Death's Boon

Окраины Элизиума, захваченные бурной растительностью, Танатоса не радуют вообще. Его в принципе мало что радует. Он летел сквозь комнаты, не особо торопясь на поверхность. Он чувствует: смерть близка. Сегодня в Доме теней прибавится. Аид как всегда будет отказывать подавшим апелляцию о прощении, и половина уйдёт в Тартар, а все остальные в Асфодель. Он с неудовольствием посмотрел на Астерия и Тесея, развлекающих публику разбиванием отрядов проклятых, и исчез за дверью, позже пролетая сквозь Храм Стикс и останавливаясь на заснеженной поляне. Здесь все ещё блестела местами кровь, красная и чёрная. Она брызгами разлеталась на камне или ручейками вилась по снегу. Красная, горячая, растапливала мелкие сугробы, чёрная же застывала на нем, недостаточно тёплая для растопления. Он знает, видел однажды, насколько жестока эта битва. Словно два зверя сцепились, чтобы разорвать друг другу глотки, чтобы потом поглотить побежденного без остатка. Он видел, как кровь, кипящая, лилась из открытых ран, сжигала кожу изнутри, слепила, и Загрей двигался все тяжелее. И каждый раз, как Принц сопротивлялся смерти, он терял что-то: зрение, ноги, руки, что-то из органов, в конце теряя своё сердце, прежде чем окончательно разорваться, окропив всю поляну, разложившись в эти капельки, такие же красные, как кровь смертных, как сама Стикс. Танатос не знает, где живет Персефона. Сказал бы он, если бы не видел эту дорожку из крови, эти размазанные следы, эти ямы, когда Загрей уже не мог двигаться и падал, разбивая тонкую кромку льда, и кашлял, пытаясь хотя бы доползти из последних сил. Тан хотел забрать его, лишь однажды увидев это зрелище. Он захотел принять его в свои объятия, его, ослепленного, обоженного, еле дышащего, отделить косой его душу от тела, разрешив ему отдохнуть хоть какое-то время, спокойно, без лишних нервов, неся его легкую суть, прижав к себе, он захотел его в собственных руках пронести назад домой, не отдавая ни Харону, отказывающего Принцу в поездке наверх, ни Гермесу, чьи дары сразу же исчезают, как только он умирает, ни Аресу, который иногда следит кровавыми глазами, готовый в любой момент унести его, несмотря на то, что Загрей всегда умирает без разделения на составляющие, как и все боги. Тан поджал ноги. Ему не хочется испачкаться в крови Загрея или, тем более, его отца. У него ещё есть работа, а он не большой фанат умываться в водах Ада. Он знает: скоро её будет так много, что весь снег растает, трава под ним сгниет, а земля отравится. В снегу блестят осколки от кристаллов Деметры. От них так сильно несёт холодом, что даже Танатос, казалось бы ближайший к холоду и тьме, нервно передернулся, подлетая к выходу. Конечно он может просто появится там, где хочет. Но он не хочет. Он весь Ад пролетел, как его друг детства, с презрением смотря на проклятых. Тан вдруг задумался. Довольно давно он не чувствовал смертей в подземном мире, прошли месяцы с тех пор, как Загрей в который раз убил своего отца. На один побег уходит примерно месяц. Иногда два, если молодому богу не повезло с дарами. Иногда полмесяца, если он умирает, постояв в магме слишком долго. А где он сейчас? Танатос его не видел, пролетая через Ад. Ни в Тартаре, где скучает Мегера, ни в Асфоделе, где гидра устало лежит на горячих камнях, ни в Элизиуме, где все меньше и меньше теней приходят в Колизей, ни в Храме Стикс, в котором даже Цербера нет. Всё как-то потеряло свой тонус, застыло, с тех пор как Загрей вдруг пропал. О нем не говорят в Доме, о нем, о его побегах и о Царице. Заг горячо рассказывал, что скоро Персефона вернётся домой, вновь будет ухаживать за садом, гладить среднюю голову Цербера и смеяться над слишком хмурым видом Аида, но не злобно, а нежно, отчего даже Повелитель Ада размякнет и помилует пару теней. Танатос подумал, что разберётся с этим позже. У него, в конце концов, ещё работа: смертные сами свои души из тел не вытащат. Гермес, скорее всего, уже там, как и Арес. Смерть вышел с поляны, сразу щурясь от света заходящего солнца. Ночь Никс ему больше по душе, и свет Селены не режет ему глаза. Дом встретил его запахом воска, холодом и приятной полутьмой. Тёплый свет факелов не давил на глаза, как колесница Гелиоса. Мерно качающиеся огоньки гипнотизировали, будто заклиная закрыть глаза и заснуть. Ахиллес стоит вдали, смотря в стену, наверняка думая о Патрокле. Из соседнего зала слышен треск поленьев в камине и шепот теней. Стоит проверить на месте ли Владыка. Но первым делом те, кто находится здесь. — Здравствуй, Ахиллес. Тот вздрогнул, переводя взгляд на левитирующего Вестника смерти. — Привет, парень. Что-то случилось? — С чего ты решил, что что-то случилось? — Ты очень неразговорчивый, будем честны. С тобой в основном общаются только Никс и Загрей. — Я хочу знать о нем. — Куда он пропал? Я не знаю, парень. Ахиллес уже шептал, недобро глядя вверх. Там смахивала с балок пыль Дуза. Она слишком любит свою работу и сделает все, чтобы её не потерять. — Никто не знает. В какой-то момент он вышел из Стикс и, ни с кем не разговаривая, вновь сбежал. — Владыка? — Был побежден. Танатос хмыкнул, благодаря Ахиллеса, крепко перехватившего свое копье. Он знает, Ахиллес- духовный отец Загрея, он ни за что не предаст своего ученика и верен ему так же, как и Владыке, если не больше, не потому, что должен, а потому, что любит его, как сына. Эта безнадежная решимость плескалась в его глазах, но вид его уставший: он и правда не знает, где Принц. Центральный зал расцвел факелами, падающими лепестками и устрашающего вида костями. Огонь плясал в камине: Тан отчетливо увидел в нем фигуры животных. Гипнос был рядом и конечно же спал на кушетке, совсем немного левитируя над ней, закутавшись в свою мантию-одеяло. Смерть раздраженно хлопнул брата по плечу, отчего тот подскакивает, уже по инерции хватая перо и пергамент. — О, это ты! Я то уж подумал Принц вернулся, уже хотел глянуть в пергамент и прочитать там очередное «естественные причины»! Мне всегда казалось, что наш младший Владыка довольно глупо умирает из-за них, каждый раз советую ему… — Прекрати. Болтливый Гипнос умолк, поворачиваясь к кровавой реке. Вода в ней все так же идеально ровная, все так же кроваво-красная и никаких черных макушек там не видно. Бог сна резко смотрит на Танатоса. — Что ты от меня-то хочешь? Я регистрирую тени, и то от меня почти ничего не зависит: это само-заполняющийся отчет! Мое дело его только сдать! Маска для сна сползла ему на глаза, и он с неприкрытым раздражением снял её, кинув на кушетку, проводя рукой по её бархатным красным подушкам. — Я не знаю, где он. Никто не знает. Если кто-то и может знать, то скорее всего мать, или те, кого он встречает в своих похождениях. Тан отвернулся, напряженно думая. Гипнос появился перед ним, все так же до ушей замотанный в свое одеяло. — Мы все скучаем, братец. — Я понимаю. Смерть уже было направился к матери, как сам Владыка вместе с Цербером появились у главного стола в конце зала. Оба выглядели довольно подавлено и злобно. Голова Цербера, третья, улеглась рядом со второй, и только самая первая еще смотрела в воды Стикс. Как только Царица покинула Дом, опустилась средняя голова Цербера. Значит и Заг его покинул. Но Тан не чувствует его ни в Подземном мире, ни в мире живых, да и рядом с Олимпом его точно не бывало, значит и на самой горе его не было. Хотелось нервно грызть ногти, но Тан идеален в самоконтроле, так что он просто появился перед Никс, не утруждаясь визуальными и звуковыми эффектами. За углом нет стола Подрядчиков Дома, хотя Тан отчетливо помнит их присутствие, когда он был здесь в прошлый раз. Орфей отсутствует тоже, но его стул и огромное количество всевозможных композиций на исписанных бумагах все еще на месте. Цветы около Никс потускнели. Он не замечал этого в прошлой раз: он был здесь недолго, да и даже сейчас он чувствует, как работа зовет, но впервые думает о том, что позволит Аресу забрать всех. Да, жестоко, но Заг важнее. Кто знает, что произошло с этим идиотом. — Дитя? Никс все так же нежно смотрит на него, находясь с ним на одном уровне. Даже захотелось скинуть капюшон, чтобы она как в детстве потрепала его по голове. — Здравствуй, мам. — Я знаю, зачем ты здесь, но я надеюсь, что все же не по этой причине. — Я хочу найти Загрея. Я подумал… подумал, может, ты знаешь, где он? Ты практически управляешь Подземным миром, знаешь, где он может быть. — Извини, дитя. Я хотела бы знать. Сам знаешь, я скрыла его так, что даже мне сложно определять его местонахождение. Я смею полагать, что он взял собой вуаль ночи. С ней никто не может знать, где он. — Не беспокойся, мам, я что-нибудь придумаю. — Я не сомневаюсь. Мойры жестоки, дитя. Будь осторожен. Танатос кивнул, пролетая к комнате отдыха. Шеф все так же что-то беспрерывно нарезал, однако вряд ли кто-то что-то съест: богам есть не обязательно, как и теням. Зато пахнет вкусно. Маленькие компании мёртвых перешептываются между собой, иногда съедая лежащие на столе яства. Мегера устало пила вино, сидя на кресле у стойки. Глаза её блуждали по комнате и заблестели, как она увидела Тана. — Привет, Танатос. Она говорила тихо, хрипло, немного рыча. Будь Смерть её жертвой, ему было бы довольно страшно, но он её коллега, слава Аиду. — Здравствуй, Мег. Скучаешь? — Ага. Все фурии скучают без дела. Даже Тисифона махает кнутом уже не так яростно, как и Алекто. Про меня и говорить не стоит. — Его нет в Тартаре? — Я не знаю, Тан. Моя работа не скакать по залам, разгоняя проклятых, а сидеть на границе. Не самая радостная. Сестры иногда приходят вместо меня, когда я хочу отдохнуть. — Например сейчас? — Например, сейчас. Мег вновь отпила из бокала. Вино плескалось в граненном хрустале, переливаясь в свете свечей и факелов. — Контрабанда? — Ага. Загрей притащил. Сказал, что его мама была слишком добра, да и он не любитель таких напитков. Будто я любитель. Вразрез со своими словами, она вновь отпивает немного, облизывая капли с губ. Парочка успели рубинами скатиться по её шее, впитываясь в хтонический ковер. — Не работай так много. За твоё полугодовое отсутствие Принц успел сбежать и не появиться. Мегера вновь повернула голову вперёд, к печи, как бы говоря, что разговор окончен. Осталось только одно место, в котором могут быть подсказки: сама комната. Она завалена разным хламом, осколками мечей, щитов- все, что более менее в хорошем состоянии находится здесь. Тан редко бывает в этом помещении. С его последнего появления в комнате появились список Мойр, кровать побольше с чёрным бельём, больше книжных полок, странная купель около выхода, пушистый ковёр, такой же чёрный. Что-то блеснуло слева, закрытое шторами. Этого Тан тоже раньше не видел. Он подлетает, раскрывая тяжёлую ткань, видя Зеркало. Он отражается в нем и видит, в чем может стать лучше, однако он сам ему не интересен. Зеркало приняло это, отражая способности Принца. Ничто из этого Тану не поможет. Он перелетает к столу с предсказаниями Мойр. Горящее перо, как и свитки, разорвано, растреплено по столу. Купель тоже многого не дала: лишь то, сколько раз Загрей сбегал и скольких уже убил. Кровать ему не поможет тем более: молодой Владыка не спит вообще. Оружейная помогла больше. Эгиды на месте не было. Среди разноцветных сувениров не было чего-то, но это ничего Смерти не дало. Пакт загорелся над входом, но сразу потух, как только Танатос подошёл к розовому окну. Судя по нему, Загрей сбежал без выкручивания жара, то есть вообще без него. Зачем? Эгида была вымучена так много раз, что минимальный показатель влияния пакта довольно высок. Он хмыкнул, левитируя через подоконник, стрелой падая вниз. Это высоко, это очень высоко, обычный человек сломал бы ноги, и его позвоночник точно бы обзавёлся парой трещин или искривлений. Принц бы не сломал, но он точно страдает как минимум плоскостопием. Тан смотрит вниз и видит обугленный пол с чёткими провалами стоп, видит каждый палец, каждый изгиб и невольно вспоминает, почему мало кто носит обувь в Доме. Загрей и Аид не ходят в ней по объективно понятным причинам: любые сандалии, лодочки, тапочки просто сгорят, каким бы гением ни был мастер их создавший. Тан сам как-то видел, как Принц нашёл чьи-то сверкающие доспехи и забрал только сапоги, потому что бесится от любого камушка под нежной кожей продольного свода, и неважно, что он расплавляется за пару секунд, становясь трухой или просто ничем. Сапоги, конечно же расплавились, почти намертво прицепившись к чужим ногам, но такая «одежда» самому Подземному миру не принадлежит, так что и возродился он уже без них. Орфей определённое время носил свои мягкие лодочки, но прекратил, лишь однажды наступив на след пробегающего младшего Владыки: лёгкая ткань сгорела за секунду, оставляя на ногах музыканта ожоги. Они все равно прошли через пару секунд, да и боль была лишь кратковременной вспышкой. Тем не менее проще наступать босой ногой, чем обутой, ведь горящая обувь причиняет больше неудобств. «Живые» работники Дома не обжигаются так сильно: в них течёт кровь Титанов, чёрная, вязкая, не дающая чувствовать такой дискомфорт так сильно. Тем не менее, и они без обуви, потому что можно и одежду сжечь, а одежды- роскошь не из дешевых. Тан вздохнул, смотря на ближайшие врата. Они приглашающе подняты. В зале, и в этом, и в следующем, никого нет, проклятые беснуются в других местах, здесь им быть незачем. Стикс течёт медленно, колыхаясь от движений проклятых душ, которым не суждено обрести форму. Их прозрачные руки беспорядочно торчали из неё, готовые схватить любого, кто осмелится подойди слишком близко, чтобы потопить его здесь, задушить, разорвать, и даже лодка Харона для них не авторитет: Лодочник бьёт веслом по воде достаточно сильно, чтобы нападающие исчезли, но они всегда появляются вновь, и число их растёт. Врата Хаоса закрыты. Танатос видит их не в первый раз, он всегда узнает этот глазастый символ, часто прячущийся на поверхности вокруг: от кирпичиков стен в Тартаре и камнях в Асфоделе до листов растительности в Элизиуме и статуях Храма. Они следят за всем, что происходит, потому что они создатели этого места, этого мира, всего, что вокруг. Хаос появились из пустоты, и создали из неё свой порядок, это небо, эти горы, в том числе Олимп, эти реки, эти земли, в том числе Ад. Им был создан Дом еще до того, как появились Титаны, до того, как родилась Ночь, Никс, и Луна, Селена. Если Хаос захотят- весь этот мир уйдет обратно в пустоту, они и есть эта пустота. В любом случае, Тан никогда их не видел. Даже если лишь благодаря им он обладает этими силами, способностями, в принципе был рожден хтоническим богом, не кем-то, кто просто повелевает природой или животными или чем там еще балуются олимпийцы, но самой смертью, которой не может избежать никто. Кроме богов. В особенности Загрей. Врата с красной каймой, с рисунком глаз, выложенных самоцветами, манили, и Тан, если честно, боялся Хаоса. Не потому, что Хаос страшны, нет. Судя по рассказам Принца- Всесоздатель те ещё душки, просто со своими особенностями. Ему страшно, потому что это неизвестность, они, по сути, прямые родители Никс, то есть родственники. Встреча с родней в планы поиска не входила, но это же Хаос. Хаос знают все, их глаза везде, они могут помочь. Врата вдруг вспыхнули и пустота полилась оттуда, невесомыми каплями и волнами распускаясь вверх. Они звали и требовали, так что Смерть спокойно в них спустился, ощущая, как боль прошивает голову. Он опустился в месте, чем-то напоминающим разрушенный храм в ночи, но ночь здесь- все вокруг. И вода, казавшаяся ничем, и небо, светящееся пустыми облаками. Полуразрушенные колонны двигаются в медленном хороводе, как и пол, постоянно меняющий свою площадь. — Подойди, сын Никс. Сами Хаос появились из колонн, впитав их белые жилы, и лицо их, ни женское, ни мужское, с чертами и мягкими, и острыми казалось более чем божественным. Танатосу захотелось склониться, впервые за долгую жизнь поставить ноги на пол и коснуться его коленями перед этим существом, чем бы оно ни было. Лица, перекошенные, чужие, расходились с половины его тела, странного, неприятного, но идеального, и бело-золотая ткань с красными цветами идеально дополняли этот странный диссонанс. Крылья на голове их дернулись, как только Хаос спустился ближе к Танатосу, дрожащему, сопротивляющемуся чувству, никогда им прежде не испытываемым. — Хорошо. Хорошо. Смерть не смел говорить. Он хотел, но не смел: чувствует, что так нельзя. — Сын Аида был гораздо более бестактным, но это не было плохо, нет. Зачем ты здесь, сын Никс? Отвечай. Невидимая рука будто разжала его горло и отпустила его плечи и спину, и все равно странный страх не позволял ему двинуть языком. Он вдохнул глубже. — Понимаю тебя. Мы есть Создатели, но не значит это, что мы жестоки. Говори. Танатос сглотнул, смотря в красный глаз на груди Хаоса, а после и в пурпур обычных. Тьма качалась на мочках его ушей, обвивая их тёмной пустотой, которая расходились под его руками. — Здравствуйте, Хаос. Я ищу Загрея. — Сына Аида? Мы бы хотели тебе помочь, Смерть, но и нам это не доступно. Мы видим все, но не Принца, ибо окружён он тьмой первородной, из которой и мы рождены. — Вы хотите сказать, что что-то укрыло его? — Не совсем, сын Никс. Моя дочь лично скрыла его ото всех: от отца, от себя, от матери, от нас, вложив слишком много сил в его воскрешение. Он впитал в себя пустоту, из которой зародилась жизнь, Смерть, от чего и смог выжить. — Есть ли хоть какие-то подсказки? — Можешь, разве что, пройти по его пути. Врата впереди дернулись. Около одного из них расцвела цветами кровь. — Мы не хотим покидать наши владения, сын Никс. Тебе придётся следовать за его незасыхающей кровью и тьмой, отмеченных нашим дарованием, отчего цветущими. Но тебе придется поторопиться. С этими словами Хаос растворились, оставив после себя ничего. Колонны вновь перестроились, но ворота-ямы остались на местах. Цветы качались на багровых каплях. Танатос вдруг в смотрелся в двигающиеся полы и «небо» и уловил эти мелкие редкие капельки то висящие в невесомости, то стекающие по двигающимся платформам, волнистым и ровным одновременно. Они как самоцветы переливались разными огнями, иногда озаряя эту темноту и затухая, чтобы появиться в другом месте. Пустота движется, Тан чувствует её взгляд, отсутствующий, безэмоциональный, и будто чувствует оскал несуществующего звериного рта и щелканье её насекомых крылышек. Становилось не по себе. Ещё можно вглядываться в тьму, но в пустоту… Смерть спустился во врата. Тартар был абсолютно пуст. Проклятых не было, а если и были, то они быстро смывались лишь завидев Смерть. Харон много не сказал: Загрей ничего не покупал. У Сизифа его не было вообще. Тисифона угрюмо сидела в углу, ковыряя заборчик, отколупывая части своих ногтей. Жалкое зрелище. Глаза её смотрели в никуда, а вторая рука держала рукоять хлыста, лежащего на каменном полу. С тех пор, как Загрей исчез, у фурий резко закончилась работа. Конечно, все ещё были тени, которых необходимо регулярно хлыстать, но регулярно все равно не значит каждый день. Эринии поддались апатии и скуке- на войне смертных они теперь не бывали, хлестать проклятых нельзя, а единственный серьёзный и достойный противник пропал. Танатос не стал ничего ей говорить. Просто прошёл дальше к открытому подъему, уже чувствуя жар Флегетон. С удивлением он увидел живительный фонтан, ещё одну сувенирную стойку и два колодца, то ли оба принадлежащие Харону, то ли лишь один. В одном из них лежали монеты, от второго несло силой богов Олимпа. Кровь цвела здесь. Вазы вокруг разбиты и мелкие осколки усыпают землю. Часть из них расплавлена под чужими ногами. Асфодель встретил зловоньем серы, парой скелетов, прыгнувших в магму, и далёким шипением гидры, почувствовавшей чужое присутствие. Смерть уже готов разочаровать её своим появлением. Резкая вспышка заставила его прикрыть глаза рукой. Он сощурился, отстранив её, после с раздражением смотря на Гермеса. — Привет, Босс! Мы с Аресом не смогли вас дождаться. Какие-то проблемы? — Здравствуй, Гермес. С чего ты решил? — Работа для вас превыше всего, а еще вы в контрах с богом войны! А тут- бац! И все жертвы унес Арес! Почти. Я успел свистнуть у него парочку прекрасных душ прямо из-под его носа. Но не переводите тему. Танатос откровенно не доверял Гермесу. И что, что он работает с его братом? Харон тоже у него много доверия не вызывает, но только лишь потому, что он его совсем не знает. В целом, бог скорости показал себя тем, кому можно доверять, да и Загрей часто болтал с ним о том и о сём, а Олимп об этом не прознал. — Когда ты в последний предлагал Принцу свои дары? Гермес задумался. Крылышки на его голове и сандалях захлопали, и пара перышек слетели с них, теряя свой цвет и свет. В констрастном магмовом освещении все его лицо затенялось, и лишь шарф пылал, как всегда, отбрасывая гуляющий свет на его лицо. — Давненько, если честно. Но я не удивлен: мы и правда не слишком часто пересекаемся. Чаще всего здесь, конечно, но не всегда, да. Это все? Тонкий намек. Танатос его уловил. — Да. Иди. — Слушаюсь, Босс. Лишь сверкнули его крылышки, и след его пропал. Где-то вдалеке они вновь блеснули на повороте. В пылающих лугах Асфоделя младшего Владыки тоже не оказалось: зато кровь здесь цвела пуще прежнего. Она была почти незаметной в этом свете и тёмной тени, но маленькие золотистые тычинки слабо светились, прокладывая путь между платформами и качающимися лодочками. Эвридика и Орфей думали о песнях, когда Тан нашёл их. Они, к сожалению, зацепок не дали, зато предложили Смерти яства. Он, конечно же, отказался, даже несмотря на отчётливое желание попробовать кашу из граната. Гидра, бедняжка, сразу поникла и свернулась, как только увидела Танатоса. Редкие цветы появились на её костях, но в основном вокруг. Не то что бы Тан её винит: это все равно что винить Мег. Если бы не приказ Аида, скелет скорее всего стал бы милым убийственным питомцем одной определённой личности. Судя по печали гидры, похожей на скуку Тисифоны, Тан полагает, что она думает так же. Если может думать. Скорее всего может. Прохлада Элизиума казалась самым что ни на есть чудом после жара Асфоделя. Жилы на мятного цвета листьях редко блестели, складываясь в глаза Хаоса, но, судя по всему, сами Хаос давно не смотрят, и это лишь напоминание их мощи. Лёгкая Лета скрылась за тяжёлым туманом. Облака той же рекой перекатывались и переваливались, как волны, будто растекаясь через речные пороги. Река забытья манила многих. Проклятые герои, испившие ее, забывали свои горькие жизни, и помнили лишь о здешних подвигах. Редкие тени носят шляпы, их длинные мантии не касаются густой травы с редкими проплешинами резных плит. Танатоса они мало интересовали: их шепот был мягким, шелестел, как ветер, цветы в шляпках некоторых казались нездешними, далекими, но это Элизиум, здесь есть почти любое растение и существующее, и несуществующее. Воплощение Смерти казался здесь чужим, черным пятном на фоне странной, но жизни, этого почти белого, слепящего, щемящего в груди места. Он вдруг задумался: кем бы стал Загрей, будь он смертным? С таким характером он бы точно был здесь, это его место. Тан почему-то не сомневается, что в Элизиуме Принцу спокойнее всего, что здесь он наконец откашливает пепел долины Флегетон, вдыхает этот чистый воздух, наполняя легкие, разгоняя кровь. Однако, Заг мог бы и не стать таким, как сейчас, верно? Смертная жизнь жестока, Деметра сделала её ещё хуже, Тан не может представить, как бы выглядел младший Владыка в мехах, потерянный в этом бесконечном снеге, белокожий, угловатый от голода, чахлый. Так просто не может быть, да и не могло бы. И все же? Красные цветы тоже местными не казались. Дорожка узкая, цветы мелкие- видимо смог исцелиться, может что-то перевязать. Белый тюль переливался в странном цвете, льющемся одновременно отовсюду и из ниоткуда. Бабочки кружили над травой, белые, мятные, бирюзовые, сливающиеся с гаммой. Тан вдруг вспомнил, как Загу не нравятся бабочки. Кроме, разве что, пронзенной. Мелкие капли уходили в выход в виде щита. Они уже медленно отцветали, пока Смерть думал. Стоит пойти за ними. Вскоре обнаружились Ахиллес с Патроклом. Танатос решил им не мешать: влюбленные восполняли все эти года, прожитые порознь. Они устелили свои плащи, и спокойно лежали на них, соприкоснувшись лбами, переплетя пальцы. Оба- уставшие воины, их тела усеяны шрамами, их кожа шершавая, грубая, натертая доспехами и кожей, но сердца их мягкие, кровоточащие той же кровью, которая течет в Загрее. Тан может лишь аккуратно появиться уже в следующем зале, замирая от количества цветков. Кристаллы, ярко-розовые, валяются в середине, бабочки, разбитые, валяются то тут, то там, и цветы цветут, брызгами, лужами расходясь по кронам деревьев, мощеной дороге, яркой траве. Конечно, её количество не сравнится с тем, что до сих пор осталось на заснеженной поляне, но этого тоже много. Понятно тогда, почему Загу не нравятся бабочки. Странно, что он ничего не сказал по поводу сувенира Тана. Не хотел ранить? Чем? Таким не обидишь, Смерть бы просто подобрал что-то другое, в конце концов и у него есть комната в Доме, в которой он, правда, очень редко бывает. Все-таки быть в своем уголочке, смотря на Стикс, ему нравится больше, особенно, когда его там замечает Загрей и улыбается, широко, хитро, и подходит вальяжно, обязательно на ходу вытаскивая нектар или еще что подороже, будто Смерти не хватает этих милых вещей на балкончике. Танатос не фанат объятий и всех этих тактильных штук, как и многие в Доме. Мало кому понравится соприкасаться холодной кожей. Заг понимает, не лезет, извиняется за случайные прикосновения, но его кожа горячая, приятная, особенно когда он только-только обрел форму в Стикс, и легкая бледность скрыта за румянцем. Он покачал головой: Принц совсем его разбаловал. Нужно прекратить о нем думать и просто наконец его найти. Это ведь не может быть сложно, правда? Он думал так в начале, когда Загрей только добрался до Элизиума впервые, где Тан случайно его нашел. Он думал тогда: «Глупец. Дурак. Наивный». Сейчас думать так о Принце- глупее, дурнее и наивнее, чем весь этот побег. Заг умен, не в меру храбр, конечно где-то глуповат, но харизматичен и болтлив. Где не режет его язык и упорство- отлично режет Адское оружие и его навыки, а они у него отменные. Столько раз бывая рядом с ним, устраивая эти маленькие состязания, он видел эту бешеную резню. Бабочки на полу задвигались, медленно собираясь. Одно мягкое касание древком косы земли, и они исчезают. Проклятые раздражают его, возвышенные раздражают его не меньше. Он пролетел дальше, уже видя вход в Колизей, но тропинок вдруг стало две. Одна зацвела раньше, ещё пока Танатос задумчиво летел сквозь залы, ещё одна появилась прямо сейчас, но обильнее, медленнее, продавленее. Стоит проверить первую тропу, но она скорее всего заворачивает обратно. Танатос переместился в Храм Стикс все так же видя две тропы. Заснеженная поляна и та вся зацвела, хрустя снегом, и именно отсюда тропа заворачивала. Теперь видно борозды от огненных рывков Принца, они тоньше, чем у Аида, от которого вскопанной земли тоже достаточно. Что-то было не так. Загрей победил? Нет? Почему цветы вдруг идут назад, обратно вглубь Подземного мира? Что тогда произошло? Ответов много, а ответить на них могут только два бога, но проще умереть, чем что-то узнать у Аида, значит надо продолжать искать младшего Владыку. Танатос переместился назад ко входу в Колизей. Соцветия уходят куда-то в бок, меж деревьев, прорастая на листах, окропляя путь, подсвечивая его красным. Это была странная растительная арка- длинная, тенистая, со множеством мелких листиков, лезущих в глаза, отчего приходилось немного пригибаться и отклонять ветви рукой. Он наконец вышел к какому-то залу, но и здесь тропа не остановилась, становясь шире, обильнее, чернее, вновь ухода куда-то за кроны и тюль. Такая же длинная арка, уже длиннее, темнее, Воплощение Смерти краем мысли замечает, что это окраины Элизиума, место, в котором живут максимально уединенные тени, и то, их немного. Кровавоцвет напрягает, его не должно быть так много. Наконец он будто взорвался, и Тан вышел в какой-то узкий зал. Он видит в конце осушенный фонтан, видит клубящуюся лету и грубые пятна, уходящий за угол. Хрип, странный, тихий, доносится оттуда, и, как бы Смерть ни хотел помочь Принцу, ему страшно от того, в каком состоянии он может его застать. Он мягко, не издавая и звука, левитирует вперёд и осторожно заглядывает за каменную стену, не сдерживая резкого вдоха.