я тебе нравлюсь?

— вы неплохо смотритесь вместе! — выпаливает ренджун, когда они с донхеком возвращаются на уже родную скамейку в глубине парка, где обычно не так много людей и можно посидеть и поговорить, оставив попытки перекричать музыку там, у фонтана с толпами людей вокруг. и донхек смеётся. так неподдельно искренне, что хуану вот-вот стыдно станет за свои слова. — я с джено, если ты вдруг забыл, — напоминает донхёк, пока улыбка все еще красуется на губах и подтягивает к себе коленки, упираясь в скамью пятками. джено классно целуется, с ним обниматься приятно. но донхек путается — пальцами в его волосах цвета дыма сизого (как, например, от сигарет, что он курит). в себе. путается, когда он улыбается ему, кажется, самой яркой и светлой улыбкой в мире; когда смеётся громко, в ладоши хлопая; когда в глаза донхеку настойчиво заглянуть пытается, а тот прячется за челкой, которую, наверное, уже пора остричь. и скорлупа на сердце трещиной пошла. он не тот самый, что весь мир к ногам принесёт, но с пиццей в унылый и промозглый осенний вечер будет стоять на пороге. но не более минуты, потому что хек ждёт. всегда ждёт его. даже, когда он говорит, что не придёт — ночная смена где-нибудь в баре или проблемы дома. а донхёк сидит со смартфоном в руках, набирает сообщение, гипнотизирует его, но отправить так и не решается. лишь «спокойной ночи» уходит адресату, что прочитает смс уже утром. джено круто катается на скейте, покупает донхёку его любимое мороженое. джено любит. искренне и, наверное, сердцем. а донхек слёзы роняет в холодные ладони, которые джено всегда согревает своими. но он — не джено. и вряд ли займёт его место. или наоборот? джено — не он. и вряд ли займёт его место. *** парень лежит с сигаретой между пальцев на кровати с твёрдым матрасом. под боком джемин с ноутбуком, изредка негромко стучащий по клавиатуре. кажется, реферат пишет — марк не вникал. — окно открыл бы, — ворчит на, и так смирившийся с вредной привычкой друга, — иначе я задохнусь тут. марк, цокая языком, медленно поднимается, подходит к окну и распахивает его. вечерняя прохлада в пробирается комнату, щекочет пятки джемина, и тот прячет их под одеяло, пока вдоль позвоночника бегут смешные мурашки. — не хочешь покататься чуть позже? — спрашивает минхен, локтями упираясь в подоконник и стряхивая сигаретный пепел на улицу. — мне надо доделать работу, — отвечает тот, не отрывая глаз от экрана ноутбука. джемин всегда такой: никого, ничего не слышит и не замечает, когда занят чем-то важным. и разговаривать с ним, вообще-то, бесполезно в такие моменты, поэтому марк возвращает взгляд на высотки домов, укутываемые оранжевым покрывалом заката. — джено будем брать с собой? — спрашивает на, захлопывая ноутбук и потягиваясь. — а он не с донхеком сегодня? — марк выбрасывает окурок и закрывает окно, проворачиваясь лицом к джемину. тот цокает и закатывает глаза. джено и донхек — их друзья. с началом отношений для остальных в их жизнях места стало чуть меньше. и это, конечно, огорчает и злит. джемина в основном. но парни тактично молчат, потому что видят, как оба светятся рядом друг с другом, и рады за них, конечно. хоть и не показывают этого, скрывая за подколами всяческими. солнце уже село давно. мотоцикл по шоссе летит; прохладно. ветер волосы треплет небрежно, заставляя джемина смеяться и зажмуриваться, когда пряди в глаза лезут. а в полупустом вагоне электрички душно. донхек, прислонившись затылком к стене, следит за сменяющимся за окном пейзажем. на своей станции выходит и уставший после изнурительной тренировки в хореографическом зале домой плетётся. ему, вероятно, стоит бросить курить, потому что легкие, убиваемые никотином, во время танцев дают о себе знать. но чувствовать фильтр между губ и разливающуюся на языке вязкую прохладу от ментоловых сигарет, оседающую оскоминой, приятно. отнимая никотиновую палочку ото рта, хек расслабленно дым выдыхает, прикрывая глаза; заворачивает за угол, и его одиночество тут же резко нарушают. минхен джемина домой довозит, прощается с ним и к себе едет. может, чисто случайно, а, может, так звёзды сошлись — марк решает срезать через дворы. он тормозит резко, когда из-за угла донхек выходит, что теперь с округленными глазами, держась за сердце и затаив дыхание, стоит, прижавшись к холодной стене дома, пока только-только закуренная сигарета тлеет на потрескавшемся асфальте. — ты напугал меня! — донхек взвизгивает, разглядев в парне своего друга, которому тут же в плечо ладошкой прилетает. — мест покататься нет больше? — прости, — смеется канадец, даже не пошатнувшись от удара. — ты опять допоздна торчал на тренировке и возвращаешься домой через темные переулки? от такой, хоть и не совсем явной, заботы сотни бабочек разом внутри просыпаются и щекочут легкие, заставляя давиться воздухом. — я выступаю на фестивале через неделю, поэтому у меня нет выбора, — пожимает плечами хек, поправляя рюкзак на плече; он старается избегать зрительного контакта с марком (что любит без причины в глаза другим смотреть), просто потому, что утонуть в его карем омуте для донхека не составит труда. — уверен, ты отлично справишься, так что изводить себя ни к чему. и мы обязательно придем посмотреть на тебя. он притягивает мальчишку к себе и по-свойски за плечи обнимает одной рукой, а у донхека даже от такой близости сердце заходится, грозясь выпрыгнуть из груди прямо в ладони минхена. вообще-то, хек бесконечно благодарен марку, ведь именно он уговорил его вернуться к танцам после длительного перерыва из-за травмы, которая, к слову, не очень серьезной была, просто поверить в себя и свои силы было трудно. но марк поверил. его всегда завораживало то, насколько красиво донхек танцует, и говорил он об этом не раз, от чего щеки донхековы розовели в смущении, а губы в улыбке растягивались. — я знаю, что тебе до дома не так далеко идти, но могу довезти, если хочешь. хек соглашается не сразу, но уже через пару минут его руки крепко обнимают канадца, когда они почти буквально пролетают мимо домов. мотоцикл тормозит у донхекова подъезда, тот друга отпускает и выдыхает облегченно, ногами земли касаясь — экстрим точно не для него. марк с улыбкой рукой машет, короткое «увидимся» бросает и уезжает, оставляя хека наедине с вечерней тишиной. *** — ты прикалываешься? — я хоть раз шутил о таком? — а как же джено? — не знаю. с первой и, вероятно, последней поездки на марковом мотоцикле прошло около двух недель. и этих двух недель хеку не хватило, чтобы обдумать все получше. казалось бы, спешить некуда, но донхек спешит разобраться в себе и в своих чувствах к марку. за эти две недели стало ясно лишь, что они есть. и — о боже! — были давно. донхек запутался, как котёнок в размотанном им же самим клубке ниток. *** — нам нужно поговорить, — невпопад отвечает хек на немой вопрос джено, что четко читался в его взгляде. вопрос, что заставлял сердце сжиматься, но убегать от которого не было смысла. — ты уже ничего не чувствуешь ко мне? — в лоб спрашивает парень, так резко, что донхек отшатывается как от удара. но джено, как бы грустно это не было для него самого, прав — донхек не чувствует. он по-прежнему любит его и ценит, но как самого лучшего и верного друга, для которого хочет быть тем же. вина за то, что он какое-то время обманывал джено и себя, сдавливала рёбра, не давая вдохнуть. — давай расстанемся? джено передергивает плечами, будто это обычная вещь, которую ему говорит каждый второй; будто донхек только что не разбил ему сердце. даже несмотря на то, что джено морально готовился к такому исходу, все же до конца готов не был. хек ему объясняет, что это не конец света, что они все ещё лучшие друзья (если тот захочет, конечно). просто так бывает. и в этом нет ничего сверхъестественного. и джено понимает. но кто из нас не собирал себя по кусочкам, расставаясь с любимым человеком? *** донхек от земли отталкивается, раскачивается несильно и под ноги смотрит. всю прошлую неделю его чувства к марку колебались с разлетом «нравится — не нравится», словно качели, на которых они все с тем же марком сейчас сидят. убедить себя в отсутствии этой дурацкой влюблённости так и не вышло, хотя очень хотелось. хек на минхена смотрит исподлобья, думая, что тот этого не замечает. но марк видит всё. видит донхека насквозь, хочет он этого или нет. иногда ему кажется, что сам донхек, не понимает, что показывает больше, чем следует; что знает мальчишку лучше, чем он себя сам. но марк знает донхека настолько, насколько тот ему позволяет. — хек, я тебе нравлюсь? блуждающий взгляд останавливается на чужом профиле, что так красиво выглядел в свете луны и единственного работающего во дворе фонаря. хочется рассмеяться минхену в лицо. но ещё сильнее — поцеловать. — с чего такой вопрос? — это видно, — марк паузу делает, подносит к губам сигарету и, затягиваясь, продолжает: — мне просто хочется услышать конкретный ответ. — зачем? что-то изменится, если ты его узнаешь? — пока не знаю. донхек молчит, гипнотизирует дверь своего подъезда, будто надеясь, что прямо сейчас оттуда кто-то выйдет и спасёт его от этого разговора. — тогда я начну, — окурок тушится и в урну летит, — ты нравишься мне. сердце донхеково новым огнём разгорается, но тут же углём тлеет. — как друг, — продолжает марк, — и если я все же ошибся и не нравлюсь тебе, то это даже к лучшему. его слова становятся причиной боли в солнечном сплетении. хек все ещё молчит. молчит вплоть до того момента, когда минхен с качелей встает, оставляя те качаться пустыми, разрезая тишину скрипом давно не смазываемых петель. — ты нравишься мне. в глазах слёзы скапливаются, а грудная клетка ходуном ходит, пока сердце сжимается до игольного ушка. марк через плечо на него смотрит, и в свете того самого единственного работающего фонаря едва можно было различить его тёплую улыбку, которой он обычно улыбался хеку. и беззащитное донхеково сердце снова вручалось в его руки с абсолютным доверием. всё внутри стискивало и перекручивало нежностью, от которой капилляры внутри рвались как шёлк. — прости за это. единственное, что говорит марк на прощание все с той же улыбкой, и покидает детскую площадку, на ходу вынимая из кармана пачку сигарет.