Саламандра 2. Новые горизонты.

Возле второго храма детей было еще больше, а в третьем и четвертом количество детей намного превосходило взрослых. Похоже, сообразительные жители быстро сориентировались и встречали Лекса с Ламилем на подходах к храмам, а вот на площади перед храмами отправляли исключительно детей в надежде, что отпрыск успеет урвать подарок от жениха эмира. У четвертого храма Лекс даже запретил Ламилю спускаться с седла, и тот кидал в толпу детей монеты, благо, белые монахи подсуетились и наменяли серебра еще два таких же мешочка. Аши нервно взрыкивал, когда между его лап сновали дети, но привыкший к большому количеству мелких в доме Лекса, терпеливо сносил, когда его дергали за хвост и гладили лапы, но при этом отслеживал, чтобы никто не тянул руки к его юному наезднику, но тут уже и Зи с Зу, и Ниюли контролировали, чтобы дети сильно не шалили. Чаречаши, например, было несравнимо хуже, чем Аши. Он не привык, чтобы плебс без опаски приближался, да и такое количество детей было для него сродни шоку. Он привык к своим подданным, как к взрослым и покорным людям, которые склоняли головы и жались ближе к стенам. А тут маленькие голые дети без страха тянут руки и без сомнений хватают за полы халата! Да ему в страшном сне такое панибратство не снилось! Но Ламиль улыбался и раскидывал монеты, и, главное, все на улице славили Лекса, как любимца богов, и Ламиля, как надежду на милость богов в будущем. Имя Ламиля на улице стали выкрикивать громче, чем имя эмира?! Ну, виданное ли дело? А вот в самих храмах все было, как и в первый раз. Стоило Лексу поджечь растопку, как из глубины чаши вылезала ящерка. Причем, каждый раз она была немного другой, они различались по расцветке, примерно как домашние додо. Первая была красная с синими полосочками на спинке, вторая была скорее оранжевая с синими лапками, третья желто-красная, а четвертая голубенькая, как самый краешек пламени, с красными лапками. Их объединяли только размер и голубые как у Лекса глазки. Чаречаши так и не смог увидеть саламандру. Каждый раз его задерживали на улице, и к тому моменту, как эмир входил в храм, в чаше мелькал только хвостик прародительницы. Эмиру доставались только восторженные лица монахов, которые с придыханием рассказывали, какая красивая Саламандра посетила их храм. После четвертого храма, когда солнечные лучи перестали касаться ложа праматери и любимец богов едва успел перехватить линзой солнечный луч для растопки, Лекс вышел из храма и заявил, что на сегодня он сделал все, что мог, и завтра посетит оставшиеся храмы. Толпа на улице перешла уже тот градус возбуждения, когда любое неосторожное слово могло воспламенить ее, как спичка порох, и спровоцировать и всеобщее обожание, и народный бунт. Поэтому Лекс заявил, что отправляется в храм помолиться, в надежде, что монахи смогут утихомирить свою паству. Люди возбужденно выкрикивали имена Лекса и Ламиля и ужасно нервировали охрану своим неадекватным поведением. Красные монахи подняли бубны над головами и призывали к тишине и порядку, но их голоса тонули в лесе воздетых рук и возбужденных голосах. Белые монахи встали ближе к самочке, где сидел Лекс, а Аши скалился и щелкал пастью на любого человека, посмевшего оказаться на его пути. Сканд едва не выхватил клинок, но Лекс успел перехватить его за руку, благо, самочка Лекса жалась к Шу и они ехали, практически прижимаясь ногами друг к другу. Чаречаши зычно раздавал команды и охрана древками копий распихивала возбужденный народ. Чтобы пробиться с окраины к центру, пришлось дожидаться, когда военные примчались на выручку и создали коридор, по которому стало можно проехать верхом без опаски случайно растоптать кого-то восторженно орущего и размахивающего линялыми тряпками. Лекс выдохнул с облегчением, когда увидел строительные леса возле центрального входа в храмовый комплекс. - Надо было ехать во дворец, - Чаречаши недовольно хмурился и сжимал губы в ниточку, - тебе что, сегодня было мало храмов и молений? - Брат, то, что ты говоришь, почти богохульство, - Лекс дернул за поводья оглушенную людской толпой самочку, - храмов и молений не может быть много. И потом, ты хотел бы, чтобы твои воины утихомиривали толпу? Пусть лучше этим займутся те, кто к этому приучен. Пусть монахи успокоят народ, и, кроме этого, я хотел бы посмотреть на волшебный колодец. Монахи ловко отсекли возбужденный народ за воротами храма и сразу перевели агрессию в молитвенный экстаз, начав восхваление прародительницы за ее посланников в Золотой цветок. Все сразу стали славить Саламандру и молить ее за будущее благоденствие! А Лекс с облегчением сполз с седла и потрепал по морде перепуганную самочку в попытке ее успокоить. Аши тоже нервно бил хвостом и зло вращал глазами, похоже, он был уже готов начать кусаться, и если бы охрана обнажила мечи, то он перешел бы в режим «охрана любой ценой», потому что именно этому его учили в казарме последние полгода. Перед походом не только Лекса готовили к войне, но и из добродушного Аши делали машину для убийства. Монахи, конечно, были в курсе, что Лекс мало того, что зажег огонь в храмах без огнива, так и праматерь являлась к нему всякий раз, как небесный огонь разгорался в чаше. И, кроме этого, они услышали обещание Ламиля привести в город воду, и хотя ребенок и сам не понял, что сказал, но людская молва уже из случайных слов раздула все едва ли не в обет богам привести воду в город и сделать жизнь его жителей легкой и сытной. Поэтому монахи стелились не только перед эмиром и любимцем богов, но и перед ребенком, который и сам не понял, за что его имя выкрикивает весь город. - Я хотел бы посмотреть на волшебный колодец, - Лекс тряхнул юбкой, чтобы складки легли ровно, и поправил кусок ткани, чтобы он закрывал плечи от солнца. - Стоять! Сканд до сих пор злился и на толпу, и на то, что рядом вместо верных воинов были только монахи и рыжие громилы эмира, но главное, что его раздражало, так это то, что он не мог контролировать ситуацию. Вместо этого он попытался контролировать Лекса. Поэтому когда тот услышал рык мужа за спиной, то даже не удивился, когда его дернули за волосы, как ящера за узду. Он даже не возмутился, когда с его головы сдернули полупрозрачную ткань, расшитую блестками, и две сильные руки схватили его за волосы почти у самых корней. Чаречаши ехидно улыбнулся, заметив, как сверкнули глаза у Лекса, но тот сразу взял себя в руки и попытался дышать носом и не скрипеть зубами, когда его дергали как тряпичную куклу, пока заплетали косу. Только завязав ленту на косе, муж стал двигаться спокойно и его дыхание перестало напоминать сопение злобного ящера. - Успокоился? - Лекс передернул плечами и показал пропущенную прядь, - а теперь переплетай, как положено! Сканд зубами разорвал ленту (потому что узел завязался намертво) и, распустив кривую косу собственными руками, в этот раз более внимательно разделил пряди и проверил, чтобы точно ничего не пропустить. И только получив вторую ленту из рук супруга, виновато поцеловал его гордую шею. - Прости… - Сканд лизнул влажную от пота спину супруга, - надеюсь, я не сделал тебе больно. - У нас всех сегодня был тяжелый день, - Лекс попытался поймать убежавший конец ткани, но Сканд сам поймал беглянку и бережно прикрыл голову супругу от солнца. Лекс довольно улыбнулся, - вот так уже намного лучше. Пойдем, я хочу посмотреть на волшебный источник. И в чем там волшебство? - Это большая каменная чаша, - начал пояснения эмир, - она стоит неподалеку от храма и в ней появляется вода, только когда монахи начинают молиться в храме. А все остальное время чаша стоит пустая. Они дошли до храма и повернули в сторону, примерно там же, где Лекс со Скандом вышли в прошлый раз. Сканд уже бывал на территории храма раньше и уверенно вел супруга дальше в прохладу между деревьев. Ламиль, поняв, куда отправляются взрослые, с восторгом побежал вперед и уцепился двумя руками за край громадной чаши, которая была вырезана из одного куска камня, и больше смахивала на небольшую ванну. Чаша, как и верхний храм, была не из мрамора, а из красного гранита. Она была грубо, почти небрежно вырезана, но ее верхний край был уже отполирован до зеркального блеска многочисленными руками монахов. Лекс заглянул внутрь и увидел сеть трещин на дне. По всей видимости, именно из этих трещин в чашу просачивалась вода. А потом он вспомнил темную комнату с пятью колодцами. И монахов, которые контролировали, как рабы наливают воду в желоб, который исчезает в стене. Однако, хитро придумали. Так элегантно выводить воду для пользования и при этом не светить колодцами. Если Сканд по каплям воды на полу смог найти, где у Чаречаши во дворце находится ледник, то здесь никто не смог бы обнаружить источник. - Я хочу увидеть воду в чаше! - Ламиль с интересом разглядывал чашу изнутри. Потрогал руками до сих пор влажные стенки и трагично сложил бровки домиком, - а где вся вода? - Монахи ее всю вычерпали, чтобы приготовить еду для братьев и полить растения, - пояснил ребенку вчерашний благообразный старичок, - приходи завтра, когда монахи будут молиться, и ты увидишь, как снизу начинает прибывать вода! - Но я хочу сейчас! - капризно топнул ногой Ламиль, - позовите монахов! Пусть помолятся и чаша наполнится! - Все братья получили задание на день и работают, - недовольно поджал губы старик, - все должно происходить в надлежащее время. Приходи завтра – и ты увидишь чудо, когда в чаше появляется вода! - Лекс, сделай что-нибудь, ты же можешь! - на глазах Ламиля появились слезки и губки капризно оттопырились. В обычной ситуации Лекс поддержал бы монаха. Все же, порядок и дисциплина превыше капризов, но! Сегодня был не просто день, и ситуация складывалась не такая, как всегда. Чаречаши сопел у плеча и ждал решения Лекса. Ночная выходка Ниюли все еще не была забыта, да и восторг жителей города был, как удар серпом по яйцам ревнивому эмиру. Они ведь посмели восхвалять кого-то другого помимо его светлости! Ну ладно, статус Лекса, как любимца богов, было тяжело оспорить, особенно после ряда чудес, которые случались и с ним, и вокруг него, но вот Ламиль в глазах Чаречаши был, прежде всего, капризным ребенком, а вот любимец богов он или нет… были с ним чудеса или это выдумки прихлебателей Киреля… это все было несколько спорно и бездоказательно для повидавшего всякого эмира. Который и сам без зазрения совести прикрывался волей богов ради собственной корысти. Лекс стучал шлепкой по брусчатке и размышлял. Стоило бы закрепить в голове брата мысль, что к Ламилю надо относиться с почтением и опасаться мести богов за пренебрежение к жениху, да и рядовым монахам, которые явно не в курсе, почему наполняется чаша, будет очень полезно увидеть демонстрацию «богоизбранности» Звезды. Да и слухи, которые однозначно просочатся из храма в толпу, поддержат Звезду, когда ему придет пора приехать в этот город… Так! Решено! - Ламиль, Звезда моя, - Лекс сделал сладенькую улыбочку, - боги тебя любят, и если ты им споешь и станцуешь, я уверен, они порадуются и наполнят чашу, чтобы сделать тебя счастливым. Так что, не требуй от меня того, что можешь сделать сам! - Спеть и станцевать? - задумался ребенок, - ладно, но вот только что? Что бы порадовало богов? - Они порадуются твоему искреннему желанию сделать им приятно, - Лекс сделал шажок к старому монаху и тихо добавил, так, чтобы его никто, кроме монаха, не услышал, - или я подскажу брату, где ему следует искать большую храмовую сокровищницу. - Все в руках богов, - поджал губы монах и сложил руки на животе. - Если ребенок расстроится, то Саламандра рассердится, и ваши колодцы пересохнут. Будете к эмиру на поклон ходить, вымаливая воду, - Лекс увидел, как скептично монах скривился, и решил его добить, - я знаю, что она давно не посещала храм, а ты сам видел, как она встретила меня там… наверху. Да и сегодня она приходила каждый раз, когда я звал ее. Как ты думаешь, что я ей скажу, когда мой любимец расплачется, не получив того, что хочет? Порадуйте ребенка, у вас не убудет, и кроме этого, не забывайте, что именно он станет младшим супругом повелителя. Исполните его каприз – и все будут счастливы. Старый монах поморщился в раздумьях, а потом коротко кивнул и скрылся в толпе монахов. Ламиль тем временем договорился с монахами возле него, что именно они будут аккомпанировать ему на своих бубнах и сопелках, и, похлопав в ладоши, сообщил, что он готов станцевать для богов. Лекс сразу сделал жест, чтобы все начинали, и посмотрел на брата, который смотрел на все происходящее с каменной мордой. Тот заметил шушуканье Лекса с монахом, но подслушать не мог, поскольку Сканду именно в это время захотелось с ним поговорить, а Сканд был не тем человеком, от которого можно было отмахнуться просто так, без последствий в дальнейшем. Монахи заиграли залихватский мотивчик и Ламиль начал свое импровизированное выступление. Лекс с улыбкой смотрел, как он старается, и вспоминал Титуса добрым словом. Все же, он много сил вложил в этого капризного ребенка. Лично у него бы не хватило силы воли каждый день повторять одно и то же, вдалбливая в голову непоседливому малышу, как управляться с музыкальными инструментами и какие именно танцевальные позы может принимать младший из хорошей семьи, чтобы порадовать окружающих. Насколько общество было равнодушным к наготе тела и сексуальной распущенности внутри своего сообщества, настолько требовательно присматривало за невинностью и целомудрием у младших из старых фамилий. Причем Ламиль бывал на пирах в императорском дворце и лежал возле Киреля или Шарпа во время застолий или вечеринок, но стоило алкогольным возлияниям превысить допустимый порог, как родители отправляли любимое чадо под присмотром монахов в комнаты, чтобы он не «осквернил свой взгляд недостойными видами». Да и во время домашних пиров в доме Сканда его сразу отправляли из атриума, стоило танцорам выйти в круг неглиже. И при этом, в семьях плебса детей продавали в бордели именно в таком юном возрасте и это никого не смущало. Лекс уже год бился как рыба об лед, чтобы принять в Сенате закон о недопустимости детской проституции, но ребенком человека переставали считать, как только у него случалась первая линька. А малый возраст никогда не был помехой для того, чтобы маленький человек сам себе зарабатывал на кусок хлеба и помогал семье*. Но Лекс доказывал всем, что одно дело – работа в помощь семье, а другое дело – проституция. Ведь брак разрешался только после второй линьки, и нельзя сравнивать чистку рыбы и вымешивание глины с продажей собственного тела. Но все взрослые только непонимающе морщили свои носы. Ведь речь не идет о длительных отношениях, а работа есть работа, и если человек больше ни на что не способен, то почему он должен висеть камнем на шее родителей? Ну, а когда речь заходила о малолетних рабах, то здесь все становились глухи и слепы, раб – это вещь, и должен исполнять то, что велел хозяин. Ламиля учили петь и танцевать, песни были, скорее, романтическими балладами, а в танцах он извивался как лоза, а вернее, в этом мире говорили «как змейка». Лекс, если и танцевал, то делал это всегда не только пластично, но и эротично, а Ламиль, скорее, демонстрировал гибкость и чувство ритма. Но в любом случае, Ламиль показывал грацию и отточенность движений профессионального танцора, и Лекс им сейчас очень гордился. И только взглянув случайно на брата, Лекс увидел ошарашенное выражение на его всегда надменном лице, а стоило заглянуть в чашу, и стало заметно, как снизу «бьет источник» и вода прибывает с каждой минутой. Лекс посмотрел на растерянного мужа, он, похоже, пытался осознать, как колодцы в храме относятся к чаше, которая стоит отдельно от храма и, причем, на достаточном отдалении. Надо будет просветить мужа в принципе действия сообщающихся сосудов и, наконец, сделать в империи фонтан со струей воды, бьющей вверх. Вот вернутся с войны и сделают в честь победы над колдунами очередное диво для народа. - Водичка! - обрадовался Ламиль, закончив выступление, и свесившись с края, дотянулся до воды. Пошлепал по поверхности и, зачерпнув горстью, напился, - вкусная водичка! Я рад, что богам понравилось, как я танцую. Может, спеть им, пока чаша наполняется? Монахи принесли подушки для гостей и все расположились в тенечке, а потом Ламиль взял лиру и, начав щипать струны, запел детским голосом о страданиях в любви. На слух Лекса это звучало скорее комично, чем трагично, но опять-таки, глянув на брата, он заметил как у того заломились брови и в глазах стоят слезы, тут, похоже, скорее не столько важен возраст певца, сколько слова, которые он исполняет. Вон Сканд, похоже, тоже впечатлился и растерянно помаргивает, глядя на Звезду. Ну да, это и понятно. Ламиль до этого момента не выступал публично, а днем, когда Титус учил его петь и красиво декламировать длинные тексты, объясняя принцип мнемоники, муж носился по городу или размахивал мечом в казарме. - Как я рад, что мой любимый Ламиль так хорошо образован! - Чаречаши поймал ближайшего монаха и трубно высморкался в его одежду, - я даже не ожидал, что ребенок в таком малом возрасте так изысканно танцует и знает такие красивые песни! Вот ты, Лекс, например, в его возрасте мог только визжать, швырять вещи, закатывать истерики и переодеваться по десять раз на день! А мой любимый Ламиль прекрасно образован и уже сейчас ведет себя, как образец, достойный подражания! Это прекрасно, что именно тебе поручили образование моего будущего супруга, уж ты-то знаешь, что именно ему надо знать и уметь. Лекс промолчал, что Ламиль, кроме этого, уже знает счет, и Титус с Тиро брали его с собой на рынок, чтобы он увидел, как именно в дом попадают продукты, вещи и рабы. А потом Титус объяснял ребенку, как важно младшему супругу контролировать и траты на содержание дома, и наличность, доступную к тратам старшему мужу. Да, Лекс научил Ламиля арифметике, но начальные знания по ведению хозяйства Ламиль получил именно от Титуса. И, кроме того, вдовый аристократ стал своего рода наставником для Ламиля в деле кокетства и обольщения. У Ламиля и раньше был к подобному настоящий талант, но теперь они с Титусом могли сутками крутиться возле зеркал, перебирая наряды и украшения из шкатулки Ламиля, Титуса, а иногда и Лекса: когда тому надо было слинять из дома, но при этом не опасаться, что Ламиль начнет скучать и переживать, проще было отдать на растерзание собственные украшения. Двое младших могли часами терпеть, пока им укладывали прически, перевязывали их ленточками и украшениями, потом они наряжались и манерно прогуливались по атриуму, обсуждая наряды друг друга, и как драгоценности подходят под ту или иную прическу и сочетаются между собой и нарядами. Лекс никогда не понимал подобного времяпрепровождения, но теперь, видя, как Ламиль весьма умело флиртует, причем не манерно кривляясь, как раньше, а именно соблазняя взглядом и едва заметными жестами, будь у Лекса шляпа, он бы снял ее перед Титусом. Это ж надо! Не детское заигрывание, а настоящая психологическая атака на самца всеми вербальными и невербальными манками. Пришлось хлестнуть Чаречаши стеком поперек морды и прикрикнуть: - Слюни подобрал!! - Лекс увидел осоловелый взгляд эмира и пояснил, - он еще и одного раза не перелинял! Только распусти руки до его второй линьки, я тебя кастрирую тупым ржавым ножом! И ты свои яйца сам сожрешь, сырыми и без соли! - Ты что! - Чаречаши просветлел взглядом и отпрянул в сторону, - я никогда! И сам ни-ни, и других не подпущу! - а потом тяжко вздохнул и мечтательно шмыгнул носом, - но каков цветочек! И вот как теперь его дождаться? - Ламиль, посмотри в чашу, может, тебе хватит воды? - Лекс устало повел плечами, - пошли домой, завтра после обеда отправляемся в поход, надо отдохнуть перед дорогой! Ламиль заглянул в чашу, заметив, что воды уже больше половины, милостиво сообщил, что, пожалуй, действительно хватит, и вернул монахам их лиру, не забыв помахать им ресничками, как бы между прочим. Чаречаши сразу заявил, что поскольку сегодня последняя ночь, когда они отдыхают в его дворце, то, конечно, этой ночью стоит хорошенько попировать и повеселиться. Стоило всем подняться на ноги, как Ламиль остановился перед Лексом. - На ручки! - потребовал Ламиль, - я устал! - Ты же взрослый! Сам так решил! - Лекс довольно ткнул ребенка пальцем в лоб и выдернул из его жадных ручек красный хвост сари. Он едва шевелил плечами от тяжелых украшений, и тащить уже не мелкого капризулю совсем не хотелось. - Дай! - скомандовал Ламиль, - на ручки! Лекс сурово сдвинул брови, но Чаречаши сделал честные глаза и, довольно ухмыляясь, подхватил красивого мальчика и прижал к себе. Сканд только хмыкнул. Зная Ламиля, упрямому Чани остается только один шаг, и он будет носить своевольного как Лекс Звездулю на собственной шее, как ездовой ящер. Ламиль тем временем довольно замер на руках Чани, благосклонно рассматривая драгоценное ожерелье на шее эмира. Он вчера уже получил небольшую шкатулку с украшениями, но ведь украшений много не бывает? Ну и что, что ожерелье громадное и тяжелое, но ведь у него ПОКА такого нет в коллекции? А это значит, что стоит постараться его заполучить в свою шкатулку. И потом, ведь главное не подарок, как таковой, а то, чтобы получить именно тот подарок, который хочется. * В древнем Египте дети бедняков и рабов ходили голые (с бусами оберегами на шее) до «первой крови»(менструаций). После этого на ребенка одевали юбочку. Когда девушка формировалась, то юбка становилась длинней и поднималась до груди, а потом к ней крепились бретели. Причем эти бретели часто не скрывали грудь. После замужества грудь начинали закрывать. У мальчиков, кстати сказать, тоже были кровавые выделения вроде месячных, это случалось из-за паразитов в мочеполовой системе, они имели цикл жизни месяц и раз в месяц устраивали «миграцию взрослых особей», что было похоже на месячные у женщин. Такие выделения были порой болезненны и, судя по записям строителей пирамид, бывали случаи когда мужчинам давали освобождения от работ чтобы они могли отлежаться. Мужчины в древнем Египте ходили в юбках от «первой крови» и до конца. В праздник к юбке прилагалось ожерелье которое могло закрывать полностью плечи. Туники и прочая одежда в Египет пришла вместе с путешественниками (Египет долгое время был закрыт, так как считался богоизбранным народом), а еще с рабами и торговцами.