это письмо всей душой, потому что оно было послано ему с тем, чтобы разрушить его жизнь.       И ещё Тони был эксцентричным миллиардером, держащим в руках только дорогие ручки с тонкими стержнями, стоящие достаточно, чтобы купить, к примеру, хороший средний компьютер. Хотя по его мастерской — в совершенно неожиданных местах — валялись карандаши (иногда самых диких расцветок) и маркеры, необходимые ему для работы и записи вычислений, которые решались в его голове раньше, чем он находил клочок бумаги (или чего-то, прохожего на бумагу), на котором он мог их записать.       В любом случае, это никак не относилось к письмам, тем более такого ужасного содержания. И эти документы, которые Пеппер оставила вместе с письмом, тоже были ужасны, они вызывали дрожь в позвоночнике.       Тони ещё раз пробежал глазами по неровным, прыгающим строчкам. Это не меняло написанного, и это было ужаснее всего.       Он видел слишком много «пожалуйста», и «мне очень жаль», и «если бы», и «никого, кроме тебя». Это вызывало у него тошноту, потому что, эй, он был Тони Старком, и он был не готов к чему-то подобному.       Он никогда не будет готов.       Во всем мире не нашлось бы силы, сделавшей из него подходящего человека.       Но посмотрите, где он теперь.       Тони наконец откинул письмо в сторону, разрываясь от желания просто смять бесполезный клочок бумаги дерьмового качества и забыть о нем, сложил руки на столе и спрятал в них лицо. Он чувствовал, как сердце бьётся в его груди с бешеной скоростью, и это было страхом, как бы он ни хотел его игнорировать.       У Тони был дерьмовый отец, чтобы он ни говорил проклятым писакам из журналов с красивыми названиями. И если Говард и научил Тони чему-то, так это тому, что его усилия всегда оборачивались крахом. Даже там, где, казалось, он добивался необходимого — блестящего, превосходного — результата, он никогда не добивался чего-то, достойного взгляда Говарда. Он, Тони, не был достоин взгляда Говарда, он не был достоин удивления, улыбки или, тем более, доброты.       Но Тони смотрел в зеркало каждое утро, ладно? И это были губы Говарда, нос Говарда, брови Говарда, цвет волос Говарда, цвет глаз Говарда и, боже, выражение лица Говарда. Тони ненавидел зеркала за это: за то, что они всегда отражали Говарда, когда он обращал на них внимание.       «…и если бы у меня был шанс, я бы никогда не заставила тебя проходить через это…», «…я знаю, что это не то, чего ты хочешь от жизни…», «…я так сильно люблю его…», «…у него больше никого нет…», «…пожалуйста…».       Несмотря на то, что бумага лежала в стороне, Тони всё ещё мог воспроизводить эти слова в их первозданном виде, потому что, черт бы побрал его эйдетическую память. Она мешала ему забывать, мешала ему теряться в деталях, мешала притворяться, что все, что он знал — дурное воображение, навеянное алкоголем или наркотиками (о, нет, он всегда точно знал, какие из воспоминаний были настоящими).       Слова бились в его голове, и Тони не знал, почему. Наверное, потому что это был тот немногий островок чистой правды, которая присутствовала в его жизни. Потому что если вся эта ситуация, если 99,99%, если свидетельство о смерти не были правдивыми, то что — было?       …никого нет…       На самом деле, лучше бы у него правда никого не было. Это было бы… черт. Не было бы никакой разницы.       Тони повернул голову, чтобы ещё раз посмотреть на Пеппер. Она была идеальна, как всегда, в этом ее строгом костюме и на высоких каблуках. И она смотрела на него с волнением, кажется. Тони всё ещё был так глубоко в своих мыслях, что не мог точно определить ее реакцию, и он не хотел этого делать. Потому что это могло быть сочувствие. Он знал, что Пеппер не презирает его, но если бы это был кто-то, кроме нее, то это могло быть там. И это тоже было бы правильное чувство.       — Пеппер, — сказал он так ровно, как мог, — мне нужна машина.       И ему показалось, что она улыбнулась.       — Да, мистер Старк.       Работники детского дома выглядели удивлёнными, неприкрыто пялились на него, но Тони уже много лет — с тех пор, как сделал Пеппер своим персональным ассистентом — не беспокоился о сохранении действительно важной информации в тайне. Во всяком случае, в течение какого-то определенного времени, которого ему хватало на решение проблем. Пеппер была волшебницей, но мир и журналисты были жестокими, а Тони варился в этом с малых лет.       Собирался ли он вынудить кого-то ещё пройти через это дерьмо? Хватило бы безнравственности Тони для этого?       Тони заметил, что у здания был неплохой ремонт, заметил горшки с цветами, яркие игрушки, полки с книгами. Детей не было, конечно, как и большинства работников, — были свои плюсы в привилегированном положении. Он не был уверен, что справился бы сейчас с бесконечными взглядами в его сторону.       И Пеппер подозрительно молчала. Это нервировало его.       Она вела его по коридору к маленькой двери, каких были десятки в этом здании. Он чувствовал, как потеют его ладони.       Он бы хотел, чтобы это происходило не с ним. И Пеппер никогда не молчала, она всегда знала, что сказать и предпринять, но прямо в этот момент даже она — его великолепная Пеппер — казалась потерянной и сомневающийся. Ну, он не мог винить ее в этом.       Он просто чувствовал, что невысказанное неодобрение Пеппер накладывается на него. Он всё ещё не знал, как поступить.       Пеппер обернулась, чтобы посмотреть на него.       — Мистер Старк? — сказала она, и Тони обратил на нее взгляд. Это не помешало его мыслям двигаться со скоростью света в его голове. Она вдруг ободряюще улыбнулась ему. — У Вас все получится правильно.       Тони смог сделать вздох.       — Спасибо, мисс Поттс, — сказал он, и его улыбка была неровной, кривой, но все равно искренней, чем большинство. Кажется, Пеппер это понравилось, потому что её лицо вдруг потеряло это выражение замешательства. Она повернула ручку с тихим скрипом, и Тони почувствовал, как бездна разверзлась прямо позади него, не давая отступить. Это заставило его сделать шаг вперёд.       Комната была маленькой, но такой же однотипной, как и все остальные — чистой, светлой, с претензией на уют, но все равно безликой. Здесь был тяжёлый ковер, эти самые маленькие стульчики, несколько коробок с игрушками, а также игрушки, разбросанные по уголкам комнаты и полкам на стене справа; на стене слева стояли тонкие и толстые разноцветные книжки с лупоглазыми чудиками на обложках и персонажами всем известных сказок, какие-то чёрно-белые раскраски, коробки с карандашами и фломастерами, паззлы и странные игры, вроде тех, где нужно было вставить квадратную фигурку в квадратное отверстие. Видимо, это была игровая комната для самых маленьких, которых в этом приюте было достаточно мало.       Но это все было второстепенным, отражающиеся в сознании Тони на периферии, незначительным. Что было значительно, так это ребенок, сидящий близко к окну, — и какой-то идиот оставил форточку открытой, — и собирающий робота, что должно было быть сложно для моторики трехлетнего ребенка. Ну, или Тони так думал. Не то, чтобы он разбирался в особенностях физиологии трёхлетних детей.       Ребенок поднял голову, и Тони задохнулся. «Дьявол», — подумал он. На самом деле, это был Тони с детских фотографий, которые его мать хранила в старых фотоальбомах за стеклами шкафов. Пухлые щеки и вздёрнутый нос, тонкие, капризные губы, высокий лоб. У ребенка были светлые голубые глаза, далёкие от карего, почти черного оттенка глаз Тони, но это был тот же широкий разрез под тяжестью длинных ресниц. И светлые, русые волосы, вьющиеся теми же буйными кудрями, которые Тони так ненавидел в свое время. Но на этом ребенке они смотрелись мило, почти трогательно — Тони был бы в восторге от кудряшек этого ребенка, если бы он мог думать о чем-то, кроме того, что смотрел на светлоглазого и светловолосого себя.       — Привет, — сказал Тони хриплым голосом.       Ребенок поспешно опустил голову, и его кудряшки комично качнулись вслед за движением, его руки, возившиеся с деталями, застыли в нерешительности.       Тони не нужны были 99,99%, чтобы понять, что это его ребенок. Иногда, очень редко, к Тони приходили женщины с детьми, которые были так далеки от Тони, что даже лёгкое сомнение в результатах экспертизы казалось издевательством. Это были абсолютно точно не его дети, и его раздражали их мамочки, абсолютно уверенные в своей правоте. Со временем Пеппер начала относиться к ним также, как и он сам — с лёгким презрением, и очень скоро Тони забыл о том, чтобы разбираться с такими делами самостоятельно (Пеппер великолепна, он уже упоминал это?). Поэтому он сразу же понял степень катастрофы, когда Пеппер протянула ему чертов результат.       Если бы Тони просто посмотрел на этого ребенка, ему не нужны были бы никакие результаты ДНК. Паника ходила где-то рядом с этим осознанием.       — Здравствуйте, — нерешительно пробормотал ребенок этим своим абсолютно детским голосом. Тони облизал пересохшие губы.       Он стоял несколько секунд, не зная, что ему нужно делать. Но ребенок не двигался, не продолжал собирать свою игрушку и явно чего-то ожидал от Тони, так что Тони шагнул прямо на ковер (он поклялся себе, что купит лучшие ковры для этого чертового дома) и неуклюже присел рядом.       — Как твой робот? — спросил Тони, не зная, что ещё.       — Он не закончен, — ребенок пожал плечами. Господи, это был слишком взрослый жест — и слишком взрослая дикция — для трехлетки.       — Но ты знаешь, как его закончить?       — Ага.       Бесполезный разговор. Ребенок не знал, чего Тони хочет от него, но самое ужасное было в том, что даже Тони не знал, чего он хочет от этого ребенка.       — Я Тони, — сказал он, — а как зовут тебя?       Ребенок бесцельно перевернул в руках деталь.       — Харли, — раздалось в ответ.       — Мне тоже нравится собирать роботов, — сказал Тони, хотя не хотел этого говорить. — У меня есть один очень глупый в моей лаборатории, и один очень умный, но он скорее ИИ, чем робот, так что это, наверное, не считается.       — А что такое ИИ? — спросил ребенок, и это уже было больше похоже на вопрос ребенка.       — Искусственный Интеллект, — сказал Тони, улыбнувшись. Ему нравился этот любопытный взгляд. — Он отвечает на мои вопросы и даже немножко умеет думать, но у него нет тела, как у человека. Я его написал.       — Как книгу? — Тони фыркнул.       — Ну, не совсем, но, наверно, можно и так сказать.       Ребенок — Харли — потянулся за деталью, и Тони помог ему достать ее. Это был так неловко — слишком неловко — между ними, что на некоторое время они замолчали.       — Тебе здесь нравится? — спросил Тони наконец.       Харли пожал плечами.       — Они говорят, что я не могу пойти к маме, — сказал он, и, боже, Тони не этого ответа ждал. Как насчёт радости от способности завести друзей? Нормальные дети — не Тони — легко заводят друзей, разве нет? Тони тяжело прочистил горло.       — Я, — он запнулся, — я имел ввиду, может, тебе нравятся игрушки. Ну, как этот робот? Или твои новые друзья? Должно быть интересно играть с другими детьми, что скажешь?       Ребенок — Харли — поднял на него свои невозможные голубые глаза. Он грозился вырасти красавцем, разбивающим сердца женщин. Возможно, даже до того, как по-настоящему узнает значение этого словосочетания. Его лицо было удивительно равнодушным, но эти глаза могли рассказать вам тысячу историй, в них можно было тонуть, и Тони чувствовал, как его живот скручивает в нехорошем предвкушении, потому что это было его собственное выражение лица, когда он был пассивно недоволен чем-то.       — Я им не нравлюсь, — сказал Харли, заставив Тони стереть улыбку с его лица. — А они не нравятся мне.       Кажется, Тони понимал, о чем говорит Харли, глядя на идеального робота прямо перед ним. Это было явно за пределами его возрастной группы.       И, о, черт, этот ребенок — Старк.       Это было самым дерьмовым выводом, к которому можно было прийти. Тони вспомнил все лучшие выражения Роуди в своей голове, но теперь они уже не казались такими смешными. Ему нужен был его мишка Роуди, чтобы помочь разобраться с этим дерьмом, но Роуди был на миссии в Палестине и не мог выходить на связь со вчерашнего дня.       Тони застыл в страхе, когда увидел, как ребенок — Харли — часто моргает, смахивая с длинных ресниц слезы. Он успел только сделать судорожный вздох, прежде чем выбежать из комнаты, оставляя Пеппер далеко позади.       «Дерьмо», — думает он, паникуя, — «что я должен делать?».       Тони приказал везти его домой и прислать новую машину за Пеппер. Он не мог избавиться от мыслей о Харли. И от желания приложиться к бутылке, какого у него не было со времён студенчества.       Дома Тони достал первые попавшиеся бутылку и стакан, лишь позднее осознав, что это виски, и щедро заполнил стакан почти до краев. Наваждение или нет, Тони смотрел на игру цвета в свете ламп, но не мог поднять руку и взять чертов стакан, чтобы опрокинуть в себя.       — Могу ли я порекомендовать лёд, сэр? — раздался голос Джарвиса из динамиков. Тони поморщился.       — Не сейчас, Джей.       Его нью-йоркская квартира вдруг заставила Тони обратить на себя внимание. Тони не зря платил своим дизайнерам маленькие состояния, потому что эти диваны были той самой золотой серединой между жёстко и мягкостью, которая заставляла вас чувствовать себя комфортно, а одеяла в этих шкафах были похожи на обнимающиеся облака. Тони вдруг заметил, что в рамке на декоративной полке стоит фотография с одной из многочисленных фотосессий для журналов. Он даже мог вспомнить, как раздражал его тот фотограф и как Пеппер параллельно зачитывала ему брифинг очередной конференции. Огромный телевизор на стене — всегда тихий, Тони предпочитал планшеты даже за пределами мастерской. И панорамное окно, конечно, с автоматической функцией затемнения, спасибо его собственному гению. Эта квартира находилась на восточной стороне, отсюда было видно самые красивые рассветы, но иногда — большую часть времени — Тони ненавидел солнце.       Минимализм и металл — вот, что можно было сказать обо всем этом. Так сильно отличалось от роскоши особняка, в который Тони никогда не хотел возвращаться. Особняка Говарда и Марии.       Наверное, он не переживал бы так сильно об их смерти, если бы не любил их, даже несмотря на вечную холодность между ними тремя. Хотя это было не в равных степенях и по абсолютно разным причинам. Мария была одержима благотворительностью, зваными вечерами, которые держали авторитет Старков на нужном уровне. Это было практически все, чем она занималась, но в сутках было только двадцать четыре часа, а благотворительность была — и остаётся — той ещё сукой, требующей больших усилий, чем может показаться. Хотя она всегда бросала все дела ради Тони, когда он приезжал на редкие выходные из интерната или MIT. Тони любил это, потому что так казалось, что она не должна уйти утром на очередную встречу. Говард, ну… Говард был с головой в создании оружейной империи, потому что ему не хватало многомиллионной кампании. Больше всего Говард любил устраивать забеги на несчастные воды Арктики в поисках звездно-полосатой легенды. Тони, собравший свою первую плату в смехотворном возрасте, был для Говарда красной тряпкой большую часть времени, — сам бог не знал почему, — и Говард игнорировал его, как мог. Говард подарил Тони большой счёт в банке и море равнодушия, так что не было ничего удивительного в том, что в скором времени Тони отправился в клинику для лечения от наркозависимости. Говард кричал так сильно, но Тони нравилось. В конце концов, если внимание — любое — отца стоило ломок и дерьмовой больничной еды, то он не был против.       Хотя эти мысли не совсем о Марии и Говарде. И даже не о самом Тони, Тони проходил все это бесчисленное количество раз в своей голове, спасибо большое.       Это были мысли о том, что было бы, если бы Говарда и Марии не было. Не то, чтобы они были у Тони в полном соответствии с понятием, но Тони знал, что его мать перепишет миллионы сценариев, чтобы быть готовой к его внезапному визиту в выходные, а Говард оплатит столько выходок Тони, сколько сможет — он оплатил их все.       И Тони всё ещё скучал по ним, хотя ему давно не было семнадцать.       Они иногда были раздражающими, Говард и Мария, они были так далеки от звания родителей, боже. Говард пил и даже пару раз ударил его в запале, никогда не улыбался Тони, несмотря на то, что уже в четырнадцать Тони закончил колледж и поступил в MIT, и у него было несколько успешных патентов к тому времени. Говард всегда смотрел на него так, будто Тони не соответствовал каком-то абсолютному идеалу. И, эй, Говард даже говорил об этом вслух. И была одержимость Говарда Капитаном Америка — уместен ли сарказм по этому поводу? У Тони в комнате висели плакаты, которые он никогда туда не вешал, так что он был немного предвзят в том, что касалось героев. И Мария никогда не была готова бросить благотворительность больше, чем на несколько дней. Даже в худшие дни Тони, нет. Она была красивой, доброй, но это было далеко, или Тони так это видел. По этому — и многому другому — дерьму он не скучал, определенно.       Тем не менее, Тони бы определенно не стал тем, кем он был, без них. Без злости на Говарда и желания доказать свое превосходство уж точно.       Хотел ли Харли никогда не знать Тони? Или хотел ли он обменять жизнь с Тони на нормальную жизнь в приемной семье? Тони бы позаботился о том, чтобы это была лучшая семья в стране. Он же смог бы, да?.. Харли бы стал ненавидеть Тони, когда вырастет? Ну, в любом из вариантов.       Харли было три года, он собирал роботов из детских наборов и, наверно, имел какую-нибудь детскую диету.       «А они не нравятся мне», — повторил тихий детский голос в его голове.       Тони избил преподавателя MIT, когда тот присвоил себе работу Тони, и Говарду пришлось хорошенько вспотеть, чтобы замять это дело и не потерять свою репутацию. И Говард ничего ему не сказал по этому поводу. Лучше бы он кричал. Тони был хаосом большую часть жизни, но он впервые задумался: а что бы он сделал на месте Говарда?       Тони толкнул пальцами стакан, едва не расплескав содержимое. Он посмотрел на часы, чтобы увидеть, что уже далеко за полночь, с трудом отыскал пульт от телевизора и рухнул прямо на диван.       Роуди был тем, кто научил Тони пить. На самом деле, у Роуди был больший иммунитет к алкоголю, и он всегда доводил Тони до их комнаты в общежитии и заботился об аспирине на утро, но он помог Тони найти ту самую черту — и был активным участником поисков. Он был тем, кто кричал на него после Говарда за наркотики, и тем, кто привез его в больницу. Роуди был тем, кто мог спокойно воспринимать сбитую, путанную речь Тони, кто не стеснялся задавать вопросы и легко признавал свою глупость там, где другие не могли этого сделать. Роуди научил Тони готовить, ворча, что иначе Тони не выживет и дня без его помощи. Роуди был тем, кто зарабатывал синяки и ссадины вместе с Тони, и тем, в чьих руках Тони разваливался на осколки, когда его родители умерли. Кто знает, зачем Роуди однажды подписался на все эти проблемы, но именно Роуди объяснил Тони значение слова «семья», и ещё раньше — стал ей. Где-то между тем, как они вместе тушили пожар на столе от экспериментов Тони, и тем, как он укрывал Тони пледом, пока сам Тони притворялся, что спит.       Говард, наверное, недовольно ворочался в своем гробу, но Тони знал кое-что о семье.       Ему было страшно до чёртиков. Тони забывал есть, ладно? Он делал глубокий вздох предвкушения перед идеей очередного проекта, а на выдохе обнаруживал, что прошло больше тридцати часов. Тони путал день с ночью и кофеин с энергетиками, забывал важные даты и встречи и дважды приходил на заседание совета директоров в пижаме. Совет был в восторге, потому что Тони в те дни презентовал одни из самых прибыльных их проектов, но да, Оби ещё полгода разбирался с прессой после этого.       Дети в интернате по большей части ненавидели Тони, либо ненавидели и хотели что-то с него поиметь. Первых он любил больше, хотя контактировать приходилось чаще со вторыми, к его большому огорчению. Тони был намного младше тех, с кем учился, и у него не было способности ускорить свою биологию так, чтобы внезапно дорасти до них физических — здесь должен быть комментарий о том, что Тони явно обогнал их умственно ещё много лет назад, но ладно. Он просто помнил эти взгляды, фальшивые улыбки, неловкие движения в его сторону. Когда Роуди, его новый сосед по комнате, принес Тони тарелку, пахнущую едой, и на презрительный взгляд Тони ответил «да мне насрать, но, если чувак с именем Старк умрет в моей комнате, я буду первым подозреваемым» и пропал на весь день, Тони растерялся. Роуди никогда не просил больше, чем убавить музыку (они могли спорить об этом до хрипоты), и не спрашивал больше, чем Тони готов был ответить (Роуди не нужно было спрашивать, он утверждал, что его зрение идеально; он ни разу не попытался передать ему какую-нибудь вещь прямо в руки, но, когда Тони сделал это сам, Роуди сделал вид, что так и должно быть). Роуди был такой один-единственный, идиот. Хотя на контрасте отношения Роуди Тони только сильнее чувствовал ненависть ко всем остальным.       Пеппер не считалась. Он платил ей. Хотя, конечно, не за то, что она прятала его от Оби, когда он был особенно недоволен. И в тот раз, когда Тони разнёс глупый вопрос какого-то мелкого журналиста в пух и прах, и Пеппер встала, чтобы извиниться перед прессой словами в духе «вы должны простить и понять мистера Старка, как истинному гению, ему тяжело воспринимать замедленное мышление посредственных людей», он даже выписал ей премию. Это было постфактум, но было. Они с Пеппер смеялись над этими кадрами так долго после. И Пеппер поменяла все подушки в его особняке, потому что они были слишком жёсткими (как она поняла, что он любит мягкие вещи?), хотя это было таким мелким, незначительным, точно не прописанным в ее контракте. Ладно, он был предвзят к Пеппер, потому что она была великолепна. И он не мог соблазнить ее, хотя очень хотел — все его лучшие методы и планы оборачивались дерьмом в ее отношении.       Пеппер станет самой крутой мамой когда-нибудь. Наверное. Если она не решит захватить мир, и тогда он будет рад, что находился с ней в хороших отношениях. И Роуди тоже станет отличным отцом — Роуди смог справиться с Тони.       В каком-то смысле, у Тони были люди, готовые, по меньшей мере, терпеть его, те, кому он мог доверить свою спину. И у Тони уже много лет перед глазами стоял пример человека, тянущего на премию худшего отца года. Но даже собственные родители не понимали (и, вероятно, не любили) Тони с его гением и дерьмовым характером, не говоря обо всех тех людях, с которыми ему пришлось столкнуться за пределами своего дома. Люди всегда болезненно воспринимали факт умственного превосходства, но удивительно доброжелательно относились к самодурству — не спрашивайте Тони, как это работает.       Тони мог выбрать лучшую семью для Харли, но Тони лучше многих знал, что любовь — это не выбор. И тем более не родительская любовь. И тем более не любовь к ребенку, отличающемуся от других. Мир работал неправильно в этом направлении.       Тони любил своих родителей, но, глядя правде в глаза, он любил Роуди намного больше, потому что Роуди любил его в ответ (или он позволял Тони так думать). И он любил Пеппер, потому что Пеппер никогда не была предвзята к нему так, как остальные, и она хотела все знать и контролировать сама, и она была великолепна, и много чего еще.       И Тони думал, может быть — только может быть — он может любить еще кого-нибудь, и может быть — только может быть — этот кто-то когда-нибудь будет любить Тони в ответ.       Если бы Говард отказался от него, Тони бы, наверное, мог простить его. Потому что это был бы совершенно чужой, незнакомый человек для него. Тони просто прошел бы мимо, чтобы вспоминать об этом только в случае тяжелого самоуничтожения.       Тони не хотел этого для Харли. Харли был так похож и одновременно не похож на него, что это немного сводило с ума. Это мог бы быть сам Тони на его месте, если бы не голубые глаза и светлые волосы. Харли мог бы вырасти в любящей семье вдали от Тони и никогда даже не подумать о том, чтобы обратить на него свое внимание. А мог бы жить в атмосфере холодной вежливости, как Тони, и ненавидеть это, как Тони. Или он мог вернуться обратно в систему, несмотря на все старания Тони, и… нет, это были слишком тяжелые мысли даже сейчас.       Тони вертел все эти мысли в разные стороны вместе со стаканом в своей руке. Ребенок был сосредоточением проблем (прямо как сам Тони), он будет ответственностью, от которой Тони отделяют не мили, а что-то, близкое к расстоянию между вселенными. У Тони был самый ужасный эмоциональный диапазон, он мог разрушить жизнь маленького мальчика, — своего сына, — просто приняв неверное решение.       Какое решение было верным?       Тони вспомнил лицо, черты которого мог найти в зеркале. Это было бы уже не лицо Говарда, по крайней мере, не полностью, а лицо Харли.       Он вспомнил голубые глаза и детские ладошки, играющиеся с деталями. Кудри, которые вдруг захотелось растрепать. И мокрые длинные ресницы.       Тони собирался сделать самую ужасную вещь в своей жизни. Он собирался испортить жизнь ребенка. Но Тони боялся этого ребенка едва ли сильнее, чем хотел его. Тони никогда не смог бы стать Роуди, чтобы быть уверенным в том, что правильно, чтобы быть уверенным в том, что сможет сделать Харли счастливым, но Роуди будет первым, кто ударит его за разрушенную жизнь ребенка (так что он мог узнать ответ на свой вопрос тогда, когда Роуди вернется), и Тони мог — правда, мог — потратить свою жизнь, пытаясь.       Тони перевел взгляд со стакана на разгорающейся за окном рассвет. Он был безнадежно влюблен менее, чем за две фразы. И дрожь в его руках была только игрой света.       Ничем более.       — Мистер Старк, — сказала Пеппер, когда утром принесла ему очередную пачку бумаги — макулатуры, на самом деле. Он мог увидеть слишком много макияжа на глазах — она не выспалась? Она плакала? Какая-то из этих мыслей заставила его дыхание сбиться в немой злости.       — Мисс Поттс, — привычно кивнул он, едва заметив это.       Он не хотел додумывать страшную мысль, появившуюся в его голове. Он потратил ночь на это решение, так что он собирался следовать ему до тех пор, пока это возможно.       Они какое-то время обговаривали документы. Это было абсолютно бессмысленно, но тишина в этот момент казалась страшной.       Когда они закончили, Тони сглотнул тяжёлый ком в горле.       — Пеппер, — позвал он, и она внимательно посмотрела ему в глаза, так, как всегда это делала. — Как… — это было сложнее, чем он думал, — как зовут?..       Черт, ему даже не хватало храбрости сказать это у слух. Что он собирался делать дальше?       — Харли, — сказала Пеппер, напряжённее, чем обычно. — Его зовут Харли Эдвард Кинер.       Тони вздрогнул, когда услышал это, и Пеппер слегка сощурилась. Он поморщился, и лицо Пеппер стало недовольным и — разочарованным?       — Джеймс, — сказал он, стараясь придать голосу твердости. Пеппер пару раз моргнула в недоумении. — Я хочу, чтобы его звали Джеймс. Ну, знаешь, как Харли Джеймс Старк. И я хочу забрать его сегодня.       Пеппер стояла на месте ровно секунду, прежде чем порывисто обнять его, а в следующую секунду она уже ярко улыбалась, стоя у выхода — в нескольких метрах от Тони.       — Считайте, что уже готово, мистер Старк, — сказала он, легко выбегая за дверь на своих каблуках.       Тони глубоко вдохнул, пытаясь запомнить лёгкий запах ее духов. Он не помнил, чтобы Пеппер улыбалась так ярко. Ему удивительно это нравилось.       Хорошо, чего Тони не ожидает, так это просидеть в этой маленькой комнате почти три часа, собирая с ребенком lego всех видов и назначений, но посмотрите, где он.       Харли встречает его крохотной улыбкой, и Тони отвечает ему точно такой же. Ребенок низко держит голову, и Тони прикладывает так много сил, чтобы заставить его сказать хоть слово. Позже он узнает, что Харли относится к словам также, как Тони — он может разговаривать почти бесконечно. Он путает слоги, проглатывает окончания, но все равно кажется удивительно счастливым от возможности просто поделиться всем, что у него есть (Тони помнил из детства в основном то, как ему не хватало слушателя; он создал Дубину для этого), и Тони не замечает, что улыбается, пока они строят игрушечную крепость.       Иногда Харли замолкает, и Тони вынужден мгновенно придумывать что-то, что могло бы привести ребенка к новой теме. Это странно, потому что Тони кажется, что Харли не привык молчать, как он когда-то, это словно ново для него, и он чувствует большую уверенность в том, что собирается делать.       Тони доверяет Харли поставить игрушечного солдата на вершину башни, и ребенок сосредоточен на этом так, будто от этого зависит его жизнь. Все силы Тони уходят на то, чтобы не рассмеяться.       А потом Харли с сожалением оглядывается.       — Тебе нужно домой, да? — говорит он.       — Почему ты так думаешь? — удивлённо спрашивает Тони.       — Вчера ты сказал, что тебе нужно домой, — говорит Харли.       Тони не помнит этого. Тони с трудом вспоминает это, потому что это было не таким важным. Оно где-то на задворках памяти, но такое прозрачное.       Он убежал от собственного сына, сказав, что ему нужно домой. Скажи привет Говарду в зеркале.       — Это место, — говорит Тони, оглядывая комнату, чтобы показать, что он имеет ввиду. — Похоже на дом?       Харли качает головой из стороны в сторону. Тони спрашивает причину.       — Никто не слушает, — говорит Харли, пожимая плечами. — Я в первый раз достроил это, — он указывает на крепость, — другим тоже хочется строить, и они говорят, что делиться — правильно. — Тони сглатывает тугой ком в горле. — И я ненавижу овсянку, но она всегда здесь на завтрак. И мама не приходит, когда мне снятся плохие сны. — Харли кажется удивительно равнодушным ко всему, что говорит.       Тони хочет быть рядом с Харли, когда у него плохие сны. И он запоминает, что ребенок не любит овсянку. И ему правда нравилось слушать его все это время.       Тони говорит раньше, чем успевает подумать об этом:       — У меня есть большой дом, даже несколько, — Тони еле удерживается от того, чтобы провести рукой по волосам. Слишком отчаянный жест. — Хотя там может быть не так хорошо, как мне кажется. И я заказал много новых игрушек, пока ехал к тебе. Хотя овсянка может быть немного гадкой время от времени.       — Разве взрослые не должны любить невкусную еду? — в голосе Харли чистое удивление. Тони смеётся.       — Нет, — отвечает он. — Не должны. Не все. Точно не я.       Харли улыбается ему.       — Классно, — говорит он.       — Хочешь пойти со мной? — спрашивает Тони, и что-то в его животе туго сворачивается в страхе. Харли снова удивлен.       — Они говорят, что только мама или папа могут забрать меня.       Тони должен был быть лучше готов к этому. Морально, физически. Во всех отношениях, в каких он только мог подготовиться. Но все, что он может прямо сейчас — растерянно хлопать глазами.       — Разве ты хочешь быть моим папой? — и, боже благослови этого ребенка, голос Харли помогает Тони понять кое-что. Или, как минимум, признать это.       — Да, — говорит Тони, зная, что он не выйдет из этой комнаты один. — Я очень хочу. — Тони протягивает к Харли руки в однозначном жесте.       Щеки Харли розовеют, и он кивает. Тони осторожно прижимает его к себе и поднимается (это тяжелее, когда у вас на руках трехлетний ребенок), чтобы навсегда выйти за эту чёртову дверь.       Тони думает о лучшем надгробном памятнике, который он может купить. Тони думает о том, как он рад, что никто не добрался до этого ребенка — его ребенка — раньше, что никто не опередил его в разговоре о здоровом недоверии к людям. Рад, что его мать воспитала его обычным наивным мальчиком, немного одиноким, но достаточно добрым и ярким, чтобы Тони мог полюбить его так просто. Что это место не дало ему чего-то намного худшего, чем нелюбовь к овсянке. Тони думает, что, если Роуди захочет ударить его, — пусть. Он может пережить это, может подставить другую щеку, если понадобится.       Тони прижимает мальчика к себе сильно-сильно, никогда в жизни не желая его отпускать.       Пеппер бросает на Харли частые взгляды, пока они едут. Он тараторит о том, как мама один или два раза ездила с ним на такси и как ему нравились машины, потому что можно было ехать куда угодно и смотреть на что угодно, и это было не так, как в метро, где не было никаких видов, или на общественном транспорте, где было слишком уж много людей. Харли сидит в специальном кресле (оно выглядит так дико в его машине) и смотрит в десятки разных направлений сразу и говорит тысячу слов в минуту, и Пеппер поджимает губы, чтобы не смеяться, глядя на него. Тони хочет верить, что Харли нравится ей.       Тони вдруг вспоминает о пустом холодильнике.       — Хеппи, — говорит он, — нам надо купить… — и да, им надо купить буквально все. Тони даже не знает, какие пункты туда включены. Он в растерянности смотрит на Пеппер, думая о том, какой же он идиот.       Пеппер посылает ему раздраженную ласковую улыбку, как она всегда это делает.       — Сегодня Ваш день, мистер Старк, — говорит она, — я уже заказала и оплатила доставку всего необходимого, не стоит таких волнений. — И, ладно, Пеппер тоже может быть высокомерной. Но она всегда обоснованно высокомерна. И этот ее взгляд, полный насмешки и призыва «давай, признавай», заставляет Тони вскинуть руки в поражении:       — Вы великолепны, мисс Поттс, — Пеппер кивает так легко, как будто он говорит о погоде. Тони даже врать не пришлось. Он не помнил никого из своих бывших персональных ассистентов, кто мог бы быть таким простым, но таким полезным рядом с ним.       Они выходят из машины, Тони отстегивает Харли от детского кресла и ставит его за землю, чтобы ребенок смог закинуть голову и удивлённо просмотреть на здание перед ним.       — Ты живёшь здесь? — с трепетом спрашивает Харли. У Тони все силы уходят на то, чтобы не рассмеяться.       — Ну, я живу в одной из квартир там, — Тони тыкает пальцем в нужный этаж, вряд ли кто-то понял бы, какую именно часть сплошного стекла он имеет ввиду, но Харли этого достаточно — его глаза загораются в неприкрытом восхищении.       — Вау, — говорит он, и Тони чувствует себя странно довольным. Ладно, он может привыкнуть к этому восхищению.       Пеппер — Пеппер успела подружиться с Харли на всю жизнь, пока они доехали до его дома — опускается перед Харли так, чтобы посмотреть ему прямо в глаза.       — Я приеду завтра, Харли, ладно? Расскажешь мне, как проведешь день?       Харли с энтузиазмом кивает и размашисто машет рукой в воздухе, пока Пеппер садится в машину. Пеппер присылает ему сообщение, напоминая о совете директоров через неделю и ожидании технического отдела его поправок и ещё куче мелочей. Она обещает ему прикрытие на несколько дней. Тони смотрит на восторженного Харли и чешет затылок, надеясь, что он что-нибудь придумает.       — Мы можем туда пойти? — осторожно спрашивает Харли, полный надежды.       — Да, малыш, — говорит Тони, — мы можем.       Когда они поднимаются на нужный этаж и Тони открывает дверь, Харли крутит головой с такой скоростью, что Тони переживает за сохранность его шеи. Тони заглядывает в одну из спален, думая об очередной премии для Пеппер — в ней куча коробок, пакетов и разных вещей в отдельности, и есть ощущение, что за несколько часов здесь произошел капитальный ремонт: кровать заменена на подходящую для ребенка, как и стол, стулья, небольшой пуфик у стены и кресла у шкафа с книжками; на полу лежит мягкий ковер, а на тумбочке у кровати — ночник со звездами.       Тони легко подталкивает Харли в спину, чтобы он вошел, и спрашивает, хочет ли он посмотреть, что там внутри. Харли, конечно же, с энтузиазмом кивает. Они превращают комнату в хаос, и Тони рад, что Пеппер предусмотрительно запаслась вешалками и не так давно научила его правильно складывать вещи в шкафу, а не просто бросать их. Эти вещи — маленькие, такие же, как сам Харли, но почему-то только благодаря им Тони понимает, насколько Харли еще ребенок, и это почти возвращает его обратно к панике. Он сдерживается, потому что Харли наконец добирается до коробки с игрушками, и восторженный вопль помогает Тони прийти в себя. Он думает, что все не так плохо, когда они вдвоем устраивают борьбу пластмассовыми динозаврами. Игрушечный мишка, в мягкости которого можно потеряться, занимает гордое место на новой кровати Харли.       А потом желудок Харли издает протест против отсутствия еды.       — Давай, приятель, посмотрим, что Пеппер купила для нас на кухне, да?       Тони легко подхватывает ребенка на руки, и это кажется таким естественным и правильным. Тони нравится этот жест и чувство, которое появляется всякий раз, когда Харли привычно обвивает его шею своими крохотными руками, как, наверное, делал это со своей мамой.       Тони звонит Пеппер, чтобы уточнить, чем он вообще может кормить ребенка. Пеппер заверяет, что у Харли нет аллергии ни на что, но Тони, черт возьми, даже не подумал об этом, он просто не знает, что едят дети. Пеппер, кажется, понимает это раньше него, и она дает четкие инструкции. Тони немедленно просит Джарвиса записать их.       Так Харли знакомится с Джарвисом, и он, кажется, в восторге от невидимого голоса. Тони чувствует странное удовлетворение от этого.       Позднее они смотрят мультфильмы на диване, и Тони позволяет Харли немного шоколада. Он не признается в этом, но он немного подкупает ребенка, потому что вид сияющих глаз заставляет его улыбаться. И мультфильмы выглядят очень наивными, Тони с трудом понимает отсутствующую сюжетную линию, но он не против, пока Харли находит это смешным.       На часах почти одиннадцать, когда Харли начинает клевать носом.       — Пойдем спать? — тихо шепчет ему Тони, давая знак Джарвису приглушить звук.       — Нет, — Харли отчаянно мотает головой, — давай ещё посмотрим.       — Возможно, юный сэр будет рад послушать сказку на ночь, — Тони улыбается одной из камер. Это неплохо, Тони помнит, что настоящий Джарвис иногда читал ему перед сном. И теперь комната Харли, стараниями Пеппер, полна самых разных книжек всех цветов и мастей.       — Что думаешь об этом, Харл? — спрашивает Тони, поднимая вялого ребенка на руки. — Давай выберем историю?       Харли что-то гудит в его шею, Тони хочется смеяться, но он сдерживается и принимает это за согласие. Он относит Харли в комнату, кладет его в кровать и осторожно укрывает одеялом. Харли моргает, как совёнок, пытаясь не уснуть, и у Тони болят щеки от улыбки. Он берет в руки сказку о Робин Гуде, и пытается хоть как-то организовать свою речь, чтобы это не было похоже на его обычный поток слов. Харли засыпает в течение нескольких минут.       Тони поправляет на ребенке одеяло, думая о том, что он что-то упустил сегодня.       — Джарвис, мне нужен оптимальный распорядок дня для ребенка его возраста, — говорит Тони, не сводя глаз с Харли. Джарвис выражает невозмутимое согласие.       Тони убирает кудрявую прядь со лба Харли. Дети все такие милые? Он смотрит и смотрит, и, если бы Харли на был уставшим ребенком, он бы, вероятно, проснулся от такого количества внимания, но он тот, кто он есть, поэтому он спокойно спит, а Тони смотрит. На по-детски пухлые щеки, на капризный изгиб губ, на длинные ресницы.       Тони хочет избаловать этого ребенка насквозь. Хотя он знает, что это неправильно, но он хочет. Покупать ему все игрушки, которые Харли может захотеть, одевать его у какого-нибудь дорого дизайнера с крутым именем, устраивать грандиозные вечеринки по случаю его дня рождения. Тони хочет слушать, как Харли взахлёб рассказывает ему о том, что они только что посмотрели на экране, или о том, почему эти детали lego смотрятся лучше именно в этой части конструкции. Тони хочет научить Харли строить роботов, считать, читать, чему угодно, чему Харли захочет у него научиться.       Тони думает, что он безнадежно влюблен.       И о том, как ему хочется научить Харли правильно обращаться с девочками, с друзьями (хотя Тони и сам этого не умеет). Как он хотел бы вырастить Харли сильным и уверенным в себе, но добрым и умным — всегда любопытным, желающим узнать что-то новое, попробовать что-то новое. Как он хотел бы, чтобы у Харли было что-то, чем он хотел бы заниматься — пусть не механика, но что-то, что было бы ему интересно.       Тони хочет увидеть этого человека, который вырастет из сегодняшнего Харли через пять, десять, пятнадцать лет, чтобы знать, получится ли у него сделать хоть что-то правильно с его ребенком. Чтобы знать, будет ли Харли любить его хоть чуть-чуть больше, чем сам Тони ненавидел Говарда в свое время.       Тони в последний раз проводит рукой по мягким кудряшкам. Он не собирается стричь их какое-то время. Шепчет что-то, близкое к «сладких снов», и уходит в свою комнату — дверь прямо напротив, давая указания Джарвису будить его при любых изменениях.       И Тони спит лучше, чем за последние несколько недель. Или, может быть, месяцев. Поэтому, может быть, все будет хорошо. Он надеется на это.       Харли — маленькое дерьмо с красивым лицом. Это то, что Тони усваивает за следующие два дня. Этот ребенок везде и всюду, и его никогда не найти на одном месте, потому что — бойтесь своих желаний — ему интересно абсолютно все. Даже возможность отодрать декоративную стенку вилкой, пока Тони пытается не взорвать кухню. Харли пытается выбраться из детского стульчика на кухне, едва не перевернув его, и Тони успевает схватить неугомонный ураган в самый последний момент, он зарабатывает с десяток седых волос и проблемы с сердцем. Харли ненавидит послеобеденный сон — и вообще сон как таковой — особенно если он считает, что у него есть лучшее занятие, и Тони должен признать, что легче убедить совет директоров в необходимости отдела с проститутками в SI, чем уложить его (Тони не удалось убедить совет директоров; может быть, он был очень пьян). Харли отказывается не только от овсянки, так что Тони и Джарвису приходится изрядно поломать голову над его меню (а у ребенка должно быть правильное питание). Тони даже должен научиться уговаривать Харли надеть носки, потому что его ноги дьявольски холодные, а ребенку почему-то нравится бегать по комнатам босиком. И есть еще около сотни проблем, которые Тони приобрел с Харли. Под конец третьего дня Тони настолько вымотан, что отказывается от вечернего душа в пользу сна.       Харли явно пытался попробовать Тони на зуб, чтобы узнать границы возможных шалостей и собственной свободы, даже если он, возможно, не осознает этого. Чего еще он не осознает, так это того, что Тони вынужден замирать каждый раз перед тем, как выразить свое недовольство. Он пытается изо всех сил не быть тираном, как это делал его отец, пытается быть справедливым и последовательным в том, чтобы объяснить Харли что и почему он сделал не так, но иногда даже самому Тони требуется время, чтобы правильно обработать ситуацию — его руки тряслись в течении получаса после того, как он поймал Харли. А еще Харли смотрит на него своими чертовыми голубыми глазами, и Тони вынужден напоминать себе, что он зол — обоснованно зол — и что он не может просто спустить на тормозах очередную шалость.       Когда Пеппер приехала навестить их, Тони еще выглядел человеком, но уже смертельно уставшим. Она улыбалась и заняла Харли на полтора часа, за которые Тони успел отшлифовать последний проект и вздремнуть десять минут. А потом Пеппер смеялась над тем, как он мучался, укладывая Харли на дневной сон.       — Ты отлично справляешься, — улыбнулась она, хотя они оба знали, что это далеко не так. Он был так далеко от «отлично», как только мог.       — Я не знаю, что мне делать, — сказал Тони, устало улыбнувшись ей. — Мне кажется, что он здесь, чтобы превратить мою жизнь в ад. — Пеппер нахмурилась. — Я… Я не… Как сказать ребенку, что он не прав или поступил плохо, и не кричать на него при этом?       Пеппер долго смотрела на него, прежде чем опереться локтями на барную стойку, за которой они сидели — Пеппер никогда так не делала — и чуть склонить голову на бок.       — Тони, — сказала она, хотя почти никогда не звала его по имени, — расскажи мне.       Тони был недоверчивым ублюдком, но это была Пеппер, как он мог врать ей? Она делала большую часть работы, она прямо сейчас буквально делала его работу, чтобы у Тони было время разобраться с ситуацией, и ему нужно было это время, но Пеппер могла прикрывать его перед Оби, советом директоров, инвесторами и партнёрами, а он, Тони, не мог даже разобраться в чувствах к собственному ребенку. Пеппер делала все, что было в ее силах, в ее власти, а он чувствовал себя неловким идиотом, неспособным оправдать ее труды.       Поэтому Тони с удовольствием рассказал ей о проделках Харли. Они вместе смеялись над большей частью этого, потому что в пересказе это казалось хорошим анекдотом, это было смешно, весело, умопомрачительно глупо. Но для Тони это было не совсем так, он всё ещё чувствовал, как это грызет его изнутри.       — Я думаю, он в большей степени я, чем я мог ожидать, потому что мама вечно ворчала на мою неугомонность, — улыбнулся Тони, и Пеппер кивнула, понимая. Он напивался достаточно часто, чтобы выболтать ей удивительное количество случайных фактов из своей жизни. Обычно он был молчалив, когда пьян, но не с Роуди и не с Пеппер. И, боже, он не помнил себя в такие моменты, поэтому даже до конца не осознавал, сколько они знают.       — Отец постоянно кричал, — салфетка неведомым образом появилась в его руках. Он любил вертеть что-нибудь в руках во время важных разговоров. И, хотя люди думали, что это был признак отвлеченности, легкомыслия, для Тони это был способ сосредоточиться, не позволить мозгу увести его куда-то ещё или не дать ему придумать параллельную мысль, как это часто случалось. Мозг Тони работал по-другому, но люди отказывались принимать это. — Я всегда точно знал, когда сделал что-то не так, потому что он взрывался за сотую секунды. Ну, когда он молча осуждал, было хуже, но обычно это случалось только в чрезвычайных обстоятельствах. И мама, она была итальянкой, я всегда мог определить уровень своих проблем по ее тону. Я, — Тони остановился, чтобы заглянуть в лицо Пеппер, полное спокойствия, — я ненавидел все это. Жить на пороховой бочке. Постоянно ждать чего-то. Как… как в нормальных семьях делают это?       Пеппер улыбнулась, как будто он спросил что-то глупое.       — Нет ни одной нормальной семьи, Тони, — сказала она. — Все справляются по-своему. Детям кажется, что взрослые умнее, но они нет. Мой отец предпочитал напряжённо и многозначительно молчать, когда злился. Но, ну, — Пеппер взмахнула рукой в воздухе. Она так тоже почти никогда не делала, — ты не можешь не делать ничего, кто вырастет из Харли, если ты не скажешь ему, что правильно, а что нет? Или что можно делать, а что нельзя? Ты не его развлечение, не его весёлый дядя на неделю, ты его отец, он должен слушать тебя. — Тони раздражённо дёрнул головой в сторону. Это звучало так, будто Пеппер советовала ему быть Говардом. — Тони, — позвала она, и он неохотно посмотрел на нее. — Харли три года. Он даже не понимает, чем «хорошо» отличается от «плохо», вероятно. Он просто смотрит, какую реакцию это вызывает у окружающих, как это влияет на него самого и делает выводы. Детям тяжело понять мораль, когда они ещё даже не умею читать. На том, что ты дашь ему будет строиться его мораль, нравственность, личность — все, что у него есть. По крайней мере, прямо сейчас, когда у него есть только ты. Поэтому тебе нужно уметь твердо говорить ему «нет» и «нельзя». Но Харли и никогда не был взрослым, понимаешь? У него нет большого опыта за пределами его общения с матерью. Он такой же, как и ты в его возрасте. Он чувствует что-то близкое. Ему нужны слова, столько, сколько ты сможешь дать ему, ему нужно научиться понимать.       — Я хочу его избаловать, Пеппер, — Тони откидывает салфетку в сторону. — Я хочу дать ему так много, как могу, а не забрать ещё больше.       — Так дай, — Пеппер пожимает плечами. — Но помни, что лишний килограмм шоколада приведет к кариесу. Научись останавливать и его, и себя тогда, когда это принесет Харли вред. И объясни ему это. Ты же не был глупым ребенком, так почему он должен быть?       Тони не становится экспертом в воспитании после этого, но он кое-что начинает понимать. Дело не в кариесе, конечно, хотя он начинает осторожнее относится к сладостям, и Джарвис — его лучшее творение — говорит ему, что фрукты могут стать более полезной заменой. Это работает. Харли любит бананы и мандарины больше, чем любой из видов шоколада, и Тони счастлив по этому поводу. Дело в том, что Тони помнит себя маленьким — не настолько, конечно, — и помнит, как было тяжело понять, почему мама ругалась, когда он попытался разобрать розетку. Ему это казалось весельем, Мария клялась, что приобрела с десяток седых волос в ту минуту, когда застала его в коридоре с игрушечной отвёрткой в руках и полуразобранной розеткой перед ним. Но она так и не объяснила ему, почему же он был неправ, хотя лишила его десерта на несколько дней. Тони заказывает с десяток обучающих книг для самых маленьких и экстренно дорабатывает голографический интерфейс Джарвиса. Он не знает, правильно ли он делает, но он хочет показать своему ребенку все, что он сможет показать. Он хочет научить Харли всему, что ему стоит знать о мире, и если через несколько лет он вдруг полезет к розетке, что ж, тогда он должен знать, с чем имеет дело.       Пеппер, вероятно, имела ввиду не это, но Тони помнит это так. Глупое разочарование и море непонимания. Он не хочет быть этим для Харли.       И теперь Тони разговаривает с Харли до тех пор, пока его горло не начинает болеть. Он говорит, говорит, говорит, и никак не остановится, и Харли говорит почти столько же в ответ, и они обсуждают все на свете: как растут цветы, где на самом деле находится солнце, очень упрощённое устройство вселенной, почему вода мокрая, а лёд — холодный, и чем единица отличается от двойки. Тони ждёт не дождется, чтобы рассказать ребенку об электричестве, но прямо сейчас есть вещи, которые он должен рассказать раньше. Харли — неуёмный клубок интереса, он легко запоминает все, что они обсуждают, он быстро понимает принцип рисования по клеткам, даже если его моторика ещё слабовата, он задаёт сто и один вопрос и всегда жадно слушает, когда Тони отвечает. Тони чувствует себя впавшим в детство идиотом, но они делают оригами, чтобы создать пищевую цепочку, и Тони смеётся больше, чем когда-либо в своей жизни, и восторженное лицо Харли стоит всего этого.       Харли ломает игрушку, вытаскивает все провода внутри, разбирает ее до мелких деталей и даже пытается кусать некоторые из них, и Тони глубоко вдыхает, думая, что ему делать с этим.       — Ты понимаешь, что больше не сможешь с ней играть? — спрашивает Тони, глядя в голубые глаза Харли. Ребенок поджимает губы, явно не понимая, в чем провинился. Но его лицо выглядит удивлённым, когда Тони говорит это, как будто он даже не задумался о том, что может быть. Это была одна из любимых машинок Харли.       — Я просто хотел посмотреть, что внутри, — тихо шепчет Харли, и, ладно, Тони чувствует, как сердце делает удар в его горло. Посмотреть, что внутри. Точно.       Тони вздыхает, его мысли скачут, придумывая план. Он садится рядом с Харли на мягкий ковер и притягивает ребенка к себе, садит на колени и проводит рукой по вьющимся волосам.       — Вряд ли мы сможем починить ее теперь, когда ты переломал все детали, — говорит он, и Харли низко опускает голову. Тони только надеется, что объятия помогают Харли понять, что он любит его, несмотря ни на какие сломанные игрушки. — Плохо ломать что-то, что не сможешь починить, даже если тебе интересно, потому что тогда ты уже не можешь сделать эту вещь прежней. И если бы ты спросил, мы могли бы узнать об этом вместе, возможно, даже не ломая ее. Харли, — ребенок осторожно поднимает взгляд, — как ты думаешь, что мы должны сделать теперь?       Наверное, правильный ответ будет — убраться и пойти дальше. Но Тони больше нравится то, что говорит ему его сын: — Давай всё-таки попробуем ее починить? — тихо шепчет ребенок. Тони кивает.       Тони учится вместе с Харли. Есть вещи, о которых он никогда не задумывался. Как, например, почему буква «а» выглядит именно так или почему цифра «1» не выглядит как «2» и наоборот. Почему утро зовётся утром и зачем чистить зубы на ночь. Или почему у людей разный цвет глаз. Тони обращается к google чаще, чем за всю свою жизнь. Иногда Тони случайно учит Харли одному-двум иностранным словам, и они вдруг пытаются понять концепцию языка, почему люди не говорят одинаково и как вообще вышло, что американский и английский такие разные.       Тони нравится это. Он иногда устает от бесконечной энергии, но все в порядке до тех пор, пока Харли старательно срисовывает цифры, безошибочно определяет цвета и даже понимает работу циферблата. Тони забрасывает проекты SI, но он не чувствует себя виноватым.       Тони, на самом деле, не нужно учить Харли таким словам, как «нет» или «нельзя», потому что он всегда понимает их безошибочно и воспринимает легче, чем Тони в любом его возрасте, но Тони всё равно бесконечно пытается объяснить любой запрет, аргументировать его так, чтобы ребенку было понятно. Харли даже редко слушает его, убегая, чтобы заняться следующим интересным делом, и Тони должен признать, что они оба немного упрямы в этом. Не имеет значения.       В одну из ночей Джарвис будит его, чтобы сообщить, что Харли не спит и у него, видимо, был кошмар. Сонный Тони в растянутой футболке появляется на пороге его комнаты, чтобы услышать, как Харли зовёт маму и плачет так, будто увидел по меньшей мере конец света. Это заставляет его хотеть плакать самому. Тони не замечает, как оказывается рядом с Харли, как легко и привычно берет его на руки и пытается укачать.       — Тише, приятель, — шепчет Тони в кудрявую макушку. — Я здесь, прямо тут. Все хорошо. Ты дома, мы в безопасности.       — Мама, — жалобно тянет Харли, и Тони прижимает его к себе крепче.       — Прости, малыш, мама не придет, — Тони закрывает глаза и рвано вздыхает. — Она очень-очень сильно любит тебя, но она не может. Это только я.       Харли плачет ещё какое-то время, а Тони шепчет ему глупости и чувствует себя мудаком, но надежда — не то, что он может дать Харли по этому вопросу. Это даже не то, что он может дать самому себе. Он сидит, гладит вздрагивающего ребенка по волосам, чувствуя мокрое пятно на своей футболке и холод в пальцах, — своих и Харли, — и пытается понять, как он оказался в этом дерьме и что ему теперь делать.       Харли начинает клевать носом, все ещё всхлипывая, и Тони знает, что не сможет оставить его одного. Он осторожно поднимается, и Харли отчаянно цепляется за его футболку своими маленькими пальчиками, и Тони шепчет снова и снова: «все хорошо, я никуда не уйду, я рядом, все хорошо». Он приносит Харли в свою комнату, кладет его на кровать рядом с собой, заворачивает в одеяло и прижимает ближе к груди. Тони помнит, как хотел, чтобы кто-нибудь сделал для него также, когда ему было плохо. Харли тихо всхлипывает, но скоро засыпает, и Тони спит беспокойно всю ночь, потому что Харли вертится, скидывает одеяло, и Тони приходится возвращать его на место раз за разом. А утром Харли подскакивает ещё до шести, и пытается выгнать Тони из его собственной кровати: «Вставай, уже утро! — громко провозглашает ребенок, прыгая на его животе. — Вставай, папа!». Тони щекочет его в качестве мести, с удовольствием слушая заливистый смех. Но, ладно, может быть, ради «папа» и улыбки ребенка он может потерпеть. И даже почувствовать себя близким к определению «счастливый».       Кошмары не становятся чем-то постоянным, но посещают Харли достаточно часто. В конце концов Тони учится успокаивать и укладывать Харли в свою кровать почти на рефлексах. Иногда он просыпается, даже не помня о том, что произошло, а иногда Харли сам заползает к нему под одеяло посреди ночи. Харли очень тактильный ребенок, как, видимо, и Тони, хотя он никогда не замечал, что может терпеть прикосновения к кому-то так долго, кроме Роуди и Пеппер, но вот он не спускает ребенка с рук в то время, как готовит завтрак (потому что если оставить Харли одно хотя бы на минуту, это приведет к катастрофе), и развлекает его тем, что рассказывает, чем одни овощи отличаются от других — в скором времени Тони знает о продуктах и их содержимом больше, чем ему действительно нужно. Харли тихий, когда Тони говорит что-то новое, но никогда не стесняется перебивать его, если уже сам знает какой-нибудь интересный факт, и довольно скоро монолог Тони превращается в сонный утренний диалог.       Тони нужна няня, он знает это. Он не может все время использовать Пеппер, а Оби уже теряет терпение, потому что Тони почти не появляется на публике, не посещает благотворительные вечера и едва успевает подстраиваться под дедлайны, посещая лишь самые важные и нужные встречи, пока Пеппер присматривает за Харли. Но Тони не хочет няню, потому что он не может представить, как доверить Харли чужому человеку. Может быть, когда он подрастет. А может быть, никогда.       Пеппер хвалит отцовские навыки Тони каждый раз, когда посещает их, хотя Тони знает, что это неправда и что его отцовские навыки ужасны, но он старается. И слова Пеппер помогают ему, как будто он сам — ребенок, нуждающийся в одобрении. И он чувствует гордость всякий раз, когда Пеппер удивляется способностям Харли и обширностью и разнообразностью его знаний. Тони не чувствовал такую гордость даже тогда, когда заканчивал MIT с отличием или получал первую докторскую. И Пеппер начинает приходить чаще, чем он помнит (хотя есть шанс, что он просто не замечал ее до этого), так что у Тони появляется время на проекты и документы, кроме ночи и тихого часа. И Пеппер готовит намного лучше, чем Тони. И много улыбается, хотя раньше Тони чаще видел ее спокойное деловое лицо. Ему нравятся эти изменения.       Это печально, но Пеппер — не единственный человек в жизни Тони. Оби не приходит и даже не первый узнает о Харли, но, когда узнает, — он зол. Вероятно, понятно без слов, что теперь Тони существует не только для вечеринок и SI (когда была последняя вечеринка?), но Тони делает все возможное, он почти не спит, чтобы подготовить проекты к презентациям вовремя. И технический отдел, и НИОКР заваливают его письмами, потому что Тони внезапно перестает появляться у них, а Тони занят счетом трехзначных чисел. Так что он даже не чувствует себя виноватым, потому что Джарвис говорит ему, что с ребенком нужно заниматься постоянно, и Тони просто делает это. Но Оби может катиться со своим мнением, потому что Тони не собирается быть Говардом.       А потом звонит Роуди.       — Эй, Тонс, — говорит он уставшим голосом. — Я слышал, ты все еще в Нью-Йорке?       — Да, — растерянно сказал Тони, не отвлекаясь от работы на планшете. Было время тихого часа, так что у него был небольшой перерыв, который стоило потратить на работу, пока Пеппер не решила отречься от него.       — Отлично, я приеду через час, — и после этого Роуди отключился.       Что ж, в любом случае, Тони был рад Роуди в любое время дня и ночи. И у Роуди даже были ключи от этой квартиры, просто… Тони посмотрел на раскиданные на полу игрушки. Возможно, у него были проблемы.       Вообще-то, у Роуди была своя квартира в Нью-Йорке (не сравнимая с квартирой миллиардера, и тем не менее), но там, определенно, не было никакой еды, ни кусочка, а если и была — давно потеряла срок годности. Не то, чтобы Роуди рассчитывал на холодильник Тони, но да, он рассчитывал, у холодильника Тони было больше шансов хотя бы потому, что Тони, по словам Пеппер, жил в Нью-Йорке уже почти два месяца.       По телефону Пеппер звучала так, будто немного волновалась, а Пеппер всегда была жестким сосредоточением спокойствия и уверенности, так что Роуди даже начал беспокоиться, потому что Пеппер была спокойна, как скала, даже когда Тони подорвал свою квартиру в Вашингтоне из-за какого-то глупого эксперимента.       Роуди знал, что должен сам узнать, что происходит, потому что Тони имел привычку бродить в разговоре, отвлекаться на свои проекты и приходилось тратить непозволительно много времени, чтобы узнать у него хоть что-то важное. Поэтому Роуди взял такси прямо до дома Тони, не заботясь о сумках с вещами.       И нет, это было не потому, что у Роуди был комплекс старшего брата, спасибо большое, ему хватило комментариев об этом от его мамы.       Роуди был удивлен, когда Тони открыл после второго звонка. Тони был самым увлекающимся человеком из всех, кого знал Роуди, поэтому он не слишком осуждал способность Тони игнорировать внешние раздражители. Хотя с созданием Джарвиса ситуация немного исправилась, но не слишком сильно. Роуди был настроен простоять у порога не меньше десяти минут, но этого не случилось, и странное чувство подозрения в Роуди усилилось.       — Роуди-мишка! — радостно воскликнул Тони, обнимая его. Роуди вернул объятие с раздраженным вздохом. И, это что, мультяшная песня играет на фоне? С каких пор Тони интересуется мультфильмами? — Как дела? Как поездка? Ты загорел!       — Очень смешно, Тонс, — фыркнул Роуди. — Твое чувство юмора все такое же дерьмовое. — Роуди кинул сумки у порога и закрыл за собой дверь.       — Эй, — возмутился Тони. — У меня великолепное чувство юмора! Просто не все способны понять мои высокоинтеллектуальные шутки, ты знаешь, — Тони был явно настроен говорить без конца об этом.       Роуди улыбался до тех пор, пока не увидел в зеркале отражение телевизора. Какие-то бесформенные чудики прыгали по экрану, но звук был достаточно приглушен, чтобы не слышать их.       — С каких пор ты смотришь передачи для детей? — насмешливо спросил Роуди.       Чего он не ожидал, так это того, что Тони резко отведет глаза и вцепится ладонью в затылок, как будто в подтверждение самой большой неуверенности в его жизни. Роуди знал Тони уже много лет, и неуверенность Тони была страшным делом, приводящим к катастрофам. Роуди даже забыл о собственном голоде, уже продумывая экстренные планы вывоза Тони из страны, если он опять вляпался в дерьмо. Пеппер не зря показалась ему странной при разговоре.       — Признавайся сейчас, пока я еще не увидел новостей в СМИ, Тонс, — быстро говорит Роуди, скрещивая руки на груди, — мы с Пеппер что-нибудь придумаем, но Оби будет в гневе, если мы даже не попытаемся предотвратить что бы то ни было.       — Нет, — говорит Тони быстрее, чем нужно, и Роуди хмурится еще сильнее. — Нет, нет, это… Это не то, о чем ты думаешь, ну, вернее, это, конечно, ситуация, требующая внимания, и я, вероятно, окажусь в СМИ в ближайшее время, но это другое. Я…       Тони собирается говорить что-то еще, и, если честно, его спутанная речь заставляет Роуди волноваться все сильнее и сильнее с каждой секундой.       — Папа, смотри, я доделал!       И Тони, и Роуди замирают от звонкого детского голоса, и Роуди требуется время, — много времени, — чтобы понять, что ему не привиделся ребенок, который… похож на Тони? Уберите эти голубые глаза и светлые волосы и там останется лицо Тони и даже эти кудряшки, которые Тони так ненавидел во время своих первых лет в MTI. Роуди, на самом деле, так и стоит с открытым ртом и широко раскрытыми глазами, пока ребенок бежит к его лучшему другу, а Тони наклоняется и подхватывает его так привычно, как будто делает это каждый день, и ребенок сует Тони в лицо свой рисунок, а Тони даже не раздражается из-за этого.       — Отлично вышло, приятель, — улыбается Тони, хотя его улыбка дрожит от неуверенности. Он забирает листок и откладывает, продолжая удерживать ребенка на бедре одной рукой. — Смотри, у нас гость. Это дядя Роуди. Что нужно сказать?       — Здравствуйте, — смущенный ребенок прячет лицо — чертово лицо Тони — в изгибе плеча его лучшего друга, и Тони бездумно проводит рукой по спутанным кудряшкам.       Роуди с трудом помнит, нужно ли ему дышать.       — Это, — говорит Тони, запинаясь, — это Харли. Он мой сын.       Они стоят в тишине какое-то время, пока ребенок — Харли — не бросает на Роуди осторожный любопытный взгляд. Тысячи мыслей проносятся в голове Роуди и тут же затихают под этим взглядом.       — Вау, — говорит Роуди, даже не пытаясь скрыть удивления.       Роуди ведёт себя странно и заставляет Тони нервничать. Тони хочет верить, что он знает своего друга лучше, чем кто-либо еще, но Роуди совершенно не подстраивается ни под один из сценариев, которые Тони придумал в своей голове, и так было всегда, ещё со времён MTI, потому что Тони дерьмо в отношениях любого рода, но Тони знает Роуди дольше, чем Оби, Роуди его лучший друг. Разве он не должен был угадать хоть немного?       В любом случае, Тони может только с трудом прятать нервозность, когда Роуди вдруг улыбается Харли и даже искренне интересуется, что же такое он нарисовал. И Харли — кто-то должен поговорить с ним о доверии к людям — сначала осторожно и неспешно начинает говорить, но Роуди — он дерьмовый актер — многозначительно кивает в нужных местах, хмурит брови, будто серьезно обдумывает любое слово Харли и задаёт глупые вопросы, которые приводят ребенка в восторг, так что скоро они становятся друзьями.       Харли показывает Роуди робота, которого он собрал, и Роуди по-настоящему удивлен:       — Ты собрал его сам?       Иногда Тони забывает, что Харли только три года. Харли понимает и знает явно больше, чем должен ребенок его возраста, и его усидчивость и память в том, что кажется ему интересным — ему интересно практически все — действительно впечатляют, но Тони просто пытается идти в ногу с Харли, потому что он лучше других знает, что значит быть отличающимся ребенком, когда тебя пытаются загнать в рамки. Пеппер напоминает Тони о возрасте Харли тем же удивлением, которое Тони читает на лице Роуди прямо сейчас.       — Да, — важно кивает Харли, — папа хотел помочь, но я сказал, что смогу сам.       — Это очень классно, — говорит Роуди довольному Харли, бросая взгляд в сторону Тони. Господь бог знает, что даже сам Тони ещё не привык к тому, что кто-то называет его папой, но ребенок делает это просто и естественно, и Тони ничего не может — и не хочет — сказать по этому поводу. — Какой из роботов лучше? — говорит Роуди, не зная, что выкапывает себе яму.       Тони может доверить Роуди своего ребенка, поэтому в это раз приготовление ужина не кажется ему катастрофой. Хотя это, конечно, и не произведение искусства, но ни у кого из них нет лучшего выбора, кроме доставки, а Харли ещё слишком мал для этого, так что и всем остальным приходится терпеть. Тони добавляет кусочки банана на тарелку Харли. Роуди выглядит искренне впечатленным, когда приводит Харли к ужину, и их разговоры о погоде, политике, игрушках и прочему оставляют у Тони неприятное послевкусие. Это должны быть хорошие разговоры. Но ничто не может заставить Тони перестать волноваться, потому что это Роуди. Роуди, который следил, чтобы он не умер с голоду в MIT; Роуди, который был первым человеком, поздравившим его с получением докторской (Говард и Мария были по уши в делах, и он сказал об этом Джарвису только вернувшись домой); Роуди, который устроил ему полет на истребителе на день рождения; Роуди, который показал Тони смысл подарков на Рождество; Роуди… Роуди буквально был самым близким, что у Тони было к семье. Теперь, когда Роуди сидел прямо напротив, его мнение имело ещё большее значение.       Джарвис напомнил, что Харли пора спать.       — Ты слышал его, приятель, — улыбнулся Тони, глядя на надутые щеки ребенка.       — Но дядя Роуди ещё здесь, — жалобно протянул Харли только потому, что знал, что простое «я не хочу» находится за гранью весомых аргументов; они выяснили это опытным путем.       — Дядя Роуди тоже скоро пойдет спать, ему просто нужно разобрать вещи, — парировал Тони. Роуди всегда оставался на ночь после тяжёлых миссий.       — Точно, — улыбнулся Роуди. — Я буду здесь завтра, ладно? Мы сможем поиграть во что-нибудь все вместе, но только если ты выспишься как следует. Сделка?       Харли всё ещё был недоволен, но кивнул: — Сделка.       Тони поджал губы, пытаясь не рассмеяться, потянул Харли к себе и поднял на руки. В любом случае, режим дня работал на Харли идеально, потому что даже привычная рутина подготовки ко сну заставляла его чувствовать себя все более сонным, упрощая работу Тони. Он собирался воспользоваться этим.       Тони послал Роуди вопросительный взгляд. Роуди отрицательно покачал головой, кивнув на чашку кофе, и Тони просто принял это, не желая интерпретировать никаким образом.       Тони заставил Харли почистить зубы, помог надеть пижаму, уложил ребенка в кровать, подоткнул одеяло и даже прочитал пару страниц, прежде чем Харли засопел, затем оставил легкий поцелуй на непослушных кудряшках и вручную убавил яркость ночника, чтобы не будить ребенка обращением к Джарвису.       — Сладких снов, — прошептал он, в последний раз пытаясь убрать непослушную прядь со лба и поднимаясь.       Он обернулся, чтобы увидеть Роуди. Роуди смотрел на него задумчивым взглядом, оперившись плечом о дверной косяк, и Тони понятия не имел, как давно он стоит там. Нервозность вернулась в улыбку, которую он пытался предложить лучшему другу.       Тони знал, что Роуди любит его, просто… просто Роуди был всем, что у Тони было в течение длительного времени, и Роуди знал Тони лучше, чем кто-либо ещё, и это не было пустым звуком для них обоих.       Тони мягко прикрыл за собой дверь, глядя Роуди в глаза и кусая губы.       — Никогда не думал, что ты решишься быть отцом, — сказал Роуди, медленно шагая к дивану. Он поднял с пола машинку, откинулся на спинку дивана и прокатил игрушку по сиденью от себя и обратно. Тони упал рядом с ним, провел ладонью по волосам. Следя глазами за лучшим другом, играющим с одной из сотен вещей его сына.       — Я тоже, — сказал Тони, подтягивая ногу к груди. Тони был большим ребенком, чем любой человек, смеющий претендовать на роль отца, но это была не та ситуация, с которой он мог смириться.       — Откуда он?       — Его мать работала официанткой в ресторане недалеко отсюда. Последние лет шесть. — Тони щелкнул пальцами в сторону телевизора, и не смог скрыть самодовольной улыбки, когда Джарвис потушил экран. — Я ее даже помню, хотя был пьян в дрова. — Тони пожимает плечами, а Роуди усмехается, хотя в нем нет ни капли веселья. — Она прислала письмо, а Пеппер решила его проверить, а не просто выбросить. Когда врачи обнаружили опухоль, метастазы уже попали в кровь.       Роуди поджимает губы.       — Семья, друзья?       Тони качает головой.       — Сирота. Прочерк в графе отцовства. Закончила юридический колледж, а потом связалась со мной. Трудно строить карьеру, когда у тебя маленький ребенок.       — Дьявол.       — Я, — Тони жмурится до белых пятен. Тони знает, что он не выглядит должным образом для того, чтобы люди обращались к нему за помощью: его публичный образ тяжело и дорого ему дался. Но все же. Между собой и этой женщиной, любившей ребенка настолько, чтобы даже не смотреть в сторону Тони, Тони никогда бы не выбрал себя. — Я бы ей помог, если бы она что-то сказала. Я…       — Замолчи, Тонс, — говорит Роуди, притягивая его к себе за плечи. — Кто знает, что творилось в ее голове и какие причины у нее были. Не все в этом мире твоя вина.       Тони кивает ему в плечо, ни на секунду не веря в это. Роуди, вероятно, знает, о чем он думает.       — Что, если я делаю неправильно?       — Тони, — Роуди заставляет Тони посмотреть ему в глаза. — Ты хочешь, чтобы Харли был здесь, с тобой? — Тони кивает, хмурясь. — Тогда все в порядке.       Проходит время, прежде чем Роуди снова говорит:       — Напомни мне, с каких пор ты полюбил детские раскраски? — глаза Роуди смеются, когда он безошибочно угадывает руку Тони на одном из рисунков. Тони делает вид, что он не краснеет. Это будет тяжелее, чем он ожидал. Роуди смеется.       В любом случае, Роуди задерживается дольше, чем всегда. Чаще всего Роуди уходит в свою квартиру, едва успев опустошить холодильник Тони (в этом есть вина Тони, проводящего большую часть своей жизни в мастерской), но с присутствием Харли все по-другому. Его лучший друг (ужасный, ужасный жаворонок) заходит в комнату Тони, чтобы найти их с Харли в обнимку под толстым мягким одеялом (и будь Тони проклят, если помнит, как Харли попал в его кровать), и он издевается над ними с таким удовольствием, что это становится жутко. Он знает, что эта вещь надолго. Тони пытается спрятать Харли за одеялом, и Харли, почувствовавший игривую утреннюю атмосферу и еще не до конца проснувшийся, прячется за большими руками отца и явно настроен проспать до обеда. Роуди травит глупые армейские анекдоты, рассуждает о погоде за окном, стаскивает с них одеяло и щекочет Харли, так что, в конце концов, выигрывает.       Тони с Харли решают завтракать тостами, и Роуди высказывает удивление по поводу знания Тони о необходимости трехразового питания. Тони пытается убить его взглядом, но тщетно.       Хотя ничто, конечно, не сравнится с их уверенной дискуссией на троих на тему строения атома. Тони и Роуди могли бы более уверенно раскрыть эту тему, если бы их слушателю не было три года. Учитывать способности и уже имеющиеся знания ребенка всегда оказывается для Тони катастрофой, но что-то в его груди успокаивается, когда он видит, что Роуди испытывает те же затруднения.       — Я знал, что он похож на тебя, но кто мог знать, что настолько? — патетически вздыхает Роуди, когда Харли собирает машинку из конструктора не больше, чем за пять минут.       Тони ничего не может поделать с этой горделивой улыбкой, от которой у него болят щеки. Роуди просит его не быть таким самодовольным, кидая в него мягкую подушку с нарисованными глазами. Тони ловит ее и кидает в ответ, начиная большую битву, от которой Харли в восторге.       Тони готов к этому. Это глупое чувство внутри него, оно раздражает и волнует его, но это не имеет значения. Потому что Тони хочет для Харли лучшего, даже если лучшее — это внимание его лучшего друга. Тони видит эту глупую привязанность Роуди к ребенку, его готовность следовать за Харли в любую часть квартиры, смотреть любые — даже самые глупые — телепередачи, играть даже в самые глупые игры (Роуди подполковник, хорошо? Эти кадры можно использовать для шантажа). Но это все равно где-то там: люди не выбирают Тони — вот как это работает.       Но, как и всегда в отношении Роуди, Тони чего-то очень сильно не понимает.       Это случается каждый раз, когда Тони просит Роуди присмотреть за Харли, пока он ускоренно переводит свои мысли в цифры. Роуди говорит: «Пойдем, приятель, посмотрим, что делает твой папа», и когда Харли издает восторженное «правда?», Роуди улыбается и говорит: «да», а потом добавляет: «и, может быть, испортим какой-нибудь важный проект» Ребенок в восторге. И что-то в Тони плавится, когда он наблюдает за своим сыном и его дядей Роуди, которые крадутся мимо столов в его мастерской, подворовывая мелкие детали и не до конца собранные прототипы. Тони нужна вся сила воли, чтобы не рассмеяться и продолжить делать вид, что он не видит шаловливые руки Харли и яркие рукава свитера Роуди и не слышит их громких шепотов, хихиканий и топотов. Это делает его день.       Роуди находит тысячу способов оказаться в мастерской Тони вместе с Харли, и Тони возносит благодарность за свой гений, потому что он может оставаться продуктивным, несмотря на их извращенную игру в прятки. Но это Роуди и Харли, которые все еще остаются рядом с Тони, так что все в порядке.       Уход Роуди заканчивается слезами, когда Харли внезапно понимает, что дядя Роуди уходит на целый месяц, что может казаться настоящей вечностью в глазах маленького ребенка.       — Но папа всегда возвращается вечером! — говорит Харли трясущимися губами, и Тони уговаривает его как может, пытаясь объяснить, что работа Роуди требует его долгого отсутствия, но это оказывается намного сложнее математики или строения атома.       Лицо Роуди выглядит одновременно и растерянным, и испуганным, и слезливым в этот момент. Тони засмеялся бы, если бы не держал на руках расстроенного ребенка.       — Эй, — говорит Роуди, протягивая руку, чтобы растрепать кудри Харли. Малыш тут же забывает о слезах, надувая губы в недовольстве и протестующе складывает руки на груди. — Я вернусь так быстро, как смогу. И привезу тебе новых игрушек, договорились?       Харли кивает, все еще дуя щеки.       — Ты испортишь моего ребенка насквозь, — упрекает Тони.       — Имею право баловать своего племянника, — улыбается Роуди, когда двери лифта закрываются перед ним. Тони даже не может сказать Роуди, как это важно для него, надеясь, что он и так это знает. Харли неохотно машет маленькой рукой на прощание.       Тони постепенно привыкает. Он практически живет по часам Харли, а это не так просто, как кажется на первый взгляд. У них стабильное время отбоя и тихого часа, но утро — русская рулетка: Харли может проснуться и в девять, и еще до восхода солнца, и в любое время между этими двумя точками. Тони ни за что не позволил бы ребенку бодрствовать самостоятельно, потому что со временем он все больше и больше понимает свою мать, жалующуюся на раннюю седину — если Харли не подорвет их обоих в какой-то момент, когда Тони отвернется, это будет поводом начать верить в чудеса.       Тони привыкает и со временем учится смешивать жизнь Харли со своей в идеальных — или близким к идеальным — пропорциях. Он даже показывается на нескольких вечеринках и даже напивается. Чувствует себя идиотом после этого.       Он не может прийти домой в таком виде — вот все, о чем он может думать. Он буквально воплощение Говарда прямо сейчас. Он пьян, раздражен толпой людей, и в его голове столько разных, бесполезных мыслей, что хочется кричать. Имеется ощущение, смешанное со страхом, что в конце концов границы между ним и Говардом начнут стираться со временем, и он врал бы, если бы сказал, что не боится этого до дрожи в коленях.       Он думает о том, что Харли увидит его таким — увидит его Говардом.       Пеппер открывает ему дверь. Она ходит босиком и выглядит намного ниже, чем обычно, без своих шпилек от Джимми Чу. Тони пьян, он упирается рукой в дверной косяк и смотрит на Пеппер нетвердым взглядом. Ее волосы лежат неровной волной от хвостика, который она распустила и рукава ее белоснежной блузки закатаны на три четверти, ее юбка немного сбита в сторону. Вероятно, это был тяжелый вечер в компании Харли для нее, но она не выглядит уставшей или недовольной (Тони страшно боится, что однажды она устанет от них).       Но она выглядит как дома. Тони никогда не видел ее такой расслабленной и растрепанной, такой неидеальной. Ее волосы похожи на золотой костер в своей небрежности и ее нежно-смирившееся выражение лица заставляет дрожь катиться по его позвоночнику.       — Ты потрясающе выглядишь, — говорит Тони раньше, чем успевает остановить себя.       Пеппер тяжело вздыхает.       — Нет, правда, — быстро добавляет он, не понимая даже, внятно ли он говорит. — Почему ты никогда не носишь волосы на роспуск? Тебе невероятно идет.       Губы Пеппер неохотно расползаются в улыбку, когда она, видимо, понимает, что Тони не собирается издеваться над ней.       — Спасибо, — тихо говорит Пеппер. Тони кивает, чувствуя себя идиотом. С Пеппер все вечно идет наперекосяк, не так, как со всеми остальными.       Он не знает, как это происходит, но он больно ударяется плечом об дверной косяк, когда пытается войти. Тони чувствует, как ноги внезапно отказываются держать его в вертикальном положении, но это тот странный момент, когда, понимая, что происходит, он ничего не способен с этим сделать, и гравитация внезапно побеждает его. Тони думает, что это будет дерьмовый набор синяков, когда что-то теплое удерживает его от падения.       — Кажется, Вы отлично повеселились сегодня, мистер Старк, — голос Пеппер — идеальное сочетание раздражения, смеха и снисходительности.       Тони вдыхает выветрившийся запах ее духов, прислушивается к ощущениям ее теплых рук на его коже и с большим сожалением отпускает ее.       Тони запускает руки в волосы, тяжело тянет пряди и прислоняется спиной к стене.       — Мне жаль, — говорит он. — Дерьмовый был вечер. Харли уже спит?       — Да, — Пеппер мягко улыбается, как она всегда делает, когда речь заходит о Харли. — Он ждал тебя.       Ребенок Тони сделал за пять минут то, чего Тони не смог сделать за пять лет. Это случилось, когда Харли протянул Пеппер бумагу со странными каракулями, смутно напоминающими человека, смущённо хлопая своими длинными ресницами. «Это я?» — угадала Пеппер по буйству жёлтых линий там, где должна быть голова. Харли быстро закивал. — «Думаешь, я настолько красивая?» — спросила Пеппер с явным намерением посмеяться над ним. «Очень», — громко прошептал Харли, как будто делился самым большим секретом в мире, и его щеки приобрели характерный розовый цвет. — «И ещё очень милая». Тони едва не подавился кофе, увидев румянец на щеках Пеппер. Это было самое странное, что он когда-либо видел в своей жизни.       — Долго? — спросил Тони, поднимая на нее взгляд. «Черт», — подумал он про себя.       — Достаточно, чтобы я начала подумывать о снотворном в его соке, — совершенно серьезно ответила Пеппер. Тони не смог удержать улыбку.       — Прости.       — Ерунда, — Пеппер махнула рукой. — Я с самого начала знала, что он твой ребенок. — Она кинула на него снисходительный взгляд.       — Именно поэтому он так очарователен, — кивнул Тони. Пеппер фыркнула. — Эй! — обиделся он. — Я очаровательный.       — Безусловно, — смеясь, согласилась Пеппер. — А ещё еле стоишь на ногах. Тебя довести до спальни, мистер Очарование?       Тони помотал головой из стороны в сторону, прежде чем с поддельным страхом взглянуть на Пеппер.       — Ты ужасная, ужасная женщина. Как ты можешь так издеваться надо мной?       — Не понимаю, о чем Вы, мистер Старк, — Пеппер очаровательно улыбнулась ему и помогла отойти от стены. — А ты тяжёлый, — сказала она с осуждением.       — Это все мышцы.       — Какая-то новая марка пончиков, о которой я не знаю?       Тони задохнулся от негодования. Пеппер делала вид, что не улыбается, но уголки ее губ подозрительно дергались, и она так старательно не смотрела в его сторону, что тут не могло быть никаких сомнений.       — В твоём резюме не было написано, что ты дьявол на высоких каблуках, — Тони надул губы.       — Я никогда не раскрываю всех своих секретов.       Пеппер довела его до кровати, на которую Тони упал прямо в смокинге. Он знал, что уже не сможет встать сегодня. Его голова была достаточно тяжёлой, чтобы плотно удерживать его в этом положении.       Но он видел, как Пеппер покачала головой и стянула с него ботинки. Он никогда не чувствовал себя большим мудаком, чем в этот момент.       — Спасибо, — пробормотал он, пряча глаза в подушку.       — Мне пора, — Пеппер улыбалась ему. В последнее время она часто это делала.       — Оставайся, — тут же предложил он.       — Тони, — растянула она так, как он привык слышать.       — Правда, — Тони махнул рукой. — Харли по большей части мини-я, наверняка вымотал тебя. Там есть гостевые спальни. Я… Закажи все, что тебе нужно, ладно? У Джарвиса есть пароль от моих карт.       Пеппер вздохнула, но ее лицо уже не было недовольным. В последнее время она часто не могла злиться на него, как раньше. Тони нравилось это. У него все ещё не выходило говорить внятно и правильно рядом с ней даже тогда, когда он был трезв, но это был такой большой прогресс по сравнению со всем, чего он смог достичь годами раньше, что он считал это победой. Он имел право. Даже если, кажется, это абсолютно не было его заслугой.       Он не помнил, как уснул.       — Джарвис? — спросил Тони, едва осознав, что он в своей кровати и уже утро.       — Доброе утро, сэр, — бодро ответил его искусственный дворецкий. Это были слишком громко. — Сегодня шестнадцатое…       — Джарвис, — застонал Тони от слишком громких выверенных звуков, — я знаю, что ты это специально.       — Утренняя справка — один из моих основных протоколов, сэр, — это была насмешка в его голосе?       — Я не вкладывал в тебя издевательства над умирающими.       — Похмелье не является фатальным симптомом, сэр.       — Тебя ждёт колледж, — пригрозил Тони.       — Всенепременно, сэр, — невозмутимо отреагировал Джарвис и продолжил утреннюю сводку.       Тони приглушил стон подушкой.       — Пеппер ещё здесь? — спросил он осторожно, когда Джарвис закончил обзор погоды за окном.       — Мисс Поттс проснулась четверть часа назад и в данное время принимает душ. Юный мистер Харли все ещё спит.       Тони кивнул и решил, что должен успеть первым приготовить завтрак. Он уже предчувствовал веселое утро с насмешками Пеппер и Джарвиса и смехом Харли.       — Как насчёт детского сада? — спросила Пеппер, когда он поставил перед ней тарелку яичницы.       Обоюдными усилиями было решено отправить Харли смотреть телевизор, но оставить его в поле зрения. И Пеппер, и Тони уже достаточно обжигались на том, чтобы оставить маленького проказника без присмотра.       — Что? — недоверчиво спросил он.       — Детский сад, — повторила Пеппер. — Всего на несколько часов в день. Судя по всему, мы не собираемся заканчивать в нью-йоркском филиале ещё несколько недель. Харли мог бы попробовать это для себя, прежде чем поискать что-то более постоянное в Калифорнии.       — Это…       Тони замер, обдумывая идею. Она не была совершенно новой или абсолютно необычной. В перспективе Тони знал, что ему придется что-то сделать для социализации Харли, что-то большее, чем знакомство с дядей Роуди и Пеппер.       Тони просто никак не мог забыть, что Харли, судя по всему, не совсем обычный ребенок. Он явно плохо ладил с детьми в том детском доме, где успел провести больше недели, прежде чем Тони забрал его. И не было никаких упоминаний о старых друзьях, по которым Харли мог бы скучать. Его вполне устраивали одинокие игры, наборы lego, раскраски, мультфильмы и вообще что угодно, что можно было предложить ребенку. Харли было интересно исследовать мир в одиночку и попадать в неприятности в одиночку и, если бы у Тони спросили, он бы сказал, что Харли пойдет разбирать розетку в одиночестве, потому что именно так ему нравилось больше всего. Харли любил мысль о самостоятельности.       Это не значит, что Харли не умел очаровывать людей. Он профессионально хлопал своими длинными ресницами, говорил нужные милые вещи в нужное время и просто был довольно красивым ребенком, чего хватало для, по-видимому, немногих друзей Тони.       Не то, чтобы Пеппер было легко очаровать, она была совершенно невосприимчива к флирту или комплиментам, но у Харли как-то вышло.       И Роуди, вероятно, не лучший образец, потому что Роуди нравился Тони из всех людей.       Мозги Харли, которые он не стеснялся, а, самое главное, любил выставлять напоказ, были проблемой в этом отношении. Люди не любили умных людей. Особенно тех, которые были младше. Одна из странных вещей мира, которые не понимал Тони — уважение к старшим за их возраст. Что может быть бредовее оценки человека за то, что он не в силах выбирать и контролировать? Семнадцатилетний Тони, имеющий докторскую, был обязан уважать сорокалетних, ни на что не способных бездарей просто потому, что они родились раньше. Вероятно, это было что-то из области планетарных заговоров, потому что не было ни одного логичного объяснения этому факту. Харли тоже этого не понимал. Ещё лучше, что Тони не понимал тоже и, как следствие, не мог объяснить.       — У меня есть несколько хороших мест для рассмотрения. С охраной и лучшими программами дошкольного образования.       Тони задержал взгляд на Пеппер. У Пеппер всегда были предложения. И он не сомневался в ее способности сделать правильный выбор, но все же.       — Пеп, — сказал он неуверенно, растрепывая волосы на затылке. — Ты же понимаешь, что… Харли не совсем материал для классической детской группы. Даже очень маленькой и очень узконаправленной, — поспешно добавил он. — Ему нравится быть умным.       — Разумеется, — недоуменно нахмурились Пеппер. — Он очень умный.       — И может вырасти гением, — Тони пожал плечами. — Счёт трёхзначных чисел не был проблемой вообще. И ты знаешь, я с ним три месяца. Он скоро заговорит по-итальянски и по-французски. Он не путает слова или конструкции, он просто, ну… понимает и говорит.       Пеппер помешала остатки кофе в чашке.       — Это учреждения с уклоном? — осторожны бросила она.       Тони кивнул: — с каким именно? — это был вопрос не об уклонах учебных программ, а об уклоне, необходимом Харли. И Пеппер, как и всегда, поняла его правильно.       — Черт возьми, если я знаю, Тони, — раздражённо ответила она. — Но ему нужно общение. Или хотя бы прогулки. Четыре стены пентхауса — не идеальное место для разностороннего развития ребенка, каким бы неидеальным не был мир вокруг.       Тони знал это. Правда, хорошо? Но жизнь под вспышками камер не была пределом мечтаний ребенка. Не его, по крайней мере.       Хотя, безусловно, он сам нуждался во времени как никогда в своей жизни. Ему нужно было время для проектов, его мозг буквально бунтовал против отсутствия работы, он переставал спать ночами, его мысли становились хаотичнее день ото дня. Ему нужно было появиться перед прессой, потому что, наркоман или алкоголик, Тони ещё не исчезал из объективов камер так надолго; он уже чувствовал подступающую бурю интернет-теорий. Ему нужно было время на компанию, ему приходили гневные письма от Оби минимум раз в два дня, совет директоров, отдел разработок, НИОКР и технический отдел бились в истерике, и их акции медленно, но верно теряли цену. Ему нужно было время на себя, черт побери, потому что холодный душ переставал быть панацеей, и он уже не помнил, когда в последний раз пил в свое удовольствие. Прибавьте к этому проблемы в нью-йоркском филиале SI, его дикое желание вернуться в особняк в Малибу и ребенка, неожиданно занимающего все его время и даже дыхание, и вот Тони Старк готов стать бомбой со сломанным детонатором — кто знает, когда она рванет?       Было что-то во взгляде Пеппер, говорящее, что она прекрасно знает обо всем этом.       Тони любил Харли. Как умел, конечно, но по-другому не выходило. Но ещё немного, и Тони буквально захочет стать Говардом, которому не нужно было уделять столько внимания ребенку, забывая о жизни вне. Говард забывал о ребенке, но никогда о жизни.       Внезапно боязни Тони стать Говардом становилось недостаточно, и он не знал, что с этим делать.       — Почему бы не попробовать несколько? — спросила Пеппер.       — Что? — удивлённо спросил Тони.       — У меня есть направления лингвистики, математики и даже политологии, если это интересно вам обоим. Я могу подобрать что-то ещё, если ты дашь мне время, или мы можем просто спросить Джарвиса. В любом случае, почему бы нам просто не чередовать дни? Возможно, это будет не так ярко и быстро, как это происходит между тобой и Харли, но это определенно позволит разбавить его расписание. И твое тоже.       Тони моргнул. И ещё раз.       Это было гениально, на самом деле.       Но было страшно, что Пеппер читала его, как открытую книгу. Господи, он должен был сделать что-то с этим как можно скорее или сойдёт с ума.       Тони тяжело опустился за барную стойку. Он был таким идиотом. Он не мог справиться с ребенком. Как он вообще мог надеяться на то, что у него выйдет? Что он будет достаточно хорош?       — Должен ли я был оставить его? — тихо пробормотал он, скорее для себя, но Пеппер все равно услышала его.       — Тони, — протянула она странным голосом.       — Я беспорядок, Пеп, — рявкнул Тони в ответ. — Я не знаю, что делать. У меня не выходит.       Пеппер накрыла его руку своей ладошкой. Она казалась такой маленькой на фоне его собственной, и Тони внезапно вспомнил обо всех этих мозолях и царапинах, и его щеки начало жечь.       — Ты справляешься, Тони. Намного лучше, чем я ожидала, — Тони раздражённо фыркнул. — Но если ты скажешь так ещё хотя бы раз, то я сама соберу Харли и отвезу его обратно, понятно?       Тони вскинул голову, чувствуя жар в животе. Воздух в его лёгких стал слишком тяжёлым, чтобы просто выдохнуть его, и его мышцы вдруг застыли, неспособные разогнуться, несмотря на его собственные желания.       — Нет, — сумел протолкнуть он сквозь зубы. Черт возьми, Пеппер собиралась стать его смертью, потому что она говорила всю эту ерунду, когда Тони даже не мог ответить ей соответствующе.       — Отлично, — невозмутимо кивнула она. — Потому что, знаешь, что? Проблемы будут всегда, и тебе придется решать их. И мы можем начать с этой.       Тони кивнул взгляд на гостиную, где Харли красил что-то красным фломастером, сосредоточенно надув губы. Он был таким маленьким на фоне огромного ковра и ещё большего домашнего кинотеатра, что казался частью батальона игрушек, раскиданного вокруг. Его кудряшки мягко освещались утренним светом, а длинные ресницы отбрасывали тень на пухлые щеки.       Тони не мог его потерять.       — Да, — пробормотал он, снова возвращаясь от ярости к неуверенности. — Да, давай выберем. — И осторожно добавил: — Пожалуйста.       Они взяли и лингвистику, и математику, и политологию. Первые два раза в неделю, а последнее один, потому что, во-первых, первые казались более фундаментальными, а во-вторых, Тони хотелось оставить выходные дни только для них. Пеппер сказала, что это здорово.       — Особенно если бы ты мог вывести Харли куда-нибудь, — со значением добавила она.       — Стервятники сожрут нас быстрее, чем мы выйдем за дверь, — попытался пошутить он. Пеппер осталась невозмутимой. — Ты… правда думаешь, что…       Нет. Вот, что он хотел сказать. Ни за что. Во что превратиться его жизнь, — жизнь Харли, — если он выйдет с этим сейчас? Несколько недель — месяцев? — бесконечных преследований, разговоров, статей и фотографий были им обеспечены ещё в тот момент, когда Тони взял в руки письмо, но было так удобно и приятно делать вид, что все под контролем.       — Ты хочешь прятать его вечно? — спросила Пеппер тем тоном, которым уточняла у него название кофейни.       Тони кинул на нее злой взгляд. Пеппер осталась к нему равнодушна.       — Тогда хочешь ли ты создать ему поддельную личность и отправлять его в детский сад с личным водителем, притворяющимся его папой?       Тони хотел спросить, что это за бред. А потом громко рассмеяться над этой глупой картиной. Если бы что-то действительно могло скрыться от папарацци, Тони не имел бы и половины его сегодняшних проблем.       Но это подвело его к тому, что — о, черт — он собирался рассказать миру о Харли.       Рассказать — не совсем тот термин, который был нужен для этой конкретной ситуации. Мир вообще не очень любил, когда ему что-то рассказывали. Не любил быть слушателем и в любой степени принимающей стороной.       Поймать кого-то с грязным бельем в руках и заставить его рассказать — совсем другое дело.       Суть в том, что было бесполезно выходить вперёд и говорить «у меня есть ребенок». Его бы не только не услышали, приняв признание за очередную несмешную шутку Тони Старка, но и сразу же осудили и, возможно, даже нашли бы неоспоримые доказательства обратного. Тони проверял это, ладно? Люди серьезно и с первого раза воспринимали информацию о новых ракетах, но не признание в недельной пьянке по всей Европе. Видит бог, Тони в прямом эфире признался в нескольких административных правонарушениях и нанесении кое-какого вреда муниципальному имуществу, а ему никто не поверил. Ну, не сразу. Не в первые два месяца.       Он боялся представить, сколько ему придется доказывать собственного ребенка.       Поэтому Тони послушал Пеппер и позволил людям думать, что они поймали его с поличным.       Он натянул на Харли кофту и джинсы, купленные в каком-то онлайн магазине, белые маленькие кроссовки и кепку, пытаясь создать ощущение, что он прячет его, и, тяжело вздохнув, шагнул за порог.       — А там есть качели? — с любопытством спросил Харли, крутя головой. Тони всеми силами давил ноющее чувство в груди, напоминающее, что он держал Харли взаперти три месяца.       — Да, — ответил Тони, удобнее устраивая Харли на руках. — Да, в последний раз были.       Харли радостно улыбнулся.       Что ж, может быть, он исправит ситуацию в ближайшее время. Настолько, насколько сможет.       Тони не встречал никого, пока не вышел на улицу. У жилого комплекса, в котором находилась квартира Тони, был собственный внутренний двор, отделенный от парковки и предназначенный специально для прогулок с детьми. Здесь имели апартаменты множество богатых людей с детьми, но в это время дня во дворе было практически пусто, если не считать нескольких пожилых нянь с их подопечными и охрану. Так или иначе, Тони старательно создавал видимость, будто он прячет ребенка, поэтому он не мог просто выйти на общую детскую площадку в квартале или двух отсюда. Ему и не нужно.       Тони опустил Харли на землю и натянул кепку ему на глаза.       — Папа! — возмутился ребенок в ответ.       Тони хотел, но не мог сдержать улыбку. Он присел, чтобы Харли не пришлось задирать голову, глядя на него, и всё ещё улыбался.       — Не убегать далеко, помнишь?       — Ага, — совершенно незаинтересованно, но немедленно ответил Харли.       — Ладно, — сказал Тони, зная, что все его слова будут бесполезны, когда Харли так заинтересован миром вокруг. — Качели там, — он махнул рукой в нужном направлении, — идём?       Прошло не так много времени, как ожидал Тони, прежде чем он посмотрел прямо в камеру смартфона в руках девушки-блондинки, каких сотни в этом комплексе. Он замечал людей с телефонами тут и там, старательно делая вид, что не замечает их, особенно вспышки, которые эти люди забывали убрать, и улыбался Харли, раскачивая его на качели. Он смотрел, как Харли решил исследовать горку, как он гонялся за шпицем милой старушки, которая, кажется, не была против того, что Харли мучал ее питомца. Смотрел, как Харли носился по площадке, как безуспешно пытался залезть на дерево, как с интересом изучал цветы и вспоминал — с разным успехом — название каждого. Как делал ещё миллион глупых детских вещей, от которых Тони трудно сохранять серьезное выражение лица.       Они давно могли бы уйти, но Тони ничего не мог противопоставить чистому детскому энтузиазму. Не тогда, когда он три месяца прятал Харли от мира и мир от Харли.       Фотографий, которые люди успели сделать, вероятно, хватило бы на хороший фотоальбом. Утешало лишь то, что каждый из них был уверен, что остался незамеченным, а потому не пытался приблизиться, потому что Тони не готов к новым знакомствам и бестактным вопросам.       — Так, хорошо, приятель, — сказал Тони, ловя Харли на руки прямо посреди очередного его забега и поднимая на руки, — на сегодня это все. — Тони чувствовал, что ткань джинсов Харли пропитана песком. Когда он успел побывать в песочнице? Тони мог поклясться, что не сводил с него глаз.       — Ну папа, ну ещё чуть-чуть, — протянул Харли, хлопая ресницами.       — Нет, — покачал головой Тони, — неа. — Близилось время тихого часа. Тони должен был успеть накормить и вымыть неугомонного детёныша прежде, чем он начнет клевать носом. — В следующий раз, малыш. Через день или два, ладно?       — Ну пап, — Харли надул щеки. Боже, он был так рад, что Харли не использует слезы и истерики вместо этого, хотя он никогда этого и не делает, но все же. Это были бы адские снимки.       — Папе нужно работать, приятель, — ответил Тони. — Мы посмотрим мультфильмы вместе вечером, договорились?       — Ладно, — разочарованно вздохнул Харли. Работа для него всегда большой аргумент. Но он выглядел таким грустным, что Тони хотелось плакать. Он обнял его, прикасаясь губами к кудряшкам.       — Хочешь конфет?       — Нет, — всё ещё слезливо. Проходит не больше нескольких секунд, прежде чем он говорит: — Хочу арбуз.       Тони изгибает брови, словно не веря.       — В самом деле?       — Да!       — Хорошо, — соглашается Тони, не способный сказать «нет» прямо сейчас. — Давай скажем Джарвису купить самый большой арбуз, да?       — И самый красный!       — И самый красный.       Тони нёс Харли домой, чувствуя затворы камер собственным затылком. Харли болтал ногами, рассуждая, является ли арбуз на самом деле ягодой, и Тони кивал и поддакивал в нужных местах, пытаясь на сжимать его слишком сильно. Он чувствовал, как этот тяжёлый день обрушивается на него.       Дома Тони оттягивал момент, как мог. Он переодел Харли, искупал его (и полностью вымок сам, что не было частью его плана), приготовил обед (и Харли даже быстро и без возражений съел его) и, по обыкновению, ответил на сотню разных вопросов (Харли собирался построить то ли собственные качели, то ли собственную ракету. Его вопросы были неоднозначны). Ему не хотелось сталкиваться с медиа от слова очень, но выбора особого не было.       Его телефон завибрировал примерно в тот момент, когда он вышел из комнаты Харли.       PepperPott, 13:52       Вы с Харли попали в тренды.

      Вы, 13:53       могу ли я купить остров в тихом океане прямо сейчас?

      Итак, Тони обнаружил себя просматривающим новостные сводки. Его страницы в социальных сетях разрывались от уведомлений. Джарвис даже нашел несколько полноценных статей на сайтах весьма известных изданий, таких как New York Times.       И люди, и журналы в основном строили теории, задавали вопросы, восхищались Харли и Тони (что?) и гадали, когда же Тони выйдет в свет с официальным объявлением. Были даже яркие призывы и бескомпромиссные требования комментариев со стороны Тони. Люди страшные.       И было достаточно много фотографий — больше, чем Тони ожидал: фотография, где Тони раскачивает Харли на качели; фотография Харли, гоняющегося за шпицем, на которой можно было легко рассмотреть его лицо; фотография Харли, взбирающегося на горку, и фотография Тони, ловящего его внизу; фотография, на которой Тони прячет лицо в волосах Харли, унося его с детской площадки. И еще множество других фотографий. Кто-то даже сфотографировал, как Харли играл в песке, хотя Тони не помнил, чтобы это случилось.       В любом случае, Пеппер была права. У Харли даже появился собственный хештег — #TonyStark’schild, по которому можно было найти большинство этих статей. И несколько других, не таких популярных.       Тони загружал посудомойку, прослушивая выжимку из статей и комментариев от Джарвиса, и пытался сделать вид, что все идет по плану (плана не было). Он знал, что ему стоило подождать пару дней, чтобы остудить энтузиазм общественности и в то же время подогреть интерес.       Возможно, пару дней? Было бы неплохо появиться еще в нескольких местах с Харли, прежде чем дать официальный комментарий по этому поводу. Может быть, кафе-мороженое за углом? Харли был бы в восторге.       Тони растер лицо руками и взял планшет с журнального столика. Он надеялся, что работа немного отвлечет его от этого. Он придумает что-нибудь позже.       От кого: Роберт Феррерс, руководитель отдела по связям с общественностью, калифорнийский филиал SI, 14:16.       Кому: Тони Старк, генеральный директор SI, руководитель отдела разработок, руководитель технического отдела, руководитель отдела исследований, калифорнийский филиал SI.       Тема: #TonyStark’schild       Нужно ли сделать предварительный заказ на мерч SI размера 3T/4T?       Если Гровер и Кросс узнали раньше меня, не говори мне.       Они узнали?       --------------------       Роберт Феррерс       Тони истерически рассмеялся и отправил скриншот Пеппер. Что за беспорядок. Феррерс был обидчивым ублюдком, он не оставит это Тони так просто.       Пеппер ответила так быстро, будто только и делала, что ждала его сообщения.       PepperPott, 14:19       Ты сказал, что хочешь «забрать Харли сегодня». Мне нужна была помощь.

      Вы, 14:20       подожди так Гровер и Кросс знают?

      PepperPott, 14:20       Разумеется. Думаешь, у всех так много знакомых и опыта в опеке?

      Вы, 14:21       Феррерс меня убьет

      PepperPott, 14:21       Гровер обещал нам с Кросс большой пакет попкорна. Представь, что с тобой сделает Либерман.

      Вы, 14:22       о боже ненавижу всех вас

      Его дела были плохи. Он совсем не подумал о команде, которая хотела — и, по большему счету, должна была — всегда быть в курсе всех событий в жизни Тони как по долгу службы, так и потому, что они прошли через лихие двадцать Тони все вместе, вместе пережили Историю из Ватикана, как ее гордо именовали СМИ, а потом незаконное участие Тони в Формуле-1, что показалось людям слишком уж интересным, вместе переживали падение акций примерно раз в год после очередной грандиозной выходки Тони, вместе ругались за бюджет, вместе отбивались от исков и СМИ, вместе оторвались в Амстердаме на двадцатипятилетие Тони.       Тони не знал, почему эти пятеро и Пеппер еще не продали его с потрохами, потому что они знали достаточно, чтобы разрушить SI до основания, но он старался не думать об этом.       Гровер и Кросс должны были знать о потенциальных исках и обвинениях до того, как им придет повестка в суд, точно также, как Феррерс должен был знать это до того, как соц. сети построят собственную теорию заговора и проигнорируют официальное заявление. Тем не менее, Гровер и Кросс всегда владели информацией раньше, чем Феррерс. Отчасти потому, что Тони предпочитал в страхе бежать в первую очередь к своим лучшим юристам, а отчасти потому, что Кросс была просто дьявольски хороша в сборе информации и в другой жизни могла быть супершпионом. Со временем Гровер и Кросс научились печатать ответы на иски, не глядя на сам иск, и Тони искренне восхищался ими.       Феррерс, в сравнении, всегда уступал этим двоим в сборе информации. Но он был виртуозом в том, чтобы на этой информации играть. Во время Истории из Ватикана он был замом руководителя отдела по связям с общественностью, и пока бывший руководитель рвал волосы на затылке, Феррерс превратил ситуацию — и Тони, соответственно, — в мем, который разлетелся по интернету со скоростью, близкой к скорости света, и внезапно Тони обрел положительные отклики в лице молодежи, атеистов и прочих не очень приверженных к религии людей, а его выходка стала шуткой, прославившей его на годы вперед. Тони принес официальные извинения под шумные крики одобрения фанатов и недовольное ворчание религиозников, а акции SI внезапно подскочили на десять пунктов. Тони уволил бывшего руководителя отдела в тот же день.       Либерман, тоже бывший большой исторической личностью, был евреем не только по происхождению, но и по натуре — Тони никогда не видел настолько скупого человека. Либерман яростно отстаивал каждый цент и также яростно проверял, что этот цент ему — компании — принес. Он мог отказаться от премии, если проект, на который он выделил деньги, не окупался или просто уходил в ноль, и ему казалось, что он мог предвидеть это. Видит бог, Тони иногда сам просил у него денег на проект, и весь персонал SI мог развлечься зрелищем того, как Тони, генеральный директор и держатель контрольного пакета акций SI, волочился за своим финансовым директором и клянчил у него денег на новую игрушку.       У Тони были дурацкие истории с каждым из них, и только Феррерс продвинулся по карьерной лестнице до того, как вытащил Тони из дерьма или наоборот. Они все были битыми жизнью идиотами уже в то время и, возможно, только поэтому могли так долго продержаться рядом с Тони.       Они все жили как в огне. Феррерс ненавидел Гровера и Кросс за то, что они все узнавали раньше него, Гровер и Кросс ненавидели Либермана за то, что он не хотел спонсировать их маленькие вечеринки каждый раз после выигранного дела (это разорило бы компанию в течение месяца), а Либерман ненавидел всех троих в ответ за тягу к растратам вверенного ему бюджета. Надо сказать, что даже Гровер и Кросс жили между собой как кошка с собакой, несмотря на то, что Кросс была крестной дочери Гровера. Их ненависти и симпатии, впрочем, легко менялись в зависимости от ситуаций и настроений, и они все хотя бы раз в месяц устраивали совместную попойку.       А Тони с Пеппер бегали посреди всего этого беспорядка.       Это были те немногие люди в компании, которым Тони мог доверять и на которых мог положиться. Они были по большей части проверены временем, чем самим Тони, хотя Тони все еще не мог заставить себя поверить в это.       И если Кросс тайком подсунула ему кофе из Старбакса прямо в зале заседаний (и им выписали штраф за это), а Феррерс тут же раскрутил это на официальной странице SI, чтобы отвлечь внимание от весьма неоднозначного патента SI и еще больше отвлечь внимание Оби от его финансирования, которые Либерман и Гровер пытался провернуть в течение нескольких недель, то, да, они были неплохой командой. Лучше, чем Тони ожидал или заслуживал.       Именно поэтому Тони взял Гровера и Либермана с собой в Нью-Йорк, узнав о махинациях в филиале, и их расследование уже послужило поводом для увольнения десятка сотрудников.       Пока Тони заперся в своей квартире с ребенком, успевая лишь выполнять обязательную ежегодную квоту на разработки и влиял на происходящее лишь через письма, звонки и видеоконференции. Не то, чтобы его помощь действительно требовалась этим двум самовлюбленным ищейкам, но все же.       И тогда Тони подумал, что давно не появлялся в офисе SI.       От кого: Тони Старк, генеральный директор SI, руководитель отдела разработок, руководитель технического отдела, руководитель отдела исследований, калифорнийский филиал SI, 14:43.       Кому: Роберт Феррерс, руководитель отдела по связям с общественностью, калифорнийский филиал SI.       Тема: Re: #TonyStark’schild       Как выглядит посещение SI в конце недели? Знаешь, что-то вроде «приведи ребенка на работу» или вроде того.       Гровер и Кросс знают, но я не знал, что они знают, до сегодняшнего дня. Я возлагаю всю вину на Пеппер.       И я принесу пончики. :)       --------------------       Тони Старк       Тони думал, что это блестящая идея, достойная его гения. В SI есть охрана и немного уважения к нему, как к генеральному директору, так что он может не опасаться навязчивого общения. И он может скинуть свою проблему с представлением Харли на Феррерса раньше, чем планировал. (Это было связано с тем, что Феррерс прямо сейчас находился в Калифорнии, а не с тем, что он забывчивый болван, честно.)       От кого: Роберт Феррерс, руководитель отдела по связям с общественностью, калифорнийский филиал SI, 14:50.       Кому: Тони Старк, генеральный директор SI, руководитель отдела разработок, руководитель технического отдела, руководитель отдела исследований, калифорнийский филиал SI.       Тема: Re: Re: #TonyStark’schild       Выглядит, как необходимость сделать предварительный заказ на мерч SI размера 3T/4T. Уточни размер, Либерман не даст мне потратить лишние 40$ на футболку.       Я сделаю вид, что поверил тебе.       Взял рейс на пятницу. Не выходи из дома без меня.       Я не продаюсь.       Но, может быть, за пончики. Это не точно.       --------------------       Роберт Феррерс       Тони едва успел улыбнуться ребячеству Роберта, прежде чем позади раздалось:       — Папа, — Харли стоял рядом с диваном, одетый в свою любимую пижаму со звездами и, как всегда, босиком. Он тер глаз своим маленьким кулачком, и Тони потянулся, чтобы остановить его. — Я хочу сок.       — Джарвис, почему Харли без носков? — кинул Тони в сторону, поднимая Харли на руки. — Идем, поищем что-нибудь на кухне, — обратился он к ребенку.       — Юный мистер Харли проигнорировал мое напоминание, — раздался в ответ голос Джарвиса. — Вероятно, это часть его наследства. — Тони фыркнул.       — Это какие-то грязные намеки с твоей стороны, Джей?       — Ни в коем случае, сэр. Всего лишь констатация факта.       Тони покачал головой, но не смог на самом деле оспорить это. В конце концов, Джарвис был прав настолько, насколько может быть прав искусственный интеллект, созданный Тони Страком, то есть абсолютно.       Феррерс ввалился в его квартиру ранним утром пятницы, и Тони пришлось выбираться из своей теплой постели буквально с боем. Тони сказал Джарвиса заглушить звонок, боясь, что Харли проснется, услышав его, и долгие минуты рассуждал над тем, стоит ли заставить Феррерса ждать в коридоре или просто выкинуть его из окна.       Когда он говорил, что взял билет на пятницу, он не говорил, что взял билет на шесть часов утра в пятницу.       В любом случае, Тони нашел штаны, майку и, зевая, отправился открывать.       Феррерс был полон энтузиазма и в его руках был пакет с эмблемой Тома Форда, из которого торчал мятый пакет с явно более дешёвой вещью. Тони подозревал, что это был излюбленный Феррерсом мерч SI, к разработке которого Феррерс непосредственно приложил руку.       — Доброго утра, мистер Феррерс, — раздался более механический, чем Тони привык, голос Джарвиса.       — Привет, Джарвис. Доброго утра, босс, — Феррерс сверкнул белозубой улыбкой. Тони не нравился его энтузиазм.       — Сейчас поздняя ночь, Роберт, какого черта? Наши офисы открываются только в восемь.       — У нас куча дел, — Феррерс кинул пакет на пол и откинул назад свои волосы непонятной длинны. Иногда Тони казалось, что Феррерс специально состригает некоторые пряди короче или длиннее других, чтобы создать эту дурацкую оптическую иллюзию на его голове. — Нужно успеть позавтракать и выбрать костюм для мальчика — как, кстати, его зовут? — Гровер попросил забрать документы из Посольства, нужно успеть заехать за мисс Поттс, потому что я никуда не пойду с тобой без мисс Поттс. И раз уж я выбрал несколько крутых образов для малыша, было бы неплохо заглянуть к фотографу, потому что, Тони, вы были великолепны, — и были бы ещё лучше, если бы предупредили меня, — но любительские фото нам не подходят. И я принес ребенку фрукты. А кстати, — Феррерс остановил свой бесконечный поток бесполезных слов и огляделся, — где ребенок?       Тони широко зевнул.       — Слава богу, ещё спит. Вчера был напряжённый день, и мы надолго залипли с этими странными искателями приключений по телеку.       Феррерс расплылся в ещё более широкой улыбке.       — Кто мог подумать, что однажды ты станешь примерным папочкой.       — Не смешно, — проворчал в ответ Тони. — И я прослушал все, что ты говорил. Мне нужен кофе.       Феррерс, привыкший к большей части странностей Тони, кивнул и прошел за ним на кухню. Он уселся за барную стойку и продолжил расписывать свои наполеоновские планы на день Тони, даже зная, что Тони слышит хорошо если каждое третье слово. Феррерс всегда был энтузиастом, но Тони не помнил, чтобы настолько.       — У тебя отвратительно хорошее настроение в половину седьмого утра, — пожаловался Тони, включая кофеварку и разводя блины в миске. Видит бог, сегодня Харли пригодится немного сладости.       — О боже мой, ты готовишь? — восторженно воскликнул Феррерс. — Подожди, подожди, дай мне включить камеру, боже мой, мы попадаем в тренды в течение суток, я клянусь, Тони Старк готовит, это будет даже покруче твоего внезапного ребенка и…       — Заткнись. Я провел с Харли три месяца, мне пришлось, — Тони никогда не думал, что ему станет стыдно за то, что он не позволил своему сыну умереть с голоду.       — О, так его зовут Харли? Кажется, я уже вижу лучший подарок на его шестнадцать, — Феррерс скривил губы, как будто это не было для него смешным.       — Клянусь, тебя слишком много для такой глубокой ночи. И вообще, я ждал истерики для Гровера и Кросс.       Феррерс легкомысленно взмахнул рукой.       — Зато я первым его увижу. Ну, после мисс Поттс. Но ты должен признать, босс, никто не может сравниться с мисс Поттс, — Тони размашисто кивнул, подтверждая. — Так что мы сравняем счёт впервые за долгое время. И кстати, о твоём последнем проекте спутникового наведения, я думаю, нам нужно выйти с этим к СМИ после презентации у военных. А Харли всегда так долго спит? — Феррерс едва мог усидеть на месте и через секунду кидал взгляд на дверь. Тони отвернулся к плите, чтобы спрятать улыбку.       — Утро — русская рулетка, — ответил он, — никогда не знаешь, что выпадет.       Хотя Тони догадывался, что Харли встанет совсем скоро. У ребенка был острый слух, и, если он мог заподозрить лишнее движение в доме, он тут же бежал узнать, кто или что это. В большинстве случаев он был счастлив, видя Пеппер, Роуди или самого Тони, вернувшегося с очередной встречи.       — Мистер Харли проснулся, сэр, — оповестил Джарвис через некоторое время, когда блины уже медленно остывали на столе, а Тони открыл глаза достаточно широко, чтобы понимать сбитую речь Феррерса и даже отвечать ему. Глаза Феррерса загорелись в предвкушении.       Тони вытер руки о первое попавшееся полотенце и с подозрением указал пальцем в сторону Феррерса: — Сиди здесь и ничего не кради.       Возмущенные крики Феррерса сопровождали его до самой спальни Харли.       Харли смотрел на свою дверь с тем же любопытством, что и Феррерс на кухонный дверной проем до этого.       — Дядя Роуди приехал? — с сомнением и надеждой спросил он, явно улавливая мужской голос.       — Нет, приятель, — ответил Тони, помогая ему снять пижаму. — Это папин сотрудник. Он приехал, чтобы отвезти нас в офис. Хочешь увидеть место, где я работаю?       — Да!       Тони пришлось тормозить Харли тут и там, потому что он, казалось, был готов выпрыгнуть в окно и самостоятельно добраться до офиса SI, лишь бы попасть туда как можно скорее. В любом случае, Тони сделал все возможное, чтобы привести Харли в некое подобие порядка, по привычке поднял его на руки и понес на кухню.       Феррерс едва не подпрыгивал на стуле от возбуждения, но замер, едва увидев Тони и Харли.       — Черт возьми, на фотографиях вы не настолько одинаковые.       Тони кинул в ответ наполовину злобный, наполовину насмешливый взгляд.       — Не ругайся при моем ребенке, — сказал Тони, думая, что прекрасно справиться с этой стороной образования Харли самостоятельно. — Харли, это мистер Роберт Феррерс, он руководит отделом по связям с общественностью. Роберт, это мой сын Харли.       — Здравствуйте, — улыбнулся Харли, пока Тони пытался усадить его за стол. — А мы правда пойдем к папе на работу?       — Для этого я здесь, малыш, — Феррерс, манипулятивный ублюдок, мгновенно воспользовался его вниманием. — Я принес тебе самую крутую футболку в мире, и если нам удастся уговорить твоего папу, то мы сможем поразвлечься с фотографом. Что скажешь?       — Класс!       О да, Тони уже предвкушал тяжёлый день.       Хорошо, Тони был не так прав насчёт SI, как ему бы этого хотелось. Люди пялились. Начиная от стойки регистрации, где Тони появился в своих любимых темно-бардовых солнцезащитных очках с Харли на бедре. Харли был одет в маленький — слишком уж маленький — пиджак, из-под которого выглядывала белоснежная футболка с синим логотипом Stark Industries, темные, близкие к черному оттенку джинсы и белые кроссовки. Людям почему-то нравилось высматривать лого SI на одежде Харли, и Тони даже чувствовал смесь гордости и смущения из-за этого.       Кроме того, они были в определенной степени и измотаны, и возбуждены прошедшей фотосессией, и Тони должен был отдать Феррерсу должное — он знал, как выбирать нужных людей для работы с Тони и, видимо, Харли. Они много смеялись, не понимая над чем, дурачились и мяли свои дорогие костюмы. Тони даже удалось затащить Феррерса и Пеппер в несколько кадров, хотя сопротивлялись они, кажется, только для вида. Предварительный просмотр выявил вполне приличные снимки.       В любом случае, здесь было не так много камер, стремящихся сделать горячие фото, или они не так ярко бросались в глаза, так что Тони мог быть немного спокойнее, даже если это было самообманом. Сотрудники SI, увидев его с Харли, замирали на месте и расплывались в улыбках, иногда ярких, иногда стеснительных, иногда фальшивых. Иногда они не улыбались и хмурились, словно не верили глазам, а иногда сохраняли искусственно-нейтральное выражение лица, которое скрывало под собой что-нибудь слишком уж явно.       Харли крутил головой из стороны в сторону, громко шептал ему вопросы на ухо и возбуждённо подпрыгивал у него на руках. Тони не рисковал отпустить его, как бы Харли не старался незаметно намекнуть ему или просто вырваться. Это был бы абсолютный провал, если бы Тони пришлось бегать за неугомонным ребенком по всему офису следующие час или два.       Что ещё более интересно, Тони обнаружил, что лёгкое стеснение, которое Харли проявил в знакомстве с Роуди, было явлением единичным, странным и, видимо, несвойственным для мальчика. Харли легко и просто заговорил с Феррерсом, и Феррерс удивленно, но и одобрительно, кивал на все лёгкие попытки Харли склонить его на свою сторону. «Он будет большей грозой СМИ, чем ты, когда вырастет, босс», — предрекал Роберт, когда они устанавливали детское кресло на переднее сиденье, потому что Харли, видимо, был заклинателем змей и обладателем удивительных голубых глаз и пухлых детских щёк. В офисах SI Харли чувствовал себя как рыба в воде: он бросал смущённые улыбки, хлопал длинными ресницами, махал маленькими ладошками людям, смотревшим на него, и крутил головой вокруг с тем искренним интересом, который может быть так очарователен только на лице ребенка. Тони даже немного завидовал, что Харли, кажется, искренне нравилось оказываемое ему внимание, в то время как сам Тони и по сей день иногда ненавидел бесконечные взгляды, бросаемые в его сторону.       Тони добрался до своего кабинета гендиректора так быстро, как смог. Ему казалось, что им всем нужна небольшая передышка от внимания, хотя в большем отдыхе нуждались его собственные руки и щеки. Он не мог улыбаться так искренне, как ему хотелось, и делать это непринужденно, потому что Тони чувствовал нервозность где-то рядом с желудком. Все его презентации, докторские и споры с советом директоров казались детским лепетом в сравнении с этой небольшой прогулкой.       Харли, будучи настоящим Старком, с удовольствием изучил его кабинет. Это была излюбленная Тони смесь минимализма и металла, много открытого пространства, как можно меньше бумаг и панорамные окна от пола до потолка. Удобная мебель тоже — не так далеки были те дни, когда Тони было все равно, где спать. Харли изучил стол сверху до низу, все ручки, бумажки и скрепки, которые смог найти, затем шкафы, там, где сумел дотянуться (он был не впечатлён бесконечным набором папок с бумагами), затем несколько безделушек на полках; долго рассматривал награды на стене — Тони не вешал их туда, но был самовлюблённый дерьмом, так что Пеппер пришлось повесить их. После этого Харли дважды пробежал спринтерский круг по кабинету и остановился прямо напротив Тони.       — И все? — разочарование, удивление и недовольство удивительно гармонично смешались в голосе ребенка, пока он хмурил брови в сторону Тони. Тони почесал затылок, хмурясь в ответ.       Здесь не было привычных Харли игрушек, а телевизор на стене напротив стола не был таким большим и ярким, как дома, потому что был предназначен для фонового просмотра — прослушивания — новостей, не было раскрасок и lego, даже ни одной занимательной детской книги, из которой Харли мог бы узнать что-нибудь интересное и, самое главное, его уровня.       Тони был рад, что Оби уже несколько дней был за границей. Они пытались расширить не только свой рынок, но и свои заводы за пределы Америки, и Оби в основном был лицом этого — потому что на согласовании плана Тони был пьян в дрова — и не собирался менять свое расписание ради внезапного (но и ожидаемого тоже, видимо) ребенка Тони. Именно благодаря этому Тони мог перемещаться по SI с такой лёгкостью и ещё легче совершать глупости.       — Ладно, приятель, — Харли заинтересованно поднял взгляд, словно чувствуя, что Тони что-то задумал. — Есть идея.       Тони подхватил Харли на руки и понес в свое любимое место в любом филиале SI.       Тони назвали Торговцем Смертью впервые незадолго до его двадцатитрехлетия. Он находился у руля SI меньше года и по большей части только начинал знакомиться с тем, как быть генеральным директором миллионной военно-промышленной компании. SI заключила множество выгодных контрактов с военными силами США после его вступления в должность, и их выход на мировой рынок стал проще с тем, что Тони принес к столу как глава отдела разработок. Юристы SI едва успевали патентовать его изобретения, как их уже ставили на широкий конвейер. В любом случае, в одной из многочисленных статей о нем кто-то едко упомянул, как хорошо у Тони выходит «торговать смертью», и вот Тони внезапно откликается на новое имя (не то, чтобы он делал это охотно на самом деле). Тони было плевать, потому что он работал на благо своей страны, и ещё он по-юношески гордился громким словосочетанием.       Людям нравилось указывать на то, как легко Тони создаёт смертоносные вещи. Хотя помимо пистолетов, гранатомётов, ракет и прочего огнестрельного, холодного и химического оружия, перечень которых составил бы хорошие несколько томов увлекательного чтива, Тони создавал бронежилеты, лучшие в мире, экипировку, системы наблюдения, системы навигации, системы связи и прочая, прочая, прочая. Военные носили его на руках (ему даже дали покататься на истребителе в день рождения), компания неуклонно росла и расширялась, а Тони разрывался между разработками и вечеринками. Впрочем, нельзя сказать, что Тони не нравились вещи, которые взрываются, и на многих рекламных роликах он устраивал взрывы только для того, чтобы не оглянуться на них и потешить свое чувство собственного достоинства.       Мало кто знал, что Тони на самом деле не так сильно любил оружие, как просто технологии — технику? Была тонкая грань между этими понятиями, но Тони обожал проводить время, зарывшись по локоть под капот раритетной California Spider, перебирая двигатель, меняя масло и делая кучу других классных вещей. Довольное урчание только что отремонтированного автомобиля было одним из лучших чувств на свете. И, конечно и бесспорно, Тони обожал своих ИИ. Дубина был глуповат, а Джарвис явно где-то во время инициализации пропустил то тонкое, английское чувство юмора, которое он пытался в него заложить, но все же. Это было великолепно. Коды были просто строками текста, но этот текст мог творить чудеса, если Тони хотел этого.       Тони лично разрабатывал мейнфреймы и фаерволы для компании. Он не мог доверить такую работу кому-то ещё, кто-то ещё мог отвечать за глупости вроде официальной страницы SI в интернете или вид их собственной корпоративной почты, но защита их операционные системы? Нет, Тони должен был позаботиться об этом сам. Тони не спал сутками, едва не свёл себя в могилу и трижды терял сознание прямо за рабочим столом, но защита серверов SI была близка к защите серверов Джарвиса. Не настолько идеальной, но близкой. В конце концов, его труды, его бессонные ночи и ежемесячные обновления окупались, когда Тони находил в недрах хакерского сообщества разочарованные мысли вроде «бесполезно» и «ничего не выйдет», когда дело касалось данных его компании.       Итак, Тони был разносторонней личностью, кто бы что о нем не думал. Тони не получил столько удовольствия от создания ни одной из своих лучших ракет, за которые имел почетные грамоты, миллионные доходы и страх смешанный с уважением, сколько за создание Джарвиса, полное разочарования от неудачных попыток, нервных срывов и бессонных ночей (а также неизвестности, потому что о Джарвисе знали лишь самые близкие люди, и даже они не знали всех его возможностей). Тони нравилось создавать разные вещи. Ему нравилось давать солдатам лучшие оружие, которое мог предложить прогресс в его лице, и называть себя патриотом, и нравилось тихо и уютно проектировать систему спутникового наведения или даже просто чинить телевизор. Все было классно, пока его руки были заняты чем-то.       И Пеппер, зная Тони, наложила вето на экскурсию Харли в отдел разработок. Поэтому Тони, верный своим словам и полностью подчиняющийся своему персональному ассистенту, не повел Харли в отдел разработок, полный чертежей оружия, прототипов оружия и даже испытаний оружия. Нет. Тони повел его в IT-отдел. Пеппер не стоило так волноваться.       Харли был в восторге. Сотрудники IT-отдела? Ну, в подавляющей степени тоже. Особенно они были рады, что босс заглянул со своим сыном именно к ним, хотя чувство это было спорным. Харли даже уговорил их разобрать один из системных блоков и параллельно задал несколько тысяч вопросов, на которые его сотрудники едва успевали отвечать.       Когда Харли говорил рекордное сотое слово в минуту, они уже не были настолько полны энтузиазма и выглядели больше удивленно-впечатленными, один из сотрудников сказал: «боже мой, я думал, они похожи только внешне». Кажется, эта перспектива была пугающей для них.       Они пробыли там какое-то время. Тони уселся на пол, по-турецки сложив ноги, и сам объяснил Харли назначение всех проводов, плат, дисков и прочего, собирая системный блок под любопытным взглядом сына. Ему казалось, что он что-то ломал в головах этих людей своими действиями, но ему было все равно. Мог себе позволить, имея звание одного из самых эксцентричных людей в истории.       Прошло достаточно много времени, прежде чем он услышал:       — Тони Старк! — и стук каблуков поблизости.       Он замер, как будто Пеппер поймала его. Не то, чтобы Пеппер не ловила его на вещах намного более худших, чем сбор системного блока. Но, судя по решительному выражению лица и пачке бумаги в ее руках, Пеппер не ожидала, что он будет в IT-отделе.       — Пеппер! — радостный Харли бросился к ней. Лицо Пеппер мгновенно потеряло решительность, и она мягко улыбнулась, глядя на него. — Смотри, смотри, что папа показывает, — он потянул ее за свободную руку и подвел к Тони, все еще заваленному проводами и деталями.       Они смотрели друг на друга, и когда Пеппер закусила губу с совершенно непроницаемым выражением лица, которое можно было бы принять за осуждение или неодобрение со стороны, судя по растерянным и взволнованным лицам вокруг, Тони знал лучше, он научился за несколько лет их совместной работы, но особенно за последние месяцы тесного взаимодействия посредством Харли. Пеппер с трудом сдерживала смех. Потому что это они, эксцентричный Тони Старк и грозная Пеппер Поттс, пытались выглядеть профессионально, потакая маленькому ребенку.       Пеппер бросила взгляд на него, а потом на Харли и обратно. Она сделала глубокий вдох, полный разочарования, но Тони заметил, что ее плечи мелко дергаются. В своих туфлях на ужасающе высоких каблуках и узкой юбке Пеппер села прямо на пол рядом с Тони, и довольный Харли тут же устроился рядом с ней.       Пеппер придерживала ладонью подбородок и посмотрела ему прямо в глаза. Тони знал, что они не могут говорить то, что им действительно хочется, но он чувствовал, что может понять настроение и желание Пеппер по одному взгляду. Они были похожи на малолетних заговорщиков. Тони надеялся, что его глаза не горят так, как он чувствовал это в своей груди.       — Что ж, видимо, Вы даете бесплатное шоу, мистер Старк? — говорит она, и Тони показалось, что где-то позади него раздался судорожный вздох.       — Только для привилегированной аудитории, мисс Поттс, — он игриво подмигнул ей и снова обратил внимание на детали в руках.       Пока Тони рассказывал и отвечал на вопросы почемучки, Пеппер ловко угадывала моменты, когда он мог отвлечься на секунду или две, чтобы пробежаться глазами по бумаге, проанализировать ее и поставить свою закорючку левой рукой. Она была удивительно хороша в своем знании Тони Старка, но еще больше хороша в том, чтобы делать вид, будто происходящее было не важнее цента и будто десятки персональных ассистентов до нее не бежали от него сломя голову из-за неспособности правильно понять гения. Кто знает, может быть, Пеппер на самом деле не понимала его так, как им обоим хотелось бы, но даже если она притворялась, она делала это блестяще. Ей даже самой удалось задать пару вопросов в процессе подписания той тяжелой кипы, которую она принесла с собой. Тони совсем не заметил, как стопка бумаг закончилась. Он, безусловно, был гением, но в Пеппер тоже была определенная гениальность в том, чтобы распределять время и контролировать ситуацию.       Она изящно поднялась на ноги, улыбаясь его недоуменному взгляду.       — Спасибо, мистер Старк, — сказала она, уходя. — Обед будет через час. — Люди смотрели ей вслед благоговейными взглядами.       Тони посмотрел на Харли, с головой окунувшегося в изучение материнских плат. Иногда Тони казалось, что Пеппер дает Харли тайные уроки очарования. Потому что соперничать с тем, как Харли мастерски и неосознанно использует свое положение красивого ребенка, могла только Пеппер с ее невозмутимой готовностью справиться с любой прихотью Тони.       Тони протянул руку, чтобы сотворить беспорядок на голове Харли. Не то, чтобы его кудри были чем-то, кроме хаоса. Харли громко возмутился и надул щеки.       Он был весь в предвкушении новых сплетен.       Официальное заявление вышло через три дня, уже после того, как в интернет просочились фотографии Тони и Харли в нью-йоркском офисе SI. Тони позволил миру думать, что его поймали с поличным и ответил на миллион вариаций вопроса «как это случилось?» Все было бы хорошо, если бы Тони сам знал, как, почему и зачем, потому что он не знал и уже не мог выяснить наверняка, все, что у него было — это догадки, а догадок миру хватало и собственных. В любом случае, Тони знал, как работать с прессой, он делал это с тех пор, как по неосторожности показал отцу свою первую печатную плату, и Говард решил превратить это в пиар-акцию. Тони умел нисколько не хуже выдавать одну и ту же информацию в разных вариациях, чем репортеры свои вопросы.       — Сможем ли мы поговорить с маленьким мистером Старком? — спросила его улыбающаяся молодая девушка, вероятно, только получившая свою должность.       — Нет, — категорично ответил Тони. — Возможно, когда он станет старше, намного старше, знаете, достаточно старше, чтобы осознанно очаровать вас всех, но Харли только три года, и я бы не хотел подвергать его такому стрессу, — для Тони это всегда стресс. И хотя Харли явно очень хорошо чувствовал себя в офисах SI, пресса была совершенно другим, более злобным полем. — На сегодня это все, всем спасибо.       Тони развернулся, не обращая внимания на крики позади и сбежал так быстро, как мог.       Во всяком случае, это было воспринято общественностью не так плохо, как он ожидал. Мало кто мог отнять у Тони этого ребенка теперь, когда его мать была мертва, и Тони внутренне содрогался всякий раз, вспоминая об этом: у Харли не было никого, кроме него. Если бы у Харли кто-то был, то стервятники сожрали бы Тони с потрохами, но так как у него не было никого, — и это очень скоро стало известно, — то Тони внезапно превратился в благородного человека. Что не значит, что также внезапно исчезла вся ненависть к Тони. Люди все ещё перемывали его кости, осуждали его поведение и просто плевались ядом при одном упоминании его имени, но кажется, — Пеппер так сказала, — что людям нравился образ богатого папочки-самодура с красивым ребенком. Пеппер также сказала, что, вероятно, это все было из-за красоты Харли. Люди были удивлены, что у Тони мог выйти такой милый ребенок. Тони тоже был бы удивлен, если бы не проводил с Харли большую часть времени и не знал, что Харли, при всей его красоте, был абсолютной занозой в заднице. Роуди говорил, что это было основой их схожести, засранец.       Оценки людей были неоднозначны, но больше положительны, чем отрицательны, и это удивило Тони.       Но были вещи, которые удивляли его больше. Например, первый день Харли в детском саду. Если он думал, что пресса была из самым большим испытанием, он ошибался.       Харли был заинтересован в детском саду так, как может быть заинтересован любознательный ребенок в новом месте, которое можно подвергнуть расследованию. Пеппер провела с ним разъяснительную беседу, суть которой сводилась к тому, что Харли не должен проявлять излишний энтузиазм и привлекать много внимания, но Тони видел по лицу Пеппер, что она и сама не думала, что это возымеет какой-то эффект. Харли был твердо настроен попробовать на зуб каждую стену здания и каждую нервную клетку преподавателя, и в этом он был похож на торнадо. Пеппер сказала ему: «есть вещи, которые Харли не стоило наследовать, но, кажется, он получил их все». Тони притворно схватился за сердце.       В любом случае, Тони понравилась система безопасности (хотя ее ещё стоило улучшить), отсутствие репортёров, дышащих в его шею и вполне приличный контракт о неразглашении. Улыбка Тони пару раз дрогнула, когда Харли, стоя перед большим — слишком, если честно, — зданием, оглянулся на него в легком приливе неуверенности. Тони улыбнулся ему так широко, как смог.       — Ну что, — сказал он, зарываясь пальцами в кудрявую макушку, — могу я рассчитывать хотя бы на день без жалоб?       Харли застенчиво улыбнулся, что определенно было отрицательным ответом. Тони вздохнул.       Мисс Форсет, имеющая больше грамот, дипломов и наград разных видов, чем это действительно было нужно одному человеку, встретила их с улыбкой и — действие, которое Тони мгновенно оценил — не высказала слишком много восхищения «звездному папе» и его ребенку. Вероятно, он был не первой знаменитостью, не первым миллиардером и не первым сочетанием их в ее жизни, и Тони, как и каждый раз до этого, был рад, что положился на выбор Пеппер.       Она улыбнулась Харли, откинув за спину длинную толстую косу светлых волос и спросила, нравится ли ему что-то в комнате и есть ли что-то, что он хотел бы посмотреть поближе. Харли несколько раз мотнул головой в разных направлениях и указал на сложную машинку из блоков. Мисс Форсет заинтересованно оглянулась, одобрительно кивнула и тут же увлекла Харли к заинтересовавшей его игрушке, задавая вопросы и с интересом слушая ответы.       Тони, глядя на это, мысленно выдохнул. Хорошо, что эта девушка — на вид ей едва было больше двадцати пяти — смогла так быстро найти общий язык с Харли. С другой стороны, вполне вероятно, что это Харли нашел с ней общий язык. В любом случае, Тони был рад и его беспокойство немного поулеглось. В комнате было ещё четверо детей, занятых объемными пазлами, и мисс Форсет бросала на них внимательный взгляд каждые пять секунд, но ни разу не сбилась с диалога с Харли, и Тони уважительно кивнул ей.       Миссис Саймонс, директор, весьма пухлая женщина с живым, подвижным лицом и блестящими за толстыми стеклами узких очков глазами, до этого не перестававшая описывать все прелести своего, как она говорила, «дошкольного учебного учреждения», сейчас подозрительно молчала. Тони оглянулся, чтобы убедиться, что она всё ещё здесь, и увидел понимающую улыбку, которая делала миссис Саймонс похожей на старую бабушку. Ее очки сверкнули, как будто эти стекла могли смеяться над ним.       — Можете быть уверены, что мисс Форсет справится. Она наш лучший специалист.       Тони не нравилось, что она говорила о его ребенке как о неком проекте, для которого требовался «специалист».       Он вспомнил, как клялся Пеппер с утра, что будет вежливее самого Христа, и снова обратил внимание на своего ребенка.       — Эй, Харли, — позвал он. Харли оглянулся, оставил деталь, о которой что-то рассказывал мисс Форсет, и подбежал к нему. — Мне пора идти, ладно?       Харли кивнул и, обняв Тони, побежал обратно, на ходу крича: — Пока, папа!       Тони недовольно поджал губы. Когда он оглянулся на миссис Саймонс, она всё ещё улыбалась своей старой улыбкой.       — Дети весьма непостоянны, — ровно прокомментировала она, но Тони знал, что ее это веселит. Он отрывисто кивнул и всю дорогу до выхода слушал хвалебные оды миссис Саймонс своему «дошкольному учебному учреждению», а также пламенные заверения в том, что его ребенок в надёжных руках.       Едва Тони сел в машину, как его телефон зазвонил. Тони давно задумывался о том, чтобы сделать собственный телефон, способный поддерживать связь с Джарвисом, но даже так вряд ли смог бы обойтись одними уведомлениями от своего ИИ. Было бы очень недальновидно с его стороны раскрыть Джарвиса по неосторожности. На дисплее высветилось «Pepper» и фотография хмурой мисс Поттс, которую Тони сделал совершенно, как он сам утверждал, случайно. В любом случае, он всегда удивлялся способности Пеппер распределять и угадывать время.       — Старк, — рявкнул он в трубку по привычке, заводя машину.       — Как первый день в детском саду, мистер Старк? — раздался радостный голос Пеппер.       — Очень смешно, мисс Поттс, — ответил он. — Хотя я не отказался бы остаться с этой милой блондиночкой вместо Харли.       Тони почти видел, как Пеппер закатывает глаза.       — Ну, милых блондинок не обещаю, но мадам Фрей выкрасилась в холодный блонд три дня назад и ждёт похвалу своему новому цвету.       Тони застонал.       Мадам Фрей была единственной женщиной в совете директоров SI, и если этот факт сам по себе не говорил о том, что она была весьма страшным человеком, то, помимо прочего, мадам Фрей занималась скалолазанием, сноубордингом и каждое лето летала к новому берегу для дайвинга. У нее был сын, не отличающийся ни умом, ни талантами, но страстно, как и его мать, любивший путешествия, и он большую часть своей жизни тратил на дешёвые мотели и исследования пещер в местах столь далёких от цивилизации, что Тони передергивало от одной мысли. Мадам Фрей раз в год меняла любовников, держала в доме нескольких поваров, потому что еда горела у нее в руках, упорно называла Тони «mon ami» и спорила с другими членами совета так, будто от этого зависела ее жизнь. Она часто была на стороне Тони, но бывала и против, критиковала его костюмы от Версаче, но обожала коллекцию солнцезащитных очков. Пеппер говорила, что Тони и мадам Фрей уживались как дом в огне, и она была права. В любом случае, Тони нравилось это. Мадам Фрей во многом была лучше даже Оби, а у Тони априори было предвзятое мнение к Оби.       — Добро пожаловать обратно в рабочий мир, мистер Старк, — радостно (о, Тони чувствовал, как она издевалась над ним) пропела Пеппер на том конце провода. — Сегодня у Вас запланирована встреча с Правлением в 10:40 для предоставления результатов расследования. Гровер и Либерман составили отчёты, которые ждут Вас на Вашей почте. Кроме того, в 13:00 запланирован брифинг… — Пеппер продолжала радостно перечислять список дел на день, Тони продолжал в раздражении дергать коробку передач.       Если Тони хотел выкинуть телефон в окно, но не делал этого, потому что это голос Пеппер говорил все эти ужасные вещи, и если Пеппер намеренно тянула предложения и озвучивала вещи, которые в этом не нуждались, и если они оба знали это, то они продолжали молча делать то, что делали, как это длилось уже очень долгое время.       Тони доехал до офиса, припарковал машину и встретил Пеппер у входа в здание. Она говорила по телефону и, судя по улыбке без единого намека на те милые ямочки на ее щеках, собеседник раздражал ее до глубины души. Тони кивнул в знак приветствия, Пеппер кивнула в ответ, передала ему несколько бумаг и завершила разговор быстрее, чем он ожидал от нее. Они долго обсуждали предстоящую встречу с советом, брифинг, недовольство Оби, проблему приоритета поставок, над которой юридический и финансовый отделы бились уже несколько месяцев, затем результаты «охоты» Гровера и Либермана, и очень скоро Тони забылся в фальшивых улыбках, распоряжениях, подписях, бумагах, диалогах и прочих прелестях владения миллиардной компанией.       Все это отвлекало его от мыслей, витавших в его сознании в фоновом режиме, приглушённых, но никак не исчезающих, не дававших ему покоя. Это были, конечно же, мысли о Харли и о том, стоит ли Тони ехать прямо сейчас, чтобы забрать его.       — Он в безопасности, и его занятия в самом разгаре, — остужала его Пеппер, когда он задумчиво крутил в руках ключи от машины. Тони одаривал ее сверкающей улыбкой, и Пеппер подавала ему новую папку документов. Когда она листала список своих контактов, Тони заметил, как она на секунду остановилась над номером «Форсет», но он ничего не сказал. (У него даже не было номера чертовой Форсет!)       Они работали, делая вид, что все хорошо, что ничто не отвлекало их больше, чем перешептывания людей за спиной, что нет никого за пределами их взгляда, о ком можно было бы волноваться. Если Тони мог найти себе оправдание в том, что Харли был, буквально, его ребенком, то волнение Пеппер было чуть более необоснованным, но едва ли менее ожидаемым, чем его собственное — Пеппер обожала Харли, и Тони не нужно было заморачиваться, покупая ему дорогую одежду — Пеппер прекрасно справлялась за него. После всех тех дней, которые Пеппер была вынуждена провести, присматривая за маленьким негодяем, играя с ним и уставая настолько, что едва доходила до гостевой комнаты в квартире Тони, он не был удивлен ее вниманию, потому что Пеппер, отчего-то, любила Харли, и Тони нравилось это.       Встреча с Правлением прошла лучше, чем он ожидал: его выслушали, задали несколько наводящих вопросов, которые очень быстро и очень профессионально отбили Гровер и Либерман, посвятившие несколько месяцев жизни этому делу, из действия были восприняты в основном положительно (не то, чтобы Тони действительно нуждался в их разрешении) и даже легкая неустойчивость курса акций, казалось, никого не волновала.       — Мы должны обязательно познакомить наших детишек, mon ami! — сказала радостная мадам Фрей, выловив Тони на входе. Тони был уверен, что Пеппер смеется за его спиной.       — Харли три года, Франческа, — сказал Тони, пытаясь не дать смеху сорваться с губ. Вокруг находилось так много людей.       — Зная твои гены и моего мальчика, я уверена, что сейчас самое время для их дружбы, — мадам Фрей трагично вздохнула, и Тони понял, что пропустил одну из бесконечных историй о ее сыне. — Я слышала, ты снова собрался на побережье.       — Дом, милый дом, — пропел Тони. — Ты не можешь меня винить.       — Могу, и очень даже. Тебя едва видели в Нью-Йорке в эти три месяца, и ты снова уезжаешь? — она надула свои ярко накрашенные губы.       — Хочу научить сына серфингу. Теперь я все о детях, ты знаешь.       — Харли три года, mon ami.       — Зная мои гены и мое безрассудство, самое время пробовать что-то опасное.       — Ты невыносим, как и всегда, — мадам Фрей закатила глаза.       — А ты как всегда прекрасна, Франческа, — Тони прижал руку к груди. — Но я вынужден бежать. Моя Пеппер толкает меня в спину, пока ты не видишь. Ты знаешь Пеппер. Я не могу с ней бороться.       — Да, да, — мадам Фрей помахала рукой в сторону выхода, и Тони с Пеппер же отошли достаточно далеко, когда она закричала: — Я тоже приеду учиться кататься на доске, Старк!       — О боже, — прошептал Тони так, чтобы только Пеппер слышала его.       — Мы обречены, — поддержала его Пеппер, невозмутимо перебирая бумаги в руках.       После тяжелого дня Тони был как никогда рад видеть Харли, даже несмотря на то, что ребенок все еще был полон энергии и крутился волчонком рядом с Тони, перескакивая в рассказе с вещи на вещь и с события на событие. Тони его прекрасно понимал, и этого было достаточно, даже если бедная мисс Форсет выглядела уже не такой яркой и жизнерадостной, как в начале дня. В ее группе было пятеро детей, и, если все они были такими же, как Харли, Тони не мог ее винить.       Харли гордо рассказывал о своих достижениях в математике всю дорогу до дома, Тони кивал и поддакивал в нужных местах, они вкусно поужинали и Харли даже уснул раньше обычного, что лучше всего остального говорило о веселом и насыщенном дне.       Выключая свет в комнате Харли, Тони не мог не думать о том, что Пеппер всегда оказывалась права, независимо от ситуации. Он не знал, была ли это женская особенность или индивидуальная суперспособность Пеппер.       Тони отправился в мастерскую, которая была совсем далека от его мастерской в Малибу. Тони упорно совершенствовал голографические экраны, доводя их до совершенства отклика, цвета и интуитивного управления, и Тони должен был признать, что ему приходилось совершенствовать код Джарвиса в процессе, потому что Джарвис, в угоду желанию Тони, лежал в основе управления всеми системами особняков.       Тони впервые за три месяца чувствовал себя свободным делать то, что ему хочется, несмотря на кучу проблем вокруг, и дело было не только в компании, но и в Харли. День был полон встреч, переговоров, споров и прочих нелюбимых Тони вещей, но он впервые вздохнул полной грудью, даже переживая за Харли в новом для него месте, потому что его руки не были заняты ребенком, и он мог отвлечь от него свои мысли достаточно, чтобы обратить больше внимания на мир вокруг. Ему этого не хватало.       Тони провозился в мастерской до утра, отвез Харли к снова ярко улыбающейся мисс Форсет, затем проспал три часа на диване в своем кабинете и провел оставшуюся часть дня в отделе исследований и разработок, сотрудники которого (или Тони так казалось) радовались ему, как второму пришествию Христа.       — Значит, ты теперь играешь в любимцев, босс, — недовольно проворчал Гровер, подавая Тони папку синего цвета и отвертку, которую Тони у него просил. Тони недоуменно поднял брови.       — Невинное выражение твоего лица не действует на меня после того, как ты забрался на Эйфелеву башню и по интернету разлетелись твои фото топлес. Нет в тебе ничего невинного.       — Как и нет способности читать чужие мысли, — пожал Тони плечами, — о чем ты?       Гровер достал телефон, сделал несколько легких нажатий и развернул его экраном к Тони. На экране довольный, как кот после сметаны, Феррерс прижимался щекой к щеке смеющегося Харли.       Тони утер лоб грязной рукой.       — Я хочу самое большое возмещение, которое мы можем с него получить, за несанкционированные фотографии с моим сыном.       Гровер мгновенно просветлел и даже не попытался скрыть улыбку, похожую на улыбку Феррерса на фото.       — Будет, босс!       Тони раздраженно помотал головой в стороны и вернулся к сборке аккумулятора в руках. Рядом пытались делать серьезные лица сотрудники отдела.       Они прожили так еще несколько недель.       Калифорния была для Тони особенным местом. Если честно, то местом, куда он предпочитал сбегать.       Тони ненавидел особняк своих родителей с его тяжелой атмосферой дороговизны и важности. Он не понимал этого, когда был маленьким, но однажды Роуди удалось затащить его в дом своих родителей, в дом, полный смеха, запаха вкусной еды, хаотично расположенных горшков с цветами, дешевых (иногда просто смешных, глупых или уродливых) безделушек на полках, тяжелых стеганных одеял, в дом, совсем не похожий на то, что мог бы сделать дизайнер или просто богатый до ужаса человек, и Тони внезапно осознал, что дома на самом деле бывают вот такими — мягкими и уютными.       Отец был до кончиков волос жителем Нью-Йорка, мама до безумия любила Венецию, а он просто однажды, через два года после того, как их не стало, проснулся на пляже с диким похмельем. За его спиной были скалы, а впереди — синий, как на картинках, океан, окрашенный в алые цвета восхода солнца, и Тони решил, что здесь будет его дом.       И Тони строил дом в Малибу с нуля, он сам проектировал его, сам проводил расчёты, сам проверял поставщиков и их материал, почти каждый день крутился между рабочими, поправляя то тут, то там то, что они делали, указывая на то, что они, по его мнению, делали не так, и просто мешался под ногами, пытаясь убедиться, что результат будет именно таким, каким он его видит. Он спорил со своим дизайнером до хрипоты, и бедная девушка переделывала проект не меньше полсотни раз, но, когда Тони зашел в полностью готовый дом, он понял, что это стоило всех криков, усилий и денег, потому что почувствовал, что хочет остаться навсегда.       Пеппер таскала глупые безделушки, Роуди — самые уродливые одеяла, Кросс подарила картину в стиле абстракционизма, которую Тони повесил в самом неприметном месте, потому что она была ужасной, и все они медленно превращали место, которое построил Тони, в неряшливую пародию на красивый, изящный проект его дизайнера. Тони это нравилось.       Он сбегал в Малибу, на пляж в годовщины смерти родителей, сбегал туда прятаться после своих самых громких выходок от СМИ, сбегал от криков и споров с Роуди и Пеппер, сбегал от бессонных ночей и часто оказывался там после самых тяжелых запоев. Непонятно, почему, но казалось, будто эти скалы могут уберечь его от мира, а воды — заставить думать в нужном направлении. Тони было легче подниматься утром с этой кровати, зная, что он находится на краю земли, и в его панорамные окна не заглянет ни один человек.       Оказалось, что было что-то, что могло заставить это место стать еще более особенным…       Солнце стояло высоко в небе и слепило Тони глаза, пока он укладывал на песок покрывало и пару полотенец с бутылками воды.       — Ну все, я побежал! — Харли махнул рукой, как будто на прощание, и, не снимая футболку, рванул к линии прилива так быстро, что это было удивительно для ребенка его возраста. Тони едва успел повернуть голову в его сторону.       — Куда!.. Стой! Харли!       Его ребенок смеялся над тем, как Тони, спотыкаясь на песке, бежал за ним, выкрикивая угрозы пополам с ругательствами.       Вытаскивая Харли из воды до того, как он утонет, наблюдая за высоким небом, исчезающим в бескрайних водах Тихого океана, слушая заливистый смех и не способный удержаться от смеха сам, Тони хотел остаться еще больше. Он надеялся, что навсегда.