Сердца из камня и стали

      Пеппер всегда была немного отстраненной. От компаний, от интересов, от родственников, много от чего ещё. Мама тяжело вздыхала, когда Пеппер — ее Джинни — валялась в груде книг, закинув ноги на стену у изголовья кровати и читала — проглатывала — книги по экономике, менеджменту и в принципе все, что могли посоветовать ее преподаватели и позволить себе ближайшие библиотеки. Пеппер мало интересовалась мальчиками, потому что могла прочитать намерения на их лицах если не с первого взгляда, то с первых трёх фраз точно; мало интересовалась девочками и их миром грёз об этих самых мальчиках (историй было так много, они все были таким жутким миксом абсурда и реальности, что почти всегда она не могла понять, где начинается правда и заканчивается вымысел, но, кажется, в этом была суть всех девичьих посиделок, которую Пеппер не могла понять), а также их диким стремлением угнаться за модой (мама покупала Джинни лучшие модные журналы, но Пеппер предпочитала стиль модным тенденциям или большинству из них).       Не то, чтобы она совсем не умела общаться с другими людьми. Она была эрудированной достаточно, чтобы не теряться в компаниях; достаточно симпатичной, чтобы не испытывать проблем из-за внешности (хотя в раннем подростковом возрасте, когда уход за волосами ещё был тяжёлым трудом, а не рутиной, ее волосы были похожи на солому, и ей пришлось пережить много комментариев по этому поводу); она не выделялась в школе, у нее были стабильные оценки выше среднего; она могла нарушать правила или прикрывать нарушителей, а могла и нажаловаться на них администрации, если их действия казались ей выходящими за рамки и т.д.       Она была обычной девчонкой, просто немного менее вовлеченной в общественную жизнь, чем другие.       Но у нее было достаточно амбиций, чтобы стремиться в лучший вуз, чтобы искренне считать окружающих глупее себя, чтобы смотреть на всех этих «красавиц» и «красавчиков» вокруг и думать, что определенно займет более высокое положение, чем любой из них. Иногда она ностальгировала по временам, когда была такой самоуверенной, целеустремленной и бескомпромиссной.       Например, в такие дни, как этот.       Она смотрела, как Тони раскачивается на стуле, даже не пытаясь делать вид, что слушает. Его взгляд был устремлён к окну, и Пеппер не в первый раз видела этот стеклянный взгляд — Тони был либо на грани научного прорыва, либо на грани незаконного сумасшествия. Второе случалось чаще первого, поэтому Пеппер чувствовала себя в праве тяжело вздохнуть, но представитель нью-йоркского филиала продолжал вдохновенно вещать о достижениях за квартал и пытался сделать свои попытки переманить Тони в Нью-Йорк незаметными. Пеппер делала быстрые заметки в планшете, зная, что бедняга распаляется впустую. Она надеялась, что он тоже это знал.       Тони прослушал ещё пару-тройку длинных, выверенных предложений, а затем соскочил с места, и Пеппер начала говорить о забытой ранее важной встрече (которой не было) всего за секунду до того, как он начал двигаться. Она работала на Старка не первый день, и она была ничем, если не профессионалом.       Тони радостно улыбнулся (и Пеппер знала, что эта улыбка была не для его собеседника), пока Пеппер отправляла Хеппи сообщение о необходимости подогнать машину, и вылетел из кабинета так быстро, как смог.        (И если Пеппер казалось, что он немного сбавляет скорость на поворотах, подстраиваясь под ее высокие каблуки, что ж, она была достаточно высокомерной, чтобы позволить себе такие милые фантазии).       Когда Пеппер только пришла работать в SI, она с первых же минут начала чувствовать катастрофу. Не то, чтобы она была мнительной, но это черная кошка утром смотрела на нее достаточно презрительным взглядом, чтобы заподозрить неладное, до нее от Старка с топотом и криками сбежало двенадцать персональных ассистентов (последняя вылетела на глазах у Пеппер, растрёпанная и со слезами на глазах), и человек из отдела кадров нервно потирал виски, но смотрел на ситуацию лишь с бесконечным терпением, и это что-то да значило (когда девчонка подбежала с претензиями к человеку из отдела кадров, грозя судом, прессой и небесной карой, она получила в ответ лишь пренебрежительное пожатие плечами и презрительную ухмылку, после чего вспыхнула ярко-алым цветом и побежала ещё быстрее; Пеппер тогда подумала, что у нее появился новый кумир).       Человек из отдела кадров махнул ей рукой в сторону двери, из которой вылетела девчонка, и, если Пеппер могла что-то понять в его выражении лица, он совсем ничего от нее не ждал и, возможно, уже подбирал нового кандидата на должность. Вспоминая о растрёпанной девочке, Пеппер думала, что он, возможно, прав.       Пеппер рискнула, с трудом толкнула тяжёлые двери и оказалась в каком-то подобии гаража с явно большим количеством места, чем может быть нужно одному человеку. Если беспорядок, полумрак и затхлый воздух с характерным запахом о чем и говорили, так это об изрядной попойке. Мысленно Пеппер готова была увидеть даже провалившуюся в самом разгаре оргию.       Но это был только один человек.       Старк с трудом поднял голову и смотрел на нее так нетвердо, что над ним стоило посмеяться. В его руке была бутылка из темного стекла с красивой даже издалека этикеткой (наверняка дорогой алкоголь), а его тело было похоже на комок неровных конечностей.       — Проваливай, сколько можно, — пробормотал он так невнятно, что она еле разобрала.       — Меня зовут Вирджиния Поттс, я…       — Да мне насрать. Я сказал — проваливай. И скажи там, что они перестали посылать всяких шлюх в мою мастерскую. Не проходной двор.       Пеппер почувствовала, как ее щеки загорелись.       Старк сделал глоток прямо из горла, и боже, как она ненавидела его в этот момент. «Какой мудак может так нажраться среди бела дня», — думала она, и в ее голове были только мысли о том, как ударить его побольнее, потому что, даже если здесь есть камеры, Пеппер была бы рада заплатить за хороший удар.       А потом ее телефон загорелся, и она бросила бездумный взгляд на дисплей.       16 декабря.        «О, черт, — подумала она, — ну что за идиоты». Она не знала, о ком конкретно она думала, но определенно чувствовала некую собственную вину. Это был не лучший день для начала отношений с боссом.       Старк спрятал лицо, уткнувшись лбом в колени и обняв ноги, и совершенно забыл о ней.       — Я… — Пеппер посмотрела на совершенно неподвижную фигуру перед собой. — Извините.       И она выбежала вслед за той растрёпанной девчонкой, и человек из отдела кадров в этот раз презрительно смотрел на нее.        «Хорошая работа, Джинни, просто отлично», — думала она в тот день, и это мысль была эхом в ее пустой голове.       Жизнь не заканчивалась на Stark Indastries. (Но могла бы.)       Пеппер варила кофе на следующий день, стоя у плиты в спортивном костюме бледно-серого цвета, и задумчиво смотрела в окно, когда услышала трель дверного звонка. Надо сказать, что она удивилась. Не то, чтобы у Пеппер было много друзей — или знакомых — в Калифорнии, ее родители все еще жили в Айдахо, как и те немногочисленные родственники, которых она знала. Пеппер выключила плиту, провела рукой по лицу (она не знала почему, но сон сегодня был испытанием) и с явной неохотой двинулась к двери. Кто бы это ни был, у него было паршивое чувство такта и времени, потому что ее голова уже раскалывалась от непрерывного звона.       — Какого… — у Пеппер было заготовлено несколько весьма неплохих фраз, но она замерла с открытым ртом, едва рассмотрев посетителя.       — Ладно, я знаю, что это странно, но Джарвис назвал это хорошим делом или типа того. И я до сих пор не знаю, почему я его слушаю, он еще хуже во всех этих вопросах с, ну, ты знаешь, с людьми, чем я, но я почему-то решил, и потом увидел кадры, и я был на самом деле не в худшем из моих состояний на этот раз, но я…       — Слишком много «я», мистер Старк, — Пеппер приподняла брови в явном осуждении. Внутри она хотела смеяться от его растрепанного потерянного вида. Он был гениальным богачом с обложек журналов, он не должен был выглядеть как потерянный щенок.       — Да, да, я… — он запнулся, — в смысле, в смысле это немного тяжело, тем более зная… — он запнулся и сунул ей в руки дорогую корзину фруктов. — Это тебе.       Пеппер долго смотрела не него, прежде чем кивнуть. Это была одна из самых неловких ситуаций в ее жизни.       — Ну, и… Если ты найдешь хорошую пиццерию, где мне дадут достаточно перца, чтобы перебить дикое похмелье, я тебя найму.       Пеппер смотрела не него еще какое-то время. Предложение казалось до дерзости глупым и бессмысленным. Она чувствовала себя оскорбленной. Этот человек вообще что-нибудь знал о правилах проведения собеседований? Приема на работу?..       У мужчины перед ней были самые красивые глаза, которые она когда-либо видела. А она никогда бы не влюбилась в кого-то с репутацией Тони Старка.       — Мне нужно три минуты на звонок.       В конце концов перца привезли столько, что Тони за раз выпил полтора графина воды. Пеппер все время прятала ухмылку, и была уверена, что мистер Старк тут же забыл ее имя, потому что он дал ей ровно пять минут на то, чтобы собраться (и успел разобрать и собрать телевизор, пока ее не было), посадил в машину и привел в отдел кадров, как будто так и должно быть. Он сказал: «Пеппер будет моим новым помощником. Выдайте ей премию», и Пеппер даже не подозревала, что это имя намертво приклеится к ней на всю жизнь впоследствии.       Она могла понять, почему люди бежали от него. Старк был кошмаром. Он ненавидел графики, расписания, вечно опаздывал, ни на кого не обращал должного внимания, мог мгновенно потеряться в своей голове даже посреди своих самых важных мероприятий, с удовольствием и шармом нарушал дресс-код, много пил (и Пеппер очень молчаливо восхищалась тем, как он мог, не помня даже собственное имя, прочитать несколько лекций по разным направлениям наук подряд, а потом сделать какое-нибудь научное открытие и ничего не помнить к утру), почти не спал (и никогда не считался с графиком сна других людей), не ел (а если и ел, то либо самую дешевую еду, при одном взгляде на которую закрадывались мысли о расстройстве желудка, либо те маленькие тарталетки по пятьдесят баксов за штуку), всегда оставался самым умным человеком в комнате и, самое ужасное, знал об этом. Если бы где-то кто-то составил рейтинг самодуров, Старк должен был занимать там одно из самых почетных мест.       Пеппер работала на голом упрямстве, особенно первые несколько месяцев. Ее биографию тщательно проверяли ушлые представители СМИ, часовые пояса сменялись перед глазами с дикой скоростью, она почти дюжину раз перерабатывала свою структуру заметок и где-то к концу третьего месяца (на нее уже начинали смотреть с уважением) была готова опустить руки, несмотря на астрономическую зарплату.       Работать у Старка значило в первую очередь чувствовать себя ущербной. Он был ужасающе продуктивен, его мозг работал на каких-то заоблачных оборотах в том, что касалось его компании или изобретений, он мог буквально создать новую науку за ночь или стать экспертом в какой-нибудь области за несколько часов, он в совершенстве владел шестью языками и на среднем уровне знал еще около пяти (они все равно всегда брали с собой переводчика, и работой Пеппер было найти кого-то компетентного в глазах Старка, а таких было немного), он ни разу на ее памяти не взял в руки калькулятор и так ловко и непринужденно ориентировался в политике и экономике как внутри страны, так и на международном уровне, что Пеппер чувствовала дикое желание пойти и смыть свой диплом в унитаз, где ему было самое место.       Конечно, это значило, что все остальное — бытовое, то, что необходимо для выживания, было делом Пеппер. Его расписание, страховки, имена деловых партнеров и вежливые подарки им, важные даты, отслеживание документов и почты, сопровождение (и по большей части запись ключевых моментов там, где Тони просто делает вид, что присутствует, то есть практически везде), регулировка передвижения машин и охраны, химчистка, стирка, уборка и даже доставка еды и еще столько разных дел каждый день, что голова шла кругом. Пеппер и о самой себе так никогда не заботилась.       Но дело в том, что, когда Пеппер видит суммы, которые Старк жертвует на благотворительность из собственного кармана, она давится кофе и сомневается в своей способности правильно считать нули. И в тот день, когда она чувствует особенно острое отчаяние из-за того, что все еще не привыкла, она ломает каблук и мистер Старк разворачивает машину ради похода в бутик и отдает Пеппер консультантам раньше, чем она успевает проблеять о том, что не может себе этого позволить. Она выбирает самую дешевую пару туфель (и все равно самую дорогую в ее жизни), рассчитывая провести в них только один день, а потом почетно устроить на полке, но мистер Старк, фыркнув, выбирает для нее одну из самых дорогих пар, отдает ей свою карту, легко сообщает код от нее и уходит ждать в машину. Пеппер, в духе мистера Старка и для его же раздражения, оставляет девочкам большие чаевые. (Старк даже не замечает этого).       Каждый день, когда Пеппер видела, как легко он меняет дорогие костюмы от ведущих дизайнеров на старые и рваные вещи, в которых уже нельзя найти ни признака самого захудалого бренда, когда она слушала его беглые объяснения по контрактам, которые ему приходится давать только потому, что Пеппер нуждалась в этом, когда он снова блистал своей дерзкой улыбкой и острым языком в обществе людей, даже не стоящих всего этого, когда Старк приходил в отдел исследований и так легко и быстро становился там своим человеком, Пеппер заставляла себя поднимать голову выше и делать больше.       Пеппер даже знала, почему так мало людей продержалось рядом с ним при всей его яркой и притягательной личности. Старк делал хорошие поступки тихо и незаметно, а плохие — громко и напоказ. Его жизнь и жизнь его близких (иногда она думала, что из близких у него только Роудс) проходила в свете вспышек фотокамер и шуме сплетен. Старк плохо разбирался в пиаре (или делал вид?), но, казалось, был создан для того, чтобы быть медийной личностью. Старк так высоко летал в сравнении с ними, маленькими обыкновенными людьми, что никакая самооценка не выдерживала рядом с ним. И мужчины, и женщины всеми способами пытались дотянуться до него и, боже, как Пеппер раздражали все эти девушки в его спальне, смотревшие на нее как на грязь под ногами. Когда Пеппер совсем осмелела и начала хамить им, она ожидала выговора или штрафа, а Старк только рассмеялся и в очередной раз выдал одну из своих платиновых карт с наставлением купить «что-нибудь подороже».       Это интересно, но странные люди притягивают других странных людей. В Роудсе было что-то, что заставляло иррационально чувствовать себя рядом с ним особенно формально (вероятно, высокое офицерское звание), и некоторые из его грозных взглядов могли пугать Пеппер (а уж тем более не таких подготовленных людей) до дрожи в коленках. Роудс был похож на большого медведя, который решает, съесть вас на завтрак или на обед, и, хотя его улыбки всегда были очень доброжелательны, в комнате со многими людьми он часто оказывался центром тяжести (даже если в компании с Тони они похожи на двух больших идиотов). Но Роудс не единственный. Люди вроде Дэвида Либермана или Тиары Кросс в конце концов оказывались яркими профессионалами своего дела, но первое, что вы могли бы заметить в них — подавляющую личность. Пеппер часто думала, что само их нахождение рядом с Тони Старком говорит о невероятных способностях. Была просто важная деталь в том, что они, кажется, выбрали Тони из всех людей и возможностей. Они крутились вокруг него, как планеты в солнечной системе, и Джейден Гровер однажды сказал ей: «Мы люди Старка с потрохами. Однажды мы попадем за это в ад, но в процессе будет весело». Вместе с Робертом Феррерсом они выиграли одно из самых громких дел по оскорблению чувств верующих в этом десятилетии (столетии?) как в правовом, так и в социальном поле, а потом еще неделю платили штрафы за бесконечное множество административных нарушений во время празднования. Феррерс говорил: «Если бы меня не взял Старк, я бы сдох где-нибудь на помойке», и его пьяная улыбка — чистое безумие. «Они все идут за Старком, потому что он худший из них», — ясно поняла она однажды. В такие моменты Пеппер опрокидывала в себя бокал шампанского и улыбалась, зная, что она тоже одна из этих планет.       Ей нравилась ее работа. Ей нравилось быть рядом со Старком, и она могла немного гордиться тем, что контролирует его жизнь.       Итак, Пеппер металась из стороны в сторону несколько месяцев, пока однажды не поняла, что уже больше полугода не думает об увольнении. Она уже не чувствовала себя тонущим новичком, все увереннее и увереннее отказывала людям в назначении встреч, все легче ориентировалась в почте, предугадывала заказ еды или время вызова машины, все свободнее покупала туфли за счет своего босса.       Когда Старк — Тони — посмотрел на нее своими сияющими глазами, гордо улыбаясь очередному фурору в области вооружения, а его волосы были небрежно и неряшливо растрепаны, притягивая ее взгляд своим насыщенным цветом, Пеппер знала, что уже никуда не денется.       Что ж, это не была любовь с первого взгляда. И даже не со второго. Пеппер не ревновала его к бесконечному вороху любовниц, не рисовала его инициалы в ореоле сердечек и давно научилась решать мелкие юридические дела, связанные с распутным образом жизни, без его участия. Мистер Старк мог бы купить небольшой остров на сумму, равнозначную его штрафам за полгода. Пеппер знала большую часть сотрудников патентного бюро штатов по именам.       Пеппер была удивлена тем, как легко он отступил от откровенных попыток переспать с ней, когда она сказала «нет», и тут же поняла, почему никто никогда не пытался обвинить его в чем-то вроде изнасилования или принуждения — на Старка было достаточно желающих. Он все равно флиртовал, шутил и, как будто по инерции, пытался заставить ее смеяться чаще, чем действительно занимался важными вещами. Он безоговорочно доверял ей, позволял больше, чем многие ее работодатели и, несмотря на то что был самым проблемным человеком из всех, был ещё и самым лёгким из них.       Если встречу назначали на восемь, а Старк говорил, что будет к одиннадцати, то даже третья мировая или апокалипсис не могли изменить его решения. Пеппер послушно кивала, скидывала информацию ответственным людям и не тратила нервы зря. Старк был миллиардером, имелось ощущение, что он мог бы опоздать и на собственные похороны без последствий. Все просто.       Между тем, как Старк обыгрывает казино и отказывает очередному представителю «гениальной идеи», Пеппер просто смотрит на него и понимает это. Он говорит какую-то глупость, а следующая его мысль — признак гениальности. Он отдает официантке стодолларовую купюру за кофе и отказывается сбивать цену на ракеты даже на процент. Тони Старк — противоречие в чистом виде, и когда Преппер смотрит на него, она думает, что на своем месте.       Земля не рушится под ней, и она не начинает ронять вещи в его присутствии, это просто тихое желание быть рядом и делать его счастливым, даже если это значит лишнюю чашку кофе в три часа ночи. Она идёт по этому пути, как будто была рождена для этого места.       Итак, однажды он просто не отвечает на ее сообщения. Это нормально. Очень знакомо. Почти уже не раздражает. Так или иначе, чудо само по себе уже то, что он не оглох от тех диких воплей, которые считает музыкой. Но его нет в особняке, в офисе, ни в одном из его любимых клубов или игровых домов, его нет на пляже и в пекарне за перекрёстком, и Пеппер с удивлением смотрит на дрожь в своих руках. Как можно потерять взрослого мужчину, буквально воплощение магнита для внимания? Что с ней сделают за это? (Подполковник Роудс страшный.) Где его искать?       После нескольких часов бесполезных попыток на почту SI приходит требование о выкупе, и у Пеппер внезапно земля уходит из-под ног. Она звонит Роудсу, даже не представляя, что именно сказать, но тот все равно как-то понимает её, и он садится на рейс всего через 49 минут после звонка.       Он в любом случае опаздывает, потому что Старк приходит домой сам, с синяками на скуле и подбородке, хромая, но с самой довольной улыбкой из всех. Старка с порога надиктовывает ей планы на день, отменяет несколько встреч (о которых даже не должен помнить) и просит записать его в спа.       — Как… Что случилось? — требует Пеппер, зная, что пожалеет об отсутствии записей.       — Эм… — он выглядит потерянным, как маленький ребёнок. — Я пришёл домой?       Чем больше вопросов задаёт Пеппер, тем более потерянным он выглядит. Ей требуется несколько месяцев, головомойка от Роудса и ещё одно шарлатанское похищение, чтобы понять, что это действительно нормально. (Это так ненормально.) Что это какая-то особенная часть жизни гениального миллиардера и филантропа. Что люди на самом деле просто хватают его на улице и уводят куда-то. Что Старк бегает от таких людей с самого детства.       Когда Пеппер видит синяки в первый раз, её тошнит. Со временем она привыкает, но её сердце никогда не останавливает этот бешеный ритм каждый новый раз.       Старк разбирает и собирает оружие быстрее любого профессионала, имеет слишком жёсткие мышцы для человека с праздным образом жизни, может собрать бомбу на коленях из карандаша и жвачки. Он похож на старика посреди детских игр. (Никто никогда не похищает Пеппер или Роуди).        (Пеппер знает, что все это бесполезно. Он Тони Старк. Не может быть никаких надежд).       Харли — воплощение своего отца. Пеппер не знает, переживёт ли мир ещё одного Тони Старка, но не то, чтобы кто-то оставил выбор по этому поводу. (Тони не спускает сына с рук, и Пеппер чувствует болезненное желание стоять рядом с ними, даже если не может. Но Харли — очарование, несмотря на то, какой он маленький и милый, он кажется тем самым маленьким чертенком, о котором могла бы мечтать Пеппер, если бы когда-нибудь оставила себе шанс). Харли смотрит, как Тони, улыбается, как Тони, отвечает, как Тони, и доставляет неприятности точно так же, как Тони. А Пеппер невольно (или не совсем) вовлечена в заботу о нем.       Тони любил детей, но намного больше боялся их, так что в его внезапной готовности бросить все ради ребёнка, свалившегося на его голову, как снег посреди лета, есть и странность, и естественность. Тони бы никогда не оставил ребёнка. Даже если бы он не влюбился в него с первого взгляда, он все равно был бы самым мягкосердечным отцом в мире. (Пеппер достаточно слышала о Говарде и Марии. Лучшие родители вырастают из самых несчастных детей).       Пеппер проводит все эти бесконечные (отрицательные, кроме одного) тесты ДНК из врожденного педантизма. Но никак не из заинтересованности. Отрешенная реакция Тони ненадолго разбивает ее (ее яркая картина Тони разбивается на осколки в ее воображении), но дело в том, что Тони никогда не просил детей, не планировал и не обсуждал их, и уж точно хорошо предохранялся. Этот ребенок не был его выбором, его желанием, он мог бы быть предметом мести, шантажа, чего угодно (с тех пор, как Пеппер работает на Тони, она вживую познакомилась с тем, какими злобными могут быть женщины). Но ребенок тоже не выбирал родиться, и его мать, кажется, была на пороге отчаяния и все равно не пошла к Тони за деньгами, славой или чем угодно еще (тем, за чем ей нужно было пойти).       Пеппер никому не говорит, но ей дышится легче, когда Тони забирает Харли, когда делает первые неуклюжие попытки быть отцом, а не веселым дядей, когда учится готовить или когда учит своего ребенка всему на свете (потому что, конечно же, гениальность в семье Старков — не особенность, а доминантный ген), когда он неуверенными, но широкими шагами воплощает в себе образ отца, о котором сам мог бы мечтать (даже если не догадывается об этом).       И Харли, так сильно похожий на отца, заставляет улыбаться чаще, мгновенно покоряет людей вокруг и исследует мир с бесконечным энтузиазмом своего отца. (Пеппер немного влюблена в тот образ семьи, который появляется у нее в голове, когда она встречает Тони после тяжелой благотворительной вечеринки с Харли на руках. Она никогда не позволяет себе по-настоящему надеяться).       Пеппер — второй экстренный контакт Харли, даже если должна была записать Роудса вторым, Пеппер уводит от Харли и Тони Обадайю с его расчетливым выражением лица, Пеппер едва не грызет ногти в первый день Харли в детском саду, покупает мальчику игрушки и раскраски, развивающие книги и яркие карандаши. Сама не замечает, как голубоглазый чертенок, треплющий ей нервы не хуже своего родителя, вдруг перестает быть просто ребенком Тони Старка.       Пеппер хочет плакать от того, как сильно она хочет и не может получить Тони и Харли. Но иногда ей страшно просто от того, что все ее мечты могут оказаться просто воображением, попыткой видеть желаемое вместо действительного. Вот в чем дело: Пеппер хочет Тони больше всего на свете, но она боится его больше всего на свете. Дело не в том, что он ходячая катастрофа, что он гений в том самом смысле слова, в котором принято говорить о проблемах социализации, что он слишком самовлюблен для одной жизни или еще в куче проблем, которые так и не заставили ее отвернуться от него, а в том, что она боится однажды проснуться в огромном доме гениального миллиардера и понять, что это совсем не ее место (или что Тони на самом деле не любит ее).       Она врет самой себе, что вкладывается так сильно в жизнь этих двоих из простой человеческой доброты. И, в конце концов, учится жить с этим. Пеппер занимает пограничную позицию не то члена семьи, не то очень хорошего сотрудника, совершенствует свои организаторские навыки, иногда напевает Харли классику, чтобы он быстрее заснул. Старается держать дистанцию (у нее совершенно не выходит). И как-то справляется.       Все изменил случай.       Без Харли, признается Пеппер впоследствии, она бы никогда даже не подумала о том, чтобы считать одну из квартир Тони Старка, ходячей картины стереотипов о богатой жизни, похожей на дом, но игрушки, детская одежда, фрукты на столе и легкий беспорядок везде, куда добираются шаловливые ручки малыша, способны творить чудеса с безликими монохромными пространствами. Незаметно Пеппер все больше и больше чувствовала холод своей собственной квартиры, в которой практически не успевала жить. (Ее любимым местом была мастерская. Пеппер нравилось заниматься счетом трехзначных чисел с Харли, пока его отец прямо в нескольких метрах совершал новую революцию в военной промышленности).       Харли подхватил простуду. Они подумали — ерунда. Ребенка напоили теплым молоком, проконсультировались с его педиатром и дали все нужные лекарства перед тем, как уложить спать. Пеппер пришлось остаться на ночь, потому что из-за (неуместной) паники Тони (и ее собственной) они разобрали накопившиеся к концу квартала отчеты лишь ближе к восходу солнца, и Тони отказался даже слушать ее веские и очень авторитетные аргументы, силком затолкал в гостевую комнату (давно уже полную вещей Пеппер) и сбежал, а уставшая Пеппер не нашла смысла в сопротивлении. Она осталась.       Утром Харли проснулся с диким кашлем, режущим по ушам, и глаза Тони были полны чистого ужаса. Пеппер, как единственному по-настоящему взрослому человеку, пришлось контролировать ущерб. Не то чтобы она сильно разбиралась в лечении маленьких детей, но великолепно следовала инструкциям врача и отслеживала время принятия лекарств.       Харли горел, его постоянно знобило, он едва мог открыть глаза, не переставал чихать и кашлять и практически ничего не ел. Пеппер готова была плакать от бессилия. Она кутала его в одеяла, читала сказки, укачивала, когда он не мог заснуть. Она почти не могла заставить себя отдать Харли Тони, когда ей нужно было отвечать на телефонные звонки, или готовить, или отмерять очередную порцию лекарств, или хотя бы просто умыться. Ей было больно, потому что страдал ребенок, которого она любила, и по инерции страдал мужчина, в которого она была влюблена намного дольше. (Она знала, что дети болеют и не умирают при этом. Тони тоже это знал. Это не мешало им походить на двух загнанных животных, мечущихся в замкнутом пространстве).       Тони сидел на кровати, обнимая ворох одеял, скрывающих уснувшего беспокойным сном Харли, его руки меняли положение почти каждую секунду, а глаза бегали по комнате в неугасаемом волнении. Это был чистый, бессознательный рефлекс, когда Пеппер обвила широкие плечи Тони руками, чувствуя скованность всех его мышц под своей кожей.       — Все будет хорошо, — прошептала она, боясь разбудить Харли. Тони спрятал голову у нее на плече и тяжело вздохнул.       — Я знаю, — сказал он так же тихо.       Она растерла его плечи, пытаясь освободить от этой скованности. Было ощущение, будто Тони взорвется от напряжения в любую секунду.       — Харли будет в порядке, — продолжала Пеппер. — Вот увидишь, он даже не вспомнит об этом через неделю. — Тишина давила ей на уши.       — Спасибо, — Тони сидел, ни разу не шелохнувшись. — Не знаю, чем я тебя заслужил.       У Пеппер было так много ответов для него. Она могла бы так много рассказать и напомнить ему, но слова застревали в горле, как будто тело было не ее, как будто мысли были совсем не те, которые она хотела бы озвучить.       За окном темнело, а они все еще сидели, не отрываясь друг от друга, и даже когда плечи Тони немного расслабились, она все равно боялась отпустить, сама не зная почему. Тони был взрослым, сильным человеком, способным сворачивать горы ради достижения своих целей. Но посреди маленькой детской комнаты он казался ужасно одиноким. Пеппер думала, что это те обстоятельства, с которыми ему приходилось мириться большую часть жизни. Она думала, что Роудс не мог разорваться и прилететь с другой стороны света (а Тони никогда бы не заставил его, Тони переживал за карьеру своего Роуди больше самого Роудса), думала, что Оби, кажется, ненавидел ребенка, за которого Тони так отчаянно цеплялся (и Тони был не настолько слеп, чтобы не видеть этого). Не было ни родителей, ни бабушек, ни тетушек, которые могли бы помочь ему, сделать его жизнь легче, хотя бы просто подсказать что-нибудь, пусть даже глупое и незначительное, просто сказать пару добрых слов.       При всей своей популярности, постоянно окруженный коллегами, сотрудниками, журналистами, политиками, бесконечным потоком людей, Тони был так одинок, как Пеппер никогда не могла представить. Даже если должна была, она обнимала его и не могла отпустить.       Пеппер не знала, как это случилось, но она проснулась, небрежно накрытая одеялом, на маленькой детской кроватке, и Тони, прижатый к Харли с другой стороны, тихо сопел. Утренние лучи солнца бросали тень на синяки под его глазами, но он все равно выглядел намного моложе и спокойнее, чем вчера вечером. Харли лежал между ними, его щеки уже не горели вчерашним лихорадочным румянцем, даже если Пеппер все еще могла чувствовать его температуру и слышать неровное дыхание. Тяжелая рука Тони была перекинута через них обоих, и Пеппер отчетливо чувствовала эту тяжесть своим плечом.        «Дерьмо», — подумала она. — «Я так влипла».       Пеппер потянулась первой. Это была её вина. Она потянулась первой, хотя она обещала, клялась и зарекалась, что не будет этого делать. И это Тони — Тони Старк — смотрел на неё ошарашенными глазами, а она, Пеппер, не знала, что придумать и что сказать.       Она едва успела открыть рот для извинений, как он уже схватил и целовал её. Пеппер чувствовала, что от его пальцев останутся синяки. Горячие губы, которые Пеппер не распробовала с первого раза, были уже не такими податливыми, они были настойчивыми, уверенными и очень умелыми. Пеппер едва успела коснуться его губами в первый раз, как какая-то девочка-подросток, но Тони был опытным игроком, и она плавилась под его губами и руками.       — Скажи, что ты это серьезно, и что я не испортил все на свете, и что ты не побежишь от меня с криком, — затараторил Тони, едва оторвавшись от нее. Он тяжело дышал, у Пеппер и у самой легкие сводило от нехватки воздуха. Она потянула его к себе и поцеловала его один, два, три раза, и еще, и еще, никак было не остановиться.       — Я должна написать заявление об увольнении, — сказала Пеппер между поцелуями. Она ничего не чувствовала, кроме того, как бешено бьется ее сердце прямо в горле, и того, как его руки сильнее сжимаются вокруг ее талии.       — Ты должна выйти за меня замуж, — ответил Тони.       Она даже не заметила, как они снова начали целоваться, как они оказались на диване на фоне ярких солнечных бликов в открытой воде, как его горячие руки забрались под ее белоснежную рубашку и ни разу не оторвались от кожи, покрывающейся мурашками.       Пеппер никогда не понимала, о чем говорят все эти влюбленные дурочки в кино и в жизни, но теперь — теперь она чувствовала себя идиоткой, потому что с Тони все было не так, как с остальными. Он был воплощением мечты, которую она себе запретила, и казалось, будто пара мгновений стоили увольнения и невозможности видеть его целую жизнь. Там, за окном, могло случиться что угодно: война, метеоритный дождь, экономический кризис, — какая разница? Тони был с ней, его борода раздражала нежную кожу на лице, а руки бегали от живота к бедрам и возвращались обратно.        «Мой, — думала она, лихорадочно перебирай его волосы и сжимая плечи, — мой, мой». Сердце оставляло трещины на ребрах, так быстро и отчаянно билось, что сдавливало горло и сбивало дыхание. Хотелось прыгать до потолка от счастья и плакать от самой большой ошибки в жизни.       Глубокий вдох вместе с болью в легких стал для нее неожиданностью. Тони чмокнул ее в щеку и прижался губами к шее.       — Не говори, что это ошибка, — сказал он между поцелуями, пока Пеппер пыталась выровнять дыхание и не дать сорваться с губами стонам вперемешку со всхлипами. — Пожалуйста.       — Не скажу, — обещала она.       Они целовались до самого заката. У них было так много проблем.       Тони казался счастливым. Тони хватал ее за руку при любом удобном случае. Тони покупал глупые в своей роскоши букеты цветов. Тони отказывал моделям и наследницам многомиллионных корпораций. Тони таскал для нее кофе и гамбургеры из неизвестных забегаловок. Тони краснел, когда она шептала ему на ухо глупые пошлости. Тони укладывал голову ей на колени, пока они оба работали на своих планшетах. Тони целовал и почти грубо лапал ее при каждом удобном (и не очень) случае.       Тони, Тони, Тони, Тони, Тони… Недолго было сойти с ума.       Но ничего тоже не менялось. Пеппер нравилось, что их распорядок остался прежним, что он все так же полагался на нее в качестве личного ассистента, что он ни разу не ставил под сомнение ее место рядом с собой. И еще — что он никому ничего не сказал.       Казалось, это было время только для них двоих. Их ужины стали веселее и удобнее, чем были всегда, их разговоры — более открытыми и откровенными, а ночи — более интересными. Утром она могла долго смотреть на него и иногда дергать за смятые после сна пряди, заставляя проснуться к важной встрече. Во сне он отталкивал ее к самому краю, складывал на Пеппер руки и ноги, не давая сбежать, а она, проснувшись, толкала его обратно и с боем вырывала одеяло из сильных рук. Днем они часто спорили на ровном месте, иногда дрались — за ручки, за пледы, за подушки, за именно эту чашку для кофе, много за что еще. Иногда за то, чтобы нести на руках Харли вместо пакетов.       Пеппер думала, что отношения с Тони Старком будут удушающими, нервными и сложными, но это был все тот же Тони, которого она знала, и его забота о ней стала лишь более очевидна со временем.       — Мы, — неуверенно начал он однажды, перебирая мелочевку в одном из ящиков мастерской, — встречаемся же, да?       — Я на это надеюсь? — Она не знала, был ли это на самом деле вопрос.       Тони смотрел на нее с тем выражением лица, которое появлялось у него тогда, когда он сталкивался с самой проблемной стороной своего существования — близкими взаимоотношениями с другими людьми. Это был бич всех гениев, Пеппер много читала об этом, и, хотя Тони уверенно обманывал прессу и толпы, он все же был тем самым неуверенным мальчиком, которого Пеппер доводилось видеть так редко.       Она легко поцеловала его в уголок губ, пьянея от одной способности сделать это. — Если ты правда хочешь этого, — она легко прикоснулась губами к кончику его носа, как будто он был ребенком, — то да, Тони, мы встречаемся.       — Да, — на его лице появилась злобная усмешка, от которой по коже бежали мурашки. — Я хочу, — по-детски капризно сказал он.       Пеппер всегда знала, что Тони сильный человек в физическом плане, в конце концов, он вручную ремонтировал все свои машины, и многие из этих деталей даже на вид были невозможно тяжелыми. Она все равно была удивлена, когда он легко подхватил ее на руки.       — Черт возьми, Тони, нет, я не доделала расписание, — Пеппер попыталась дотянуться до планшета на диване.       — Никакой работы, — его руки сомкнулись сильнее, и Пеппер видела, как ее вытянутая рука отдаляется от цели. — Мы идем праздновать. Скажи всем, чтобы нас не беспокоили до завтра.       — Я не смогу им сказать, если ты не вернешь меня планшету, — проворчала Пеппер, пытаясь вырваться. — У меня около двухсот тридцати семи дел, которые я еще не закончила.       — Ничего не слышу. Джарвис, отправь сообщения… всем, — кинул он в потолок.       — Тони, — предостерегающе сказала она.       Тони подкинул ее на руках, и Пеппер взвизгнула, вцепившись в его плечи мертвой хваткой.       — Ты за это заплатишь, — пообещала она. Тони рассмеялся ей прямо в губы.       — Могу ли я рассказать своему медвежонку? — спросил Тони как-то вечером. Они едва уложили развеселившегося Харли спать и сели пить кофе, в котором нуждались. Было так много работы. — Ты знаешь, я не могу жениться без его благословения.       Пеппер хотела спросить, что он думает о благословении Оби, которое, она знала каким-то шестым чувством, они никогда не получат, все-таки Оби был его крестным отцом, но не решилась. Если честно, никто не говорил, что Роудс даст им благословение, этот человек был яростным собственником и очень страшным.       — Конечно, — согласилась она. Чем позже Роудс узнает, тем больше у нее будет проблем.       Пеппер просто не думала, что излишне восторженные и слишком уж частые разговоры Тони о женитьбе будут не просто разговорами. Миллиардер и плейбой, Тони был очень известной шлюхой в большом мире, и у Пеппер были сомнения по поводу того, что он так просто согласиться расстаться со званием самого завидного холостяка по эту сторону Атлантики, если не всего мира.       И пока Тони невнятно разглагольствовал о преимуществах и недостатках громкой вечеринки и тихого тайного венчания (он был очень романтичен в этот момент), Пеппер набралась смелости спросить:       — Ты уверен?       Тони поднял на нее какой-то уж очень внимательный взгляд. Пеппер затылком почувствовала дискомфорт, но так и сидела с вопросительно приподнятыми бровями.       — Ты буквально контролируешь мою жизнь, Пеп, — Пеппер была удивлена до глубины души, что он знает об этом, — если бы я не был уверен, тебя бы здесь не было.       Пеппер подумала, что, да, наверное, одиночество Тони было не простой блажью. В конце концов, Тони любил компании, любил вечеринки, любил людей, но их было так мало рядом с ним по определенным причинам. Люди хотели власти, были падки на его деньги и хороший секс, но было так мало людей, готовых терпеть бессонные ночи, занятые дедлайнами, бесконечные званые ужины, забытые даты, спутанные имена и почти настоящую панику вместо важных ответов.       — Если бы меня здесь не было, ты бы не смог завязать шнурки, — парировала она.       — Эй! — Тони подскочил на месте, чтобы развернуться к ней всем телом. — Я самостоятельный!       — Да? — она закусила губу, чтобы не рассмеяться. — Какой у тебя номер социального страхования?       Взгляд Тони в этот момент должен был быть обращен на убийц и насильников.       — Пять, — уверенно прозвучало спустя несколько минут.       Пеппер делала все возможное, но ее плечи тряслись. Она кивнула. Тони зарычал.       — Ты просто издеваешься надо мной! — он обвинительно ткнул в нее пальцем.       — Как ты мог такое подумать?       — Я звоню медвежонку, он уволит тебя к концу недели, — Тони подскочил с дивана и кинулся к выходу.       — Только если ты вспомнишь еще одиннадцать цифр! — крикнула она ему вслед.       Это стоило огромных усилий, но Пеппер не рассмеялась.       Роудс позвонил ей тем же вечером. Она ответила слишком быстро.       — Подполковник Роудс? — Тишина сменилась протяжным вздохом лишь через несколько секунд.       — Ты знаешь, Тони — практически моя единственная семья, так что я должен сказать: если ты причинишь хоть какой-то вред ему или моему племяннику, я сделаю так, что тебя никто не будет искать.       — Хорошо, — ровно ответила Пеппер. Боже мой, она не ожидала от Роудса банальностей, ей все это время мерещилось, что он будет в красках описывать останки ее расчлененного тела, которые он подожжет, если что-то пойдет не так.       — Так он действительно не назвал тебе номер страховки? — спросил Роудс со смешком почти сразу же.       — Он назвал одну из цифр. Она действительно есть, — Пеппер чувствовала его веселье.       — В любом случае, — по голосу было слышно, что Роудс улыбался, — сделай все возможное, чтобы он был счастливым. Я никогда не видел Тони настолько глупо влюбленным, а я знаю его с четырнадцати лет. Я верю тебе, ладно?       — Спасибо, — сказала Пеппер, пытаясь заставить руки не трястись. — Я очень сильно постараюсь.       — И Пеппер?       — Да? — Пеппер искренне удивилась, потому что Роудс всегда обращался к ней «мисс Поттс».       — Зови меня Роуди. Добро пожаловать в семью.       Настало время, когда Тони (и Роудс, в большей степени Роудс) заставил ее чувствовать себя не гостьей, а частью семьи.       Это случилось, когда он начал говорить о том, чтобы разделить опеку над Харли после свадьбы или вовсе подумать об усыновлении.       — Конечно, — поспешно добавил он, пока Пеппер хлопала глазами, — конечно, я думаю, Роуди никогда не позволит Харли вернуться в детский дом, но жизнь — такая штука, дерьмо случается, и все дела. Я бы хотел доверить его кому-то правильному, кто сможет не просто присмотреть за ним, а стать ему другом, родителем, адвокатом, кем угодно. Я хочу сказать, что это Роуди, если что-то случится, я рассчитываю на Роуди, но я тоже хочу попросить тебя… эм… ты знаешь… может быть, стать мамой? В смысле, в смысле, он всего лишь ребенок, и я люблю тебя, Пеп, правда, очень сильно, но я бы хотел, чтобы мы — в смысле ты, я и Харли — были настоящей семьей, очень правильной, очень законной и… — Тони кинул на нее напуганный взгляд. «Останови меня, пока не поздно», — прочитала она.       — Ты хочешь, чтобы я стала настоящей мамой Харли, я поняла, — Пеппер кивнула, — я… — кровь приливала к щекам, — вообще-то, это было бы здорово.       — Да, — облегченно выдохнул Тони, немного расслабляясь и тут же возвращаясь в свое нервное состояние. — И нет.       Пеппер кинула на него удивленный взгляд.       — В смысле, — Тони поднял руки в поражении, — это еще не все.       — Ладно? — настороженно отозвалась она. — Продолжай.       — Я хочу завещать пятьдесят шесть процент акций Харли, по шесть тебе и Роуди, и еще пять Оби. Если ты примешь над Харли опеку, то в случае моей смерти или недееспособности, ты будешь управлять его частью акций до совершеннолетия, а значит руководить компанией. Это поставит тебя во главе совета директоров, и, в связи с этим, в последнее время я все больше задумываюсь над тем, чтобы… — Он растрепал волосы на затылке и облизнул губы. — Я хочу сделать тебя генеральным директором.       — Что?       Они напряженно уставились друг на друга.       — Я очень долго об этом думал, и я не собираюсь просто бросить тебя к акулам прямо сейчас, но я думаю…       — Ты собираешься умереть, Тони, что происходит? — Пеппер почувствовала подступающую истерику.       — Нет, нет, я не собираюсь умирать в ближайшее время, — Тони осторожно взял ее за руку. — И в далекое, если честно, тоже, но дело не в том, чего я хочу. Ты знаешь, мой старик тоже не планировал умирать в тот день, когда умер. Я просто не в том положении, чтобы оставить какие-то из этих вопросов висеть в воздухе.       — Послушай, Тони, я буду счастлива стать для Харли близким человеком, опекуном, мамой, кем угодно, — ой, черт, она бы никогда не сказала этого без того выброса адреналина, который устроил ей Тони только что, — но ты не можешь серьезно завещать мне свою компанию. И сделать меня генеральным директором?! Ты же не имеешь ввиду, что сделаешь меня им завтра? Не в перспективе, как с этими акциями, а…       — Нет, примерно через год.       — Что?!       — Хорошо, возможно, я действую в своих интересах прямо сейчас, потому что я предпочел бы запереться в лаборатории, а не пойти на очередной брифинг или любую другую скучную муть, но ты, — Тони подвинулся ближе к ней, — ты действительно хороший руководитель, ты уже выполняешь около шестидесяти восьми процентов той работы, которую я должен выполнять в качестве генерального директора. Если — если — со мной что-то случится, ты могла бы взять и продолжить работать прямо сейчас, и никто бы не заметил моей пропажи. Мне не нужен персональный ассистент как главному инженеру или любому другому штатному сотруднику, сколько бы патентов я не принес к столу, и если бы мы сделали тебя гендиректором, то наша свадьба не была бы таким огромным ударом по твоей репутации и…       Тони пытался минимизировать ее риски. Он пытался поставить ее так высоко, чтобы до нее не смогли дотянуться. Он собирался дать ей в руки деньги, власть, свои кредитные карты и свою компанию, а Пеппер даже не была уверена, сможет ли ее сердце выдержать череду микроинфарктов прямо сейчас.       — Тони, ты же лицо компании, — сказала она абсолютно глупую вещь.       — Твое симпатичнее, — усмехнулся он. С улыбкой он был больше похож на ее Тони.       — Ты не должен делать это ради меня, — ей было так страшно. Тони мог бы предложить ей корону какого-нибудь маленького государства, и она испугалась бы меньше. Пеппер видела логику, но это было так абсурдно. Взять на себя роль гендиректора. Ответственность за целую компанию.       — Разумеется, я делаю это и для себя тоже. В любом случае, контрольный пакет акций прямо сейчас находится у меня, и он будет у меня, пока я не умру, так что, гендиректор или нет, ты не сможешь превратить мою компанию в производителя косметики или помешать мне сделать это. Я просто предлагаю тебе выйти за меня замуж, будучи генеральным директором моей компании, а не моим персональным ассистентом, и я знаю, что это не намного лучше, но это лучшее, что я могу тебе предложить. Я не собираюсь скидывать все это на тебя, я собираюсь контролировать производство, поставки, всю работу и, как владелец Stark Industries, я не собираюсь ни бросить тебя, ни отдать тебе все это, я просто говорю тебе о перспективах, потому что мы должны оценить риски и снизить ущерб, пока это можно сделать, и потому, что я не хочу оставить тебя и Харли совсем беззащитными. Так что скажешь?       Она могла бы сказать, что он самый неизлечимый романтик, которого она только могла отыскать на всем континенте. Она могла бы сказать, что это самая гениальная в своем эгоизме рокировка, которую можно было ожидать от него. Она могла бы сказать, что никто и никогда не хотел защитить ее больше, чем он. Она могла бы сказать, что Роудс зря угрожал ей, потому что настало время, когда Пеппер уже не могла вспомнить, какого это — не любить Тони всем сердцем, не желать защитить его, потакать его глупым капризам и наблюдать за его хаотичным гением.       — Где мое кольцо? — сказала она вместо всего этого. И она смеялась до слез над потерянным Тони, делая вид, что эти слезы от смеха, а не от душащего ее кома в горле.       Если когда-то у нее и был шанс уйти от всего этого, она только что потеряла его.       Как бы Тони не хвалил ее навыки, должность руководителя компании с тысячами сотрудников была на практике не такой уж легкой. Потому что на самом деле стоять у руля значит не просто правильно заполнять документы, знать цифры, регулировать графики, нет, быть гендиректором значит принимать решения.       Тони всерьез взялся обсуждать с ней вещи, о которых она раньше мало задумывалась. Он ставил перед ней две практически одинаковые по характеристикам ракеты и спрашивал, какую вывести на рынок сейчас, а какую позже. Он спрашивал, что им нужно разработать сегодня — новый спутник или новый бронежилет, а что можно отодвинуть на потом. Он спрашивал, какая дата будет наиболее удачной для промо. Он задавал вопросы без конца и края, и они так сильно ругались. Надо сказать, что Тони выигрывал в большинстве случаев, потому что ему ничего не стоило задавить ее своим опытом, своим умом, своим гением. Ей казалось, где-то у него в голове есть мгновенный генератор правильных ответов, — и решений, — которого нет и, видимо, никогда не будет у нее или других простых смертных.       Первое время Пеппер провела с чувством, что Тони дрессирует ее.       Он без конца заставлял ее смотреть по сторонам и обращать внимание на бесполезные вещи, вроде цвета галстука партнера или точности формулировок. Он заставлял ее искать ошибки в документах, в которых их нет и не могло быть, он водил ее в тир и учил видеть практическую разницу между калибрами патронов. Он даже заставлял ее практиковаться быстрому счету в уме, показывая несколько математических хитростей. Он бесконечно выпытывал у нее ответы, которые она не могла найти.       Пеппер кидала в него всем, что под руку попадется. (Пару раз это были ее собственные туфли). Шипела, рычала, порывалась драться. Где-то к концу третьего месяца она тихо плакала над кофе и никак не могла остановиться, а Тони обнимал ее, не отпускал, как бы сильно она не вырывалась, не пиналась и не пыталась расцарапать ему глаза.       Он говорил, что она отлично справляется, что у нее есть талант, что все неважно по сравнению с тем, как она прекрасна.       Пеппер не верила ни единому слову.       Она истратила несколько коробок маркеров на книги по экономике, менеджменту и бизнесу, но все было не то. Тони всегда был лучшим консультантом. Но, кроме того, не было учителя лучше практики. Тони позволил ей потерять три миллиона на неудачной сделке, за которую она сражалась как за собственного ребенка, и, если после этого она не смогла бы спуститься с небес на землю, он бы уволил ее на месте. Или должен был. Но ему повезло, потому что Пеппер приняла этот камень в свой огород с невиданной уверенностью и готовностью исправляться.       Это был вызов.       Тони испытывал ее. И хотя сначала она думала, что должна пройти какой-то тест на имя Старков, в конце концов оказалось, что она должна была пройти тест на должность, на роль медийной личности, на знание этикета… Этим тестам не было края. А однажды, если она все же станет миссис Старк, она выйдет в открытое плавание, и ни один из ее противников не будет так же хорош, как Тони, чтобы утирать ей слезы и закрывать глаза на ошибки.       — Мой дорогой папаша не позаботился даже о том, чтобы научить меня правильно писать свое имя на контрактах, — сказал Тони после очередной ночи слез, — я не собираюсь ставить тебя на свое место.       Пеппер боялась представить, как тяжело было Тони в двадцать один, когда он встал во главе компании. Без всяких пояснений было понятно, что его было практически некому учить. У него были только Роуди, строивший карьеру в ВВС, гениальный военный, но не более того, и Оби, до сих пор каждую минуту своей жизни занятый делами SI.       Не было предложения с красивым кольцом и преклоненным коленом в дорогущем ресторане или под звездами. Не было романтического ажиотажа помолвки. Пеппер даже не помнила, говорила ли она по-настоящему «да, я согласна», но она собиралась бороться за свое место. У нее были причины, первой из которых был, как всегда, Тони. Потому что Тони, глупый, ревнивый, смешной и неуклюжий Тони боролся с ней на каждом шагу, без конца пытался вытянуть ее на тот уровень, на котором ей не пришлось бы падать. Когда Тони говорил «я хочу, чтобы мы стали семьей», он имел ввиду: «я сделаю все возможное, чтобы тебя защитить», а еще «я сделаю все возможное, чтобы тебе не нужен был ни один защитник».       В один из своих редких визитов Роуди сказал ей вещь, которая впоследствии никогда не покидала ее мысли: «Тони не держит слабых и посредственных людей рядом. Они ему неинтересны. Гордись, потому что ты не одна из них».       Рядом с Тони невозможно было регрессировать. Неважно, о ком вы говорили: о его партнерах по бизнесу, о его сотрудниках, о его семье. Тони создавал проблемы из воздуха, Тони решал задачи, которые не поддавались целым поколениям ученых, Тони задавал вопросы, о которых никто не мог и подумать. Тони буквально тащил за собой людей, заставляя их без конца думать, работать, меняться, неважно в какую сторону, даже если Тони заставлял вас развивать в себе изворотливость и хитрость, вы все равно прогрессировали в этом направлении.       Пока мир полз где-то позади, Тони бежал вперед и обращал должное внимание лишь на тех немногих, кому удавалось поспевать следом. Пеппер была одной из них. Если верить Тони и Роуди — едва ли не самой успешной.       Ее эго грозилось вырасти в огромную горделивую суку, но Тони смотрел на нее с таким воодушевленным — влюбленным — выражением лица, что никакие препятствия не казались непреодолимыми.       Когда Тони посадил ее в кресло гендиректора, никто даже не удивился для приличия.       Пеппер появлялась на обложках журналов едва ли не чаще Тони, когда мир узнал о помолвке. Разумеется, сплетен о них хватало и в лучшие времена, но вот так, официально, это было событием, хотя Пеппер не понимала почему.       — Вы не можете меня винить, — сказал Тони на пресс-конференции, глядя в камеру честными глазами, — кто бы устоял перед Пеппер Поттс?       Это была одна из самых любимых людьми цитат, однако сплетен ничуть не убавилось. (Однажды Джарвис развлек ее утренней статьей, утверждавшей, что Пеппер поит Тони собственноручно сваренным любовным зельем).       Зато Тони отрывался на полную: устраивал самые глупые в своей роскоши свидания (часто вместе с Харли), не спускал с нее рук на важных мероприятиях, угрожал всем, кто пытался делать ей комплименты. Пеппер чувствовала себя в разгаре медового месяца, за который, она знала, им придется побороться.       Харли на заявление о женитьбе не сказал ни слова целый день, и Пеппер пыталась скрыть волнение, более сильное, чем на ее первом совете директоров. Видит бог, она обожала Харли, и Харли любил ее, но она становилась чем-то похожей на Тони рядом с этим ребенком.       — Пеппер, — сказал он громким шепотом, и Тони сделал вид, что не услышал якобы скрытных поползновений Харли в ее сторону, — а что значит «пожениться»?       Пеппер пыталась объяснить больше часа. Что это значит быть вместе, жить вместе, любить друг друга и так далее и тому подобное, но лицо Харли становилось лишь более потерянным и недовольным.       — Но разве мы уже не семья? — спросил он, и сердце Пеппер замерло.       Конечно, они семья. Она думала, это так глупо, ведь у них уже есть все, что она пыталась продать Харли как важную перемену в их распорядке: они жили вместе, вместе решали проблемы, вместе укладывали спать ребенка, давно уже превратившегося в одного из самых важных людей в сердце Пеппер, вместе лечили его, вместе развлекали, вместе ругались и спорили. Харли, вероятно, даже не знал времени, когда Пеппер и Тони не были вместе, когда Пеппер не считала этот дом своим домом, Тони — своим Тони, а Харли — своим Харли.       — Семья, — бескомпромиссно сказала она. — Просто мы с твоим папой хотим, чтобы у нас была бумажка, которая покажет это всем остальным.       Харли неуверенно кивнул, как будто бы понимая.       — Это все к тому, малыш, — Тони, появившись из ниоткуда, подхватил Харли на руки, — что мы с Пеп хотим заказать огро-омный торт, одеться в красивые наряды и запустить фейерверки.       — Да! — глаза Харли загорелись восторгом. — Торт!       Пеппер качала головой, пряча улыбку.       Свадьба была не такой уж большой, Тони буквально никого не пригласил, поэтому были только они, Харли, Роуди, Оби, несколько других гостей, фотограф и священник. Еще, конечно же, были обещанные огромный торт и фейерверки.       Общими усилиями было решено, что огромная церемония никому не нужна, а фотографии для СМИ они выберут по пути на остров, арендованный для недели «медового месяца». Так и не придумав, кому можно по-настоящему доверить Харли, Пеппер решила взять его с собой. Было понятно и без особых усилий, что они с Тони места себе не найдут, если бросят его на няню или Оби.       Тони стал звать ее «мамочкой» в шутку. Он уже давно называл себя папой, а после свадьбы у него появились новые титулы для Пеппер (как будто ей не хватало одного) — мамочка и женушка. Он говорил это без злобы и как будто с недоверием, и Пеппер решила, что в этом нет ничего особенного.       Харли начал сбиваться на «маму» довольно быстро.       Пеппер где-то читала, что дети любят повторять. Возможно, Харли не до конца понимал, что именно говорил, но дело в том, что в первые два или три раза ее сердце испуганно замирало, а потом она уже не могла представить, что ребенок — ее чертов ребенок — может звать ее как-то иначе. Тони смеялся, но ей было все равно.       В любом случае, блаженная неделя на маленьком острове закончилась. Они вернулись в Калифорнию, в свою бешеную жизнь (Пеппер было стыдно признать, что она начинала скучать в праздном бездействии), и Пеппер снова столкнулась с той чередой проблем, к которой Тони пытался готовить ее.       В этот раз все казалось легче, у неё были навыки, алгоритм действий, свобода не бояться и знания для поиска решений. Много чего ещё, на самом деле.       Высокие каблуки служили сразу нескольким целям: во-первых, если бы мужчины смотрели бы на нее сверху вниз при ее положении — это было бы катастрофой; во-вторых, необходимость следить за походкой положительно влияла на ее осанку; в-третьих, она всегда получала много восхищенных и напуганных взглядов. Иногда Пеппер ненавидела себя за то, что выбрала эту стратегию, иногда она забывала о том, что есть намного более удобные варианты обуви, но чаще всего она просто плыла по течению и использовала это в своих интересах. В конце концов, внешность — это оружие, и чаще всего речь идет не о природной внешности, а о том, как вы ее оформляете.       С Оби никогда не работало. Оби стоял у истоков Stark Industries и, вероятно, видел куда более эффектных женщин, чем Пеппер, но все же, когда он смотрел на нее своей добродушной улыбкой, у Поппер всегда возникало чувство, будто даже сантиметры каблуков не помогают ей забраться на нужную высоту.        «Давай пересмотрим этот контракт», — говорил Оби, подразумевая, что Пеппер сделала что-то не так. «Нам нужна лучшая производительность в этом квартале», — небрежно бросал на совете директоров. «Почему бы тебе не заставить Тони взять немного сверхурочных», — когда Тони неделями не выходил из лаборатории, дорабатывая проект.       Иногда казалось, что Оби может свернуть гору взмахом руки, иногда — что он сделает это.       Ничто не могло сравниться с опытом этого человека. Не то, чтобы Пеппер открыто училась у него, но они были не в школе, чтобы сидеть за партами и решать задачки. Пеппер смотрела, не отводя глаз, как Оби хлопает по плечу ошеломленного майора пехотных войск, а на следующий день он теряет работу из-за скандала. СМИ побоялись опубликовать резкое высказывание майора Джоэла, хоть и без слов было понятно, что в нем не было и слова правды. Пеппер смотрела, как Оби бросает три добрых-добрых улыбки и один странный комментарий, и огромные помещения продаются почти за бесценок.       Не то чтобы Пеппер одобряла все, что он делал (на самом деле, Оби делал много ужасных вещей, которых никто не мог ни предугадать, ни остановить), но она многим восхищалась.       Но для Оби Пеппер была безделушкой. В лучшем случае — секретаршей. Он всегда с гордостью представлял своего гендиректора публике, и всегда небрежно клал бумаги на ее стол, перечисляя все, что ей нужно успеть до конца рабочего дня. Он никогда ничем не делился, ничего не рассказывал и не показывал, только требовал. Это приносило пользу компании и убивало Пеппер, сбивающуюся со своих высоких каблуков в бесконечных попытках все успеть и успеть хорошо.       Stark Industries была в большей степени его детищем, чем когда-либо принадлежала Тони или тем более Пеппер.       — Он когда-нибудь пытался избавиться от тебя? — спросила Пеппер, пока Тони копался в игрушках, а Харли сладко посапывал в своей кровати. За окном разгорался рассвет.       — Для Оби я невидимка, — пожал плечами Роуди. — Я далеко и ни на что не влияю. Иногда продвигаю игрушки Тони, но в Stark Industries хватает пиарщиков и без меня. А вопрос интересный. — Иногда, по желанию, Роуди становился большим искусителем, чем Тони.       — Это странно?       — Оби демонстративно избавляется от пары человек каждый месяц, даже если они ничего не сделали, в целях пиара, так что… — Роуди покачал в воздухе раскрытой ладонью. — И да, и нет.       — Я думаю, я ему не нравлюсь, — Пеппер нахмурилась.       — Оби много кто не нравится, — хотя его тон был легким, Роуди все равно смотрел на нее настороженно.       Пеппер смотрит на искусственный огонь в камине. Сделки, контракты, книги бухгалтерского учета, налоги — все, чем она должна заниматься сейчас, кажется ерундой.       Пеппер прыгала с парашютом во время отпуска. Кричала так, что сорвала голос, но прыгнула и сказала, что вернется еще раз. Пеппер не боялась брать в руки змей и каждый день встречалась с таким количеством людей, мечтающих ее убить, что уже было не смешно и не грустно — никак. Даже когда один из них решил кинуться на нее с ножом, Пеппер испугалась и поехала на встречу, потому что график был слишком плотным. Она могла пережить адреналиновую встряску в дороге.       Просто иногда Оби смотрел на нее с легким одобрением, а иногда ей хотелось кричать так, как тогда, в воздухе.       — Может быть, у меня паранойя, — сказала Пеппер. Роуди промолчал.       Итак, Пеппер жила на пороховой бочке, хотя со временем она научилась приносить Оби кофе, когда у него было плохое настроение, и он как будто становился немного терпимее. Она думала, что это нормально для человека, так долго находящегося в его статусе — быть высокомерным, она встречала много высокомерных людей, и, может быть, проблема была в том, что, в отличие от остальных, Оби нужно было угодить, а не бороться с ним.       Тони выдавал жалкую улыбку, когда она пыталась говорить с ним о его крестном.       Все, что она могла, — это приспосабливаться.       — Я слышал, в Капитолии не все спокойно, — сказал Оби. Он сидел, закинув ногу на ногу, лениво листал Forbs со своей фотографией на обложке и едва удерживал между пальцев дорогую сигару. Пеппер недовольно скривилась.       — Ходят слухи, — слухи, которые ее раздражали. Слухи, которые раздражали ее команду. Оби ухмыльнулся, выдыхая дым. То, что бесило Пеппер, всегда его забавляло. — Оуэн хочет перехватить нашу сделку с поставками на Восток.       Оби выгнул бровь.       — Разве переговоры уже не закончились? — о да, они закончились. Пеппер почти полгода не вылезала из душных костюмов.       — Закончились, — сказала Пеппер. Она села на соседнее кресло и вытянула ноги.       Вот, что случалось в мире большого бизнеса. Подписи ничего не значили, обещания ничего не значили. Деньги были бумажками без влияния, а влияние было дешевым фарсом без возможности его оплатить. Пеппер ненавидела, что мужчины в дорогих костюмах считали ее красивым интерьером мебели, а женщины смотрели свысока, потому что она не висела на руке умирающего владельца золотых приисков, а работала. Больше этого она ненавидела только то, что они, кажется, совсем ее не боялись.       — Это кто-то из наших? — недовольно спросил Оби.       Существовал минимальный шанс, что кого-то из верхов перекупили, никому нельзя было слишком доверять в высоких кругах.       — Нет, — над этим контрактом работали лучшие, хоть он этого и не стоил. Да, потери могли быть высоки, но не так высоки, как могло показаться, и эти люди не продались бы за гроши.       Оби выдохнул очередное облако дыма.       — Ты знаешь кто, — сказал он, довольно улыбаясь. Это было утверждение.       — Я проверяю, — Пеппер едва сдерживала собственную улыбку. Иногда она боялась собственной кровожадности.       Это было не сложно, потому что все разговоры вели к одному имени. На ушах стоял Вашингтон, а не армия, так что было не трудно догадаться, где больше нуждались в оправданиях. Кроме того, армейские были жадными, они бы не отказались от более дешевого вооружения в пользу более дорогого. Пеппер не схватила Оуэна за руку только потому, что хотела судебного разбирательства, громкого и шумного. Они с Кросс таскали его и его команду по судам три месяца, прежде чем Пеппер достала запись абсолютно случайно оказавшихся в том здании видеокамер, и внезапно иск из простого спора между компаниями перерос в уголовное разбирательство о коррупции в особо крупных размерах. Наличие большого количества представителей СМИ в зале суда в тот день было инициативой Оуэна, и Кросс едва не смеялась, глядя на его самодовольное лицо.       Пеппер разрушила его жизнь, но была такой самодовольной, что самой себе казалась страшной.       Оби прислал дорогой виски. Пеппер не любила Оби, но все равно, глядя на эту бутылку, она чувствовала за спиной крылья, потому что он, кажется, начинал понемногу признавать ее.       Присутствие Харли само по себе было проблемой и, если честно, Пеппер нравилось, что он стал частью ее жизни в том возрасте, когда уже начал маленькими (или огромными) шагами познавать мир. Он определенно был умнее, чем положено, и невозможно было представить, что было время, когда он не говорил тысячу слов в минуту или не умел собирать роботов с пометкой «12+» на упаковке без инструкции, просто ради развлечения. (Пеппер иногда не знала, как их собрать, даже если в руках была инструкция, хоть и не признавалась в этом). Иногда Пеппер думала, что он был даром свыше (в основном, когда он спал), а иногда, что он был проверкой свыше (в основном, когда он бодрствовал), но все равно чем-то особенным, потому что, если честно, Харли был частью мечты, и если бы он не изматывал ее так сильно, мозг Пеппер никогда бы не подвел настолько, чтобы первой поцеловать Тони Старка.       Но Харли был проблемой. Он был умным, активным, любознательным ребенком, которому требовалась деревня нянек, чтобы за ним уследить, и едва ли удавалось найти няню для экстренных случаев. Он побывал на большем количестве совещаний, чем мог себе позволить ребенок его возраста, но богатые родители всегда были эквивалентом очень занятых родителей. Большую часть времени он проводил в мастерской Тони, но Пеппер боялась, что кто-нибудь из них убьется в процессе (или оба).       Проблема поиска няни была стрессом для всей семьи. Пеппер слишком часто видела, как похищают Тони, чтобы доверить кому-то его (их) ребенка. Каждое новое собеседование становилось испытанием для всех, и все равно Пеппер не могла найти человека, которого была бы готова оставить. Им всем чего-то сильно не хватало. (Любви к детям, может быть. Может быть, гениальности).       Харли предстояло вырасти посреди офисов и гаечных ключей.       Пеппер мутило от этих бесконечных бумаг перед глазами, и солнце слишком сильно припекало в спину. Она пересела на диван, на котором было слишком душно, вода была слишком пресной на вкус, а чернила в любимой ручке казались темнее нужного. Это странно, но именно ручка заставила ее задуматься.       Пеппер была не из придирчивых людей. (Она работала на Тони Старка, понимаете). Хотя Пеппер и ненавидела это занятие, все равно ходила вместе с отцом в походы с завидной регулярностью. Ей было все равно, пить сладкий или горький кофе (она выбирала горький ради фигуры), ходить на высоких каблуках или бегать в кроссовках, смотреть мелодраму или ужасы. В зависимости от места, времени и настроения Пеппер меняла предпочтения в соответствии с целями.       Странная тяга к сахару тоже не внушала уверенности.       Она вызвала машину и скинула с плеч пиджак. Мысль казалась абсурдной (и душной), но все равно требовала проверки.       Когда Пеппер пришла домой в тот вечер, она пробежала в каблуках по паркету и, кинув в Тони причиной своего ужасного (или великолепного, она еще не решила) настроения, сказала:       — Мне нужен адвокат.       — Что? — Тони нахмурился. — Зачем?       — На самом деле у меня есть целый штат корпоративных юристов, но, думаю, в этот раз потребуется кто-то с более узкой специализацией.       Она увидела момент, когда Тони сложил положительный тест на беременность и ее слова в надвигающуюся катастрофу. У него никогда не было проблем с математикой.       Она видела, как он хватает ртом воздух, как едва заметно выдыхает «вау», как вытирает об грязные штаны вспотевшие ладони. (Она тоже заметила блеск в его глазах и грозившую вылиться в ухмылку дрожь в губах).       Но потом Тони все-таки вспомнил о математике. Он кинул осторожный взгляд в сторону двери, потом второй и рванул к выходу так быстро, что Пеппер едва успела понять.       — Иди сюда сейчас же, Старк! — кричала она, пока бежала следом. — Я собираюсь тебя убить!       — И я тебя люблю, милая! — кричал Тони, сворачивая в коридор. — Ты лучшая!