Больше любви, больше доверия

      От царапин, которые больше похожи на поглаживания — с демонической-то кровью другого и мазохизмом, — Ло Бинхэ стонет, как в дешевом порно. О боже, Шэнь Юаню стыдно вспоминать из своего огромного опыта интернет-серфинга именно сейчас эти неловкие попадания на взрослые сайты. Прежде чем он, наконец, установил хороший блок на рекламу, но все-таки…       Ло Бинхэ довольно поскуливает, давясь вдохом. Его глаза блестящие, зрачок широкий и пульсирующий, он поводит плечами, будто проверяя натяжение кожи — у затылка Шэнь Цинцю все-таки оставил следы более ощутимые, сам не заметив, — и вздрагивает, прежде чем вновь сосредоточиться на нем, пользуясь возможностью и подхватывая под выгнувшуюся навстречу поясницу.       — Учитель, я хочу…       Еще один инициированный Шэнь Цинцю поцелуй не дает закончить предложение в духе «еще, сильнее».       Шэнь Цинцю и жарко, и стыдно. Он смотрит стеклянными глазами, пока лижет чужие губы, чтобы они раскрылись ему, а сам Ло Бинхэ прикрывает глаза и дрожит едва-едва под придерживающей хваткой на челюсти. И умудряется стонать даже в глубокий поцелуй…       Милосердия!       Этот мир сильно испортил Шэнь Юаня, если сейчас он находит сексуальным то, от чего раньше плевался?       — Не. Говори.       Оторвавшись в следующий раз и облизнувшись, Ло Бинхэ смотрит слегка обиженным взглядом и дуется, хотя тут же забывается, когда вновь вспоминает о полученном ранее разрешении. Энтузиазм во всем его облике так и светится, не хватает только хвоста за спиной, и он вновь припадает к шее учителя.       — Этот ученик так счастлив. Он ни за что не разочарует Учителя, — Ло Бинхэ кажется полностью удовлетворенным ответом, так легко возвращает игривое настроение, медленно ведет языком по горлу Шэнь Цинцю и практически урчит, при этом твердо обхватывая ладонью его плоть сквозь ткань нижних одежд, с довольством ощущая ее жар и твердость.       — Учителю нравится отчитывать этого ученика? — произносит вдруг невозмутимо. — Учитель уже столь твердый внизу, но продолжает ругать меня, — небрежная фамильярность волнует похлеще самой откровенной пошлости. Свободной рукой Ло Бинхэ вдруг ловит его подбородок и сильнее запрокидывает голову, впиваясь резким порывистым поцелуем высоко под челюстью, втягивая и прикусывая кожу, вторая рука же по-прежнему гладит член, не сбиваясь с неспешного ритма, большой палец кружит по головке, от чего на тонкой ткани расплывается небольшое влажное пятно.       — Слаб… Ах! Слабее, этот учитель разрешил лишь немного! — Шэнь Цинцю издает почти скулящий звук. Цепкие пальцы все еще держат голову запрокинутой, и он не хочет знать, в каком виде предстает глазам другого. «И лучше убейте меня сразу, чтобы избежать позора, если я стону так же плохо и дешево».       Вскоре с громким мокрым звуком Ло Бинхэ, наконец, отстраняется, облизываясь и рассматривая отчетливый яркий след на светлой коже. Тело сотрясает дрожь, метка под горлом тут же начинает саднить. Ее не получится спрятать под воротником, только если низко держать голову.       Шэнь Цинцю возбужден и возмущен в равной степени. Этот его наглый ученик. Сыновний и почтительный? Ха. Три раза «ха». Этой почерневшей «овечке» нельзя и палец в рот положить.       Выделяющийся предэякулят делает прикосновения влажными, еще более жаркими и откровенными. Но Шэнь Цинцю толкается в чужую ладонь и улыбается напряженно, отказываясь хоть как-то смиряться.       — Этот мой ученик очень любит говорить, — взгляд соскальзывает по чужой обнаженной груди, которая пусть и почти прижата к нему, чтобы можно было хорошенько рассмотреть, но все же позволяет увидеть картину целиком: ткань на чужих штанах очевидно вздымается, заставляя дыхание перехватить. Шэнь Цинцю запинается на колких словах от того, как резко сохнет во рту, а потом наполняется слюной. Внутренне он вопит от смущения, но проводит кончиками пальцев от дернувшегося кадыка до живота, оглаживая впадинку пупка и дразня совсем легонько низ.       Такая мягкая, приятная кожа…       Ло Бинхэ содрогается, совершенно оказавшись не готовым к внезапному прикосновению в таких откровенных местах. Едва успевает закусить внутреннюю сторону губ, чтобы рефлекторно не сомкнуть зубы на все еще близком горле Шэнь Цинцю, на его языке почти сразу же горчит металлический привкус крови — усиленные чувства Шэнь Цинцю улавливают ее запах в воздухе.       Ло Бинхэ выглядит так, будто у него кружится голова.       Такая милая хорошенькая девственница.       — Учитель… Прошу, не провоцируйте этого ученика. Мне и так почти невыносимо сдерживать себя рядом с вами, — произносит на выдохе, коротко посасывая кровоточащую ранку на губе.       Пальцами он сильнее отводит подбородок Шэнь Цинцю в сторону и открывает больший обзор на изящное бледное горло, не отказывая себе в удовольствии и влажно ведя по нежной нетронутой коже языком, совсем легонько царапая ее заостренными клыками, но не смея кусать сильнее. Ло Бинхэ почти задыхается от этого желания.       — Учи-и-итель, — с утробным горловым урчанием.       Поддается ближе к руке Шэнь Цинцю на своем животе, чтобы продлить прикосновение, прижать еще ближе. Вторая же ладонь Ло Бинхэ оставляет в покое его член, чтобы проскользнуть между нижних одежд и проворно задрать ткань, с жадностью сам касаясь оголившейся кожи живота.       Шэнь Цинцю дергается назад.       — Ммх, — прикосновение будто огнем обжигает, но за спиной лишь спинка кресла, сглатывает тяжело из-за наклона головы, но все же старательно изгибает губы в усмешке. — Не провоцировать? У кого-то очень слабая воля. Я едва коснулся тебя, — пальцы вновь царапают отливающую в освещении свечей бронзой кожу. С нескрываемым наслаждением в голосе ощущает моментальную ответную дрожь чужого тела. Несмотря на хватку, опускает подбородок вниз и проводит языком по губам, смачивая их. Выпирающий под одеждой Небесный столп именно такой каким описывался в тысячах глав романа: пугающий, пробирающий до мурашек и горячий.       Ло Бинхэ низко стонет и, кажется, не особо уже даже обращает внимание на собственные реакции и издаваемые звуки. Такой бесстыдный. Лишь рассеянно лижет его горло, то влажно касаясь языком, то вновь царапая клыками.       — Печально. Чего же этот ученик сможет достичь с такими слабостями? Этот учитель действительно думал, что его маленький зверек… — еще одно настойчивое поглаживание по прессу Ло Бинхэ, прежде чем крепко прижать ладонь плашмя, — сможет его удивить. Но какое разочарование, тот оказался совсем домашним.       Мышцы под прикосновениями не прекращают туго сокращаться, их можно прощупать. Это впечатляет. В какой-то момент, вероятно, грубое давление ткани штанов на тяжелое и влажное возбуждение становится слишком сильным, потому что Ло Бинхэ начинает ерзать, то и дело незначительно меняя положение бедер, но при этом не выглядит так, будто ему не нравится это чувство.       — Простите, Учитель. Этот ученик не так понял вас и постарается исправить свою оплошность, — он выглядит так, как будто желание продолжать разговоры и игры уже давным-давно пропало, а вслед за этим неумолимо утекают и последние капли терпения и выдержки. Ло Бинхэ коротко прижимается губами к его шее в последнем мягком поцелуе, а в следующее мгновение впивается укусом, погружая заметно заострившиеся кончики клыков в тонкую зацелованную кожу, не особо следя за тем, на каком именно участке горла вскоре расцветет лелеемый собственнический след.       — …останется! М-ах! — Шэнь Цинцю может произнести лишь что-то невнятное. Это почти не больно, потому что на самом деле кожа повреждается лишь поверхностно, но Шэнь Цинцю срывается и стонет в голос, сам голову запрокидывая так, что затылок глухо ударяется о спинку.       Ощущение, как по горлу скатывается маленькая теплая капля. Боль мешается с таким жгучим чувством, от которого сводит пальцы, и Шэнь Цинцю оставляет царапины под глубоко вздымающимися ребрами Ло Бинхэ на боку. Сводит ноги — на краю сознания бьется острое желание сжать бедра плотнее между собой, ощутить давление, растереть…       А в ответ — низкий одобряющий рокот из горла. Ло Бинхэ, кажется, пьянеет от крови на языке, не отрываясь, проворно распускает завязки на штанах Шэнь Цинцю, скользит рукой выше по его животу и ребрам, оглаживает грудь и ключицы — шарит ладонью по каждому доступному участку.       Ткань, которая прикрывает возбуждение Шэнь Цинцю, совсем намокает от влаги.       Шэнь Цинцю вцепляется в руку, что теперь большим пальцем мягко оглаживает ямочку под его горлом, но без силы, скорее просяще, судорожно.       — Ты оставишь след, — наконец выходит более-менее внятно, даже если горло подводит. — Как я потом объясню… ах… — мысли путаются, отпускает руку, вместо этого прижимая к лицу, к губам, к глазам, стирая выступившие в уголках слезы. — Чжанмэн-шисюн точно заметит и другие…       Запах уксуса в воздухе настолько явный, что его ни с чем не перепутаешь.       — Учителю не стоит беспокоиться о подобном, — Ло Бинхэ отрывается от покрасневшей шеи, нахмуренный, медленно и влажно проводит языком по двум маленьких ранкам, чтобы, наконец, отпустить его подбородок и вместо этого перехватить за руку, отводя от лица и вжимая в спинку кресла рядом, переплетая пальцы. — Учителю вообще не стоит думать о ком-то другом в такие моменты, — с плохо скрываемым раздражением. Прижавшись ртом к противоположной стороне горла Шэнь Цинцю Ло Бинхэ изначально хочет оставить след, который бы находился в зеркальном положении к предыдущему, но в последний момент передумывает и мстительно смещается выше: туда, где помеченную кожу не сможет спрятать даже самый высокий ворот.       Шэнь Цинцю с шумом втягивает воздух.       Этот уже поцелуй с открытым ртом — сильнее предыдущих.       Укус же ощущается жжением на коже, из-за поворота головы кожа натягивается и чувство тепла усиливается. Шэнь Цинцю всхлипывает уже явно, в этот раз сжимает бедра ощутимо, вжимаясь в колено Ло Бинхэ, упирающееся в кресло, который перестал пытаться стимулировать его хоть как-то, нарочно дразня отсутствием движений внизу. В голову даже не приходит ни одной колкости, вместо этого он произносит дрогнувшим голосом и совсем не остро:       — Только не говори, что ты ревнуешь, — потолок перед глазами чуть размывается, моргает часто-часто, прогоняя рефлекторную слезливость, прижатые к спинке пальцы сжимаются и крепче переплетаются с чужими, — глупый… такой глупый Бинхэ, — кусает губы, бедрами навстречу дергая, чувствуя себя таким далеким от образа отчужденного бессмертного хозяина пика Цинцзин сейчас.       — Этот ученик не желает, чтобы кто-либо смотрел на Учителя. И чтобы сам Учитель… — чуть морщится, словно от горечи, но все-таки добавляет, — в таком смысле смотрел.       Шэнь Цинцю знает, как болезненное собственничество и неуверенность в себе неприятно саднят в чужом горле, но другой сглатывает их. Они говорили об этом — о том, что любовь не дает права владения. Ло Бинхэ понимает, но ему трудно перестать цепляться. Он часто не уверен, что до сих пор не лежит где-нибудь в Бездне, забившись в относительно безопасный схрон, ужасно желая поспать и не имея возможности ослабить бдительность, там, где ни одно живое существо не владеет речью (ему было очень трудно вспомнить, как говорить вслух, когда он выбрался).       Поэтому такая реакция сейчас — определенно прогресс.       — Бинхэ такой молодец, — Шэнь Цинцю сам не замечает, как гладит другого по волосам свободной рукой, ободряя.       — Учитель… — ох уж этот его потемневший лотос с девичьим сердцем.       Так и не закончив, Ло Бинхэ вновь прижимается к губам Шэнь Цинцю, нетерпеливо проталкивая язык в нежный влажный рот, старательно заглушая остатки уксуса, совсем ослабляет ворот оставшихся на Шэнь Цинцю одежд — ткань удерживается лишь ослабленными завязками на боку — и скользит пальцами по груди, изучая, касается затвердевших сосков и обводит розоватые ореолы, изредка словно ненароком оцарапывая чувствительные вершины.       Ему удается бить по нервным окончаниям — как по струнам.       Шэнь Цинцю не может соревноваться за право вести поцелуй, да не очень-то и хочет, теряясь в чужой настойчивости. Соски отзываются слабой болью — чувствительное место, даже слишком. Шэнь Цинцю знает, потому что пару раз касался их сам, всего пару, скорее даже случайно… От мыслей невольно стыд окрашивает уши и затылок, будто Ло Бинхэ может услышать их. Но на языке вязкая влажность слюны мешается с едва заметным привкусом крови. Пауза. Шэнь Цинцю рассеянно проводит кончиком языка по чужой губе еще раз, чтобы отдернуть, ощутив характерную гладкость ранки, оставленной зубами Ло Бинхэ самому себе, с трудом разрывает поцелуй и отстраняется, пальцы к губам прижимая. Темно-зеленые, как мох в лесу, глаза — мутные и интенсивные.       — Учителю не нравится вкус моей крови? — ученик невозмутимо сам проводит по нижней губе языком, перехватывает взгляд и показательно прикусывает едва затянувшиеся ранки на внутренней стороне. Он пытается помешать Шэнь Цинцю прикрыть лицо, вместо этого наклоняясь и прижимаясь губами к его ключице, коротко втягивает кожу и оставляет очередной след.       — Но в теле Учителя и так достаточно моей крови, ему не стоит беспокоиться об этом, — с легкой усмешкой, явно желая опуститься еще ниже, но с досадой понимает, что положение для этого не подходит. Недолго думая, отстраняется, убирая колено и отпуская его ладонь — Шэнь Цинцю сразу же ощущает, как пальцы мелко подрагивают, будто желая вернуть сплетение обратно, встряхивает рукой и тоже прижимает к губам, теперь зажимая рот обеими руками, — вновь опускается на пол и, на этот раз не собираясь долго церемониться, тут же тянет за пояс штанов.       — Учитель, приподнимитесь немного? Будет удобнее, если мы избавимся от этого сразу, — рассматривает горящее смущением лицо с нежностью и терпением. Столь открытые уязвимость и доверие успокаивают, наконец, самую темную часть его души, вновь возвращая легкость и игривость. Ло Бинхэ закидывает одну из ног Шэнь Цинцю себе на плечо и совершенно бесстыже вжимается носом меж бедер, потираясь, будто уговаривая, с довольством ощущая тяжесть и твердость чужого возбуждения сквозь ткань.       Даже неуклюже пряча лицо, Шэнь Цинцю не может отрицать, насколько шальной взгляд в его глазах, поэтому медленно отнимает ладони.       — Я бы предпочел… — облизывает губы, руки вместо этого ложатся обратно на ручки кресла, впиваясь в дерево подрагивающими пальцами, старательно смотрит поверх кудрявой склоненной головы, — чтобы в этом Учителе не было столько демонической крови… Этот его ученик и без того слишком дерзкий.       На его вкус, его ноги расставлены слишком широко.       Сглатывает.       Крепче сжимает подлокотники и приподнимается осторожно, поддерживаемый надежно под поясницу, позволяет стянуть с себя штаны. Честно, Шэнь Цинцю вполне понимает, к чему все идет в данный момент, однако эта мысль и пугает, и волнует одинаково. Он откидывает голову назад коротко, когда устраивается обратно, чтобы не смотреть… Именно использовать рот Ло Бинхэ он изначально и планировал, когда приказал ему встать на колени, однако сейчас… сейчас Шэнь Цинцю не чувствует той уверенности и контроля над ситуацией. Почти без одежды и без веера…       Ло Бинхэ в ответ окончательно разоблачается и сам.       — Учителю нет нужды опасаться крови этого ученика, — Бинхэ продолжает после «приготовлений», с урчанием обхватывая тонкие лодыжки Шэнь Цинцю, наконец-то оголенные и полностью доступные, ласкающими движения ведет пальцами снизу-вверх. Чуть шершавые пухлые губы прижимаются к нежной коже на внутренней стороне бедра, прикасаясь россыпью коротких торопливых поцелуев, поднимаясь еще выше. — Есть множество безопасных и полезных вещей, в которых она могла бы нам помочь, — с шумом втягивает запах кожи.       Ло Бинхэ перехватывает одну из ног под коленом, и, как и ранее, удобно закидывает себе на плечо, чтобы открыть доступ для возможности вылизывать бледную, как нефрит, кожу языком, вновь прижимаясь губами и тут же кусая, но теперь намного крепче, в отличие от предыдущих укусов на шее, целенаправленно погружая зубы в мягкую теплую плоть, глубоко, пока она приятно не обхватит удлиненную часть клыков, а тонкие ручейки крови проворно не заструятся вниз по ноге, создавая просто умопомрачительный контраст на фоне гладкого еще нетронутого полотна тела Шэнь Цинцю.       Последний от удивления выдыхает, забывая вдохнуть обратно. И только смотрит. «Бинхэ!» — остается беззвучным на губах.       Это внезапно совсем не больно, и от этого несоответствия картинки перед глазами и ощущений у Шэнь Цинцю кружится голова.       Ло Бинхэ вскидывает взгляд — вопреки ситуации не алый, а темный, будто этот укус умиротворяет его, хотя метка на лбу и мягко пульсирует между запутанных кудрей, — купает Шэнь Цинцю в щемящей нежности. Его личный Небесный демон ловко приводит в движение кровяных паразитов, которыми явно научился управлять слишком мастерски, потому что малейшая боль гасится, оставляя вместо нее лишь легкое жжение вокруг ранок и жар, что тут же услужливо ползет выше, распространяясь по бедрам со странным щекотливо-зудящим чувством.       Момент ошеломления проходит, и Шэнь Цинцю откидывается всем весом на спинку, будто мышцы резко утрачивают способность держать тело в сидячем положении, становясь мягкими и послушными, с губ срывается долгий протяжный стон, почти жалобный, потому что нижняя половина тела будто оказывается в горячей воде.       — Что ты делаешь? Что ты… хочешь со мной сделать? — действительно странно щекотно, хочется растереть место укуса, даже тянется руками, но пальцы останавливаются на полпути, потому что Ло Бинхэ все еще сидит вот так на полу: погрузив по-демонически острые клыки в теплую плоть бедра, лениво касаясь кожи языком и прикрыв глаза длинными пушистыми ресницами. Шэнь Цинцю завороженно замирает, вбирая картинку перед глазами жадно: как кровь стекает по светлой коже и как окрашивает чужие губы, как неотличимый от накрывшей пик черноты за окном взгляд…       — Бинхэ, ах, — в который раз прижимает пальцы к губам, заглушая стон.       Лишь в ответ на оклик он немного нехотя отстраняется, осторожно вынимая клыки, но тут же голодно собирает струйки крови влажным языком, не забывая и про те, что окрасили кожу ранее, одержимо вылизывая каждый алый развод, каждое пятнышко, при этом не переставая манипулировать собственной кровью в этом драгоценном теле в его руках. Паразиты послушно следуют за движениями кончика языка, делая кожу в месте прикосновения горячей и нежной, почти болезненно чувствительной.       — Учитель, вам нравится? — наконец, приподнимает голову, облизывая припухшие и покрасневшие губы. — Видите, я могу оставлять следы на любом участке вашего тела, касаться где угодно и как угодно, и никакой боли не будет, если вы не захотите, — с нескрываемым самодовольством, вновь вжимаясь губами в свежий, не прекративший еще кровоточить укус, целуя его и ведя языком выше, так же подползая ближе на коленях, оглаживает острые тазовые косточки. Действие паразитов теперь распространяется и на прикосновения рук. Ло Бинхэ кружит пальцами по низу чужого живота, зеркально повторяет движения, которыми сам Шэнь Цинцю дразнил его ранее, хитро улыбаясь и заискивающе прикусывая нижнюю губу.       — Учитель, как мне коснуться вас еще?       — Этому учителю точно следует наказать тебя за дерзость, — Шэнь Цинцю вскидывает бедра и уже не в силах терпеть.       Эти ощущения одновременно и сверху, и под кожей… будто уголек прижимают, жажда и избыток ощущений так тонко балансируют на грани между болью и удовольствием. Шэнь Цинцю даже немного хочет, чтобы первого было больше, перед глазами — все размыто. Свободной ногой он упирается в колено ученика пяткой, при этом надавливая куда-то под ребра, пальцы второй же — до сих пор послушно лежащей на чужом плече, — поджимает. У Шэнь Цинцю нет сил попробовать ее опустить. Осознает, что слезы все равно собираются на глазах, неподконтрольные его воле, взгляд цепляется за то, как язык Ло Бинхэ — розовый, сильный и гибкий — коротко исчезает за урчащей сияющей улыбкой и вновь появляется, чтобы прижаться к его телу.       — Ммх! — мучительный глухой стон. Это невыносимо. Шэнь Цинцю просто человек из плоти и костей, хорошо? — Просто коснись уже! — резко и грубо. — Какая разница «как»? Как хочешь!       В ушах Ло Бинхэ в этот момент становится оглушительно громко.       — Ох, Учитель… — с прерывистым стоном. Чужие неожиданные жесткие и нетерпеливые слова, сорванные интонации, утратившие всякую сдержанность, бьют по нервам внезапно слишком сильно, вызывая буквально физическое чувство головокружения. Все внятные мысли в голове Ло Бинхэ пропадают.       — Я сделаю все… Все…       И резко поддается вперед, буквально насаживаясь ртом на чужой член, слишком нетерпеливо, слишком порывисто. Так, что челюсть болезненно сводит. Ло Бинхэ сдавленно скулит от этого сладкого чувства, лишь сильнее заводясь от собственных слезных интонаций, от собственных действий и положения между ног Учителя (у его ног). Не останавливаясь, упрямо опускается ниже, расслабляя горло и стараясь принять плоть как можно глубже, полностью. Ему плевать на дискомфорт.       Жмурится, ощущая подступающие кашель и спазмы, но лишь тихо невнятно мычит и все так же сохраняет позицию, пока гортань сводит рефлексом, а потом успокаивается. Ло Бинхэ давно не страшен такой дискомфорт, его тело регенерировало слишком много раз, поэтому чувство боли подводит его. Хотя Учителю об этом он все же не говорит, чтобы не беспокоить попытками отправить его к Му шишу или как-то еще «вылечить». Его демоническая кровь способна залечить все, что угодно, поэтому в этом нет смысла, раз уж она не может «помочь» тут. Сокращающиеся стенки горла задевают горячую влажную головку внутри, туго и вновь сладко-болезненно. По всему телу от этого проходится крупная дрожь, что он не выдерживает и резко сводит собственные бедра, одновременно выпуская изо рта член — который так и не смог принять до основания с первой попытки, — задушено глотает воздух и плачет, неосознанно скребя пальцами по чужим бедрам, тяжело дыша, продолжая будто в бреду шептать хриплое «Учитель».       Только после нескольких вдохов он ощущает, как немного проясняется разум (когда чужая рука принимается гладить его по волосам, а потемневшие зеленые глаза сверкают с интенсивностью). Чувствует, как все еще дрожат плечи и бедра, и совершенно не ощущаются вина или стыд за то, что умудрился кончить, едва взяв в рот чужой член. Следы преступления сейчас пачкают деревянный пол и ножки кресла.       (Шэнь Цинцю произносит негромкие слова похвалы и успокоения и мягко целует его светящуюся метку на лбу.)