Горе победителям

«Новости Бакардии» 16.08.2017 13:45 Идельфина Мейрхельд обещает «идти до конца» 14:13 Леопольд фон Фирехтин: Наше будущее под угрозой 17:56 Новые беспорядки в Буххорне: полиция применяет слезоточивый газ на площади святой Иоланды 18:35 МОЛНИЯ: В Кандарне совершено нападение на Бертрана Одельхарда <…>Министр труда выразил желание лично встретиться и переговорить не только с администрацией, но и с рабочими Кандарнского завода, однако его заявление не возымело эффекта, которого он ожидал. Он не успел произнести даже нескольких слов: появившаяся из толпы женщина облила политика мазутом. [видео] Охране министра удалось задержать нападавшую и передать ее в руки полиции. Ей оказалась 39-летняя Ирена Вильдерштейн, активистка «Союза за солидарность рабочих Кандарна». Мотив своего поступка она объяснила тем, что ее муж Герберт, проработавший в бухгалтерии завода около двадцати лет, лишился своего места после волны сокращений в марте–апреле этого года. По ее словам, семья осталась без средств к существованию, так как размер пособия по безработице (сокращенный зимой 2015 согласно «закону Бергманна») не позволяет сводить концы с концами. Сейчас Вильдерштейн грозит от трех до пяти суток ареста и до пяти тысяч флоринов штрафа; пресс-служба министерства труда не стала комментировать инцидент, сам Одельхард в ответ на вопрос корреспондента произнес только одну фразу: «По крайней мере, это была не пуля» <…> *** — Хильди, мы закрываемся. Хильди подняла взгляд от стоявших перед ней чайника и полупустой чашки и посмотрела на Лизу, которая выложила перед ней счет. — Хреново выглядишь, — добавила та с беспокойством. — Это все из-за «Цетрина»? — Ну, немного, — ответила Хильди уклончиво и, наугад вытащив из кошелька мятую купюру, бросила ее на стол. — Ого! Сотня! — Лиза коротко присвистнула, взяла деньги в руки, расправила, чтобы посмотреть на свет. — А поменьше ничего нет? Не уверена, что найду сдачу… — Нет, извини, — ответила Хильди, порывшись в кошельке, — куда-то дела всю мелочь. — Ну ладно, — пожала плечами Лиза и, забрав счет, удалилась. Хильди вернулась на несколько секунд к своему прежнему положению — опустила голову, подперев ладонями виски, и смотрела на лимонную дольку на дне остывшей чашки, — как вдруг по залу разнесся, заставив ее вздрогнуть и встрепенуться, металлический звон, стук молотка и ожесточенная ругань. Это была Элье, уже пару часов торчавшая в углу в обществе древнего телевизора, в чьих внутренностях она увлеченно копалась с помощью плоскогубцев и отвертки; теперь, вернув на место и как следует завинтив пластиковый, сделанный «под дерево» корпус, она изо всех сил пыталась привести аппарат в чувство. — Ну давай же! Сволочь! — азартно воскликнула она, выкручивая колок. — Включишься ты или нет! — Я же говорила, Элье, он не будет работать! — крикнула ей Лиза, спрятавшаяся за стойкой и перебиравшая там скудное содержимое кассы. — Тебе продали обычный хлам. — Тот парень сказал, что он заработает, если заменить транзисторы! — возразила Элье, выпрямляясь и утирая лоб тыльной стороной запястья. — Я заменила, так какого черта? — Просто признайся, он кинул тебя на полсотни. — Нет! — рявкнула Элье и, приходя в исступление, как следует врезала по телевизору кулаком. Неизвестно, надеялась ли она, что это поможет, но это помогло: экран замерцал — сначала слабо, но потом все сильнее, — на нем проявились контуры изображения, а затем из колонок раздался звук. Передавали повтор вечернего выпуска новостей; пока еще неясно, но на экране можно было различить силуэт ведущей и ползущую внизу строку, которая гласила: «Реформа Одельхарда: визит министра в Кандарн привел к обострению ситуации». — Подожди! — сказала Хильди, заметив, что Элье тянется к ручке переключения каналов. — Подожди секунду! Оставь! Оставив чай и не обратив внимания на то, что Элье смотрит на нее с нарастающим недоумением, она поднялась из-за стола, приблизилась к телевизору, чтобы разглядеть получше то, что показывали на экране. Показывали там то, что почти каждый житель Бакардии уже успел увидеть за вечер не по одному разу: Бертрана, сделавшего шаг навстречу толпе, ждущей его у заводских ворот, а затем — женщину с чьей-то каской в руках, доверху наполненной черным, густым, вязким; секундное замешательство привело к тому, что Бертран оказался в этой субстанции с головы до ног. Затем все смешалось — Бертран, инстинктивно и запоздало закрывая лицо, отступил назад, чтобы оказаться в сомкнувшемся кольце охраны, кто-то схватил женщину и повалил ее на землю, кто-то за кадром крикнул: «Так ему!» и видео прервалось. — Ты чего это? — осторожно спросила Элье, увидев, что Хильди с трудом старается не пошатнуться, кусает губы, чтобы не было видно, как те дрожат. — Интересуешься политикой? С каких пор? Ведущую, вновь появившуюся на экране, Хильди не стала слушать — отвернулась и проговорила опустошенно, едва глядя на Элье: — Нет, нет. Просто… мне показалось, что там показывают одного человека, которого я знаю. Пряча показавшиеся на глазах слезы, она сделала шаг, чтобы уйти, и в этот момент перед ней возникла Лиза. — А вот я его знаю, — сказала она звеняще, резко впихивая сдачу Хильди в ладонь — несколько монет выскользнули на пол, укатились под соседние столы, но никто и не подумал даже посмотреть в их сторону. — Все думала, когда видела фотки, кого этот урод мне напоминает. — Лиза… — начала Хильди умоляюще, но та не дала ей договорить. — Тот чувак в крутом пальто. Ты с ним сюда приходила! — Лиза… — Ты говорила, это твой преподаватель, — Лиза силилась говорить безжалостно, обличающе, но голос изменил ей, дрогнул и сорвался, и стало понятно, что и она в шаге от того, чтобы заплакать. — Что вы с ним говорили про твое возвращение в универ. Прервавшись, она всхлипнула, глухо и некрасиво. Хильди не издавала ни звука, не двигалась, даже не моргала, и глаза ее — единственное, что еще жило на ее изможденном лице, — казались от затопившей их горечи такими же бездонно-черными, как и мазут в каске, которую опрокинули на Одельхарда. — Хильди, — еле выговорила Элье, разделившая общее потрясение, — ты что наделала? Хильди бросилась бежать — оттолкнув Лизу плечом, выскочила за дверь. Никто не бросился за ней; оказавшись в переулке, безмолвном и безлюдном, будто замороженном, как и весь центр Буххорна после случившегося побоища, Хильди отчего-то поспешила не к дому, а в прямо противоположную сторону — к собору, на стенах которого выключили вечернее освещение и от того он казался подпирающим небо зловещим темным пятном; к памятнику королеве Флоре, как всегда — величественному и равнодушному; к площади, пустынной, перекрытой со всех сторон ограждениями и растяжками, возле которых, правда, в столь поздний час никого уже не было — битва кончилась, опасность миновала, толпа растеклась по соседним улицам и исчезла, а за ней пропали и патрули. Никто не мешал Хильди, когда она, нырнув под одну из алых лент, натянутых между фонарными столбами, сделала несколько шагов вперед, по захолодевшей мостовой, где валялись растоптанные остатки петард, обрывки транспарантов и даже чьей-то одежды. Меж камнями собрались засохшие ручейки чего-то темного, еле различимого в ночи; с трудом осознавая, что видит, но желая все же убедиться в своей догадке, Хильди наклонилась и оцепенело дотрнулась до мостовой кончиками пальцев. На коже от соприкосновения с лужицей остался слабый бордовый след. Лицо Хильди исказилось, будто она еле сдерживалась, чтобы ее не стошнило. — Это должно закончиться. Слова сорвались с ее губ и тут же растаяли, стерлись из действительности, будто и не произносились вовсе — царящая на площади тишина поглотила их, как жадная голодная пасть. Не желая оказаться ее следующей жертвой, Хильди шумно выдохнула, потянулась достать телефон из кармана, и тут за спиной у нее послышался звучный, решительный мужской голос. — Хильдегарда Вильдерштейн? К Хильди приближались двое в костюмах, напомнившие ей сотрудников из службы Робье; предчувствуя, что подобная встреча посреди ночи не может вести ни к чему хорошему, Хильди попятилась, прикидывая, куда лучше будет бежать, и тогда один из мужчин вновь обратился к ней: — Вам не причинят вреда. Но вам нужно поехать с нами. С вами хотят поговорить. — Кто? — спросила Хильди нарочито громко, чтобы хоть саму себя убедить в том, что она не боится, а руки и ноги у нее дрожат только от того, что ночь выдалась непривычно прохладной для середины августа. Мужчины остались неколебимы. — Вы узнаете все, когда прибудете на место. Быстро оценив расстояние до переулков, Хильди рванулась было в ту сторону, но тут перед ней, как из-под земли, вырос еще один — тоже высокий, в точно таком же костюме, но от спутников своих отличающийся тем, что в руке его скупо посверкивал пистолет. — Пожалуйста, Хильдегарда, не делайте глупостей. Идемте, машина ждет. Хильди крепко зажмурилась, резко открыла глаза — это всегда помогало ей проснуться, вытащить себя из затянувшегося, сковывающего душу кошмара. Ничего не изменилось: ни погруженная в мертвую тишину площадь святой Иоланды, ни окружившие Хильди трое, ни пистолетное дуло, нацеленное ей в грудь. «Может, он не заряжен», — подумала она в последней мимолетной надежде. Но возможности проверить это ей уже не оставили: подошли сбоку и цепко, непреклонно взяли за локти. — Ведите, — приказал третий, убирая пистолет в кобуру, и Хильди пошла, еле волоча ноги, рядом со своими пленителями, ведь ничего другого ей не осталось. *** Ресторан «Северная звезда» выглядел таким же обезлюдевшим, как и весь Буххорн. За высокими, от пола до потолка окнами не было видно света, тяжелые двери были как будто крепко заперты — но только на первый взгляд, потому что кто-то изнутри тут же открыл их, стоило Хильди оказаться у порога. — Осторожно, ступенька, — сказал третий, который шел чуть сзади. Хильди не могла не отметить его заботу: это позволило ей робко подумать о том, что ей все же удастся выбраться из этой переделки живой. — В шестой. Ресторан действительно был пуст; Хильди провели в полутьме между столами, с которых были убраны приборы и скатерти, куда-то вглубь зала, в коридор с несколькими дверьми, отходившими в противоположные стороны — перед Хильди открыли ту, на которой виднелся номер 6. — Проходите. Те, кто все это время держал Хильди под обе руки, испарились в одну секунду, стоило Хильди зайти внутрь. Она очутилась в небольшом кабинете — довольно уютном, обставленном, как и весь ресторан, в стиле позднего барокко, — в центре которого стоял стол, куда кто-то водрузил лампу с плетеным абажуром, направив ее свет так, чтобы он лился на расставленные приборы и блюда, на руки человека, который ждал Хильди, коротая время за бокалом вина и жареным антрекотом, но только не на его лицо — оно оставалось во тьме, и Хильди чуть не рассмеялась, хотя ситуация куда как мало этому способствовала. — Это что, какой-то шпионский фильм? — Почти что, — ответил незнакомец, заговорщицки понижая голос — вслушавшись в него, Хильди поняла, что он ей не знаком. — Прошу, присаживайтесь. Надеюсь, ребята вели себя с вами достаточно корректно. — Ну, вообще, — страх почему-то не связывал по рукам и ногам, не заставлял отняться язык, а действовал опьяняюще, пробуждал в Хильди неожиданную наглость — плюхнувшись на предложенный стул, она схватила бутылку, из которой пил ее собеседник, нашла на столе пустой бокал, наполнила его, не стесняясь, — они меня подстрелить хотели. — Нет, нет! — усмехнулся незнакомец, никак не протестуя против того, как Хильди его ограбила. — Кто и на кой черт стал бы в вас стрелять? Это был всего лишь способ сэкономить время, которое в ином случае оказалось бы потраченным на глупые препирательства. Хильди глотнула из бокала. Вино показалось ей гадостью — терпкое, все равно что перебродивший компот, то ли дело ледяная рецина, — но она проглотила его из отчаянного упрямого противоречия. — Что вам от меня нужно? Вопрос «Кто вы?» она, заметив, как старательно ее собеседник прячет лицо, решила не задавать как заведомо бесполезный. Незнакомец не торопился отвечать — вытащил из пиджачного кармана телефон, потратил несколько секунд на то, чтобы открыть в нем какие-то файлы. — Так, где же это… точно! «У пациентки наблюдаются явные проявления параноидального бреда, в частности, уверенность в том, что с ней потусторонним образом связываются король Фердинанд VI и его близкий друг и фаворит маркиз Франц Джеральдин. По словам пациентки, она обязана донести до человечества правду об их отношениях и истинной роли в истории Бакардии». У вас интересная жизнь, Хильдегарда. Можно написать роман. Такие сюжеты сейчас в моде. — Не думаю, — коротко ответила Хильди и сделала еще глоток, надеясь, что вино немного притушит жгущий сердце стыд. Незнакомец не стал спорить — его больше увлекало то, что он листал на экране. — Вам виднее. А вот следующий документ, тоже очень интересный. Подписан, я вижу, вами минувшей зимой. В нем сказано, что вы поступаете на работу в службу охраны министерства труда. Сумма оклада — семь тысяч флоринов в месяц. Служебная квартира на бульваре Звезды — отличный район, многие только мечтают там жить. Вижу, у вас есть даже право пользоваться служебной машиной… — Я не вожу, — зачем-то брякнула Хильди; все вокруг нее кружилось и покачивалось, и одной рукой она вцепилась в бокал, а другой — в край стола. — И все же, — она по-прежнему не могла разглядеть лицо своего собеседника, но решила по его голосу, что он ей подмигивает, — можно только позавидовать вашему карьерному росту. Из психиатрической больницы — на такую солидную должность. Я решил бы, что все дело в вашем знакомстве с господином Одельхардом, но вот незадача — впервые встретились с ним вы уже после того, как начали числиться в службе охраны. Я прав? Хильди ничего ему не ответила, только прикусила изнутри щеку. Боль немного привела ее в чувство, как и ощущение соленой крови на языке; тут же на ум ей пришло воспоминание о том темном, что запеклось на мостовой на площади, и Хильди почувствовала, как ее снова начинает мутить. — Кто вы, Хильдегарда? — спросил незнакомец прямо и нетерпеливо, отодвигая от себя телефон. — Я за этим и попросил вас прийти сюда — я думаю, что вы можете рассказать много того, что не знают другие. Крови во рту скопилось слишком много, и Хильди с усилием сглотнула ее. — Возможно. Незнакомец немного помедлил. Должно быть, ее молчаливость оказалась для него неприятным сюрпризом. — Позвольте мне быть с вами откровенным. Вы позволите? Он спросил с такой заинтересованностью, будто ее ответ искренне его волновал; чувствуя на себе его взгляд, но не видя его и от того теряясь, Хильди несмело кивнула. — Бертран Одельхард — политический труп, — сказал он безапелляционно, и Хильди почувствовала, как внутри у нее что-то щемяще сжимается, чтобы тут же оказаться затянутым в какой-то беспорядочный водоворот. — Не буду посвящать вас в подробности, но могу сказать, что дни его блестящей министерской карьеры сочтены. Рассчитывать на него вы больше не сможете. Но если правильно поведете себя сейчас, то сможете позаботиться о собственном будущем. — Какое будущее вы имеете в виду? — спросила Хильди тихо. — То, о котором вы так долго мечтали, — ответил незнакомец, вопреки ее ожиданию, не раздраженно, а почти ласково. — Я ведь не собираюсь, как вы, может быть, уже вообразили, подвергать вас каким-то жутким пыткам или пичкать сывороткой правды. Я просто кое-что предложу вам взамен. Еще одну вещь он извлек из внутреннего кармана — обычный пластиковый файл, в который вложен был истрепавшийся, пожелтевший лист бумаги; широким жестом незнакомец протянул файл Хильди, и она взяла его в руки, словно во сне. — Осторожнее, Хильдегарда. Вещь все-таки уникальная. Единственная в своем роде. Но не мне вас учить, как обращаться с историческими реликвиями, верно? Письмо. Это было письмо — и у Хильди закружилась голова, когда она поняла, что почерк ей знаком. «My dearest love, я рад сообщить тебе, что работа, несмотря на холод, продвигается споро — куда быстрее, чем мы предполагали. Я думаю, что нам удастся проложить мост до того, как придет зима и река покроется льдом, и тогда строительство будет завершено уже к лету. Бакардия — первая страна на континенте, связавшая свои города железной дорогой! Мог ли кто-то представить подобное еще пять или десять лет назад? Мог ли представить ты? Вместе с этим письмом курьер передаст тебе бумаги из министерства иностранных дел, что я получил в понедельник. Я снабдил их своими пометками и хочу, чтобы ты ознакомился с ними перед тем, как вернуть обратно в руки фон Блумена. Я доволен его работой, однако считаю, что ему не хватает твердости во французском вопросе — ни при каких обстоятельствах Бакардия не станет явно или тайно поддерживать претензии на престол сына герцогини Беррийской. Надеюсь, что буду в Буххорне на исходе следующей недели. Появление курьера с письмом от тебя — одна из главных моих радостей здесь, в Линдау, но я считаю с нетерпением минуты до того, как смогу вновь увидеть тебя, прижать к своему сердцу, оказаться в твоих объятиях. Нет худшего мучения, чем вынужденная разлука с тем, кого любишь больше жизни своей, но ты можешь не беспокоиться за меня — как подобает монаршей особе, я выдержу испытание с честью. Вечно твой, душой и телом, Ф.» — Похоже, это было последнее письмо, которое получил Франц от Его Величества, — Хильди казалось, что стены кабинета рухнули, и она оказалась посреди безграничного пространства, наполненного темнотой и этим голосом, что разносился куда-то вдаль над ее головой, проникал в ее сознание и сминал, крушил, безжалостно отравлял его. — Наверное, поэтому он не сжег его, как все прочие. Память о прошлом — страшная вещь, верно? Какой бы призрачной она ни была, мы на многое готовы пойти, только бы не отпустить ее. — Но откуда… откуда… — Джоанна Ливенстон — кажется, вы знаете ее? Дела у ее мужа последнее время идут неважно — этот кризис добрался и до него. Она решила распродать часть семейного архива. Узнав про это письмо, я решил, что оно будет вам интересно. Но если вы уйдете отсюда с ним — можете сказать, что просто нашли его на улице. Какая разница? Его подлинность подтвердит любая экспертиза. Хильди ничего не отвечала — перечитывала и перечитывала строчки, которые понемногу мутнели, расплывались перед ее глазами, и слушала, как повторяет их за ней другой голос, почти мальчишеский, звонкий, с чуть заметной ноткой печали. — Хильдегарда, — ее собеседник с усмешкой постучал пальцами по столу, привлекая ее внимание, и Хильди уставилась на него, с трудом фокусируя взгляд, вспоминая, что существует действительность, и в этой действительности, помимо нее, присутствует еще кто-то, — просто расскажите мне что-нибудь, что может представлять интерес, и эта бумага ваша. Что вас связало с Бертраном Одельхардом? Насколько вы были близки? Может, он доверял вам какие-то неприятные тайны? Вы исполняли его поручения? А может быть, — тут незнакомец таинственно понизил голос, будто приглашая Хильди поучаствовать в каком-то сверхсекретном мероприятии, — он к чему-то принуждал вас против вашей воли? Такое тоже бывает сплошь и рядом, согласитесь… Хильди посмотрела, как он снова берет телефон, запускает режим диктофона, нажимает «запись». Установившаяся густая тишина заложила ей уши — а может, дело было в пронзительном, заглушающим все вое ветра, что унес когда-то жизнь Ферди и готовился унести ее собственную. — Мне нечего вам рассказать, — сказала Хильди, выпуская письмо из рук. Незнакомец — она чувствовала, — окаменел. — Вы уверены? — Уверена, — сказала она удивительно легко, не задумываясь (или просто себе этого не позволяя). — Спасибо за приглашение. Я пойду, если вы не против. Он не был против, но и не стал прощаться — наверное, все еще переваривал то, что услышал. Люди в костюмах, дежурившие в зале, распахнули перед Хильди двери, и она оказалась на улице — на набережной озера Боден, перед лицом притихшего после бури города, затаившегося, зализывающего нанесенную ему рану. Все еще опасаясь, что ее будут преследовать, Хильди пошла прочь от «Северной звезды» быстрым шагом, а затем и побежала стремглав, закрывая руками голову, будто пытаясь от чего-то защититься, и на бегу же рыдая — до того, что в груди начало жечь, будто в легкие кто-то напихал раскаленных углей. Только тогда Хильди разрешила себе остановиться — и это было ошибкой, потому что ноги тут же отказались держать ее. — Берти, — пробормотала она, надеясь, что это поможет ей остаться на плаву действительности, и схватилась за стену ближайшего дома в попытке подняться, но бесполезно — удушливый ком в груди разорвался, переродившись в приступ кашля, что душил еще сильней и мучительней, и Хильди, поднеся ко рту ладонь, увидела, как оседают на ней мелкие комки крови. — Берти, — хрипло повторила она, приваливаясь к стене, достала телефон, набрала номер, отстраненно вспомнив при этом, что прежде не делала этого — они всегда обменивались сообщениями, но в ту секунду она была уверена, что умрет, если сейчас же не услышит голос. — Алло… алло? — конечно же, она его разбудила, и он был не очень этим доволен. — Хильди, это ты? — Берти, — она с трудом соображала, как надо говорить: издавать звуки и складывать их в слова. — Я… я… Берти, мне страшно… Он что-то сказал в ответ — кажется, даже крикнул, пытаясь до нее дозваться, — но Хильди этого уже не услышала. У нее больше не было сил сопротивляться тишине и темноте, и они накрыли ее, увлекли за собой, а она безвольно позволила им сделать это.