«Кролик, беги, кролик, убегай! Шкурку под пули не подставляй; Бах-бах! – Фермер стреляет из ружья, Мчись кролик, здесь нет тебе житья!»
Песня, гремевшая в голове, словно раскаты грома в осеннюю бурю, стала чем-то вроде призыва. В ней уже не звучали привычные шуточные нотки, а четко слышался угрожающий намек. Все громче в такт сердца стучал барабан. Беги, если тебе дорога жизнь! В противном случае результат плачевный.Только кто герой этой песни? Кто преследует? Кто спасается? Охотник задыхался на бегу: бечевка, удерживающая мешок на лице, сдавила шею так, что воздух почти перестал поступать в легкие. В воздухе, сыром и пахнущем плесенью от тумана, запахло гарью – словно кто-то жег в лесу костры. Что поразительно, ни отблесков пламени, ни дыма, пробивающегося сквозь ветви – ничего. Однако чем дальше стрелок уходил от своего дома, тем крепче становился удушливый запах. От недостатка кислорода кружилась голова и темнело в глазах, но Охотник и не думал сбавить ход. Превозмогая болезненное ощущение, одышку и слабость в ногах, он взбирался по косогорам, спускался в низину, петлял между деревьями. Никаких следов детей. Ловушки на пути попадались исключительно пустые и нетронутые. И, как нарочно, заклубившаяся дымка под ногами обернула кусты и травы призрачным одеялом, мешая разглядеть в них кого-либо. Черный верх – белый низ: у Пустоши свои предпочтения, как выглядеть, но, судя по всему, все этой ночью обернулось против Охотника. Пока он в попытке отыскать беглецов практически бродил у трех сосен, все более эфемерной и необоснованной казалась вера в успех. Мир вокруг человека-пугало расплылся в разноцветное пятно, которое то превращалось в черно-белый негатив, то пестрело чересчур яркими оттенками. Тонкие осины, горбатые тополи из черных неподвижных силуэтов вдруг изогнулись в причудливых позах, и над ними взметнулся рыжий хвост пламени. Пустошь загорелась; помертвевший лес охватил огонь – живой, жгучий, свирепый. Языки пожара неслись за Охотником, лизали ему пятки. Задыхаясь от дыма и повисшего в воздухе запаха пороха, изнемогая от адской жары и палящего спину огня, он потерял былую выдержку и теперь просто мчался вперед, чтобы не сгореть заживо. С каждым новым ударом жизненно важного органа в груди, мир, в котором мужчина пребывал чуть ли не вечность, терял привычные очертания, напоминая среду скорее воображаемую, выдуманную изощренным умом, чем реальность. Ярче разгоралось пламя, безмолвие разбивали то и дело слышимые за деревьями голоса бегущих рядом людей, а у самых ушей свистели вражеские пули. Охотник вздрагивал и тихо вскрикивал от резавших слух взрывов, раздававшихся по сторонам, уже не осознавая, куда он бежит. Ему было страшно. Страшно, как не успевшему толком вырасти мальчишке, попавшему в гущу битвы, которому просто дали в руку винтовку и сказали: «Дерись!» Непонятно зачем, неизвестно, ради чего, но он бросается вперед, ведомый чувством патриотизма и только потом понимает, как на самом деле бессмысленна и беспощадна война. И вот этот человечек, в панике мечущийся меж стволов, уворачиваясь чудом от снарядов, кажущийся не лучше зайца, убегающего от хищника, хочет только одного – забиться в угол, спрятаться в безопасном уголке, но только не воевать. Мне страшно. «Хватит ныть!» - одернул себя (или не совсем?) Охотник, испытывая презрение к охватившему его страху. Полымя в глазах мигнуло и рассеялось, словно мираж, отчего не успевший вовремя затормозить мужчина врезался корпусом в дерево, внезапно выскочившее из мглы. В бок стрельнула острая вспышка боли. Охотник, морщась от удара, замотал головой. Пустошь вновь стала обычным на вид мрачным туманным лесом. Ни следа пожаров, ни привкуса дыма и пепла во рту – будто и не было ничего. Тропа привела его к полуразваленному пустому дому. Как только в воздух с хриплым карканьем взмыла очередная стайка угольно-черных ворон, он понял, что пришел туда, куда нужно и тогда, когда требуется. Свет выставленного вперед фонаря просочился сквозь туман и упал на две щуплые фигурки, пытавшиеся добежать до укрытия. Уже знакомый мальчик просигналил Егозе, что враг совсем рядом и вот-вот откроет огонь; оба они припустили в сторону опустевшей лачуги. Охотник держал ружье наготове. Бах! – очередной ящик, за которым скрылись беглецы, разлетелся в пух и прах, но дети остались целы. Девочка уже схватилась за торчащие из заколоченной стены доски, не обращая внимания на впившиеся в ладони занозы, а мальчуган подталкивал ее снизу. До них и до стрелка было метров пять. «Не успею», - понял Охотник, когда голова Егозы исчезла за решетом досок. Он все равно не сумел бы преодолеть дистанцию за секунду и стащить малявку с импровизированной лестницы. Почему-то вдруг пришла на ум мысль, что погоня не обернется ничем хорошим. Что бы он ни делал, они – на шаг впереди. Что бы ни произошло, она с ним не останется. Даже если пацан погибнет, она найдет способ удрать. Как все бессмысленно и глупо. Отпусти их. «НЕТ» - Охотник всегда шел до самого конца, каковы ни были бы шансы. Просто так он не мог сдаться. Если есть хотя бы малейшая возможность – дерзай! Вдобавок человечек с дырявым пакетом точно не дал бы набитому ватой тюфяку спокойно жить. Знать, что тебя перехитрил ребенок... ужасная несправедливость! Мальчик что есть мочи старался поспешить за подругой, поминутно оглядываясь на Охотника, словно проверял, все ли еще он здесь. Похоже, этот малец ничуть не робел при виде громадного по сравнению с ним человека с огнестрельным оружием или был настолько уверен в своей неуязвимости, что ему любая опасность казалась мелочью. На секунду он задержался и посмотрел Охотнику прямо в лицо – как будто у него не было мешка. Последний расценил это как насмешку или немой вопрос: «Почему ты до сих пор гонишься за нами? Разве не проще отступить, дать нам шанс самим выбирать, как жить?» Прямой ответ мальчик получил в виде выстрела, который чудом не задел его, лишь опалил края плаща. На землю с высоты грохнулся покрытый паутиной, сломанный телевизор – единственная жертва удара дробью. Охотник скрежетал зубами от ярости; как его добыча ухитряется так ловко уворачиваться от пальбы? Дети влезли по лесенке на верхний этаж, а их преследователь оставался внизу. Он сшиб на ходу хлипкую стену из приколоченных к входу досок и ворвался внутрь, освещая фонарем потолок. Слишком высоко, рукой не достать. Егоза стояла у края деревянного мостика и ждала своего друга. Увидев взрослого, она стыдливо отвернулась. Охотник размышлял над тем, как заставить девочку упасть вниз, а в это время мальчик, ступив на узкую ветхую досочку, едва не рухнул вниз, не успей та поймать его за руку. Видимо, силы внутри Егозы таились немалые, если она не только выдержала вес товарища, но и сумела поднять его, прежде чем добытчик прицелился в беспомощно висящую цель. И вновь выстрел в «молоко». Это начинало надоедать Охотнику, привыкшему никогда не промахиваться. Патроны стремительно кончались и любой новый выстрел грозился стать последним. Услышав топот ног у себя над головой, мужчина окончательно рассвирепел. Сколько можно убегать?! Два выстрела – один за другим, по всем меркам качественного охотничьего дуплета, врезались в прогнивший потолок совсем рядом с беглецами. Так как Охотник не видел полностью детей и мог ориентироваться только по звуку, его попытка ушла в ноль: в древесине остались две внушительные по размерам дырки, но не более. Никто не пострадал. Когда топот неожиданно затих, зверолов перезарядил ружье и опустил фонарь. Не могли же они остановиться? Плеск воды за дверью, которой оканчивался коридор, не дал соврать. Охотник толкнул дверь от себя, но та не поддалась. От поимки негодных детишек его отделял засов снаружи, что создавало скверную ситуацию. В щели в стенах и в крыше в дом проник едкий запах, пропитавший все вокруг. От дыма заслезились глаза. Охотнику требовалось всего лишь обойти постройку, однако вернуться тем же путем, что и пришел, не удавалось – позади вдругорядь заплясали языки набирающего силу пожара. Дом полыхал, с треском ломались и вспыхивали доски, роняя на пол горящие щепки и обжигающие искры. Пламя неумолимо тянулось к человеку, оказавшемуся в западне. Хочешь-не хочешь, а единственный выход – выбить дверь. Охотник, которого вновь захлестнул панический ужас, колотил прикладом ружья в преграду. Двустволка в руках изгибалась и рассеивалась, принимая форму армейской винтовки. Спину опалило горячим дыханием судьбы. Нельзя сдаваться. Засов – о Боже! – не выдержал натуги и слетел, дав возможность выбраться на свободу. Когда Охотник вырвался из лап смерти в очередной раз, выскочил из охваченного огнем дома и чуть не растянулся на мостках, потеряв равновесие, окружение в который раз изменилось. Мужчина, облизав сухие потрескавшиеся губы, опасливо бросил взгляд через плечо и поперхнулся собственной слюной, когда понял, что шаткое строение не горит. Оно даже не обуглилось. Значит, пожара не было? Но ведь он ясно видел рыжие всполохи, чувствовал лопатками подбирающийся к нему жар, а вот оглянулся – и все по-прежнему. Что - правда, а что – вымысел его воображения? Впереди раскинулась знакомая речка, заплывшая грязью и мусором настолько, что теперь она была похожа на болото. На желто-бурой воде покачивались опавшие листья, и время от времени на поверхности дурно пахнущей жижи вздувались и лопались с чавканьем пузыри. Искать рыбу в мутной воде Охотник не собирался, поэтому, чтобы не плюхнуться в лужу лицом, выпрямился и набрал полную грудь воздуха – относительно чистого, но уже не несущего порохом и дымом. Фонарь покачивался в его руке, озаряя местность. «Ну, где же вы прячетесь?» - размышлял Охотник. Он заглянул в воду, как раз под тем местом, где стоял – никого. Прошелся по мостику вдоль болотца, надеясь зацепить фонарем тень ребенка. Пузыри отвлекали внимание: а что, если дети утонули? Речка хоть и неглубокая на вид, но кто знает, какие ловушки она скрывает под спокойной стоячей водой? На миг в убийце-таксидермисте проснулась жалость. Кто же захочет себе такую страшную кончину в утянувшей тебя на дно бездне? Но сколько бы он не тревожился за судьбу Егозы и ее напарника, лезть в воду он все равно бы не решился. Пустошь затихла. Молчали сидящие на мостках вороны, клюющие чью-то мертвую плоть, ветер перестал теребить мешок на голове Охотника, листья не шелестели, только бурлило и пускало пузыри болото. Негодование и злость так же, как и иллюзорное пламя, исчезли без следа, уступив пришедшему на их место смятению и беспокойству. Мужчина не на шутку взволновался, потому что догадка об утопленниках обретала смысл. Повесив ружье на плечо, он напряг голосовые связки и позвал Егозу; обычно, когда он проделывал такое дома, девочка прибегала на зов, как преданный хозяину пес, невзирая на то, что это был лишь набор звуков. На сей раз хриплый и утративший со временем былую громкость, голос подвел человека, и тот не смог выдавить из себя ничего, кроме шипящего свиста. В горле клокотали несказанные слова, которым не повезло быть услышанными. Страдая от сожаления и тоски, Охотник ходил взад-вперед по мосту и силился окликнуть малявку, чтобы она вернулась. Чем дольше он вглядывался в слякотный кисель вместо реки, тем меньше оставалось надежды, что случится чудо. Это я во всем виноват. «Пожалуйста, пусть все обойдется!» - взмолился мысленно Охотник, безнадежно ищущий хоть какой-то знак, что дети живы. Он задержался у развилки, одна сторона которой вела в сторону моря, вторая – оканчивалась тупиком на том же болоте. Посреди небольшого островка, высившегося над грязной водой, когда-то росло дерево, но постепенно оно начало гнить, и вот от него осталось лишь сухое растрескавшееся полено. На голом, не покрытом корой, стволе было нацарапано сердечко, насквозь пронзенное стрелой. Последняя память о том, что было важно для Охотника еще до того, как произошла катастрофа и мир провалился в тартарары. Он уже забыл, когда и для кого ножом вырезал незамысловатое сердце, но при виде знакомого символа в груди закололо – так же, как и много лет назад. Тогда, когда не оставалось сомнений: у него никого нет и никогда не будет. Потому что такие, как он, вынуждены вечно жить в одиночестве, страдая из-за собственных ошибок. Пожалуйста, не оставляйте меня. Помогите. Одинокий странник беспомощно озирался по сторонам, сжимая своего верного товарища, – спасавший его автомат - всматриваясь напряженно в стену алых, как залитых кровью, деревьев, одетых вместо листьев в огненную корону. В горле першило от дыма. Его соратники из отряда, наверное, полегли под вражеским обстрелом, а он единственный, кто вышел вперед. И теперь он, стоя на открытом поле, дрожавший от холодящего душу страха, несмотря на нестерпимый жар, взывал к тем, кто мог выжить. Но никто не ответил. - Помогите!!! Кто-нибудь, пожалуйста, не бросайте меня! – воскликнул парень, подивившись тому, как высоко и надрывисто звучал его голос в треске бушующего пожара. Один, совсем один, в горящем лесу. Нет того, кто дал бы четкий приказ, нет того, кто рванул бы за шкирку бьющегося в истерике солдата, привел в чувство, нет никого, кто дал бы понять, что делать дальше. Юноша поправил съехавшую набок каску, отер тыльной стороной ладони кровь из разбитой губы. Ему ничего не оставалось, кроме как полагаться на самого себя. Жизнь дает весьма жестокие, но полезные уроки. Если некому помочь – выбирайся сам. Я справлюсь. Нельзя сдаваться. Зловещий хруст вывел солдата из раздумий. Прямо над ним, изъеденное языками огня, кренилось огромное дерево, готовое в любой момент обрушиться ему на голову. Вся верхушка полыхала желто-рыжими пятнами, а ствол почернел и обуглился. С каждой секундой хруст усиливался. Парень попятился, автомат затрясся в его руке. Дерево дернулось, выворачивая корни из земли и начало падать. Время отсчитывало последние секунды жизни. Солдат уже не пятился – бежал, спотыкаясь об траву, по глупости пустив пару пуль в ствол, как будто они могли остановить движение ветвистого гиганта. Осознав, что ему просто не удастся отбежать, он сжался, зажмурив глаза.***
Почти не сомневающийся в своей гибели, Охотник с трудом разлепил видящий глаз и увидел то самое гнилое полено, которое по неизвестной причине плюхнулось в болото. Сердце со стрелой осталось на не погруженной в воду стороне. Сам зверолов вцепился онемевшими пальцами в ружье, выцеливая кого-то из тьмы. Плечо со стороны порванного рукава почти не чувствовалось. «Не умер?» - со странным облегчением подумал тот. Странным, оттого что бояться было нечего. Это всего лишь огрызок некогда крепкого ствола, что даже не в его сторону падал. Всего лишь полено. Почему тогда ему было так страшно? Охотнику стало казаться, что он находится не там, где должен быть. Словно он не на месте. Все вокруг выглядело знакомым и привычным, но в то же время абсолютно чужим, ненастоящим. Это неправда. Все не то. Так не должно быть. Это не я. Кто я? Кто я? Этот вопрос, так отчетливо раздавшийся в голове Охотника, будто в пустом ведре, застал его врасплох. Разумеется, он знал ответ. Это было очевидно, и все же... Вопрос был задан не им. И не для себя. Стрелок совершенно случайно мотнул рукой так, что луч фонаря пробежался по пригорку и выявил из темноты босую тощую ногу. Кто-то залез по обрывистому склону наверх, послышался знакомый топот. Дети! Они живы! Сколько бы Охотник ни желал смерти одному из них, на душе у него стало легче. Но другая тревога всполошила его расклеивавшийся разум: судя по направлению доносящегося шума, девчонка со своим другом бежали в сторону моря. Хотя у них не было никакой возможности проплыть соленую воду (лодка человека стояла в другом месте), что-то подсказывало их преследователю, что им повезет. Если чудо случится и малышня пересечет перешеек между Пустошью и Бледным городом... он уже не сможет их догнать и тем более найти. Будет слишком поздно. Охотник сошел с шаткого дряхлого мостика на твердую почву, обошел пригорок и вышел на открытое пространство, откуда было видно выступающий из тумана берег и тихо шуршащие лазурно-белые волны. Там же он разглядел и детей. Грязные, облепленные болотной тиной, листьями и кусочками мха, но живые, они бежали по траве, держась за руки; вороны, мирно клевавшие мертвечину, с протяжным карканьем вспархивали, когда человечки приближались к ним вплотную. Глядя на то, как крепко Егоза держит мальчишку за рукав, как развевается плащ за спиной ее товарища в мятом бумажном пакете, сердце Охотника совершило последний кульбит и с треском впечаталось в ребра. Он глубоко вдохнул, наплевав на боль в горле, царапающую, словно застрявшие внутри стекляшки, приложил руку к закрытому за мешком рту и позвал малышку снова. От зычного крика небеса заколебались, как молоко, и море вздыбилось частоколом толстых кольев, из которого торчали кривые ветви с еще целыми, не тронутыми огнем листьями. Пустошь деформировалась, менялась на залитый светом и пламенем, а потом – вновь на темный и безжизненный лес. Вот только вся эта тьма и туман выглядели все менее реалистично, как если бы ловкий фокусник снял свою мишуру, показав зрителям то, что скрывалось под ней. Истина. Охотник замер, еле дыша. Он ни за что бы не смог так возгласить, благодаря своему осипшему горлу, но этот крик вылетел изо рта, подобно птице, которая наконец-то обрела свободу. Егоза, услышавшая оклик, если только он не был еще одним наваждением, затормозила, оглянулась на взрослого. Может, она не привязалась к угрюмому нелюдимому ловчему так же сильно, как он – к ней, но знала, что тот никогда не причинял ей вреда. Она бы еще одумалась, вернулась бы обратно, позови он ее снова, но мальчик все решил за двоих. Он дернул девочку за руку и потянул ее за собой. Что куда хуже, она не стала противиться и покорно потрусила за героем в пакете. Конечно, кому как не ему знать, как следует поступить. Охотник держал наготове ружье, но не стрелял. Что-то или даже кто-то не позволял ему это сделать, как бы сильно он ни хотел. Картинка в глазах мигала все быстрее, точно не знала, какой облик принять. Все смешалось в одну кучу, и все, что оставалось сделать –выбрать. Кто я? «Я не знаю, не знаю», - с трепетом подумал мужчина. Он уже не сомневался в том, что неизвестная сущность спрашивает не его. И ему отчего-то стало жутко, что вот-вот она догадается, в чем дело. Расстояние между ним и детьми увеличивалось с каждой секундой. Беглецы направлялись в сторону еще одного заброшенного домишки в надежде укрыться в нем от противника. Нужно выстрелить, пока есть шанс. Так почему, почему, черт подери, ему не хватает сил нажать на спусковой крючок?! Отпусти их. «Я... не могу», - прошептал едва слышно зверолов, чувствуя, как пот стекает у него по лбу, капает на губы. Руки, сжимавшие оружие, предательски дрогнули. Он боялся, боялся, что потеряет контроль и позволит тому, другому человеку, занять его место. Он так долго подавлял в себе часть прошлого, так долго лицемерил, что это прошлое не выдержало. Оно желало вернуться, обрести волю – после стольких лет. Дай им уйти. Эти дети заслужили пощады. Отпусти их. "НЕТ!!!" Где-то вдалеке загудела Башня – уже не такая зловещая, как раньше. Охотник с безумным ликованием, встряхнувшись, ощутил прилив сил. Он без труда загнал внутренний голос на самое дно и, прищурив глаз, прицелился в удаляющуюся цель. Выстрел грянул подобно грому в прелом воздухе, но удар пришелся на ящик, за который завернули дети. Защита сработала на ура, разлетевшись, но не поранив мальчика с Егозой. Добытчик погнался за ними, насколько позволяли силы. Куда подевалась жалость? Канула в лету, а сам человек был преисполнен только одним желанием – загнать дробь пацану прямо в его маленький череп. "Ты уже мне порядком надоел. Сдохни!!!" Охотник посылал вслед удирающему от него человечку патрон за патроном, но тот каждый раз умудрялся оставаться невредимым, прячась за раскиданными по полю ящиками и клетками, что ловец забыл убрать. Они только мешали своему хозяину. Выстрелы жужжали пчелами в считанных сантиметрах от голов детей, несколько из них едва не задели Егозу, да вот Охотнику уже было все равно. Гнев застилал ему глаз багровой пеленой, что не давала как видеть, так и опомниться. С каждым новым ударом сердца мир вокруг перемигивал с мрака и сырости на пестрящий цветами пейзаж горящего небесным огнем леса. Уже не было ни тумана, ни странных мельтешащих по сторонам теней – все это уже не имело смысла. Дистанция между бегущими заметно сокращалась Мальчик пропустил Егозу вперед, чтобы она успела добежать до сарая, а сам петлял из стороны в сторону, стараясь запутать Охотника. Мужчина, буркнув ругательство себе под нос, засунул пятерню в карман, чтобы перезарядить ружье, но не нащупал ничего кроме одного патрона. Последнего. Это обстоятельство на мгновение вернуло добытчику рассудок. Кровавое марево перед лицом начало рассеиваться. «Один выстрел, один шанс», - подумал он и отправил оставшийся патрон в камеру двустволки. Привел ее в закрытое положение, на ходу вскинул на плечо, прицелился. Но не успел выстрелить. Мальчик в пакете, прокатившись по листве, влетел в полуоткрытый проход и без особых усилий закрыл за собой высокую по сравнению с ним дверь. Раздался скрежет, а затем – щелчок задвижки. Проклятый щенок, дерзкий мальчишка! Охотник не собирался церемониться, чтобы выкурить детей наружу. Он ударил в дверь прикладом, колотил в нее со всей силы, пока не пробил дыру. Заглянул внутрь – Егоза и мальчик отшатнулись от входа и вжались в угол, как перепуганные мыши. Окно, которое могло бы стать их спасением, оказалось намертво заколоченным. Некуда бежать. «Попались, детишки!» - мрачно улыбнулся мужчина, просовывая внутрь конечность, чтобы нажать на ручку. Дверь не открывалась. Она была заперта на щеколду у самого пола, до нее просто невозможно дотянуться. Пока Охотник в бешенстве дрался с дверью, мальчик показал Егозе на висящее у окна ружье. Оно висело нетронутым с самой Катастрофы, никто не знал, заряжено ли оно, но мелькнувшая в мыслях детей идея была их единственной надеждой. Они полезли за оружием. Остановись. Не нужно этого делать. «Заткнись!!!» - рявкнул про себя Охотник. Раз открыть дверь является непосильной для него задачей, придется просто ее выбить. Он налег плечом на трещавшую под его натиском преграду. Не обращал внимания на боль, на обмякшую руку, что висела на краешке порванного пальто, рискуя оторваться, на взывающий к нему из глубин души голос. Плевать, на все плевать! Однако с каждым ударом сил оставалось все меньше и меньше. Наконец, дверь прогнулась и, слетев с петель, рухнула вовнутрь старого запыленного сарая. Охотник, приподняв ружье, вошел в лачугу победителем, догнавшим свою добычу. Правда добыча оказалась не такой глупой, и теперь два бледных от страха лица щерились на добытчика из угла. Мальчик и девочка общими усилиями удерживали на весу такое же охотничье ружье, которое было и у самого Охотника. Две двустволки друг против друга. Жизнь против смерти. Дети против монстра, похожего на огородное пугало. Охотник без колебаний поднял свое оружие, нацелился прямо на пакет мальчугана, не задумываясь о том, что при такой близости выстрел заденет и Егозу. У него было преимущество – опыт. Малышня же никогда не стреляла из ружья и, возможно, даже не умела им пользоваться. Тем более оно могло быть не заряжено. Нечестная добыча. Нечестная и несправедливая. Время замедлилось, поползло лениво, как улитка, и как будто бы совсем замерло. В воздухе недвижно повисли мельчайшие, едва заметные пылинки. Мир остановился в своем непрерывном движении, круговороте событий, чтобы узреть финал противостояния. А конец, как вы догадываетесь, стоял уж у дверей. Нужен главный толчок. Охотник положил палец на спусковой крючок и, было, нажал – чтобы пристрелить несчастных - но замешкался, разглядев за спинами ребят нечто, заставившее его покрыться холодной испариной. Почти невесомый, как призрак, в углу стоял, сгорбившись, покрытый ссадинами и копотью оборванец с уродливым шрамом, тянущимся от рта до горла. Костлявыми пальцами он держал пистолет. Как долго он старался забыть это маленькое тельце в дырявой одежонке. Но вот лопоухий мальчишка снова здесь, как живой. К такому Охотник был не готов. Не затихающее чувство дежавю побороло звериную натуру. Что-то внутри него шевельнулось, воспряло духом, забилось птицей в клетке, разбивая сковывавшие его цепи, разрывая клейкие нити паутины, спутавшие его и безумного зверолова в одно целое. Так расклеиваются слипшиеся со временем страницы старой книги, открывая внутреннее содержимое. Личность хозяина Пустоши медленно, но верно распадалась на две отдельные части, частично оставшиеся привязанными друг к другу. От боли во всем теле Охотник не мог дышать; он слышал лишь звук лопнувшего стеклянного аквариума и звон осколков, посыпавшихся на пол. Все слилось в сплошной клубок воспоминаний, эмоций и красок. А затем... Мир перевернулся с ног на голову.***
Почувствовав соленый металлический привкус на языке, парень поморщился. Каска, слишком большая по размеру для головы, все время сползала на глаза, мешая видеть, поэтому она тут же была выброшена. После длительной пробежки по неровным склонам лесной глуши, солдат надеялся укрыться от преследования и отдышаться. Однако в полуразрушенном доме он был далеко не один. Из угла на него косились с ужасом три ребенка – мальчик в плаще и пакетом на голове, худощавая девочка, одетая в простенький серый халат и запачканный в пепле оборванец. Все они представлялись что ни на есть реальными, сколько бы долго солдат не щурился, разглядывая их, словно привидений. И, что особенно его поразило – пистолет и ружье, глядящие дулами в его сторону. У солдата было не много вариантов – враги в любой момент могли его заметить, оттого ему требовалось срочное убежище. А дети могли выдать его местонахождение случайным звуком. Жизнь за жизнь – не очень широкий выбор. Каждому хочется сохранить себя на войне. ОН должен их убить, чтобы выжить. Кто я? Парень вспомнил, как он впервые воевал. Тогда все казалось простым и понятным. Есть свои, а есть чужие – они представлялись этакими хитрыми, коварными существами, не похожими на привычных людей. Есть строгий приказ – сражаться до конца, бороться со злом в лице противников. Мальчик, еще не окончивший толком школу, стал невольным участником событий, навсегда изменивших его жизнь. Все началось со взрыва, унесшего жизнь его родителей. Что должен сделать оставшийся без отца и матери сын? Был только один способ восстановить (как он считал) справедливость – отмстить. Расправиться с теми, кто виноват. Парень, облаченный в солдатскую шинель, впервые взявший в руки оружие, научился убивать. Он бился за Родину, он стрелял ради своей семьи, чтобы подобного не случилось с такими же мальчишками, как и он. Тогда это выглядело как правосудие. Пока он не потерял половину товарищей из отряда на перестрелке. Охотник жестоко карал всех, кто вставал перед ним и победой. Эта жгучая ярость смещала робкого мальчишку на второй план, брала над ним вверх и вершила свой суд – безжалостный, бесчеловечный. Только потом, испытав на себе не сравнимый с чем-либо страх смерти, повидав столько убитых и раненых, сколько никому не доводилось видеть, он понял, как ошибался. Никакая месть не вернет мертвых. Оборвавшиеся жизни не искупить банальным долгом перед Отчизной – кому нужна эта ложь? Когда твои руки по локоть в крови. Но у паренька не оставалось выхода, и он продолжал убивать, хотя бы для того, чтобы самому не валяться бездыханным трупом в траншее. Ему было страшно, больше всего хотелось все бросить, убежать, спрятаться, покинуть пекло, но было слишком поздно – война затянула его в самую гущу, закрыла все пути отхода и позволила Охотнику утолить кровожадность новыми жертвами. Но здесь, вдалеке от сражения, перед солдатом встали дети. Невинные, беззащитные создания, чьих родных, наверное, кровопролитие унесло с собой, чьи жизни были так же поломаны и исковерканы, как и его собственная жизнь. Они практически не отличались друг от друга. Даже самым маленьких пришлось научиться пользоваться оружием. Но не затем, чтобы победить или отомстить. Чтобы спастись. Солдат не помнил, почему он так отчаянно цеплялся за одинокую девочку, которой даже придумал прозвище. Он никак не мог понять, отчего мальчик с пакетом на голове вызывал в нем ненависть. Он видел их впервые, но в то же время хранил о них мимолетные воспоминания, которые не принадлежали ему полностью. Это лишь воплотившиеся в телесную форму образы чего-то важного, что он когда-то потерял и так тщетно стремился вернуть. Но что именно? Парень смотрел на детей, на их осунувшиеся испуганные лица, и на глазах его выступили слезы. Ему было жаль. Всех без исключения. Охотник напрягся. Он хотел довести начатое до конца, и только волей солдата еще не имел возможности выстрелить. Пальцы подрагивали на холодном курке винтовки – или спусковом крючке ружья. - Я не могу, - сказал вполголоса юноша то ли себе, то ли малышне, то ли побагровевшему от злости добытчику. Он посмотрел с мольбой на оборванца. Лопоухий мальчуган удивленно вскинул брови, опустив пистолет. В его глазах мелькнуло сочувствие. До солдата дошла простая истина. Он боролся все это время не с врагами, не со злом, а с самим собой. Он был своим страшнейшим врагом. Тьма внутри отчаяния. Монстр внутри человека. Кто-то должен был превозмочь другого. Кто же я? - Нет, я не хочу этого! Они же ни в чем не виноваты! – воскликнул парень, разбрызгивая в воздухе капельки слюны, перемешанные с кровью. Слезы катились по его небритым черным от дыма щекам. Охотник вот-вот выйдет из-под контроля. А видеть смерть трех ни в чем не повинных ребят он просто не мог. Слишком много смертей висят бременем на его шее. Это невозможно простить, с этим невозможно жить. И он начал думать. Вспоминать, что есть такое, что сильнее злобы, гнева, страха, инстинкта. Детей нельзя убивать. Никого нельзя убивать! Нет такого закона, способного заставить человека отречься от дикой, необузданной силы своих эмоций, но существует сила, что делает человека человеком. Что это за сила? Никак не вспомнить. - Так нельзя! Это не по... не по... Времени не было. Нужно было действовать сейчас или тремя жизнями станет меньше. Солдат прикусил губу до крови, в панике перебирая слова в голове. Но он не мог отыскать то самое заветное слово, что могло все исправить. И когда надежда почти иссякла, эхом откликнулся голос старого бойца, напоминающего Грегори: «Человек на то и человек, что он несет ответственность за все и за всех. За жизни и судьбы тех, кто его окружает. Потому что у нас есть то, чего нет ни у одной живой твари. Сила, данная свыше». Данное человеку свыше. - Это не по СОВЕСТИ!!! Повисла гробовая тишина. Охотник побледнел, как если бы из него выкачали всю энергию, вздрогнул, словно его насквозь пронзило током. Ружье с единственным патроном выпало у него из рук. Парень широко раскрыл глаза. Он пробовал на вкус шипящее едкое слово, горькое на вкус. Совесть... вот оно. Забытое слово, утерянное в ворохе воспоминаний! Внутри человека совсем слабый, чуть не потухший огонек замерцал, вытягивая в стороны искрящиеся лучи, вытесняя тьму, окутавшую сердце. Да, было мучительно больно, больнее, чем все полученные в бою ранения, однако случилось нечто невероятное. Нити, связывающие солдата и Охотника растаяли. Свобода. - Я сделал выбор, - прошептал парень, опуская винтовку. – Я не монстр. Мне пришлось совершить много ужасного, но я не стану продолжать этот кровавый путь. Бог мне судья. Я человек и поэтому поступлю так, как велит мне совесть. Солдат пощадил детей. Охотник никого не убил. Все встало на свои места, и теперь не было никакой Башни, никакого Бледного города, никакой Пустоши. Многое оказалось на деле всего лишь выдумкой, иллюзией. Он должен был отпустить их. Должен был позволить Егозе и ее спутнику идти дальше, чтобы они смогли остаться в живых и наконец все исправить, остановить эту войну, вернуть мир такой, каким он был раньше. Должен был спасти бедного мальчишку в рваном тряпье, дать ему шанс. Выросшему на войне юнцу было уже не важно, сумеет ли он уцелеть. Главное, что впервые за свою грешную жизнь он совершил поистине верный поступок. Судьба все решила за солдата. Возможно, это была самозащита, паника или похожее желание остаться незамеченным, или заслуженное наказание. Оборванец вновь поднял пистолет, направил прямо парню в грудь. Глаза его были холодны, наполнены недетской решимостью – такой знакомый взгляд. Человек не сопротивлялся и даже не попробовал защититься, поскольку ему бы и времени не хватило все обдумать. Да и просто не хотел. Пусть все закончится - именно здесь и сейчас. Он лишь склонил в покорности голову, доверившись нависшему над ним року. Грянул выстрел.***
Когда дым рассеялся и пропал звон в ушах, мальчик с бумажным пакетом и девочка в халатике с трудом поднялись с пола. Рядом лежало ружье. Очнувшаяся от исступления, Егоза подбежала к выходу. Их преследователь лежал на спине с раскинутыми руками (одна из них просто оторвалась от тела, разбросав по траве ошметки ваты) и ногами. В груди у него зияла неровная дыра. Малышка постояла на месте, без особых эмоций оглядев великана, пока мальчик не позвал ее и не показал на окно, с которого слетели трухлявые доски. Вместе они выбрались на другую сторону. Дети справились с монстром, гнавшимся за ними, теперь им предстояло идти дальше. Через воды безымянного моря. Пустошь и настоящий мир слились воедино. Смертельно раненный солдат смотрел вверх на посветлевшее небо, где за тучами мелькнул лучик солнца. Ему на голову падал снежинками белый пепел от сгоревшего леса. Он не мог встать, не мог пошевелиться – только хрипел и булькал вытекающей изо рта кровью. Он даже не видел, куда подевались дети и уже не смог бы попрощаться с ними. Остатком разума, еще не потухшего, он лишь понял, что мальчишка с пистолетом сделал свое дело. И, похоже, спас не только себя. Охотник умер миг тому назад, от выстрела ружья, чем сам он всегда пользовался. А парень был еще жив. Он давно бы ушел к праотцам, но что-то его держало на земле. Не отпускало. Хватая ртом воздух, из последних сил оторвав голову от травы, юноша увидел, как к нему направляется громадная фигура. Лодочник. Этот безликий путешественник приплыл к берегу не за детьми. Он пришел сюда ради солдата. Существо с вытянутым лицом, похожим на сморщенную сливу, изучал лежащего своими черными пустыми щелями вместо глаз. Когда он приложил руку к груди и снял шляпу, боец с трудом улыбнулся. Все верно, ему удалось понять самое главное. Это ли не искупление? Забери меня. Лодочник протянул солдату свою широкую ладонь. Парень, стиснув зубы, захлебываясь собственной кровью, уперся локтями в землю, чтобы подняться. Ему казалось, будто его поддерживали чьи-то нежные, но крепкие руки, в голове зазвенели любимые с детства голоса. Они давно ждали его, нужно было лишь немногое, чтобы все завершилось. Наконец-то счастливо. Собрав последние силы, солдат взял Лодочника за руку.***
Никто не заметил, как левая рука мертвого Охотника дернулась, а затем обмякла. Откуда-то сверху, словно посланник с небес, ему на простреленную грудь села голубая бабочка. Слегка покачивая хрупкими крыльями, изящное насекомое поползло к тому месту, где навсегда остановилось сердце, а потом взлетело, увлеченное шаловливым ветерком, что понес ее далеко-далеко. Роняя на деревья крохотные частицы пыльцы, бабочка взметнулась ввысь и исчезла в лучах высунувшегося из облаков теплого ласкового солнца.