Больше любви, больше доверия

      — Делай, Ло Бинхэ, — четкое ударение на имени. — Чего ты медлишь? Разве этому ученику не было сказано подготовить меня к ночи?       И Ло Бинхэ, как послушный старательный ученик (все те качества, которые ожидаются от учеников), не медлит и тут же перехватывает ступню Шэнь Цинцю — хотя его горло и судорожно дергается от давления пальцев на кадык, — отводя в сторону. И приподнимается. Руки по бедрам поднимаются выше, двигаются нарочито медленно и внимательно, прощупывая через ткань острые тазовые косточки, оцарапывают их ногтями. Наконец, достигают пояса и принимаются его развязывать.       — Учитель такой красивый, — голос произносит с придыханием, почтительно и кротко (тоже ожидаемые от ученика качества), когда хозяин голоса внезапно оказывается очень близко, вжимается носом в шею и скользит по коже сухими губами. — Этот ученик очарован, — Шэнь Цинцю улавливает лишь алый отблеск из-под опущенных несправедливо длинных черных ресниц. Пальцы ученика с легкостью разбираются с поясом, откидывая куда-то за кресло, буквально сразу же берутся за ничем не удерживаемый запахнутым ворот и разводят полы одежд цвета цин в стороны.       — Бинхэ… — голос проседает; может быть, Шэнь Цинцю и очень хорошо понимает реакцию другого на ранние прикосновения к горлу. Сводит бедра едва заметно, а этот его непочтительный ученик в это время продолжает:       — Этот ученик так безумно-безумно влюблен.       Шэнь Цинцю интересно, осознает ли другой сам, какие слова в запале выдают его губы.       Это восторженно-обожающее «влюблен»…       Сглатывает.       «Ах…»       — Не говори такие вещи вслух! — во рту пересыхает. — Этот мой ученик всегда столь бесцеремонен. Говорит все, что придет в голову. Разве он не знает, что некоторые мысли следует скрывать? — пульс забивается где-то под челюстью сильно-сильно. Громко-громко.       Ученик с шумом втягивает запах его кожи — горячей и сухой, но это временно, Шэнь Цинцю уже не может обманывать сам себя, — ненадолго отстраняется, чтобы торопливыми, но все равно неизменно аккуратными движениями приподнять запястье учителя, спуская с него широкий рукав — минус один слой защиты, — после проделывая то же самое со второй рукой, наконец стягивая верхний халат с чуть дрогнувших плеч. Хотя Ло Бинхэ не пытается вытащить тот из-под него полностью: ткань остается небрежно свисать с подлокотников и комкаться где-то у спинки.       Однако Шэнь Цинцю едва удается сделать вдох.       — Учитель, простите мне сегодня и эту дерзость, — другой проглатывает конец фразы и резко порывисто прижимается к его губам, жарко выдыхая, лишая всего кислорода разом, оставляя возможность лишь невнятно возмутиться в поцелуй — жадный, небрежный и мокрый, — что Шэнь Цинцю сам не замечает, как прикрывает глаза, не пытаясь прекратить, подавленный внезапной интенсивностью ощущений.       Это белый флаг.       Черные глаза напротив его собственных — с алыми искрами и дрожащими ресницами, — расширяются так, что и без того слабо выделяющуюся в затемненном освещении радужку становится совсем невозможно отличить от зрачка, когда Ло Бинхэ издает тихий протяжный стон, видя его добровольную сдачу, и оглаживает его губы: влажно скользит по верхней кончиком языка, а после — по нижней, прихватывая и мягко, почти игриво оттягивая.       На скулах Шэнь Цинцю неизбежно цветет нежный румянец, он не хочет думать о том, каким растрепанным внезапно становится в глазах другого от одного поцелуя. Между бровей — напряженная складка, сам бессмертный — как натянутая тетива лука.       Действуя одновременно, шероховатые от владения Синьмо пальцы легонько скользят по чужим оголившимся бледным плечам, пока сам Ло Бинхэ осторожно наклоняет голову Шэнь Цинцю набок и, наконец, углубляет поцелуй: раздвинуть податливые мягкие губы, скользнуть языком внутрь, тут же не сдерживая еще одного сладкого выдоха.       — Во рту Учителя так влажно и тепло… — бормотать бессмысленно, совсем теряя разум и бесстыдство заодно.       Повторять действия до полного удовлетворения. Очень просто?       Толкнуться языком, потереться им о кромку зубов, огладить нёбо и внутреннюю сторону десен. Будто желая полностью исследовать доверчиво открытый рот, собрать вкус, раскрыть еще больше. Под чужой рукой тело Шэнь Цинцю дрожит и напряженно. Заставив себя отстраниться лишь на пару мгновений, ученик запальчиво шепчет в губы:       — Учитель, пожалуйста, верьте мне. Прошу вас, я никогда не сделаю вам плохо. Пожалуйста… — запинается не в силах выдавить из себя большее, вновь впиваясь в мягкие заалевшие губы, прочерчивая влажную дорожку по губам и между ними, наконец, только после всех предыдущих действий, добираясь до самого сладкого: коснуться языка, переплестись с ним и подавить уже откровенный громкий стон, все еще придерживая Шэнь Цинцю за щеку и не давая отстраниться.       В ответ на слова тот лишь слабо кивает, ошеломленный. Что этот ученик с ним творит?..       Губы нежные и реагируют на малейшую ласку очень сильно, горя. Шэнь Цинцю старается дышать через нос, но постоянно забывает об этом и тогда вздрагивает. Он так и не открывает глаза, внутри все сжимается от легкого страха перед новым и неизученным: тем, что другой делает сейчас и еще собирается сделать позже — и при этом очень сильного желания. Пальцы Шэнь Цинцю крепко вцепляются в ручки кресла.       Нижние одежды — из тонкой полупрозрачной ткани, они мало что скрывают. Воздух кажется горячим и одновременно холодным: кожа покрывается мурашками, тоже нагреваясь. Шэнь Цинцю неловко толкается языком навстречу чужому и тут же сам стонет в рот. Несдержанно, протяжно, удивленно, соединяясь жарко, мокро, слишком горячо.       «Еще-еще-еще», — в мыслях безостановочно.       Сильное и большое тело ученика прижимается вплотную, неосознанно вдавливая в спинку кресла. Ло Бинхэ исследует все, что ему предоставляют в доступ — их ранние поцелуи еще не были настолько сильными эмоционально, — то почти выскальзывая изо рта, обласкивая лишь кончик языка и слизывая влагу с губ, то вновь углубляя поцелуй, пытаясь дразниться, щекоча небо и внутреннюю сторону губ. Хотя Ло Бинхэ не удается вот так играться с ним долго: он сам же в итоге срывается, вновь жадно захватывая язык Шэнь Цинцю. Его руки опускаются ниже, ложатся поверх ладоней Шэнь Цинцю на подлокотниках и сжимают мягко, чтобы осторожно переместить к себе на плечи, провести по шее у низкого светлого ворота одежд. Он издает шумные сладкие выдохи, пока почти невинно ласкает сам себя чужими руками.       Шэнь Цинцю вдруг недостаточно давления на собственные бедра. Он ерзает, съезжает по креслу ниже так, чтобы партнер оказался как раз между ног. Слишком откровенно? Наверное, ему не стоит подпускать другого так близко к себе. Близость пугает неизвестностью. Шэнь Цзю внутри него подбирается, будто ожидающий в любой момент нападения, Шэнь Юань же — неопытен и слишком смущен. Но язык во рту творит что-то невероятное — его ученик определенно не потратил время зря и узнал кое-что о том, как нужно целоваться, — и Шэнь Цинцю ничего не может поделать с тем, как рот наполняется слюной от желания. И звук, когда Ло Бинхэ отрывается от его губ, мокрый и очень характерный… О нет, можно избавиться от него?       «Это слишком громко!» — лицо пылает.       Под крепкой хваткой он все же шевелит подрагивающими пальцами, кончиками втирает круги в голую кожу на чужой шее, невесомо проводит по линии роста волос к затылку, а потом возвращается и спускается по груди — уже полностью руководствуясь собственной инициативой, — забирается между верхними и нижними слоями одеяний. Немного длинноватые ногти царапают ткань. На периферии сознания вспыхивает внезапно сильное иррациональное желание оставить царапины и слизать с них кровь.       «О чем я только думаю?»       — Учи-и-итель, — голос обманчиво наивного щеночка больше напоминает то ли скулеж, то ли мольбу. Ло Бинхэ окончательно разрывает поцелуй с еще одним влажным звуком, лихорадочно смотрит на губы Шэнь Цинцю и едва не захлебывается восхищением:       — Губы Учителя такие яркие и безумно красивые…       Шэнь Цинцю с недовольным шипением все-таки впивается ногтями в его грудь. Однако это лишь сильнее разогревает демоническую кровь, потому что Бинхэ, нуждающийся и очень липкий, хочет почувствовать больше: больше царапин, больше звуков, больше прямых прикосновений к коже — не выдерживает и с низким рычанием куда более нетерпеливо придвигается ближе — хотя в этом положении, по мнению хозяина пика Цинцзин, ближе уже невозможно, — скользя коленом дальше по креслу и вдавливая его меж бедер Шэнь Цинцю. Сам же ученик поднимает голову и утыкается лбом в спинку позади плеча. Так близко к уху…       — Учитель, ноги совсем не держат этого ученика, когда он наедине с вами. Прошу вас, помогите и мне… подготовиться к ночи? — приникнув губами к шее, чтобы в следующее мгновение впиться укусом, смыкая зубы на нежном горле и на какой-то миг замереть, наслаждаясь чистым вкусом Шэнь Цинцю. Укус не повреждает кожу, прекращается лишь для того, чтобы сразу же кольнуть ниже, все так же коротко задерживаясь на месте и не причиняя боли.       — Бесстыдник, — Шэнь Цинцю не может добавить в свой хриплый и ослабевший голос нужные нотки суровости, чтобы пристыдить. У него дыхание схватывает, ощущения будто застревают где-то под ребрами и просачиваются под кожей иголочками. — Просить своего Учителя помочь тебе с таким? Кто здесь ученик и должен проявлять уважением к своему хозяину? — однако руки при этом все равно опускает к поясу ученических одежд.       Шэнь Цинцю разделывается с ним в два счета, не обращая внимания на все более растущий беспорядок на полу, так же быстро избавляя ученика и от самого верхнего халата — поспешно, не заботясь об аккуратности, — когда ткань цепляется за чужие руки, Шэнь Цинцю просто дергает ее вниз. Движения лишены той учтивости и умелости, с которыми Ло Бинхэ раздевал его самого, потому что, уж простите, этот мастер не особо склонен к терпению сейчас. Да и в действительности никогда никого не раздевал ранее…       — Никаких следов! — спохватывается он внезапно. И очень вовремя. Прикосновения — одно, но следы не смогут зажить быстро, не с Неисцелимым в его крови. Придется чувствовать их еще какое-то время после, а ощущения на коже в свою очередь будут постоянно волновать мысли — это слишком сильное испытание для гордости этого Шэня. Он не хочет проверять, сможет ли сохранить лицо, если мысли постоянно будут возвращаться к произошедшему.       — Ммх! — жмурится от внезапно сомкнувшихся на жилке под самой челюстью зубов и короткого движения ноги между бедер одновременно, развеивающих лишние мысли с чудовищной эффективностью.       Ло Бинхэ нехотя отстраняется с пронзительным взглядом, чтобы скинуть с рук уже распахнутый верхний слой «ученической» одежды, а после, недолго думая, стягивает через голову и нижние следом, оставаясь в одних мягких светлых штанах, чтобы тут же вновь нетерпеливо приникнуть обратно к телу Шэнь Цинцю. Довольная улыбка при тесном соприкосновении — дразнящая и слишком «понимающая».       — Учитель, я хочу, чтобы вы коснулись этого ученика, — жарко выдыхает на ухо, вновь ловя руки Шэнь Цинцю и перекрещивая их за своей шеей. — Пожалуйста? ~ — игриво, эта нахальная отрастившая зубки овечка уже не пытается добавлять в голос напускное смирение или слезливые нотки, но голос все равно временами звучит то жалобно, то чересчур надуто. Кажется, тот и правда стал забываться и вновь вести себя словно эмоциональное дитя.       Ло Бинхэ оставляет мягкий поцелуй на пылающей щеке Шэнь Цинцю.       Ло Бинхэ так откровенно жаждет его одобрения. Шэнь Цинцю не знает, стоит над этим снисходительно смеяться или трепетно сжать пальцы в чужих волосах и позволить прислониться к себе так близко и обнимать так крепко, как будто это сольет их воедино. И дело вовсе не в сексуальном желании на самом деле.       Губы со щеки смещаются обратно на шею, прихватывают бьющуюся близко под кожей венку, пока чужая рука опускается на горло, не останавливаясь, неспешно минует острые ключицы, тяжело вздымающуюся грудь, плоский живот, чтобы наконец коснуться возбуждения Шэнь Цинцю сквозь тонкую бледно-зеленую ткань оставшихся несущественных слоев. Ло Бинхэ сжимает его на пробу мягко, почти невесомо, едва потирая ладонью.       — Почему Учитель против следов? Я могу оставить их ниже, там, где никто не заметит? Или… — замирает коротко, будто осознает для себя что-то, хмурое выражение портит его лицо. — Учитель не хочет видеть на себе именно мои следы?       Шэнь Цинцю откровенно закатывает глаза и смотрит на него невпечатленным взглядом. IQ главного героя правда самый высокий здесь? «Нынешний» хозяин пика Цинцзин, честно, не уверен, удивляет его больше то, каким в итоге стал главный герой, о котором когда-то читал Шэнь Юань, или мысль, что оригинальный Ло Бинхэ на самом деле точно такой же: тот ведь так и не смог отпустить желание доказать Шэнь Цзю свою значимость.       — Почему тебе приходят в голову такие глупые мысли? — сухо. — Ты?.. М-мх!..       Зубы Шэнь Цинцю впиваются в нижнюю губу от уже ощутимого надавливания и сжатия члена — жаркого, тяжелого, нужного, — он предпринимает попытку свести подрагивающие бедра и уже сам сцепляет руки за чужой шеей, чтобы удержаться хоть за что-то.       Стоит вспышке жидкого огня в венах ослабнуть, как возвращает другому мужчине укоризненный взгляд. В уголках глаз — щиплет, моргает, втягивая воздух через рот.       — Чьи еще на мне могут быть следы, маленький зверек, — ногтями без жалости впивается в плечи Ло Бинхэ (от «знакомого» обращения глаза другого вспыхивают глубоким огнем). Шэнь Цинцю не стесняясь оставляет царапины, смотрит исподлобья и выдыхает шумно. — Будто у кого-то еще хватило бы наглости так тронуть меня, — это звучит как упрек, и Шэнь Цинцю улыбается рассеянно от этой мысли, когда подцепляет лицо своего бывшего-настоящего-неотвратимого ученика за подбородок и сам впивается в эти греховно совершенные губы поцелуем, кусая за нижнюю почти до крови, однако выдерживая грань. Шэнь Цинцю знает намного лучше, чем доводить до крови. Его тело горит, чужая кожа под руками обжигает теплом.       Что в прошлом?       Сны о любви, которая буквально может его утопить, как обещание. Беспокойство наяву. Чувство вины, тревожные мысли, иррациональные мысли и поступки, пока он все еще думал, что другой находится в Бездне. Обрывки воспоминаний, выбивающие из реальности во время самых обычных повседневных действий: приема пищи, заполнения отчетов для собраний лордов, тренировке игры на цине в окружении маленьких — они для него навсегда, кажется, останутся маленькими — галдящих учеников. Когда на самом деле Ло Бинхэ уже выбрался и…       Шэнь Юань не знает, как должна была сложиться его дальнейшая история в мире, где Синьмо не открывал своему хозяину тайну о перерождениях и множестве альтернативных миров, где Ло Бинхэ не приходило в голову исследовать воспоминания его души. Знание о жизни Шэнь Цзю не сделало обиженного преданного ребенка счастливым. Что оно показало? Что Шэнь Юань не святой, каким представляется? Он никогда и не пытался таким казаться.       «Учитель такой лицемер».       «Твой учитель настолько человек».       Они это прошли. Они это преодолели. Не просто забыли, а поняли.       — Ах… — Шэнь Цинцю выгибает.       Слишком тепло.       С каждым мгновением температура в комнате словно повышается на градус, хотя воздух за стенами и влажно-прохладный, каким бывает всегда, когда на Цинцзин поздняя осень. Сладко пахнущая сыростью и хризантемами, как вся правда о Шэнь Цинцю.       А внутри комнаты в воздухе примешивается тонкий особый запах, какой бывает только при таких бесстыдных занятиях — кожи и пота, горячего дыхания, масла от волос и тела.       Самому Ло Бинхэ память тоже много чего показала о «нем», как зеркало. Что он не хотел воплотить в свою реальность.       «Взгляни в свои глаза, ты хотел отплатить за свою боль, но сам стал подобен тому, кто ее тебе причинял, и даже больше».       Шэнь Цинцю отрывается от чужих губ и откидывается назад с глухим стоном сквозь зубы, глаза прикрывает, отводит. И откидывает голову к плечу, обнажая горло.       — Можешь… только слегка, — островатые ногти скользят по предплечьям ласкающих рук, так же оставляя красноватые следы, но не царапая всерьез, пока нет.