Death's Boon

Опущенные плечи, выпирающий позвоночник вечно-прямой, но теперь сгорбленной спины. Голову не видно: она опущена куда-то вниз, к Лете, как и ноги. Танатос не видит отсюда. Зато он прекрасно видит эти проколы- парные и длинные, от копья Владыки, маленькие точки от дротиков сатиров, различные царапины, и рваные, и гладкие, синяки, от синих и зеленых до красных и почерневших, будто кто-то из придворных художников разлил палитру, и это не говоря об изорванной одежде, черно-красные мотки которой еле движутся от ветерка, гуляющего по полям Элизиума. Собачьих черепов не видно, но видны их осколки, застрявшие в коже, немного подернутой морозом и льдинками. Лавры горят, но тускло, теряясь в фальшивом свете. Лепестки, черные, угольные, сгоревшие, лежат вокруг, уже не падая с чужой головы, максимально сильно наклоненной вперед. Танатос хочет сделать что-то, но что он может сделать? Он подлетает поближе, специально слегка шурша травой, задевая её ногами. Трава режется, листики, как тонкие кинжалы, слегка поцарапали его ступни, но Вестник слишком шокирован, чтобы что-то замечать. Он лихорадочно думает, разглядывая переплетения мышц неприкрытых кожей, наверняка оторванной кем-то. Эти красные волокна, еле дергающиеся, иногда схватываемые судорогой, бугристые и порванные. Кровь уже остановилась и затвердела пятнами вокруг, тонкими ручейками спускаясь в Лету, из-за чего от неё шел еще больший пар. Эгида, со множеством сколов, валяется где-то позади. Аспект Зевса не помог: божественное лицо на ней проколото, изуродовано, а все крылья обломаны. От неё идет неприятная аура тревожности. Тан был довольно удивлен, оборачиваясь к ней: адское оружие беспокоится о своем хозяине. Вестник не терпит больше и подлетает совсем близко, почти кладя руку на чужое плечо, но резко отдергивает, даже на расстоянии ощущая этот нестерпимый жар. Тело друга практически горело, несмотря даже на остывшие, угольно-черные ноги, от которых распускались почти белые от жара вены. Глаза Загрея пустые, нет, слепые. Они белые. Спереди длинный шрам проходит по шее и на груди видно застывшую кровь, когда-то оттуда брызнувшую. Колючие волосы, черные, как смоль, теперь обладали парой седых локонов. Длинные ленты, прежде опутывающие мускулистые руки, сейчас неизвестно где, их место заняли многочисленные засечки, сквозь некоторые виднелись кости, подернутые сеточкой трещин. Принц выглядел не просто ужасно: на это больно смотреть. Веки полуопущены, судя по всему, он не только ослеп, но и оглох, раз не обернулся на шум травы. Может ли он говорить? Рана на шее не казалось чем-то, с чем можно нормально произносить слова. Это ещё и больно. Кинжал в ножнах завибрировал: он чувствует смерть. Тан понимает одно из своих орудий, он тоже чувствует. Заг умирает здесь полгода, долгие месяцы, за которые мог бы сделать так много. Он точно будет зол и обижен, когда вернётся домой в сохранности. Смерть потянулся к кинжалу, как вдруг замер: а Заг бы захотел этого? Он не может спросить- Принц потерял свой слух. Что он потерял третьим? Первые два налицо, но что ещё? Неповиновение смерти всегда что-то отнимает, ему ли не знать, что за все нужно платить. Он присмотрелся, наклоняясь ближе. Заг тяжело дышит. Его руки подрагивают, непонятно как держа его в одном положении скорее всего очень долгое время. Веки прикрыты, и Тан осматривает пушистые ресницы. На губах не играет привычная усмешка или улыбка. Его лицо пусто. Что же он упускает? Принц слегка сипит: воздух со свистом покидает его лёгкие. Лёгкое? Танатос слышит это, второе просто не работает. Вот почему Загрей вдыхает так мало и так быстро выдыхает. Здесь, в Элизиуме, гораздо больше кислорода, чем на замороженной поверхности. Но как он забрался в такую глубь? Это окраины райских лесов, здесь почти никого нет, они где-то на середине уровня, далеко от поверхности и так же далеко от Асфоделя. Он разузнает позже. Что ему делать сейчас? Рассказать Владыке? Сын на дух не переносит отца и его попытки влезть в его жизнь. Ахиллесу? Навсегда прикован к Дому, без возможности его покинуть. Мегере? В ссоре с Загреем. Дуза и того в таком случае бесполезна: змеиная голова вряд ли сможет чем-то помочь, не считая вышеперечисленного. Значит, остаётся только он. Может быть, Царице? Тем более нет. Просто нет. Танатос думает, смотря на абсолютно неподвижного Принца, опустившего ноги в реку забвения. У него три варианта: закончить его страдания, справив его душу по рекам, закончить его страдания, но уже самому отнести его в Дом и там же проследить за ним, ну и отнести его прямо так, горяченного, почти мёртвого. Танатос подумал, что второй план ему симпатизирует больше. Душа Загрея, как полубога, скорее всего такая же лёгкая и белая, как души всех, кто впервые оказывается в Доме. Наверняка немного синеватая, с привычным капюшоном и синими тканями. Он уже занёс косу, как понял, опять же: Загрей неделим. Он же бог. Наполовину, даже на четверть, но это не изменяет того, что его душа из тела не выходит при смерти, как и у всех богов. Стикс забирает их, Загрея расщепляет на мелкие капли и справляет вниз, уже там даря ему возможность вновь собраться воедино. Коса дрогнула. Танатос никогда Загрея не убивал. Значит никто и не мог его разделить. Значит… Он в любом случае может попробовать. Если не получится, то он встретит его дома. Он заносит косу вновь, но роняет её, как слышит тихое бульканье, и видит, как задрожало чужое тело. Принц ещё и говорить пытается. Вестник кидается к нему прежде, чем тот упадёт на режущую траву, и ловит как раз вовремя, чтобы обжечься и все же уронить. На его серой коже проступили ожоги, но быстро прошли. Этот жар… Это банальная простуда. Тан и таких забирал. В конце концов, Загрея бы что-то да убило. Но этот идиот сейчас ползёт куда-то вбок, шарится дрожащими руками и хрипит, пытаясь говорить с дырой в горле. Тан протягивает его руке свою ладонь, и терпит, пока горячая кожа сжимается вокруг, ощупывает его холодные руки, оставляет чёрные пятна. Веки и брови Принца приподнимаются, и Вестник ясно видит абсолютно белые глаза, ничего не видящие. Принц кладёт свои горячие руки на аккуратное лицо Смерти, обжигая острые скулы, оставляя на коже земляные и кровавые полосы. Он снова булькает, но Тан сам закрывает ему рот ладонью, судорожно думая, как отвести его домой. Коса и кинжал все еще мелко дрожат. А что делать-то? Он слишком долго думает, и Загрей успевает за это время притянуть его вниз, заставляет этим сложить колени, чтобы не касаться ими растений. Танатос думает, а Загрей кладёт свою голову рядом, не в силах держать её прямо, укладывается прямо на острую траву, но руку кладёт на колени Смерти. И движения эти так легки и странны, что сам он прерывается от раздумий. Он знает одно: Вестник любой ценой отведет его домой, а способ не так уж и важен. Он проводит тонкой ладонью по чужим седым локонам, беря в руки свой кинжал. Оружие предчувствует и вибрирует почти удовлетворённо и нетерпеливо, почти выпадая из рук, стараясь добраться до смертного тела быстрее. Была не была. Тан замахивается и вонзает кинжал куда-то между лопаток, концентрируясь на разделении тела и души. Загрей наполовину бог. Если с обычными смертными он может это делать не задумываясь, то тут придётся постараться и вложить гораздо больше сил. Душа Загрея окутана мягкой тёплой тьмой. Не хватайся она так сильно за свое тело, Тан бы уже вытащил её наружу, но у него появилась ещё одна проблема: ещё хранящее сознание тело Принца начало медленно расплываться, образовывая под собой кровавую лужу. Руки из Леты перестали качаться и слаженным потоком бросились к телу, но не могли его достать, лишь схватились и тащили его за правую ногу, и оставляли на ней чёрные неровные следы, слабо заметные на потухшей голени. Он одним усилием рванул кинжал, вместе с этим распыляя тело на мельчайшие капли, отправляя его в Стикс, и вынимая наконец божью суть. Она не просто мягкая, она будто пушистая. Душа его похожа на какое-то большое черное существо. Тьма переливалась фиолетовым и редкими всполохами красного, но все еще была матовой и легкой. В этом черном полотне ясно светились только его белые глаза, но все остальное непроглядно-черное. Тан смотрит на руки в Лете, понимая, что они все еще тянутся к душе друга, и что-то в них настораживает его, отчего он поднимается с колен и отлетает подальше, прижимая к себе свою легкую ношу. Эти руки… Он видел эти следы на чужом теле. Может ли быть, что они способны утянуть его на самое дно? Бывало ли уже такое? Он видел, как Харон отбивается от этих цепких чудовищ: широкими ударами весла об воду и быстрой скоростью передвижения. Он знает от Гермеса, что бывали и случаи, когда лодка переворачивалась. Ему пора возвращаться в Дом. Тело наверняка скоро окажется в купальне, так что стоит поспешить. Танатос повернулся, чтобы прихватить и Эгиду, но той не оказалось на месте, как и её частей. Цветы Хаос давно исчезли, но Вестник внутренне глубоко поблагодарил их, позже удивленно слыша «Рады помочь, сын Никс». Заключив кинжал в ножны, и удобно переложив косу, он прихватил душу одной рукой, плотно прижимая к складкам своей темной робы, с восторгом водя по ней голой рукой. Она такая приятная… Выход из Элизиума был прост: телепортация домой. Он сразу увидел, как удивленно подскочил Гипнос, с неподдельным шоком смотря в свой список, когда Тан появился перед ним. Владыки на месте нет, как и Цербера. Ахиллеса и Никс, на удивление, тоже. — Где все? — Ты же в курсе, что у меня вопрос поважнее твоего будет? — И все же? — Я не знаю. Мама и Владыка, скорее всего, где-то в Преисподнях, как и Цербер. Мегера и Ахиллес тоже где-то снуют. — Мегера тоже? — Да. Так вот… Гипнос подвинулся поближе, шепча, даже учитывая, что здесь никого нет. — Ты где его нашел? И почему он так… выглядит? — В Элизиуме. Где-то на окраинах. А насчет вида… Разве не так выглядят души богов? Полубогов? — Эм… Нет? Смертный, не смертный, они все одинаковые. Танатос подумал, что разберется с этим позже. — Тело еще не выходило из купальни? — Эм… Нет. Но скорее всего скоро будет, раз он появился в списке. — Ты уверен, или ты, как обычно, все проспал? Гипнос нахмурился, сердито перелистывая список взад и вперед. — Нет, я не пропустил его, брат. — Когда-нибудь тебя уволят. Гипнос опять нахмурился, надевая маску на глаза. Теперь он точно идет спать. Танатосу нужно дождаться тела. Красные воды купальни иногда отливают фиолетовым и черным. Свет играет в воде, густой, абсолютно непрозрачной, и иногда в ней видны проплывающие души. Вот наконец что-то начало собираться там, а через пару минут на ступени выкинуло тело Загрея. Оно, безвольное, механично дышало, не двигаясь, дышало полной грудью, абсолютно жадно. Танатос подошел поближе и пронаблюдал кое-что странное: отпечатки рук на теле, непонятно откуда взявшиеся, медленно исчезали с его кожи. Видимо, его потрепали проклятые души по пути сюда. Возможно ли, что тело формируется сразу по попадании в воды реки? Что тогда чувствует Загрей? Из всех адских истоков только Флегетон может похвастать невообразимой жарой, Лета же комфортной свежестью, а Стикс морозящим холодом, из-за близости её к поверхности. Она не теряет этой ледяной температуры даже протекая по всему аду, и несёт холод сюда, в Дом. Обжигают ли обитающие в ней руки? Танатос спросит. Возможно. Душа на его руках лишь слегка дернулась, лишь Вестник начал её сжимать. Ему необходимо вселить её в тело, и в сжатом состоянии это сделать гораздо проще. Он скручивал её в маленький шарик, который при этом не терял приятной тяжести, чтобы потом мягко выдавить её в тело. Он же, однако, не знает, получится ли это у него: души тех полубогов, которых он забрал сюда, были довольно своенравны и постоянно рвались наружу или наоборот зажимались, стараясь поторопить Вестника, а ещё раскачивали Харону лодку. Смертные будут поспокойнее. Маленький чёрный сгусток казался багровым. Танатос перекатил его в руках: не смог противиться этому ощущению мягкости и пушистости. Неровные разводы расходятся под его руками, будто опасаясь этого. Танатос подлетел к телу, опускаясь перед ним и переворачивая его на спину, отчего черепки на плече и пояс из костей глухо стукнулись друг о друга. Не обязательно, конечно, возвращать душу именно в грудь. Это просто… символично. В каком-то смысле. Он Смерть, он может философствовать, но сейчас не время. Он начал мягко вталкивать шарик в грудь, сначала мягко, а потом со всей силы. Тот не поддавался и постепенно превращался в растянутый блин, определенно не желая возвращаться. — Владыки на тебя нет, Заг. Видимо знакомое звание резануло ему слух, и, все так же в растянутом состоянии, как вода сквозь ткань, душа вошла в тело. Пара минут. Загрей закашлялся, и лицо его отчего-то стало более худым, с мешками под глазами и странной припухлостью на щеках. Металл на его ногах вновь плавно обтекал икры, поддавшись жару ног и отвечая на любое изменение положения мышц. — Ну что? Заг молчит. Что-то шепчет, смотря на руки, и встает, шатаясь. Он почти падает, но Тан ловит его за запястье, с удовольствием отмечая нормальную температуру. Принц избегает его взгляд, смотря в пол, мягко, но нервозно вытаскивая запястье из захвата холодных рук. Танатоса беспокоит это отрешенное выражение лица. — Тебе нужно отдохнуть. Надеюсь, в такую передрягу ты больше не влезешь, Заг. — …А то что? Осипший голос странно-скрипучий. Принц вновь закашлялся, проходя вперед, привыкая к ходьбе вновь. — Вот ведь идиот. Танатос проследил, как тот исчез за углом, наверняка проходя в свою комнату. Его миссия на этом закончена. Пара дней (ночей?) и Принц оклемается, а потом вновь начнет терроризировать отца бесконечными попытками побега. Он ошибся. Он скашивал смертных достаточно долго: отыгрывался за свое отсутствие. Он ожидал, что в Доме вновь станет теплее, и будет кому выразить свое напускное неудовольствие обстановкой. Ох, как же он ошибался. Кажется, свечи затухли. Дом впервые за долгое время спал. В длинном зале не стоит вечная очередь теней, из столовой не гремит посуда, Цербер и тот спит, положив головы на лапы. Гипнос тоже спит, хотя бы это осталось прежним. — Гипнос? Это ты сделал? — М? Сделал что? Ошалело осматриваясь, Сон не понимал в чем дело. Он пару раз зевнул, потянулся, окончательно стягивая маску и уже собирался вновь укутаться в плед-плащ, как вдруг подорвался, слетая с кушетки в полный рост. — Это как так? — Я хотел спросить у тебя. Сон- твоя забота. — Я ничего не делал! Оно само! — Ладно, я тебе верю. Что тут происходило пока меня не было? Заг уже сбегал? — Не знаю как тебе сказать… Он все еще здесь. Не выходит из комнаты. Все время спит. Это напрягает. Тан кивнул, благодаря брата, перелетая площадку перед троном и столом. Даже Ахиллес не на месте. Некоторые свечи все же горят, капая горячим воском прямо на ковры. Нужно заглянуть к Загу. Может быть, помочь ему в чём-то, ведь боги просто так не спят. Скорее всего все служащие и Владыка просто ушли по делам, фактически обескровливая Дом, отчего тот и потух. Боги просто так не спят. Даже Царица, полубогиня, никогда не спала, все время занимаясь чем-то в саду, играя с Цербером или помогая Владыке с бумагами, или Никс, или Мегере, или… Что произошло с тем солнечным Загом? В его комнате гораздо темнее. Единственным источником освещения было Зеркало, но и то испускало только тусклое фиолетовое сияние, которое не достигало даже середины комнаты. В комнате, как всегда, жарко. Что-то хрустит под ногами, и Танатос напрягает зрение, чтобы быстрее привыкнуть к Тьме, заполонившей воздух. Вся комната, весь этот странный порядок превратились в погром. Изорванные листы, на которых что-то очень неаккуратно написано. Осколки металлов, от разбившихся украшений, орудий, даже от лиры: та разбилась на тысячи мелких кусков и порванные струны, судя по каплям крови в трещинах пола, отлетели куда-то в Принца. Многочисленные книги, свитки, ковры, постеры, шкуры зверей и змеиная кожа- все это превратилось в хлам. Из коридора в оружейную поддувает сквозняк, редкими порывами остужая Танатосу пятки. Сам Заг обнаружился в кровати, замотавшийся в одеяло по уши. Здесь тоже валяются обрывки исписанные нечитаемым почерком. Танатос поднял один и сразу же выпустил из рук, вспомнив, что это письмо принадлежит руке Загрея. Тан чужие записи не читает. Особенно сделанные в порыве ярости, горя, печали или того, что испытывал Принц. Вряд ли это была радость. Танатос чувствует остатки эмоций вокруг, он Вестник, он знает о чем думают люди, он чувствует это, но Загрей возродился из Тьмы и крови, он первый бог, рожденный здесь, если не считать Танатоса, но и Смерть рожден немного по-другому. Загрей умер тогда. Еще совсем недавно, в мерках его возраста, он видел рыдающую над трупиком Персефону, и разочарованно глядел ей в спину, а после зачарованно видел совершающего первые шаги брата, не по крови, но по духу. Он видел кодекс Ахиллеса. Загрей однажды потерял его в Асфоделе. Ахиллес и до этого говорил Танатосу, что Принц унаследовал часть свой сути от своей матери, он бог жизни, но при этом и крови, и, скорее всего, самой Тьмы. Даже Никс не состоит из нее настолько плотно и густо, отследить Загрея для нее- сложная задача, требующая высокой концентрации и большого запаса сил. Танатос с этим справляется проще: Загрей часто берет с собой Морта. Владыка с этим не справляется вообще, замечая его присутствие только на лестницах вверх, и то не всегда. Танатос не может прочувствовать Загрея. Царящую здесь эмоцию, ожидаемо- тоже. Капли Тьмы летают будто в невесомости, рассоединяясь и вновь становясь целым. Принц даже не дышит. Богам это не нужно, опять же, но он по-обыкновению дышал. Что-то не так. Дом опять загорается, медленно, словно кто-то подул на тлеющие угли, но не в полную силу: Танатос чувствует присутствие Владыки и его беспокойство. Сыном? Или вновь вставших огромной очередью теней? Пара свечей под потолком слабо загораются, освещая этот безумный беспорядок. Вестник в замешательстве. Он смотрит на торчащие из-под одеяла волосы и совершенно не знает, что делать. Он Смерть, он не думает, что способен на какие-то проявления жалости и милосердия, он косит смертных сотнями и тысячами ежедневно, не спрашивая их мнения по этому поводу. А если и говорить, то что? «Я здесь, с тобой»? Принцу это не нужно, он знает об этом. «Неважно, что случилось, ты всегда можешь мне довериться»? Он знает и об этом. — Танатос..? Ох, он пропустил его пробуждение. Загрей смотрел исподлобья куда-то в складки одежды Танатоса, закрывая одеялом нижнюю часть лица. Лавры будто росли из его головы: листья даже не помялись во сне, бесконечно вырастая, краснея, падая и чернея, в итоге сгорая дотла. Прекрасная иллюстрация круга жизни. Принц заспанный, некоторые реснички слиплись во сне от увлажняющих глаза капель слез. — Здравствуй, Загрей. — Ты что здесь делаешь? — Принц спрашивает без задней мысли, поправляя одеяло. Вестник видит край царапины: струны все же отлетели в лицо. — Решил проверить как ты. — Ну, я в порядке. Наглая ложь. Говорит так, будто не находится в эпицентре разрушения. Будто сам им не является. Он наконец садится на кровати, прикрывая одеялом только тело. Щеки все такие же припухшие и немного красные, как и глаза, и нижние веки. Он плакал? Почему? — Врешь. Если бы все было хорошо, ты бы не разгромил собственные покои. — Подловил, ладно. Сейчас все хорошо. — А тогда? Что было тогда? — А то, что было тогда- уже в прошлом и не повторится, спасибо, что спросил! — Принц улыбнулся, но у Вестника по позвоночнику прошлись мурашки от ее натянутости и искусственности. — Будем считать, что ты меня убедил. Хотя это не так. Загрей промолчал, все так же улыбаясь. Ему, очевидно, не нравится куда ведет этот разговор. — Ну хорошо! Все в порядке, Тан, не беспокойся. Звучит как самообман. Танатос хмыкнул, но ничего не сказал, вылетая из покоев. Что-то в комнате после этого разбилось, но Вестнику нет до этого дела: у него есть работа и обязанности, а Заг когда-нибудь раскроет свои секреты. Тьма всколыхнулась. Не та, из которой он состоит, а чужеродная, холодная и колкая. Она вскинула свою голову и облизнула пасть. Осколки плавятся под ногами, сгорают, и это темное чудовище медленно вертится где-то в ребрах, царапая внутри груди. Родная Тьма молчит, уже не пытаясь сопротивляться, и этот чужак медленно пожирает что-то, что-то важное и нужное. Загрей сдавливает виски, подавляя крик.