Рома продолжает навещать Кешу преимущественно по вечерам. Приходит ненадолго, и они разговаривают тихо, будто заново узнавая друг друга после такого долгого молчания. Женеров старается заполнять неловкие паузы, но они всё равно неизбежно возникают, особенно когда он засматривается на руки Ромы, вечно крутящие палочку, или на его глаза. Это глупо и стыдно, и каждый раз, ловя себя на этом, Кеша чувствует себя странно и неприятно взволнованным. Рома вернулся, а он тут страдает тупой влюблённостью в него. И как же не вовремя! Жил себе нормально без этого и мог думать только об учебе и друзьях, и тут на тебе.
День выписки долгожданный и одновременно волнительный. Где им теперь с Ромой встречаться, какие поводы искать? Вдруг в нём просто взыграла вина и после того, как Кеша поправился, они вернутся к тому, что было? Вернутся к молчанию. Он старается не думать об этом, когда Гвидон Сергеевич, осмотрев его в последний раз, удовлетворённо кивает и подтверждает, что Женеров может идти.
Приятно ощущать руки, лишенные бинтов, и Кеша благодарит доктора, направляясь в сторону лестниц. Быть снова в гостиной так странно, будто он не неделю пролежал в госпитале, а как минимум месяц, и Женеров здоровается в ответ с теми немногими людьми, которые всё ещё его воспринимают как студента, а не как читающий мысли источник проблем, проходя в свою комнату. Его тут же атакует маленький ураган из перьев.
Кеша улыбается возмущённо свистящей Плюшке и, когда она, наконец, успокаивается, поглаживает усевшуюся ему на плечо сову по крылу.
– Я тоже скучал. Ты тут не безобразничала? – Плюшка в ответ перелетает с плеча на столбик кровати и принимается чистить перья. Кеша вздыхает, подходя к своей аккуратно заправленной постели. – Будем считать, что это значит «нет».
Друзья на занятиях, и Кеша со своим ещё действующим на сегодняшний день больничным, усаживается на кровать с усталым вздохом. Смотрит в окно на голые, окончательно сбросившие пару недель назад листву деревья, и пытается уладить бушующий сумбур в голове.
Надо как-то поговорить с профессором, извиниться перед ним, и решить, стоит ли говорить маме о произошедшем. Нужно нагнать пропущенную неделю занятий и подготовиться к очередной волне внимания к себе на фоне произошедших событий. Сверху всего этого наваливается ещё и Рома, понять и предугадать действия которого Женеров не может, да никогда не мог, и ему просто хочется вернуться в то время, когда единственной его проблемой было не заплутать в коридорах подземелья и не опоздать на трансфигурацию.
Но делать что-то всё равно нужно, и первым делом Кеша садится писать письмо маме. До зимних каникул ещё три недели, сейчас только начало декабря, поэтому он не упоминает о взрыве. Надеется, что шрам на шее побледнеет к тому моменту. Может, получится узнать какое-нибудь скрывающее заклинание... Обманывать маму не хочется, но и видеть в её глазах переживание и страх не хочется тоже. Так, ладно, с этим он разберётся чуть позже.
Письмо получается коротким, но у Женерова сейчас нет сил писать что-то длиннее. Он обнаруживает, что его конверты кончились, и берёт один с Серёжиного стола, надеясь, что друг не против. Упаковывает письмо и протягивает руку к Плюшке.
– Отнесёшь? – Плюшка в ответ продолжает сидеть на столбике кровати, только хохлится сильнее. Кеша вздыхает. Даже сова его игнорирует. – Ну пожалуйста, не обижайся. Мне очень нужно. Это маме. Мама тебя любит, помнишь? Накормит абрикосом.
Взятка действует, и Плюшка перелетает к нему на ладонь с таким видом, будто делает Кеше великое одолжение. Кусает за палец, когда он тянется погладить её, и без долгих прощаний вылетает в форточку. Как у птицы может быть скверное настроение? Уму непостижимо.
Кеша смотрит, как маленькая крылатая фигурка скрывается в липком предснеговом тумане, и смотрит на часы. Сегодня необходимо сделать самое сложное. Нужно поговорить с профессором, который так и пришёл ни разу к нему. Не то, чтобы Кеша сильно ждал – всё же он здорово подставил учителя. Ему уже даже всё равно на этот недо-кружок зельеварения. Даже если он никогда больше не сможет самостоятельно варить зелья в стенах школы, главное поговорить с профессором, извиниться. Потерять то отношение, которое создавалось на протяжении пяти лет, из-за глупой ошибки будет ужасно.
Всё оставшееся время до конца занятий Кеша проводит в муторном ожидании. Не может ничем заняться, слишком взволнованный, чтобы сосредоточиться на чем-то. Ходит из угла в угол, придумывая себе разные варианты развития событий: то профессор закрывает перед ним дверь, даже не выслушав, то кричит на него, то просто смотрит безразлично с запрятанным на глубине зеленых глаз разочарованием.
Минуты тянутся мучительно долго, и даже Лёлик, зашедший к нему ненадолго, чтобы поздравить с выздоровлением и вручить большой свёрток с едой
«чтобы твоему ненасытному приятелю тоже хватило», не помогает расслабиться. Кеша благодарит эльфа, уже чувствуя манящие запахи выпечки через бумагу, и тот машет в ответ рукой, с негромким хлопком исчезая. Вечно он весь в делах, брюзга.
Женеров честно выжидает ещё полчаса после обеда на случай, если профессор задержится в Большом зале – они с дядь Ваней любят подолгу говорить о чём-то –, после чего направляется к башне Слизерина. Сердце колотится в глотке как сумасшедшее, он не видит и не слышит ничего от нервов, и действует инстинктивно. Будто кто-то другой вместо него идёт по ступеням, заворачивает в пороты и стучит тихо кулаком в тяжёлую дверь.
– Ой, да Мерлина ради, зачем вы стучите в дверь класса? Кто там?
Раздражённый голос раздаётся в ответ. Раньше Кеше этот тон казался забавным, но теперь он ощущается совсем по-другому. Женеров проходит в класс нерешительно, и останавливается у самого порога.
Здесь всё выглядит практически также. О взрыве напоминает только чуть более светлый цвет стен в дальней части класса и новые парты. Понимая, что вечно рассматривать помещение не получится, Кеша переводит взгляд на непроницаемое лицо учителя. Говорит тихо:
– Здравствуйте.
– Да-да, Женеров. Вам что-то нужно?
Профессор спрашивает спокойным, совершенно нормальным тоном, но Кеша всё равно прячет взгляд. Штоллен копается с чем-то на столе, шурша пергаментом. Как не хватает сейчас той способности, что помогала читать людей, но…нет, так неправильно. Кеша вздыхает, начиная:
– Профессор, я… Я не хотел. Простите меня, я не…
– Вам не за что просить прощения. – Голос профессора становится жестким на одну секунду, после чего он выдыхает, чуть опустив плечи. Словно берёт себя в руки. Выглядит он бледным и будто бы ещё более худым. – Если здесь и есть чья-то вина, то только моя как преподавателя, который подверг опасности ученика. Вам не о чем волноваться, Женеров.
– Профессор, это не-…
– Не нужно говорить мне, что это не так, и утешать меня. – Штоллен поднимает взгляд, смотрит прямо и спокойно. – Ты ребёнок, Кеша, а я взрослый. И ты чуть не умер у меня в кабинете. Боюсь, наши занятия больше не повторятся.
– Да я не из-за них пришел! Я просто хотел, чтобы-…
– Я занят сейчас. А тебе следует приготовиться к завтрашнему дню. Ты наверняка многое пропустил. До встречи на уроке.
Намёка толще и придумать нельзя. Кеша вздыхает и поворачивается, чтобы уйти. Останавливается у самого порога и, не оборачиваясь, проговаривает:
– Я только хотел, чтобы вы мной гордились.
В ответ раздаётся оглушительная тишина, даже копошения пергамента не слышно, хотя, может, это у Женерова уши от эмоций заложило. В любом случае, профессор видеть его не хочет, и Кеша выходит из кабинета, прикрыв за собой дверь. А на что он, собственно, рассчитывал? Что Валентин Казимирович распахнёт ему свои объятия навстречу? Всё, кончилось время, когда это было возможным. В попытке сделать всё лучше он, конечно же, опять всё испоганил. Ничего удивительного. Хорошо, что камень Котла всё ещё в кармане, иначе вся школа бы уже прочувствовала его состояние.
Идти обратно в гостиную не хочется, вообще оставаться в этих коридорах не хочется, и Кеша направляется к арке выхода прямо в своей обычной одежде – штаны и старенький свитер – в нежелании встречаться с кем-либо. Холодный ветер тут же ерошит волосы, пробирается под одежду ледяными пальцами, и тело пробирает неконтролируемая дрожь. Кеша использует утепляющее заклинание, которому его научила Таня, и довольно выдыхает, когда тёплый кокон накрывает его, оберегая от погоды.
На улице почти никого – голые деревья и тяжёлые тучи не самая привлекательная картинка для студентов, поэтому Кеша бродит по территории в гордом одиночестве, пытаясь успокоить бушующие мысли в голове. Вынимает камень из кармана, рассматривает бушующие внутри минерала блики, и вздыхает тяжело, сдерживая порыв бросить эту штуку подальше в кусты. Понимает, что это будет глупым и неблагодарным поступком, поэтому засовывает его обратно в карман. Конечно, в последнее время он гораздо лучше строит ментальные щиты, но расстаться с камнем пока страшновато.
Он гуляет довольно долго – заклинание уже начинает ослабевать, когда Женеров обнаруживает себя у кромки озера. На ту сторону берега выходят окна слизеринских спален. В одно из них смотрит Рома перед сном. Кеша рассматривает рябь, пробегающую по воде вслед за сильными порывами ветра, и усаживается прямиком на холодную влажноватую землю. Утыкается носом в колени и крутит в руках свою палочку задумчиво.
Рядом с озером гораздо прохладнее, или, быть может, согревающий эффект заклинания истончается всё быстрее. Влажный воздух ерошит кудряшки, пробирается под свитер, но Кеша продолжает сидеть на берегу, наблюдая, как отражается в воде завершение дня. Небо потихоньку темнеет. Наверное, ужин уже прошёл. Не то, чтобы Женерову хотелось есть. Если только сегодня в меню не подают шансы исправить прошлые ошибки на первое и чужое прощение на второе.
Кеша понимает, что, наверное, пора бы ему вернуться, пока Серёжа не начал обыскивать весь замок в его поисках, да и ноги затекли и немного онемели от холода. Он уже собирается было подниматься, когда ощущает неожиданно чьё-то присутствие рядом. Поднимает голову и щурится в подступающих сумерках на стоящего человека.
– Ром?
– Почему ты сидишь здесь? Что-то случилось?
Голос Железнякова будто бы реально взволнованный, и Кеша, чувствуя отчего-то себя идиотом, рвётся быстрее встать с земли. Затёкшие ноги против таких фокусов, и Кеша неловко запинается, чувствуя, как его тут же крепко поддерживают чужие тёплые руки. На контрасте с его ладонями кожа Ромы кажется чуть ли не обжигающей, и дрожь проходится по всему телу.
Не успевает Кеша начать невнятно мямлить никому не нужные извинения, как ему на плечи опускается чужая тёплая мантия. Рома невозмутимо застёгивает пуговицы, оправляет чуть большеватую одежду на худых плечах, и Железняков, чувствуя, как заливается краской, проговаривает тихо:
– Н-ну ты ч-чего…
– Ты замёрз.
– А ты как же…
– Мне нормально. В подземельях всегда прохладно, привык. Пойдём в замок?
Кеша кивает сконфуженно, стараясь не думать, что на нём сейчас Ромина одежда, но не думать не получается, и он осторожно опускает голову, чтобы коснуться носом воротника. От ткани приятно пахнет порошком, тёмным шоколадом и боевой магией. Улыбка против воли появляется на губах, и Женеров прячет её. Идет, стараясь не путаться в длинном подоле мантии более высокого Ромы, и проговаривает негромко, чувствуя, что постепенно согревается:
– Спасибо.
Железняков жмёт плечами в ответ, жестом показывая, мол,
да пожалуйста, и, когда они проходят в тишине несколько шагов, спрашивает осторожным голосом, каким начал разговаривать с Кешей совсем недавно:
– У тебя… случилось что-то?
Кеше всё ещё странно слышать от Ромы подобные вопросы, но что-то приятно сворачивается клубком тепла в животе от осознания, что тому не всё равно. Даже если вопрос задан из вежливости, всё равно ощущения хорошие.
Снова вдохнув с воротника аромат, Кеша отвечает неуверенно:
– Я пытался поговорить с профессором.
– По поводу взрыва?
– Ага.
Впереди показывается главная арка, но Рома сворачивает правее к лестницам, ведущим сразу в другое крыло, где мало кто ходит. Кеша старается убедить себя, что Железняков просто действует по своим старым привычкам избегать людных мест, а не продолжает стесняться его, и послушно бредёт следом.
– Он накричал на тебя?
– Что? – Кеша аж спотыкается от возмущения, чувствуя тут же руку на плече, но он слишком сосредоточен на представлении зло кричащего на кого-либо профессора, так что не уделяет этому касанию должного внимания. – Нет, конечно!
– Тогда что?
– Ну, знаешь, не обязательно кричать на кого-то, чтобы расстроить. – Фраза звучит весьма двусмысленно, и Кеша сдерживает порыв стукнуть себя по лбу от воспоминаний их ссоры. – Ой, я не имел ввиду…
– Я понял. Ты у нас чувствительная натура.
Они едва зашли на лестницу, и Кеша оборачивается на Рому, прищурившись, чтобы понять, издевается тот или подтрунивает в этом своём странном полусерьёзном стиле. Серые глаза улыбаются в полумраке лестницы, и Женеров фыркает.
– Ну уж не черствый сухарь как некоторые.
– На Слизерине сухарей нет. Влажность высокая.
– Ну а ты вот такой особенный сухарик.
Слышится слабое хмыканье в ответ, чувствуется касание на спине, побуждающее идти, и Кеша тут же делает шаг, осознав, что стоял и пялился на Рому. Опять.
Да Мерлинова борода, сколько можно…
Чтобы хоть как-то разбавить образовавшуюся тишину, Женеров спрашивает буднично:
– А ты почему гулял так поздно у озера? Мысли проветривал?
– Можно и так сказать.
– Хм. – Кеша ждёт продолжения, но Рома продолжает молча идти рядом по коридору, и Женеров вздыхает глубоко. Как же с ним порой сложно строить диалог. Посмотрев внимательнее по сторонам, он понимает, что они направляются в сторону гостиной Пуффендуя. Как будто… как после свидания в фильмах. От этой мысли становится только хуже, и Кеша останавливается у поворота. Тянется расстегнуть мантию, в которой неожиданно стало жарче. – Не обязательно провожать меня. Я и сам дойду.
Рома останавливается тоже. Наблюдает за пальцами Кеши и проговаривает негромко:
– На самом деле… я хотел сходить на кухню. С тобой. Я очень давно там не был.
Кеша замирает с зажатыми в пальцах пуговицами. Смотрит в ответ со слабой улыбкой.
– Да, было бы хорошо. Лёлик по тебе скучал.
– Не удивлюсь, если мне в первую же секунду прилетит скалкой по затылку.
– Испытания для будущего мракоборца в виде ворчливого эльфа.
Рома улыбается в ответ, переводит взгляд на чужое лицо, и Кеша смотрит в сталь его глаз, чувствуя, что не может отстраниться первым. Они стоят как идиоты несколько мгновений, после чего почти одновременно отводят взгляды.
– Да, кухня. Ага. Так, ну что ж, пошли?
– Пошли.
Кеша тянется стянуть с плеч чужую мантию, но ладони Ромы ложатся сверху на запястья, останавливая.
– Не обязательно отдавать её сейчас. Ты долго просидел там. Погрейся ещё.
Женеров кивает, кутаясь в мантию снова. Он же не дурак отказываться от такого предложения. Подольше понюхать этот запах и погреться в нём. Он понимает, что услышал, только когда они уже подходят к нужной двери. Спрашивает осторожно:
– Ты откуда знаешь?
– Что?
– Откуда знаешь, сколько я там просидел?
Рома пожимает плечами, первым протягивая руку к груше на картине. Поистине, бесстрашный – идти первым к Лёлику после такого долгого перерыва. Звучит лаконичный ответ:
– Тебя не было на обеде. И на ужине.
– А если я сидел в комнате?
– У тебя губы были синие, Кеша. Не сидел ты в комнате.
Пока у Женерова в голове происходит мини-армагеддон от осознания, что Рома смотрел на его губы, дверь открывается, и они попадают в знакомую кухонную суету эльфов. Ужин кончился недавно, повсюду летают чистые и грязные тарелки, расставляемые щелчками пальцев. Посуда предусмотрительно облетает зашедших студентов, чтобы не ударить их, домовики машут им приветственно, подозрительно косясь на Рому, но ничего не говоря, и Кеша задабривает их комплиментами вчерашнему пирогу с вишней. Один половник, пролетая мимо, задевает затылок Ромы, и тот тихо шипит. Лёлик невозмутимо делает вид, что он не при чём, но, впрочем, быстро оттаивает, позволяя им пройти на свои привычные места. Вот только кресло там с незапамятных времён стоит только одно – для Кеши. Женеров спрашивает неловко у отошедшего куда-то вглубь эльфа:
– Лёлик?.. А как же кресло?
– Я занят, посидите на одном!
– Но…
– Занят!
Вики, проходящая мимо, скрытно подмигивает им, щелкая пальцами, и кресло удлиняется, становясь похожим на небольшой диван. На тумбочке рядом появляются две кружки с какао и бутерброды. Кеша благодарно улыбается ей. С того момента, как он подарил Вики красивую старую мамину брошь вместо той булавки, она частенько стала подсовывать ему лучшие ингредиенты при готовке и показывать секретные способы разделки рыбы и мяса для блюд.
Их место находится в самом углу кухни, немного скрываясь от эльфов куском стены, и через преграду долетает грохот посуды и разговоры домовиков. Кеша усаживается на одну половину диванчика, прижавшись к подлокотнику, и смотрит, как садится рядом Рома, выглядя немного сконфуженным. Чтобы занять чем-то руки, Женеров берёт тёплую кружку и протягивает её Железнякову.
– Держи. Надеюсь, ты любишь какао.
Рома осторожно берёт посуду, соприкасаясь ладонями с чужими руками, и Кеша видит, что у него кожа немного бледнее, а ладони шире, с шрамиком на правом указательном пальце. Он отпивает немного и так довольно щурится, что Женеров не выдерживает и прыскает тихо и по-доброму.
– Ты как кот, попробовавший сливки. Так нравится?
– Да. – Рома нюхает аромат, чуть ли не уткнувшись носом в чашку, и снова немного отпивает. – Одна воспитательница делала нам какао. Иногда.
Кеша едва ли не перестаёт дышать, вслушиваясь в тихий голос. Рома сам никогда не начинал говорить о своём прошлом, только если приходилось отвечать на вопросы. А сейчас сидит и даже улыбается умиротворённо. Женеров говорит тихо:
– Она тебе нравилась.
– Она нравилась всем ребятам. – Железняков пожимает плечами. – Даже самые грубые вели себя с ней вежливо, потому что она была доброй. Ей было не плевать. В день рождения кого-то из ребят она варила всем какао перед отбоем, а имениннику дарила кекс. Мы были как семья в такие вечера, не смотря на… На всё.
Рома снова отпивает немного. Ведёт пальцем по кромке кружки, рассматривая забавный узор из маленьких нюхлей и золота. Улыбка медленно гаснет.
– Её уволили за день до моего дня рождения. В тот вечер не было ни какао, ни кекса. И все опять стали злыми.
Кеша расстроено выдыхает. Ему становится так обидно и за Рому, и за всех тех детей, лишенных ласки и тепла, настолько жаждущих хоть какой-то любви, что любая мелочь, направленная на заботу, вызывает чувство привязанности и любви. Не выдержав, он проговаривает тихо, коснувшись несмело кончиками пальцев чужого предплечья.
– Ох, Рома, мне так ж-…
– Ты напоминаешь мне её. – Железняков говорит чуть сдавленно. Освобождает одну руку и ловит ею ладонь Кеши, сжимая его пальцы. Женеров и понятия не имеет, что, когда Рома пытался рассказать что-то подобное Нате, она скучающе рассматривала ногти и говорила, что ей неинтересны будни приёмышей. Ей вообще мало что интересно в Роме, судя по всему. – Тебе не всё равно. Ты добрый и… Прости. Я правда не хотел говорить те слова и потом... Но общаться с людьми очень сложно.
Кеша поворачивает несмело ладонь, переплетая их пальцы, и сжимает несильно, чувствуя тёплую кожу. Так приятно.
– Я понимаю.
– Вряд-ли ты понимаешь. У тебя есть друзья.
Женеров прикрывает глаза с улыбкой, вспоминая, каким образом они у него появились.
– Мне повезло. – Рома одаривает его скептичным взглядом, и Кеша повторяет. – Повезло, слово даю! Меня Игорь буквально втащил в их компанию. Я в первый день в поезде хотел спрятаться на весь путь в туалете.
– Ты шутишь?
– Да нет же!
Рома фыркает, поставив полупустую кружку на своё колено. Начинает выводить большим пальцем круги на внешней стороне чужого запястья, и Кеша осторожно опускает взгляд, чтобы посмотреть на их соединённые руки.
Они тихо переговариваются друг с другом, начиная рассказывать о своих первых впечатлениях о Хогвартсе, и расходятся только когда Лёлик, закончивший дела, вытуривает их из кухни за десять минут до отбоя. Кеше идти до своей гостиной всего пару шагов, и он останавливается перед дверью. Проговаривает негромко:
– Спасибо.
Рома подходит ближе, совсем вплотную, склоняется к самому лицу протягивая руки к мантии, и Кеша, чувствуя, как колотится в груди сердце, касается его бледной щеки губами, чуть привстав на носочки. Движение смазанное и будто бы случайное, но Рома, замерший на одно долгое мгновение, касается пылающей от смущения Женеровской щеки в ответ, отстраняясь с мантией в руках. Проговаривает тихо:
– Спокойной ночи, барсучонок.
– Спокойной ночи.
Кеша заходит в гостиную с ощущением, что его лицо стало переспелым помидором, и благодарит вселенную, что внутри уже темно и никого нет. Он не видит и не узнает никогда, как Рома, проводив его взглядом, уткнётся носом в воротник мантии, вдыхая с него запах пергамента и выпечки.
Серёжа, ждавший Кешу в комнате, ехидно спросит, чем таким Женеров занимался перед отбоем, от чего стал похожим на редис, и получит подушкой в лицо.
***
До новогодних каникул они с Ромой дважды готовят вместе на кухне, сталкиваясь постоянно ладонями над ингредиентами, застают первый снег на прогулке и недолго держатся за руки перед каждым прощанием. Наблюдая за знакомством Железнякова с Овсянкой, Кеша улыбается и старается не думать, что значат все эти касания и взгляды. У него почему-то создаётся ощущение, что эта связь между ними настолько хрупкая, что любое неосторожное движение может разрушить её. Дурацкий вопрос, выяснение природы их отношений, разговоры – всё это так сложно, что Женеров малодушно не хочет даже думать об этом. Просто наслаждается тем, что у них есть, и старается не придушить Серёжу за каждый похотливый намёк. Вот друг доиграется, и Кеша раскроет свои карты по поводу их с Игорем ситуации.
Профессор продолжает вести себя сугубо профессионально, и Женеров не знает, как к нему подступиться, поэтому просто продолжает учиться, бросая на учителя тоскливые взгляды во время уроков. Видимо, не может быть в жизни всё хорошо. Обязательно как только наладится что-то одно, другое – испортится.
Кеша уже не удивляется, когда узнаёт, что на каникулах они с мамой снова погостят у Катамарановых. Он очень рад за маму, которая в этом году смогла уволиться с той ужасной архивной работы и устроиться в какое-то издательство детских книг. Теперь то, что она делает, приносит ей удовольствие, и в этом ей помогла новая подруга. Катамарановы вообще здорово повлияли на жизнь Женеровых, если так подумать.
Этот праздник удивительно семейный – за столом лишь они вчетвером. Жилины поехали на какой-то горнолыжный курорт, а остальных гостей Катамаранова почему-то решила не звать в этом году. Вечер спокойный и уютный, наполненный тихими разговорами и потрескиванием дров в камине. Они устраиваются в удобных диванах и креслах, где так и хочется заснуть, поэтому, когда Наталья окликает их, привлекая внимание, задремавший Кеша сонно моргает, просыпаясь. Садится прямее, натыкаясь на немного напряжённый мамин взгляд, и косится на такого же растрёпанного Игоря.
– Нам нужно сказать вам кое-что. – Голос Натальи спокойный и решительный. В домашнем платье и с распущенными длинными волосами она выглядит одновременно строгой и мягкой. – Мы считаем, что вы уже достаточно взрослые и скрывать дальше бесполезно.
На несколько мгновений повисает гнетущая тишина. Жар от камина греет спину, пока в голове Кеши проносятся варианты каких-то ужасных новостей. Игорь поджимает под себя ноги, сжимаясь на кресле, как делает всегда, когда взволнован. Будь здесь Серёжа, уже бы успокаивающе коснулся встрепанной макушки ладонью. Женеров смотрит, как мама протягивает руку, переплетая пальцы с Наталией, и слышит, как она говорит мягко:
– Мы любим друг друга. И мы вместе уже больше полутора лет. Мы понимаем, что такие новости могут шокировать, но-…
– Ох, слава Мерлину. – Игорь выдыхает шумно, приложив руку к груди. Растекается по дивану расслабленной кучей. – Я уж было подумал, что кто-то смертельно болен.
– Игорь…
Наталья улыбается сыну, чуть склонив голову, и атмосфера в комнате значительно смягчается. Кеша наблюдает за ними, переводя взгляд на маму, и вдруг чувствует такой прилив нежности и любви, что аж становится больно. Всю свою жизнь он видел её одинокой. Шестнадцать лет подряд – только они вдвоём, только жизнь ради сына, и видеть теперь, как мама расцветает в любви рядом с близким человеком оказывается выше его сил.
Больше полутора лет, надо же… А он ничего не замечал.
Чувствуя, как увлажнились глаза, Кеша встаёт со своего кресла и, увидев взволнованный мамин взгляд, спешит стереть его крепкими объятиями. Обхватывает их плечи обоими руками, чувствуя, как присоединяется к ним Игорь, и вздыхает длинно. Так хорошо. Так по-семейному.
Они отстраняются друг от друга через несколько мгновений, все смущённые своими эмоциями, и Кеша, вытирая тыльной стороной глаза, проговаривает тихо:
– А я влюблён в парня.
Игорь фыркает рядом, заваливаясь на подлокотник его кресла.
– Я тоже.
У продолжающих сидеть на диване мам одинаковое удивление в глазах. Они смеряют их взглядами, пока, наконец, Валентина не проговаривает неуверенно, указывая на них рукой:
– Вы что… друг в друга?..
– Нет!
– Фу!
– Эй, чё это за фу, кудряха? Я что, такой страшный?
– Ты не в моём вкусе.
Игорь ухмыляется, наваливаясь сверху, чтобы ущипнуть за щеку, и Кеша отпихивает его от себя со смешком. Отчего-то и впрямь стало легче. Нет, он не думал, что, если расскажет маме, она отвернётся от него или что-то в этом роде, но… Но всё равно было страшно. Ведь если сказать это вслух, поделиться с кем-то, то это становится реальным. Становится правдой. Но слова сорвались с языка так легко, что … это, оказывается, и в самом деле так – он влюбился. В голове самодовольно ухмыляется Жилин, говорящий что-то о том, что Кеша тугодум.
Женеров вздыхает, засматриваясь на огонь в камине. Интересно, что сейчас делает Рома? Мысль эта пронзает его резко, как стрела. Кеша вскидывается, осознавая. Ведь Железняков совсем один, без семьи и без дома, куда он пойдёт на праздники, к кому? Неужели всё это время, эти годы, ему приходилось оставаться в огромном пустом замке бродить в одиночестве?
Почему-то от этой догадки, которая, скорее всего, является правдой, настроение мигом падает ниже плинтуса. Пока он здесь в тепле и уюте с семьёй, Рома один сидит в какой-нибудь комнате и привычно хмуро молчит. Кеша старается не показывать своего состояния, но всё равно, когда выдаётся удачная минутка, садится рядом с мамой и заглядывает ей в лицо. Валентина улыбается, беря его ладонь в свои. Её рука кажется такой тонкой и маленькой.
– Что такое, сынок? Ты расстроен чем-то?
Конечно, она заметила. Наверное, у всех мам есть эта сверхъестественная чуткость, позволяющая почувствовать состояние своего ребёнка как бы умело он ни скрывался. Кеша кивает, сжимая её прохладные пальцы. Слышит краем уха, как о чём-то разговаривает на кухне с домовиками Наталья, и тихое сопение заснувшего на диване Игоря.
– Мам, а можно… Если я позову к нам на следующие каникулы одного человека, это ничего?
Валентина кивает сразу же, не сомневаясь ни секунды, и протягивает ладонь, чтобы пригладить кудряшки сына.
– Конечно, зови. Это… тот, кто тебе нравится? – Кеша кивает, чувствуя, как от смущения начинают гореть уши, и мама игриво дёргает его за прядь, привлекая внимание. – Надеюсь, он хорошенький.
– Ну мам! – Её смех, который был так редок в их старенькой квартире, разливается по комнате. Наталья оборачивается, чтобы посмотреть на них с улыбкой, но Кеша не видит этого. – Просто… он сирота, и ему негде… он немного, ну…
– Кеша. – Мамин голос перебивает слова, переходящие в невнятное бормотание. – Я уверена, что он хороший. Если он тебе нравится, то в нём точно есть что-то светлое. Не переживай об этом, мы будем рады его видеть.
Женеров кивает, чувствуя мягкий поцелуй на лбу, и встаёт, слишком смущённый этим разговором по душам.
Он хочет поговорить об этом с Ромой, едва завидев его после каникул, но не решается – Железняков весь какой-то напряжённый и отстранённый. Наверняка уже случилось что-то, но из него это не вытянешь, поэтому Кеша с расспросами не лезет. Просто болтает на отвлеченные темы, рассказывает о том, что успел прочитать на каникулах, и просит помочь с парочкой заклинаний, видя, как постепенно Рома оттаивает. Причина такого скверного настроения выясняется на следующий день, когда вся школа с самого утра начинает судачить о расставании главной парочки Слизерина.
Слушая, как Нина с курса помладше пересказывает сплетню о скандале в гостиной, Кеша отклоняется немного на скамье, высматривая Железнякова за слизеринским столом. Вместо этого он натыкается на внимательный взгляд тёмных глаз. Ната, видимо, вообще не испытывает никакого дискомфорта, свободно рассматривая Женерова в ответ, и Кеша позорно отворачивается, снова прячась за вяло жующего яичницу Игоря. Серёжа, сидящий напротив, внимательно смотрит на него с непонятным выражением лица.
– …ой ярости! Если честно, я её понимаю, когда тебя бросает кто-то вроде такого парня, ощущения, должно быть не очень.
Кеша хмурится, вырывая этот обрывок диалога.
– В смысле?
Нина, с которой он и не разговаривал-то ни разу, сначала удивлённо хлопает глазами, будто поверить не может, что Женеров умеет говорить. Впрочем, ступор её сразу проходит, и она уточняет резко с уверенностью девчонки, привыкшей быть заводилой:
– Ты о чём?
– Ты сказала «кто-то вроде такого парня». Это какого?
– Ты чем слушал вообще? – Нина фыркает, начиная накручивать длинную прядь каштановых волос на палец. – По факультетам слушок прошёл, что он гей.
– Ну и что? – Кеша вздрагивает от раздавшегося позади вопроса, узнавая в нём голос Тани. Она стоит прямо за ними, наверняка подошедшая, чтобы поторопить Жилу, спящего прямо за столом на сложенных руках. Тот вечно опаздывает на первые уроки. – Хочешь сказать, в этом есть что-то плохое?
Глаза всех присутствующих тут же сосредотачиваются на них двоих с явным интересом. А как же – назревает если не ссора, то как минимум напряжённый разговор.
Кеша, у которого сердце от предмета спора уже успело подскочить к горлу, испытывает сильное желание убраться подальше отсюда.
Рома что, сказал Нате?.. Или это просто слух, который разнесли, не веря, что можно вот так просто отказаться от такой девушки? В любом случае, какой-то разговор у них был, но вчера Железняков и словом о нём не обмолвился. Нужно как-то поговорить после уроков…
Нина немного тушуется под строгим взглядом старосты Когтеврана. Говорит тихо:
– Ну, мне кажется, что это стрёмно…
Слышится со стороны чьё-то фырканье и тихое
«пусть колленам это скажет», тут же заглушаемое раздавшимся со стороны шиканьем. Кеша не видит Таню, но судя по восторженному выражению лица сидящего напротив Серёжи, выглядит она сейчас как разозлённая богиня – на такую смотришь со стороны и радуешься, что её гнев направлен не на тебя.
– Я считаю, что осуждать человека за то, что к тебе никоим образом не относится, в высшей мере бестактно и лицемерно. Так же, как и обсуждать это на каждом углу, порождая новые сплетни.
– Я просто говорю, что думаю!
– Значит, нужно думать тщательнее прежде, чем говорить.
– Ну и чёрт с ним…
Покрасневшая Нина, явно почувствовавшая себя не в своей тарелке, выходит из-за стола, вслед за ней направляется ещё несколько человек. Кеша провожает их взглядом, слыша, как довольный Серёжа проговаривает:
– Танюша, ты моя королева.
Таня улыбается, садясь на освободившееся место, и склоняется над дремлющим Жилой, который пропустил воспитательный выговор от своей девушки. Женеров уверен, что сегодня на парочку влюблённых в неё человек за этим столом стало явно больше. Она касается его волос рукой, пытаясь пригладить, на что тот довольно вздыхает и утыкается в ладонь носом как бродячий пёс. Студенты, не получившие ссоры, про которую можно бы было судачить ещё пару дней, снова начинают болтать между собой, медленно расходясь на уроки.
– Поверить не могу, что ещё есть такие люди. Нет, ну в самом деле, где рациональное мышление?
– Всё на Когтевране, судя по всему.
Таня фыркает, беря со стола яблоко, и кладёт его в сумку. Тычет пальцем в кончик Витиного носа, и тот дурачится, делая вид, что хочет укусить его. Выглядят они так естественно и гармонично, что Женеров молчит, втихую думая, что хотел бы также смешливо и свободно вести себя с любимым человеком при всех. Видимо, думает так не он один, потому что Игорь, удивительно молчаливо сидящий рядом всё это время, раздражённо отодвигает от себя тарелку с глубоким вздохом. Серёжа хмурится на это неожиданное проявление плохого настроения.
– Ты чего?
Кеша поддерживающе тычет в колено друга пальцем, и касание будто бы действительно помогает. Катамаранов ухмыляется, расслабляясь.
– Да ничё. Задолбали эти слухи. Будто поговорить больше не о чем, как о стервозной королевишне.
Жилин прищуривается, принимая этот свой всезнающий заигрывающий вид, и устраивает подбородок на ладони, всматриваясь во взлохмаченные волосы, расслабленный галстук и светло-карие лисьи глаза. Проговаривает, приподняв брови:
– Ну так предложи тему разговора.
Даже для Кеши, который не шибко-то и разбирается во всех этих делах, подобный тон звучит как флирт, но Серёжа постоянно так себя ведёт, называя всех голубчиками и с довольным видом списывая или назначая баллы на факультетах на правах старосты. Большинство студентов, знающих его, к этому уже привыкли, поэтому просто не воспринимают всерьёз. Игорю не воспринимать это всерьёз явно сложнее. Жила, наблюдающий за братом, фыркает со своего места, закатывая глаза. Бурчит недовольно:
– О, избавьте меня от своих заигрываний.
Таня тут же слабо стукает его по плечу.
– Витя!
– А я чё?
Наблюдая за одновременно покрасневшими и отведшими взгляд друзьями, Кеша решает вмешаться, пока это утро не стало окончательной катастрофой. Вспоминает услышанную странную фразу и решается спросить.
– А вы знаете, что такое…эм…вроде, колени…нет, коллены?.. Я слышал, как кто-то сказал это.
Серёжа, быстро ухватившийся за возможность перевести разговор в другое русло, фыркает, будто Женеров пошутил, на что Кеша лишь продолжает смотреть на него тем же взглядом. Вообще все друзья принимают такой вид, будто он спросил, на какой планете они живут.
Нет, ну он что, опять не знает чего-то, о чём в курсе все? Это уже начинает утомлять. Хорошо хоть, поблизости нет никого – большинство уже закончило завтракать. Не выдержав, Кеша спрашивает:
– Ну что вы так смотрите?
– Нет, ты реально не знаешь?
– Не знаю что?
– О колленах. Ну, это же… – Жилин выдыхает с видом глубоко потрясения. Его брови чуть не исчезают за аккуратно уложенной чёлкой от удивления. – Я абсолютно уверен, что мы говорили об этом при тебе. Если ты опять не витал в облаках.
– Я не витаю в облаках.
Игорь рядом сочувственно кладёт ему на плечи руку, похлопывая утешающе.
– Ты до сих пор путаешься в поворотах второго этажа.
– А вчера на уроке истории магии ответил на вопрос, который тебе задали ещё на трансфигурации.
– Если во время чтения дать тебе что-то несъедобное, ты всё равно это куснёшь.
– А ещё...
Кеша, растерянно слушавший друзей, выдыхает и машет рукой, останавливая их.
– Так, ладно! Всё, я понял, спасибо большое, что напоминаете мне о моих лучших качествах.
– Всегда пожалуйста, дорогой.
Игорь звонко чмокает его в ухо, и Кеша отпихивает друга от себя, закатывая глаза. Таня тихо смеётся, наблюдая за ними.
– Так что это такое?
– Не что, а кто. – Жилин чуть склоняется над столом, словно собирается рассказать секрет, и Кеша зеркалит его движение, подвинув мешающие тарелки подальше. – Котёл и Штоллен. Это название, которое придумали для них.
– Название?..
– Кеша, ну ты тормоз, ей-богу… Название как пары. Они мужья. Да блин, как ты мог не слышать этого раньше, просто поверить не могу.
– Мужь-я?..
Кеша моргает. Раз, другой. Слышит, как прыскает рядом Игорь, говоря о том, что Женеров всё, завис, и переводит взгляд на преподавательский стол. Профессора там уже нет, но Котёл сидит, и Кеша смотрит на него так внимательно, пытаясь осознать, что аж глаза от напряжения болят.
Мужья. Муж-…
– Охренеть.
– Да уж. Не смотри так пристально, он же заметит.
– Но разве так можно?
Серёжа жмёт плечами, начиная собираться. Вешает сумку на плечо и поправляет и так ровный галстук, завязанный Кешей с утра. Они и впрямь засиделись – урок начнётся уже через пять минут. Где-то рядом Жила ворчит на ранние занятия.
– Законом разрешено уже несколько лет, так почему нет?
– Не знаю, просто это так… неожиданно. Я не знал.
– Ты у нас такой один. – Игорь встаёт, кладёт свои ладони Кеше на плечи и поглаживает по кудряшкам. – Но ничего, друг, мы будем любить даже таким невнимательным и рассеянным.
– Да не рассеянный я…
– Тем летом ты не увидел под ногами яму и чуть не-…
Кеша пихает его слабо в плечо, слушая ехидное фырканье.
– Отстань!
***рov Рома***
Рома специально ждёт вечера, чтобы они остались в гостиной одни. Лишние зрители им не к чему, да и Ната тогда при желании сможет сказать всем, что это она бросила его. Железняков вроде бы слышал где-то, что многим людям важно сохранить какое-то достоинство, поэтому они говорят, что ушли от человека сами. Он не знает, нужно ли это Нате, слишком независимой от чьего-либо мнения, но решает, что предусмотрительность лишней не будет.
Рома уверен, что сделать это следовало ещё несколько месяцев назад. Назвать отношениями то, что было между ними всё это время, можно только при очень развитой фантазии. Рома таковой не обладает, но почему-то продолжал цепляться за какую-то видимость нормальности в своей жизни. Зачем, если он сам никогда нормальным не был?
Железняков не чувствует ничего, когда спокойно говорит Нате, что им нужно закончить это. Без сожаления, страха или каких-то других эмоций. Он знает наверняка, что и она не испытывает к нему ничего, кроме забавного интереса. С самого начала для неё это – эксперимент бунтующего ребёнка, чьи консервативные родители недовольны выбором дочери.
Ната прищуривается, чуть склонив голову, и осматривает его внимательно, закусывая нижнюю губу. Её короткие светлые волосы скользят по плечам и падают за спину. Отвечает негромко:
– Интересно. Кто это?
– Что?
– Кто этот человек? Ты хочешь освободить ему место рядом с собой.
Рома хмурится этой странной формулировке и глубоко вздыхает, призывая себя к терпению. Он думал об этом разговоре последние несколько дней и даже сегодня, когда они встретились с Кешей впервые после каникул. Всё выбирал, как и что сказать. Выдохнув, он произносит ровно:
– Ты меня не любишь.
Ната хмыкает, улыбаясь, и разводит руками, жестом показывая
«ну очевидно». Крутит в руках палочку – каучуковое дерево и корень мандрагоры – и проговаривает спокойно:
– Нет, конечно.
– А я не люблю тебя. Всё. Какой в этом смысл?
– Никакого. Но мне интересно.
– Ничем не могу помочь.
Рома пожимает плечами. Удовлетворять её интерес ему не хочется совсем, как и говорить об этой ситуации дольше необходимого. Он рад, действительно, рад, что всё обошлось без скандала, даже благодарен ей за это хладнокровие. Рома поворачивается, чтобы уйти, но она снова говорит, останавливая:
– Железняков. Я хочу знать.
– Я уже сказал, чт-…
– Просто скажи мне, кто это, и мы разойдёмся.
Он качает отрицательно головой, утомленно касаясь пальцами лба. Голова немного тяжёлая после занятий и очередной тренировки с Константином Романовичем. Он устал.
– Никого нет, Ната. Я просто хочу всё закончить.
– Врать нехорошо.
– Я не-…
Движение слишком быстрое – не спроста Ната одна из лучших учениц на курсе, а Рома не успевает среагировать вовремя от усталости и неожиданности. Он чувствует, как пробиваются сквозь ментальные щиты щупальца заклинания. Как вспыхивают в сознании
карие глаза за стёклами очков, мягкая кожа покрасневшей щеки и тихий голос. Приятное тёплое чувство в груди, когда он рядом, желание коснуться, осторожный трепет и постоянное желание убедиться, что с ним всё в порядке после того взрыва.
Рома вытаскивает свою палочку и ставит блок буквально за пару секунд, но она успела увидеть. Стоит с широко раскрытыми глазами, и Железняков наступает на неё с неожиданно сильно вскипевшей злобой внутри. Она увидела слишком личное, слишком…глубокое.
– Ты спятила?!
– Я хотела узнать.
– Нельзя использовать это заклинание в школе!
– А кто мне запретит? – Ната ухмыляется, постукивая палочкой по подбородку. – Твой дружочек милый, кстати. Хотя я таких не люблю, слишком уж нескладные. Тот, кто взорвал кабинет в том семестре, кажется? Протеже Штоллена. Благоволить пуффендуйцу… ну такое себе, конечно, хотя он всегда был с ебанцой.
Тон её такой обыденный, будто они по-дружески обсуждают какую-то книгу, заданную на лето, и Рома сдерживает порыв неприязненно поморщиться. Ну в самом деле, он действительно считал, что она может что-то чувствовать к нему? От осознания, что она поняла, знает, в груди поднимается волна злости. С её подачи Кеше, и так не пользующемуся популярностью, может стать ещё хуже.
– Если ты думаешь сделать что-то…
– Что-то? – Ната фыркает, опускаясь в кресло, и разглаживает складки на юбке. – Мерлина ради, не смеши меня, Рома. Я не собираюсь тратить свою энергию на тощих очкариков, чтобы насолить тебе.
– Тогда зачем?
Ната вздыхает так, будто разговаривает с несмышлёным ребёнком. Она совсем не выглядит человеком, который пару минут назад использовал запрещённое в школе заклинание, чтобы проникнуть в разум другого человека.
Откуда ей вообще знать, как им пользоваться?
– Я говорила, что хочу знать. А когда я чего-то хочу, я это получаю. Так ты гей?
– Чт-.. Не твоё дело.
Она поджимает губы, кивая. Улыбается довольно, когда слышит чьи-то приближающиеся со спальни шаги, и поднимается с кресла, подходя быстро к Роме. Проговаривает тихо:
– Ты уж не обессудь, но с тебя скандал.
И залепляет ему звонкую пощёчину.
